Comfortable

Он нашел ее шарф у порога дома в тот вечер. Колющее чувство спалить эту чертову тряпку обволокло его с ног до головы в тот же миг. Да, он ничего даже не попытался сделать с её уездом. Быть может, никогда уже ее не увидит. Плевать, ей же лучше. А у Леви дёргается глаз, по ночам он вскакивает от участившихся кошмаров в холодном поту и до утра больше не может уснуть. На уме вертится круглые сутки только силуэт в полумраке одной плачущей брюнетки, прильнувшей к его губам, а на кончиках пальцев пульсировало тепло ее тела, сочившееся сквозь ткань её белой рубашки. Сказать, что он её не хотел — хорошо так напиздеть. До зуда в яйцах хотел. Понял это, наверное, ещё до их поцелуя, но все равно спровадил ее за остров, подальше от себя. А сейчас душе пиздец как не хватало её унылого жевания соплей и каких-то нелепых споров ни о чем. Все дни смешались в кучу — серые и однообразные. Не хотелось ни различать вкуса пищи, ни вообще просыпаться. Сегодня к нему приходил Эрвин. Разочарованный в Леви Смит говорил настолько ужасные вещи, что хотелось умереть прямо во сне. Леви не ангел, и его чертово подсознание при любой возможности напоминало ему об этом. И Новый год минает как-то слишком остервенело, в спешке. Леви подарил Габи нежно-голубое платье, которое купил ещё месяца так два назад. Девчонка как-то раз ненароком засмотрелась на него, проходя мимо витрины, а он в этот же вечер вернулся туда и решил приобрести. Лишним не будет, так хоть не пришлось голову ломать, что ей такого дарить. А Фалько получил удочку и садок. Леви не был уверен, но, кажется, парнишка когда-то упоминал, что хотел бы попробовать ловить рыбу. И Леви бы с радостью всучил бы ему свою удочку, вот только таковой и не имел никогда. Жизнь бандита, а потом разведчика не позволяла иметь свободное время на удаление такому странному хобби. Почему-то Аккерману казалось, что в этом нет ничего сложного, только усидчивость и умение ждать — явно не для него. Дети верещали, как резаные. Притворялись ли, чтобы его не расстроить, либо и вправду такой херне радовались — не понятно, но на сердце, кажется, от тепла затянулась одна микротрещинка. И половина января пролетела как-то быстрее ожидаемого. Прошел уже как месяц, как эта дура уехала, а вот его треклятый мозг никак не мог выкинуть ее из головы, то и делая, что подкидывая разные картинки с ее участием. И он вскочит с кровати в мокром поту. Нет, сегодня не от кошмара. От слишком хорошего сна с участием слишком хорошей девушки. И он проведёт рукой по лбу, сбрасывая бусинки пота. Внизу живота неумолимо тянуло. Отбросив одеяло, Леви зажмурит глаза и гортанно выдохнет. Пиздец. И он позволит своей ладони опустится к резинке штанов. Заберётся под ткань трусов и обхватит у ствола. Дожились. Качнёт рукой вверх-вниз и наконец-таки вздохнет. Громко впустит в лёгкие воздух и очень быстро его выпустит. И вот, фантазия маслом рисует захватывающую картину. Микаса, подобно лунному свету, проберется к нему в комнату тихо и без приглашений. Заполнит собой все пространство без шанса не ощутить ее аромат. От нее так и несёт этим странным запахом граната смешанным с только что выкуренной сигаретой. У нее отвратительные сигареты. Пробирается к нему на колени сама. Руками рисует сложные узоры на шее, груди, подбирается плавно к животу. Языком мажет губы и слюнявит ухо. Мерзко, но пиздец как приятно. Аккерман оголяет живот сама, предоставляя его взору оголённое тело под ночной сорочкой. Нависает над Леви точно величественным шатром. Закусывает губы, жмурит глаза, опирается на его грудь и сама насаживается на него. Стонет приятно, мелодично даже. Ритмично двигает бедрами и так плотно сжимает его член собой, что у него перехватывает дыхание. Этой ночью он не стесняясь кончил в штаны как подросток. Дрочил на девушку, что на десяток лет его младше. Переплюнул сам себя, молодец. Тем временем январь шел к концу, а Леви до сих пор так и не понял, какого черта так пытается наткнуться взглядом в толпе на высокую черную макушку. Точнее не хотел понимать. Он никогда никого не любил как женщину. Не спорит, любил Ханджи, Петру, Изабель, но любил их он так же, как любил Эрвина и Фарлана, а то, что жило в нем по отношению к Аккерман сильно отличалось от чувств к погибшим товарищам. Пусть просто уйдет из головы, как ушла из его жизни, неужели так сложно. И по вечерам он часто задаётся вопросом, чем же она сейчас может заниматься. Стало ли ей лучше? Отпустила ли наконец Йегера? Но тут же отсеивает эти размышления. Это не его дело. А к середине февраля он уже яростно желал, чтобы она, блядь, просто исчезла с его памяти. Пусть молния врежется в него, пускай обуглит, и в голове пусть не останется воспоминаний об этой чертовки. Просто, блядь, пусть убирается! И он взглотнёт, когда чертов главнокомандующий своим чёртовым криком выведет его из раздумий. Он вновь позволил ей пробраться к себе в мысли. — На следующей неделе приплывает посольство для помощи в организации праздника встречи весны, а через две — гости со всего мира на этот самый бессмысленный фестиваль. Приказ королевы твердит, чтобы никаких заминок ни с организационным процессом, ни с размещением гостей, ни, упаси Всевышний, каких-либо конфликтов с иностранцами не произошло! И что-то долго и нудно этот напыщенный истукан пытался донести всем умникам, сидящим здесь. У Леви даже заболела голова. Кирштайну, кажется, сделали выговор за излишнюю разговорчивость с начальством. И от взгляда на парня, в темную голову ненароком взбредёт странная мысль. Походит ли сейчас тридцатипятилетний мужик на Жана в подростковом возрасте? Точно ведь у него и похлеще картинки с участием азиатки в фантазиях всплывают. Но Леви не сохнет по ней, совсем нет. Не имеет права. Не такой, как он. Просто ахуй. Между тем, официально учебный год начнется на Парадизе шестого апреля. И Леви было бы на это откровенно плевать, если бы не два спиногрыза, стоящих у него за спиной. Было бы действительно неплохо, если бы у них появилось хоть какое-то образование, да и делом были бы заняты, а не дурью маялись. Но об этом стоит задумываться чуть позже, сейчас у него по уши много дел, бумаг и подготовка к сопровождению чертового посольства. И какого черта они так часто покидают Парадиз, если здесь для людей с Хизуру выделено огромное здание чисто для них, да и разве по правилам пребывать послы на постоянной основе здесь не обязаны? И он глотает грубые высказывания ебаного Донота, терпит все его исправления в отчётности и исправляет каждую поправку. Приносит переписанную стопку бумаг по новой. Признаться честно, это совсем не его. Леви не любил заполнять бумаги и бегать по штабу, выполняя поручения кого-то там свыше. Не к этому у него всегда лежала душа. Хотелось бы вновь взлететь на УПМ, рассекать воздушные просторы, или банально ощутить столкновение ветра с телом при скачке на лошади. А ещё ему хотелось бы чаю. Заваривает небольшой стеклянный чайничек и ставит настаиваться на подоконник. И вновь бумажная волокита. Бессмысленная трата времени. Как и вся его жизнь в целом. Чего он там добился? Все, во что верил и к чему стремился, оказалось всего лишь фантазией, а весь мир в целом куда сложнее, чем он мог себе представить. Нихуя он не сделал. Не уберёг ни одного друга. Разве что мелкие, твари живучие, не подохли, но тут уже скорее не его заслуга. И всё-таки девчонка Браус тоже отчалила в мир иной. По ней он тоже скучал. Как и скучал, как теперь если сравнивать с крупнейшими проблемами, по беззаботным дням, когда из сложнейших задач были попытки обучить владеть своим титаном Йегера, а из целей — попасть в подвал чокнутого папаши, который заставил сожрать себя своего сына, в Шиганшине. И крепкий чай обжигает горло сильно-сильно, так по-привычному горячо, что хочется прямо сейчас растаять. Вот оно — напоминание, что он жив. И жил эти два месяца без этой девчонки. Проживет ещё больше, если меньше ерунды в голову будет лезть. И он действительно стал ограничивать, фильтровать свои мысли. Все свои фантазии не пропускает через воображаемый блокпост — они в чёрном списке отныне. Увольнительную ему не дают. Этот мудак аргументирует как «не заслужил». И злостное моргание глаза, ей богу, было слышно на весь этаж. Аккерман держит язык за зубами. Не привык в прошлой жизни, значит привыкнуть должен сейчас. Он больше не важная шишка, больше не капитан Леви, где выше только Майор Ханджи и главнокомандующий Эрвин Смит. Больше не тот, кому простят все грехи лишь потому, что он стоит целого отряда. Не сильнейший воин человечества. Никогда ведь им не был. Ему реально надоело это всё. Хотелось простого человеческого отдыха, напахался уже. Но и его ему не дают. После работы и похода за продуктами, весь оставшийся вечер проводит у плиты — доверять Габи приготовление ужина равно простому переводу харчей, у девчонки явно нет чувства меры, проверял уже, потому лучше помучаться самому. И садятся за прием пищи они куда позже семи. Который раз за неделю уже? Осточертело. И всё вновь идет как чёртово колесо по ёбаному кругу. На нём срывается этот неуравновешенный зазнавшийся старый хуй, и как камнем об стену ему все слова, что отряд не успевает уложиться, банально не справляется с невыполнимой задачей, что требуется больше рук. — Сам об стену расшибайся, ебаный индюк, — ворчит Леви себе под нос, быстро направляясь к месту сбора. Командует отрядом грубо и властно, как в старые добрые, вот только люди-то реально устали, не по силам им это, вот руки у всех и опускаются. Толкает речь за речью, пытается как-то схитрить в плане, но тут и ежу понятно — Том Донот либо издевается, либо действительно не понимает, что достроить сцену и оформить площадь за два дня такой командой просто нереально. Ещё снег не весь сошёл, чтобы что-то грандиозное строить. Однако ему пиздец как нужны лишние руки. Бригада работает сверх нормы, но не железные ведь, а электрики уже могли бы давно начать, если бы, блядь, не задерживались где-то там в пути. Те, что обитали на Парадизе — те ещё рукожопы, потому ждали специалистов из Хизуру, и то, эти черти узкоглазые умудрились и здесь подвести. И честно, Леви было так плевать на все те ярмарки, что тут будут проводится, кто и в чем будет плясать на сцене, которой до сих пор ещё нет то ли по его вине, то ли по вине этих остолопов, напиздевших, что работали всё время не покладая рук, хотелось банального выдохнуть. Как только стемнело — ни черта не видно, расходятся по домам. Угрюмо смотрит на лавку у моста, проходя мимо тоскующе. Она, наверное, сейчас книгу какую-нибудь читает у камина в кресле, или на одном из балов азиатских кружляет в красивом вальсе. И вновь все те же грабли. Нельзя. О ней думать нельзя! И уже хочется кусать локти. Он безнадёжен, как и все его грязные мысли. По утру он в рабочей одежде — хоть и дряхлый он больно стал, но с него три шкуры сдерут, если эта проклятая сцена не будет готова, нужно выкручиваться. На пару с каким-то юнцом тягает балки. Эти дауны выгрузили их за триста метров от места стройки, теперь по одной тягают. Зло рычит, когда на больную ногу наступает один из придурков и заставляет их работать активнее. Сегодня уже в разы теплее, чем вчера — весна уже завтра, вот и снег тает, пора сбрасывать с себя шубы. В обед наконец приезжают электрики. — Я смотрю, вы просто отвратительно тут справляетесь, капитан, — звучит дерзко за его спиной, когда Леви наклонился за банкой с гвоздями. И он хочет себя стукнуть за подобные слуховые галлюцинации. В самом деле, не приехала же девчонка Аккерман поглумиться над ним. Вот только приехала. Стоит ему обернуться и посмотреть ей в глаза, как сердце точно пропускает удар. — Нам сообщили, что всё уже готово, и Парадиз встречает гостей невероятными постройками, — улыбается. И как-то особо нет в её глазах прежней печали, что застыла в ней в их последнюю встречу. Вновь издевается над ним этим высокомерным тоном. Совсем не боится, зараза. — И тебе не хворать, Аккерман, — оглядывает её. В лёгком сером пальто и странной замшевой шляпке на голове, точно заморская принцесса. Да и волосы отрастила, — Я бы поболтал с тобой, только грядёт пиздец, не дострой мы эту херовину вовремя, да такой пиздец, что окатит и твою задницу тоже, — хмуро гундосит, разворачивается обратно к гвоздям и идёт проверять все забитые углы, не дай бог всё то, что они успели настроить, развалится к чертям. Это их первая встреча за несколько месяцев, а он так груб с девчонкой, будто сердце не готово сейчас было выпрыгнуть из грудной клетки. Вот только в этом и проблема, что она — девчонка, и не должен он радоваться её приезду, не должен ей что-то говорить приятное. А ногу-то переусердствовал, сильно тянет от колена вниз, прихрамывает. И Микаса замечает это. Сердце рвётся от долгожданного, пусть и спонтанного, но их столкновения. Всё тот же сноб, совсем не изменился, но почему-то сейчас так сильно хотелось продолжить минуты их глупой перепалки, что она скидывает верхнюю одежду и эту чёртову голубую шляпку в руки приехавшему с ней мужику с посольства, просит отнести куда-нибудь. — Эй, пара здоровых и целых рук и ног не требуется? — Кричит вдогонку. Улыбается. Уже второй раз на день. На родном острове просто хотелось улыбаться. С ним хотелось улыбаться. И Леви бесится. Бесится, когда один из его подчиненных снимает и отдает ей свою рабочую куртку, когда по факту это мог сделать он. Бесится, когда она сбрасывает свою чистую кофточку, оголяясь до тонкой майки на бретелях, демонстрирует покрепчавшее тело и, блядь, принимает эту куртку. Бесится, когда она проворно помогает поднять на высоту огроменные балки, а он со своими больными ногами хрен по этой чертовой лестнице взберется. Бесится и бесится всё время, что она маячит здесь. Но с ней действительно дела идут быстрее. Все эти петухи, заметив бабу, стали сильнее выпячивать грудь, надеясь на похвалу с её стороны. Но как они все массово прихуели, когда Микаса в одиночку стала делать больше, чем все они прежде. И после этого прогресс работы действительно пошёл значительно в гору. Уже не такие уставшие, оказывается, не так всё и невозможно. А она чешет нос и принимает предложенную сигарету у одного из бригады. Поработали на славу, да так, что мышцы вновь приятно кололи, а ступни тянуло. Завтра к обеду точно закончат, вот только кто занимается оформлением площади Микаса так и не выяснила. Пора бы уже. Даже деревянные ступеньки, выстроенные совсем недавно, не прогибались под весом её самой и двух мужиков, сидящих рядом. Вправду хорошо. — А когда и кто займется окружением? — Спрашивает у парня с легкой небритостью. Вдыхает глубоко и резко выпускает дым. — Мы же и занимаемся, хрен успеваем, между прочим, — подошедший Леви чешет переносицу и устало садится на табурет напротив. — Что? Этот… Донот совсем из ума выжил, а чем остальные занимаются, почему к празднику так мало людей подготавливает улицу?! — Давится дымом, откашливается и заливается краской. Действительно возмутительно. — А остальные все его грехи прячут перед проверкой, — закатывает глаза и принимает зажигалку у мужика. Закуривает сигарету. — Мда, мы в полной заднице, — опускает лицо вниз, а после, осознав, что ляпнула, невинно ойкает. И мужики подхватывают смех, один даже за шею локтем её обнимает и голову чешет. Дурочка. — Ты между прочим не обязана, насколько мне известно, здесь работать. — Вы ещё скажите, что я тут мешаю, — недовольно хмыкает и делает тяжку. Рабочие, что так спелись с ней, как по команде отрицательно мычат и бормочут. — Я такого не говорил, Аккерман, но я не заставлял, потому и благодарить не собираюсь, — Леви тоже прислоняет к губам сигарету. Яд обжигает гортань, а ноздри пекут от аромата её тела. Потная, но по-прежнему приятная. Какого чёрта ему не противно? Все по-тихому собираются и уходят — темно уже. — Как там Габи с Фалько? — Робко произносит она, ступая по вымощенной дороге плавно и грациозно. Не ходила так никогда прежде. Как и не глядела на него своими большими очами теплым взглядом. — Хочешь их навестить? Всегда пожалуйста, — будто не замечает её желания с ним хоть о чём-то поговорить, угрюмо брякает Аккерман. Отчего-то внутри поселилась злость. Скорее на себя, чем на неё, но от этого как-то не особо хотелось сейчас с ней о чём-то болтать. Она уравновешена и больше не бьётся в агонии, значит нет смысла с ней проводить недопсихотерапию, то есть общаться в целом тоже особо нет причин. — Ну раз вы меня так зовёте, — игриво она нагоняет его, до этого плелась сзади. — Я не приглашал тебя, — закатывает глаз и прячет руки в карманы. — А я уже иду! Он скучал по этой бесячей Аккерман. Скучал за её запахом, так не вовремя ударявшем в нос во время их тупых перебранок. Скучал по ней любой, но ни за что не признается в этом. С ней однозначно что-то произошло там, в азиатском клоповнике, но лезть в душу он пока не спешил. Сама тянется к нему? Ну и пусть тянется, дитя, лишь бы он только себя в руках смог удержать.