Comfortable

Так будет лучше. Глаз не будет цеплять её образ, а сердце ёкать от коротких всхлипов. Он правильно сделал, что отрезал всё на нулю. Пребывание на Хизуру ей поможет в разы сильнее, чем его душная компания. И пусть Леви и хотел хоть как-то ей помочь, все его попытки как-то сами забрели не в ту степь. Да и рассчитывать он особо и не мог ни на что. Кому всрался старый инвалид? Да и в прошлом Микаса его терпеть не могла, вряд ли в будущем сможет испытать хоть какую-то симпатию к нему. С его-то теперешним внешним видом. И долгожданный выходной после трудоемкой недели, а после и жёсткой попойки совсем не играет на руку. Хоть здравый смысл кричит, что не видеть её — ему же лучше, но что-то от остатков души и каменного сердца жаждет хотя бы взглядом зацепиться за её силуэт. И пугает то, что Леви совершенно не в курсе, послушалась ли она его или же нет. Сыграл на ура. Послал девицу, всем своим устрашающим видом показал, что не рад он ей. А ведь рад, ведь переступал через себя только ради нее. Нечего ей здесь ловить. Там лучше будет. Возможно, прямо сейчас она собирает вещи, а может пьёт кофе в объятиях Жана. Кто её знает, может и прыгнула в потешные лапы Кирштайна. Габи что-то громко верещит, кажется, кто-то опрокинул чайник. А на сборы у Микасы чуть больше суток. Из которых половину она проспала и отходила от похмелья. И идея сбежать с острова назло капитану не кажется уже такой привлекательной. Какая дура… Жану ничего не сказала — тот ходит больно довольный и погруженный в мечтательные мысли. Чего-то удумал уже. Отказаться и выставить себя дурой? Хотелось бы, но нет. Нужно хотя бы попробовать. Это что-то, как бросить курить. Прекратить общение с единственным понимающим её человеком совсем не хотелось, но мужчина дал ясно понять, что она ему подобна надоедливой мухе. И достала она свой единственный совсем небольшой чемодан, благо вещей у нее не вагон, должны все уместиться. Вот только настроиться совсем не получается. Казалось бы, что сгрести все пожитки в кучу и засунуть в сумку — ничего трудного. Но она хватается за волосы и моросит из одного угла в другой. Мысли подобны бесконечному потоку. Они прыгают от одной к другой, но в конечном итоге опять возвращаются к его пальцам на её талии и терпкому аромату одеколона. Эрен пах совсем по-другому. Они как огонь и вода. Буря и штиль. И вот этот штиль кажется до боли неправильным. Ей никогда не нравились такие, ей никогда не нравился этот засранец. Но сейчас она, кажется… испытывает какое-то странное влечение. Это глупость. За окном снежило не по-детски. — Чем занималась в мое отсутствие? — Спросит Жан, а Микаса лишь сильнее стиснет в руках газету и очень отстранённо ему ответит. — Конни на неделю еще здесь, хочет встретится пару раз, посидим, поболтаем, выпьем чего, — Кирштайн улыбается, что-то лепечет еще. — Славно, — все, что смогла она из себя выдавить. Он спросит что-то еще, но Аккерман сделает вид, что не услышала. Поднимется и уйдёт. Накинет куртку и влезет бегло в сапоги. Впервые достанет красный шарф. Со слезами в глазах повяжет на шею красную теплую ткань и покинет дом. И специально пойдет в дальнюю табачную лавку. Пальцы шпарит декабрьский холод. Легкие жжет морозный воздух. Нос печет. Купит пару пачек сразу и выкурит едва ли не у самого входа в ларёк сигарету. Мысли шатаются, переплетаются и сталкиваются друг с другом. Те недолгие минуты, что она провела с Жаном были невыносимы. Слишком душно ей было в его компании. Почему она перестала нормально со всеми общаться, почему не может находится рядом с привычными ей людьми настолько же долго, как прежде? И главный вопрос: почему часами напролет может шататься с таким грубияном, как Леви Аккерман? Ведь если сравнить его с тем же Кирштайном, у второго явные преимущества в положительных качествах. Вот только даже тишина рядом с капитаном была приятнее, чем общение с Жаном. Унизиться и в последний раз и встретиться с ним? Сказать, что наконец уезжает? Обрадуется наверно. Вздохнет с облегчением. А быть может, ему приятнее будет, если вовсе не увидит её больше. Чего уж, все равно на улице, почему бы и не пройтись. Вот только мороз тридцатиградусный, наверное поэтому. И ей очень-очень холодно. Окоченела вся. Пока добиралась сквозь сугробы, насквозь ноги промочила. Стучит в дверь и ждёт. Ждёт, и вновь стучит. Неужели нет дома? Выходной ведь, куда мог пойти… Деревянная дверь лениво отворяется. И немного потрепанный и заспанный Фалько выглядывает из-за нее. Без слов впускает её. — А капитан дома? — Мнется у порога. Мальчишка подгоняет ее, холод ведь в дом впускает. — Он с Габи наверху, — захлопывает за ее спиной дверь. Трет глаза и медвежьей походкой плетётся к дивану. Падает прям в гостиной. А Аккерман по-прежнему стоит у входа. Не ожидала она такого. Думала встретит её именно он, он же и пошлет. А тут как-то не так всё. И лицо щипает от духоты в доме. Тепло очень, хорошо натоплена печка. Мигом нос течет от перепада температур и глаза слезятся. Скидывает обувь и несёт сапоги к печке на кухне — небольшой поднос рядом стоит специально, там уже сушатся две пары немногим меньше её самой полусапожек. Стягивает на автомате шарф и кидает на крючок для одежды. Сама не заметила, как это произошло. Стоит повесить куртку на вешалку, как приходит осознание, что ничем уже не отсрочить их встречу. Ни переминанием с ноги на ногу, ни шмыганьем носа. Поднимается по деревянной лестнице. Наверное, ему тяжело со своей ногой забираться на второй этаж. Она лишь однажды видела ошметки его голени — сразу после окончания гула Земли в импровизированном госпитале Марлии, однако эту картину запомнить удалось, наверное, на всю жизнь. Микаса не знает, как сейчас обстоят дела с ногой Леви, но маловероятно, что все оторванные мышцы без усилий просто взяли и восстановились как у титана — он человек, этим все сказано. Стучит в деревянную дверь вторую от лестницы — комната девчонки. Габи тут же выскакивает и начинает было тараторить, что уже нужно. Наверное, подумала, что это Фалько, как тут же замолкает. И из-за ее спины, сидя на кровати, выглядывает Леви. Смотрит прямо в душу. Читает будто бы ее мысли и молчит. — Мне вас оставить? — Нет, я просто пришла сказать, что завтра уезжаю. Навсегда, — боль в голосе дрожит буквально на каждой гласной букве. Зря она сапоги к печке приставила, сейчас все равно уходит, вряд ли успели даже подсохнуть. И Габи, шепнув что-то себе под нос, проносится мимо Микасы, едва задев. Нечего в дверях стоять, пройди уже. — Это… — правильно. Но он не решается договорить. Вчера под градусом решимости в словах было в разы больше. Сейчас же смелости переступить через себя совсем нет. — Можно вас обнять в последний раз? — И он неуверенно кивает, — Спасибо, спасибо за всё. И извините, я вам совсем в тягость, — медленно медленно подходит. Склоняется и едва касается руками плеч. Обвивая мужчину в кольцо рук, пытается удержать накатывающую волну слез. Не сейчас. Не в последнюю их встречу. Он так и не ответил на объятия… Уже было отстраняясь от Леви, Микаса замерла. Аккерман притянул её к себе сильнее и заставил плюхнуться к себе на колени так неожиданно, что воздух мигом выбило из грудной клетки. Подбородок удобно пристраивается на широком мужском плече, а руки приятно обжигает его теплом. Молчи. Просто молча обнимай… Обнимай и молчи. Молчимолчимолчи. Не говори ничего, не разрушай момент. Дай побыть с тобой еще пару минут. И он не вымолвит и слова. Будто знает. Будто бы и впрямь читает её мысли и всё понимает. Будто бы сам хочет продлить минуты тепла и нежности. И сейчас им хорошо. Микасе впервые настолько комфортно. На второй план отошло абсолютно все. Леви никогда не было так уютно в чьих-то объятиях. Вот так вот гладить волосы на её затылке, когда тяжёлая голова удобно пристроилась на его плече. И в животе всё сжимается, сердце начинает биться сильнее, а в голове роятся странные мысли, когда Микаса прижимается к нему сильнее, перебрасывая через его колени ногу и усаживаясь к нему значительно ближе. Откуда столько уверенности? Откуда это желание? В ноздрях уже нет места воздуху — весь его организм кажется уже заполнен её кисло-сладким ароматом. И в мыслях только… желание ощутить вкус её губ. И тут будто бы уже она читает его как книгу. Будто бы знает всё наперед. Будто бы и вправду жаждет того же, что и он. И это так, сука, неправильно. Между ними пропасть в десяток лет. Между ними война и его уродливое лицо. Между ними ничего не может… Отрывает голову и смотрит своими мокрыми глазами в его. Сама тянется. А Леви принимает её прикосновение будто так и должно быть. Будто это совсем не неправильно. Будто парой часов ранее он не внушал себе, что намного лучше для них будет расстояние в тысячу километров. Руки скользят по рубашке на спине к талии. Зубы терзают её губы. Это все не он. Честно-честно, он совсем этого не хочет. Она неуверенно напирает и неумело лижет его рот. Его ладони плавно спускаются к ее заду. Микаса выдыхает. В лёгких совсем не остаётся воздуха. Этот чересчур чувственный поцелуй выбивает из организма не только остатки воздуха, но и разума. Подчистую. Остановиться. Надо просто остановиться. Но тело будто совсем без сознания. Голова без мозгов и здравого смысла. Он давит на её затылок, притягивает сильно-сильно и не отпускает. Не хочет отпускать. И в штанах его дергается член. Она даже не успевает почувствовать наверное, а вот его как кипятком ошпарило. Отталкивает девичье тело и сжимает губы. Она рассеянная совсем, смотрит своими глазищами. Перепуганные совсем. А на его щеках еще не высохли её слезы. Обтерла об него всю влагу. Идиотка. — Поезжай, там тебе самое место, — и рукой указывает на дверь. Тон холодный. Сухарь, а не мужик. И либо она совсем слепая, либо делает вид, что не замечает его стояка, — Надеюсь, больше не встретимся, — Микаса лишь открывает рот и закрывает обратно. Новая волна слез подступает к уголкам глаз. Всё-таки слепая. И только на лицо смотрит. Строгое, немного устрашающее. Чего вообще она в нем нашла. Машет быстро-быстро головой в знак согласия и произносит напоследок тихое «до свидания». И в этот момент перед глазами у Леви плывет абсолютно все. Он не различает где светло-розовые обои в комнате Габи, а где уже темный письменный стол. Убогие картинки акварелью на стенах смешались в одно сплошное пятно. До остатков слуха доносится быстрый топот ног где-то снизу и хлопок входной двери. Он медленно подносит пальцы к губам и едва касается их подушечками пальцев. Приятная пульсация и легкое жжение подтверждает, что минутой ранее его целовала Микаса Аккерман. Жарко и жадно. Так целовала, будто так и должно быть. А он ей отвечал. Отвечал, сука, и хотел бы продолжения. Старый. Идиот. А секса уж больше года не было. Не до этого как-то. Тот последний день по увольнительной перед встречей с Эреном в Марлии эхом отозвался в паху. Узкая брюнетка, дорогой номер в гостинице и влажные стоны. Блядь, а ведь если бы та мадам из Митраса не оказалась замужней, может он и захотел бы повторить пару раз. Кажется, её звали Хиёри. Узкий разрез глаз, стройное тело. Леви чертов извращенец, раз его так тянуло на азиатскую плоть. Точнее даже не так. Ему нравились такие, как она. Давно, ебаный в рот, нравились. А он как-то удостоился заполучить внимания. Вот только не надо этой хуйни. Не надо. Не любит она совсем его. Не того хочет. Просто необходимость в новой привязанности после утраты Йегера. Не надо, блядь, такого. Не надо. И девушка покинула этот дом с новой порцией боли в сердце и слёз на глазах, по уходу торопясь так, что совсем не заметила слетевшего с вешалки красного шарфа, уютно примостившегося на полу у входа. *** Впопыхах и с замыленным взглядом она возвратилась домой. Точнее ворвалась и упала прям на мокрый и грязный коврик при входе. Ни подошедшего в тот же самый момент Жана, ни вкусного запаха в доме она не в состоянии была заметить. Перед глазами теперь — кромешная тьма. Просто ничего. И только в голове переизбыток мыслей. Он сжимал её в ответ, но тут же посылал к чертям. И как ей сейчас быть совсем непонятно. Ясно одно — то, что Леви говорит, не всегда совпадает с тем, что делает. Искусный лжец. Чёрствый, как забытый недельный хлеб. Мерзкий, как стухшая рыба. И желанный, как запретный плод. Но, пожалуй, он прав. Ей совсем не место здесь. Сгорит со стыда, встреться они ещё раз. Не выдержит. Лучше зарезаться на месте. Дрожащими руками сбрасывает с себя груз уличной зимней одежды и как в прострации уходит в ванную. Умывается и пытается дышать. Она хотела бы остаться там. Пусть и в комнате Габи на её узкой кровати. Взять, и завалить жаркого капитана и впиться не только в его губы, но и во все тело. Забраться под кожу и не вылезать до последнего. И это, блядь, совсем неизвестное ей, но и без того понятно, что маниакальное желание. Нормальные люди явно не жаждут подобного. Нормальные люди любят подобно тому, как она любила Эрена — терпеливо и не спеша. Никак не в бешеном темпе и никак не так яро. Умывается. Умывается и ещё раз умывается. Ледяной водой хлюпает себе на лицо. После улицы вода комнатной температуры не кажется такой уж и освежающей. Легче забыть обиды и оставить все на хорошей ноте. Она попыталась, но ничего не вышло. Хватит унижений. Слишком много в прошлом она лезла со своей прилипчивостью к Эрену, хватит. Леви два раза уже сказал ей в лицо, что не нуждается в ней. И она сможет проглотить все. Пережевать и забыть. И до края слуха наконец доходят пустые вопросы-крики Кирштайна. Он тарабанил в дверь и спрашивал, жива ли она там вообще. — Я в порядке, правда, просто завтра переезжаю к Адзумабито, — отворив дверь, пожала плечами Аккерман с пустым взглядом. И отвисшую челюсть Жана нужно было видеть. Такой уверенности в её взгляде за последний год он видел впервые.