Comfortable

Свет лампы игриво плясал на одной половине её лица, отбрасывая забавные тени на другую. Леви наблюдал, как она беседовала с Жаном, и давился шампанским. Он не ожидал её увидеть здесь, ляпнул Армину, что пусть «эта угрюмая тоже приходит», но надеялся, что она учтиво откажется. Нет, блядь, решила помозолить ему глаза. Он думал. Все эти недели думал. Она ведь наконец сдалась, сама отгородилась, чего не так? Что ему еще надо? Это по-любому привело бы их в никуда, однако он никак не мог запретить себе думать о ней. Простая аксиома, она въелась так, что хрен вытащишь. Пока думал, что она где-то там развлекается с другими в сотнях миль, было проще. Было проще винить её и заставлять себя думать, что по-другому быть не могло. После разговора с Армином стало тяжелее. Ей ведь не было смысла врать своему другу, да и явно она не ожидала, что тот припрется к Леви с рассказами. Если и вправду всех отшивала, то охуеть. Что было бы, если она осталась бы тут? Если бы он выслушал её в день перед отъездом после их… ссоры? Если бы не случился выкидыш? Возможно, не было бы этой шумной тусовки, сидели бы вместе уютной семьёй… Но нельзя думать об этом, вообще нельзя думать о том, чего не случится. Мечты для идиотов. И он глотал шампанское. Его дом сейчас был подобен казарме. Куча людей, которых ничего не объединяло, но и объединяло слишком много одновременно. Все болтают и распивают алкоголь, который сами же и принесли. До полуночи ещё два с половиной часа. Бестолочи, ещё вчера были пятнадцатилетними подростками, которым нагоняя за недовыполненный наряд давал, а сегодня вот, повзрослевшие и… охуевшие, проливающие на ковер темную жидкость. — Браун, блядь, ты этот ковер у меня… — начинает на высоких тонах Аккерман, агрессивно направляясь в сторону этих нелепых обезьян. Когда только наклюкаться успели… — Эй, капитан, ты все такой же… — охмелевший Райнер щелкает в воздухе пальцами, а после, с кривой улыбочкой на покрасневшем лице, выдаёт: — Капитан. Леви на это лишь закатывает глаза и вырывает у парня из рук стакан. Кажется, он уже жалеет, что собрал весь этот молодняк на праздник. Выдыхая, Леви приземляется на диван, но долго просидеть на месте не выдаётся возможным. Округлив глаза, он вскакивает и несётся к разместившимся на лестнице Конни и Габи. — Ты совсем идиот? — Вырывая бутылку из рук Спрингера, он окончательно на всех обозлился. Не так уж и весело, как предполагалось. — Эй, ну чего ты, чего, — в пьяном бреду пытался выдрать свою бутылку обратно парень, — не попробует со мной, попробует в плохой компании, ей уже четырнадцать, чувак… — Какой я тебе чувак? — подхватывая Конни за грудки, злился Леви. По венам точно текла сейчас лава, настолько в ярости он пребывал. Это уже перебор, вливать в ребенка алкоголь… И Габи хотела уже что-то сказать, как Аккерман оборвал её, отправив мыть посуду. Эти свиньи уже успели запачкать пару тарелок и чашек. — Попробуй к моей ребятне приблизиться, я тебе это пойло через задницу волью, — прошипел Леви, а Спрингер тут же поднял руки вверх, как бы говоря ему, что все понял. Выдохни, просто выдохни. Оставив этого недоумка в компании бутылки недопитого неопределённого напитка, он схватил первый попавшийся стакан на углу стола. Кажется, количество стаканов с алкоголем раза в два превышает количество гостей. Куда и главное нахуя, они столько наливают, причем ещё и оставляют невесть где?! Потягивая на этот раз уже вино, Леви зажмурился. Хотелось вечера поспокойнее. Тонкий шлейф ароматного парфюма пробрался в его ноздри, ударил. Он сначала не смотрит на неё совсем, потом же — недоверчиво, пока в груди ворочается клубок из чувств. И о чем она хочет поговорить? Пусть вон, к Кирштайну катится, что слюни по ней пускает. — Леви, — его шпарит кипятком. Таким тоном нельзя звать человека после ссор. Таким тоном нельзя было звать того, кто, сука, слал тебя нахуй в твоём же доме! — О чем поболтаем? — саркастично улыбнулся он, сверкая взглядом. — Неужели мы не можем просто поговорить, просто, как друзья? Ты же пригласил меня сегодня, я думала расценивать это как дружеский жест… — Микаса, блядь, пей свое вино и отъебись, — слишком импульсивно выплюнул Леви, после чего не сдержался и осушил бокал до дна. Возмущённая Микаса на удивление не ушла, а продолжила сидеть рядом, лишь лицо при этом такое скукурузила, что захотелось её водой облить, да похолоднее. Вот она, опять так близко, но всё ещё так далеко. Он чувствует её запах, она все также пахнет гранатом и чем-то цветочным, проскакивают и нотки алкоголя, он видит её раскрасневшиеся щеки и выглядывающие из-под широкого свитера ключицы. Такая, блядь, красивая, что умереть ради такой можно. Такие нежные черты лица, такие незабываемые глаза. В груди клокочет сердце, хах, казалось бы, его должно уже было не стать, но стучит, разгоняет по венам кровь, отливает от мозгов, и всё, что есть в голове, это эти вот её интимно острые ключицы, которые так и хотелось ощутить на вкус. Он точно маньяк, но в этом рассказе не она жертва. Он может протянуть руку и погладить её щеку, зарыться в её волосах, притянуть к себе и поцеловать. Но он предпочтет сгорать заживо, ощущая, как вибрирует воздух под напряжением и гудит её гравитация. Она чертов магнит. Как ебаная пуля, застрявшая в суставе. Как бомба замедленного действия. Допив свой стакан, Микаса набрала в грудь побольше воздуха, будто к чему-то готовясь. Почему будто? Она ведь точно сейчас что-то да пизданёт. — Да чего ж ты ломаешься, как девчонка?! Ты просто напыщенный, самодовольный, невыносимый эгоцентрист! — вскакивая на ноги, всполыхнула спичкой Микаса, привлекая внимание всех окружающих, — я не прошу тебя любить меня или ещё чего, просто относись, как к нормальному человеку, а не вот это вот все! — она икала и иногда запиналась, но стойко игнорировала это всё и продолжала кричать. Пьяно соображая, она всучила ему свой стакан, а после угрюмым и быстрым шагом направилась к выходу. — Эй, ты куда? — бросился за ней Армин, до этого ошарашенно пытаясь делать вид разговора на кухне с Энни. — Покурить, — дернув с крючка первую попавшуюся куртку, не обнаружив под всей этой грудой свою, она вывалилась на улицу, как бы случайно прихватывая с собой металлическую зажигалку с тумбы у входа. Нашарив в кармане брюк небольшую пачку, вынула оттуда тонкую сигарету. Поджигая сигарету, Микаса улыбнулась. У этой зажигалки слишком интересное прошлое. С неё, если так подумать, все и началось. На улице были слышны громкие крики с дворов поблизости. Кто-то жарил шашлык, а кто-то, скорее всего, как и она, вышел покурить. В преддверии нового года начинаются чудеса, да? Так почему же эти чудеса обходят стороной Микасу? В доме напротив на первом этаже зажёгся свет. Интересно, у одной неё всё настолько хуево? Как живут другие люди? Фактически, она особо никого в городе и не знает. Алкоголь заметно ударил в голову. Перед глазами пространство немного плыло. В голове раз в пятый прокрутились её слова, брошенные в его адрес. Ну и зачем нужно было это говорить? Микаса винила себя за все обзывания, но одновременно и была довольна тем, что наконец хоть как-то ему ответила. Стоит ей докурить и зайти обратно, как в коридоре на неё наваливаются пьяные Жан с Райнером. Она даже не успела повесить куртку, как её затолкали в неё обратно и вывели на улицу. — Эй, чего вы творите? — но вместо ответа ей всучили бутылку, а из рук выхватили зажигалку. — Жизнь прекрасна, мы не солдаты, все вместе, что ещё надо для счастья, — в пьяном бреду щебетал блондин, покуривая толстую сигарету. Вот, эта зажигалка зажгла ещё одну сигарету. Завалившись в дом лишь по окончании бутылки, Микаса икнула, попытавшись стянуть куртку с себя, как в дверь постучали. Открыв дверь, брови сами поплыли вверх. Че за?.. — Вау, ты меня преследуешь? — выдает поздняя гостья, удивлённая, кажется, не меньше брюнетки. — Аналогичный вопрос, привет, — выдыхает Аккерман, немного отходя в сторону. — Я чего пришла, — жмется Паркинсон, покашиваясь то на Микасу, то на происходящее у неё за спиной, — штопора не найдётся? — Та по идее найдется, сейчас, — в смятении, Микаса пыталась сообразить, что надо делать. После резкого перепада температуры, всё выпитое будто бы прилило к голове. — Леви! — первое, что пришло в голову. Немного жмурясь, она облокотилась о тумбу у стены. В голове закружилось. Не стоило ей курить. — Чего тебе, не всё сказала? — внезапно появился брюнет из-за угла. Выгнув бровь, когда заметил Ванессу, он резко остановился и сложил руки на груди. — Нам нужен штопор, — выдала после десятисекундного молчания Микаса, смешно кося голову в сторону гостьи. — Кому кому, а тебе штопор явно не нужен, — закатывая глаза, он повернулся к девушке у входа, — во-первых, закрой дверь, холодно, во-вторых, у тебя дома нет штопора? Раз в неделю ты на балконе пьешь вино, не зубами же ты пробку перегрызаешь. — У вас тут весело, — ухмыльнувшись, Ванесса, до этого смотрящая на виднеющегося из коридора Армина в гостиной, перевела игривый взгляд на Леви. — Обхохочешься, — переведя взгляд на пытающуюся оторваться от тумбы Микасу, он в очередной раз громко выдохнул, — жди, будет тебе штопор, — он сдался. Пусть просто съебет уже. — А ты, — повернулся к Аккерман, но тут же махнул рукой, понимая, что вести разговоры с ней явно бесполезно, — пошли спать, пьянь, — фыркая, Леви, неожиданно даже для себя, подхватил её на руки и медленным шагом направился к спальне. Не было на неё злости, он в каком-то смысле заслужил все эти слова, вот только никогда не признается в этом. А Ванесса сжала губы в плотную линию, все ожидая возвращения мужчины. Нежность прям витала в воздухе от его действий, хоть и в сочетании с грубым тоном. Микаса — явно для него не пустой звук. Да и сам факт того, что новогоднюю ночь они проводят вместе, пусть и шумной компанией, что-то да значит. Протянув Паркинсон штопор, он быстро с ней попрощался. Обречённо вздохнув, он вновь припал к дивану. — Эй, гд… Микаса, — даже не вопросительно пролепетал Жан, переваливаясь животом через спинку дивана. — Да вы мне дадите сегодня расслабиться? — гаркнул Леви, отпихивая от себя невменяемого Кирштайна. — Так ты не напрягайся, — тяжелая рука Райнера легла на левое плечо Аккермана, — веселись, это же праздник! Райнер явно сегодня был в ударе. Пил как не в себя, а стоял на ногах лучше Габи с Фалько, сказать бы, что они ни капли в рот не взяли, но нельзя. Сучёныши. Веселиться не хотелось. Заливая раздражённость алкоголем, он рисковал уснуть до полуночи, но останавливаться не планировал. Ему нужно было просто отрубиться. Простого человеческого поспать, а алкоголь идеально в этом помогал. Молодняк ещё развлекался, когда Леви, допив последний стакан, прогнул под собой матрац кровати. Из-под полуприкрытых ресниц все плывет, но, будь то интуиция или же простая случайность, он нащупывает губами лоб брюнетки и спокойно засыпает, приземлив руку ей на талию. — С новым годом, Микаса, — уже дремая, вырвется у него со рта. Он явно не запомнит этого, как и то, что она приоткроет глаза и шепнёт поздравления в ответ. *** Этот новый год был самым… смазанным. Головная боль на утро будет вырывать рассудок с мясом, а координация так и вовсе будет явно не в норме. Микаса неуклюже перевернется набок и внезапно столкнется взглядом с одевающимся Леви. От удивления подскочив, она примет положение сидя, но, судя по тому, как она ежесекундно схватилась за голову, явно пожалеет об этом. Леви просто фыркнул, вправляя в петлю последнюю пуговицу рубашки. Он всё утро втирал самому себе, что всё это мелочь, беспокоился об этой дуре чисто инстинктивно, а поцеловал так и вовсе случайно. Мелочёвка, совсем неважная хуйня. Кто-то да должен был за ней следить. Она откинулась обратно, укрываясь одеялом да повыше. Все в доме ещё спали. В гробовой темноте из-за закрытых плотных штор царило сонное царство. Армину и Энни, как единственным непьющим и вообще требующим покой, была выделена спальня Фалько ещё до начала пиршества, но и они сейчас сладко дремали из-за позднего отбоя. Точнее, даже раннего. Наверняка лишь пару часов назад все только разошлись. Фалько на удивление валялся на полу у кровати рядом с Габи, а на раскладушке, что Леви приготовил заранее, кажется, вообще никто не спал. Гостиная же была явно перегружена. На узком диване, нелепо развалившись, храпели Райнер и Жан, сильно друг к другу прижимаясь, а время от времени и пинаясь. Конни же повезло меньше всех — он отрубился прямо в кресле. Наверняка по пробуждении будут болеть все конечности. Проверив дом на наличие бодрых людей, Леви выдохнул. Проснулась только Микаса, и то, явно не дееспособная. Окружающий, мягко говоря, срач очень сильно напрягал. Запах алкоголя и курева до сих пор не выветрился, давя на виски своей горькостью. Не дом, а наркопритон какой-то. Голова неплохо так гудела, а к горлу подступала тошнота, но вскоре всё явно должно было пройти. За ночь угли перегорели. В доме было очень даже холодно. Наносив в дом дров, он разжёг огонь. Не найдя себе дела после протопки дома, Леви вернулся в спальню. Пусть эти свиньи сами моют посуду, куда стряхивали пепел, зная, что Леви просил курить на улице. — Леви, — промычала в подушку Микаса. Виднелась только одна макушка: волосы её шёлком рассыпались по постели, создавая контрасты чёрного и белого, а все тело было укрыто одеялом по самые уши. — Чего тебе? — закатывая глаза, он присел на край кровати, не решаясь приближаться слишком близко. — Мне плохо… — Конечно, плохо, и ещё не один час будет плохо, нехуй столько пить, — гаркнул он, сдавшись и упав рядом с ней сверху одеяла. — Нет, по-другому, — прохныкав, она высунула голову из-под одеяла. Раскрасневшиеся щеки и прилипшие мокрые пряди ко лбу заставили Леви передёрнуться. Он не успел сообразить, что к чему, как рука сама припала к её лицу. Можно было даже не касаться лба, чтобы понять, что она горит. Боже, он же дрожит. Прямо сейчас, осознав, что ей хуёво, хуёво стало и ему. Положив мокрую холодную тряпку ей на голову и найдя на полке с лекарствами жаропонижающее, Леви вновь лёг слева от неё. — Ты как заболеть умудрилась, дура? — Не знаю, — прокряхтела она осипшим голосом. И даже сейчас на неё хотелось смотреть. Хотелось слышать её голос и заставлять говорить вечно. Хотелось игнорировать все проблемы и забрать её боль себе. Какого чёрта вообще он сейчас так смотрит на неё. Так в открытую смотрит. Она не должна была ничего понимать. Не должна была знать всё то, что читалось на его чертовом лице. — Возьмёшь меня за руку? — трепетно и тихо спросит она. Микаса так смотрела изнеможденным взглядом полуприкрытых глаз, так жалобно это произнесла, что отвечать грубостью он просто не мог. Ладонь накрыла её ладонь. Такая маленькая, по сравнению с его. Даже не верилось, что этими ручонками она когда-то резала титанов направо и налево. Не верилось, что этими руками она когда-то вырисовывала на его обнажённой груди понятные только ей узоры. Пусть это был лишь раз, но он помнил. Помнил каждую деталь. Помнит и не верил. Помнил, хоть и пытался забыть. Сам воздух сейчас шептал, что время пришло. Новый год, новый лист. Пора оставить всё плохое забытым в прошлом и дать возможность новым ощущениям захватить тело. — Прости… Прости за всё, что вчера сказала, это было под эмоциями и алкоголем. Прости. Прости, прости, прости, — лепетала заплетающимся языком и жмурилась. Дура. Но он клялся, что не станет. После их разговора у неё на квартире, Леви обещал себе, что не станет дальше рушить ей жизнь. Что хватит с этой девочки страданий. Что только не от него. Но на губах уже чувствовался вкус её губ. Она устало отвечала, практически не двигаясь, лишь неуклюже обхватывала его нижнюю губу и прикрывала глаза. Она дрожала от температуры, от его поцелуев и от переизбытка чувств. Они просто лежали, держась за руки, и целовались. Без лишних обниманий и притираний. Без страсти, окутывающей их с головой. С нежностью, температурой, что к вечеру доберется и до него, и дрожью по телу. Эти подрагивания напоминали, что это совсем не сон, что это всё до сих пор является явью. Эти подрагивания доказывали, что они могут спокойно находится рядом, не сцепившись в глотки, аккуратно целоваться, пока в гостиной начинают просыпаться их друзья, и просто быть рядом, невзирая на всё произошедшее.