Comfortable

Закинув голову назад, Леви наблюдал за танцующей под радио Микасой. Было нелепо и смешно, но это несомненно было… милым. Широко улыбаясь и смущаясь, она кружила юбкой и немного подпрыгивала. Дохуя довольная и такая обворожительная. Заиграет другая мелодия, и Микаса затанцует совсем по-другому. Будет кружиться вокруг своей оси и подпевать. А Леви, прыснув в кулак от какой-то её очередной выходки, будет улыбаться так, как никогда ещё не улыбался. Нелепо и завораживающе. Эта девушка сводит его с ума одним лишь присутствием. Когда ей надоест, Микаса упадёт на диван рядом с ним и, тяжело дыша, счастливыми глазёнками вылупится на него. Цветёт и пахнет, как первый подснежник по весне. Восхитительная и обворожительная. — Чего ты смеёшься, — Микаса толкнет мужчину в бок, отвернется и деловито надует губы. А Леви, подобно рывку зверя, ухватится за её подбородок и силой повернет обратно. — Эй, — хищным прищуром он вопьётся сначала в её глаза, а уже после, опустив взгляд к губам, столкнется и с ними. Микаса в руках как глина — податливая и мягкая. Пластичная и приятная. Будет обливать своей формой его тело. Руками запутается в волосы так, что уже не выпутаться. Руки блуждали по бёдрам, забирались под длинную юбку, собирая неуклюжими складками ту чуть ли не у талии, оглаживали ягодицы и шкрябали ногтями нежную кожу. Она тёрлась о его грудь своей, с новой силой проникала в его рот своим языком, и этими своими руками расстегивала пуговицы его рубашки. — Стой, — оторвавшись от девушки, Леви уткнулся ей лбом в плечо. Учащённо дыша, он огладил её спину. Разочарованный вздох сорвался с её рта инстинктивно. — Ты чего? У нас до прихода Габи с Фалько есть полтора часа, я думала, мы потратим это время… — Замолчи, — перебил её он холодным шепотом. По спине прокатились мурашки. Ещё неделю назад, не без ссор, они просто взяли и поговорили. Перестали гнать друг на друга и обсудили всё по существу. Оставить прошлое в прошлом оказалось самым разумным решением. Ещё чуть больше недели назад он вернулся в тот ларёк за тем небольшим украшением. Он сейчас сжимал аккуратную бабочку на длинной цепочке в кармане широких брюк и колебался. Нужный ли сейчас момент? Не зная ответа, он медлил. Она должна была получить его еще на новый год. Как он планировал. Но так и не решился. Не слишком ли это по-детски? Так и не достав злополучную бабочку, он просто вовлек её в поцелуй, прижимая к себе за талию, так и оставив эту неловкую паузу нераскрытой. — Давай просто попробуем. Ты и я, — прикрывая веки пролепетала Микаса, подушечкой пальцев оглаживая его ладонь, — возможно это приведёт в пропасть, но мы хотя бы попробуем до неё дойти. — Даже если потом разобьёмся в труху? — Да, — она удручённо фыркнет, как в подтверждение своего ответа положительно покачает головой и зажмурится. Она позволит очередной паре слёз скатиться вниз. О да, до этого момента их было большое количество. Целый водопад из слез. Промокшую простынь выжми — получится небольшое соленое озеро. — Пусть будет как в последний раз. — Как в последний раз, — согласится Микаса. Она улыбнётся и утонет в его объятиях. И объятия эти полны сладости и чувства ликования. С новым годом приходят новые успехи. Они пролежат так несколько часов, не отрываясь друг от друга. Никакого секса и грязи. Лишь. Томные. Объятия. И. Нежность. С нового года прошло чуть больше недели, и каждый из этих дней был наполнен радостью и весельем. Ещё совсем недавно, буквально в конце декабря, никто из них и не думал, что будет сейчас жадно глотать поцелуи и задыхаться в объятиях друг друга. — Ты в курсе, что я тебе почти в отцы гожусь, — ухмыльнулся Леви, наблюдая за тем, как она рывком стягивает с себя водолазку, под которой не было абсолютно ничего. — Это я должна у тебя спрашивать, папочка, — стараясь не терять ни секунды, она схватила его руку и уложила себе на правую грудь, нависнув над сидящим мужчиной. — Фу, блядь, не называй меня так больше никогда, — фыркнул он, после чего тут же принял жаркие поцелуи. Микаса плавилась и текла в его руках. Наваливалась на нём сидя сверху, обхватывала руками его лицо, царапала лёгкую щетину и была настолько близко, что вытеснила даже воздух вокруг. Их тела тёрлись друг о друга, бедра жались к бедрам, а дыхание сливалось в одно. Нет сил было уже терпеть. Он чуть приподнял её за ягодицы, отсадил от паха и попытался расстегнуть ширинку. Одна рука уже задрала ей юбку, другая же тянула собачку брюк вниз. — Нет, — прерывисто дыша, отсела от него Микаса настолько неожиданно, что Леви едва ли не выломал застёжку. Опешив, он вмиг замер. — Чего? — но член всё-таки выскользнул из трусов, забавно дёрнувшись, Микаса на это лишь улыбнулась в кулак. — Догола, Леви, — два её слова — и он уже стягивает через верх застегнутую рубашку, не желая расстегивать столько пуговиц. Одно её дерганье юбки вниз, как он срывает с себя брюки. — Восхитительная, — наваливаясь на Микасу, зарычал Леви. Нет сил просто смотреть, когда можно взять. Он растягивал её под собой, мял и перебирал пальцами. Надавливал и поглаживал. Целовал и кусал каждую клеточку её мягкого тела. Её такого родного и податливого тела. Его тела. Когда он входит в неё, она кричит громче обычного. Сегодня он будет вдалбливаться в неё сильнее обычного. Сегодня их будет больше обычного. Секс с Леви — как секс с диким зверем. Властный. Дикий. Незабываемый. Резкий. И. Черт, возьми. Охуенный. Такого с Жаном она не испытывала. С Жаном было всё… Ну вот. Опять сравнения. Ей же правда не хотелось проводить эту параллель. И именно в этот момент Леви решил поцеловать её. Потянувшись к её лицу, он замер в паре сантиметров. — Что случилось? — и он тут же вынул себя из неё. — Всё хорошо, — и она хватала его за руки, притягивая обратно к себе, но было уже поздно. Он сел напротив неё с озадаченным видом. — Тебе было больно? Или неприятно? Микаса, потупив взгляд, поёжилась. Скрутившись в спине, она зажала нижнюю губу зубами. Думала, не будет жалеть. Думала, что с Леви все по-другому. — Ну, не тяни, что такое? — Я не хотела, — и пара соленых капель невольно образовались в уголках глаз. — Эй, посмотри на меня, — непривычно ласково прошептал Леви, поднимая рукой её лицо, — я что-то сделал не так? И она смотрит такими глазами, что спрашивать совсем не хочется. Он просто укутает её в покрывало, содранное с дивана и крепко-накрепко обнимет. Перед глазами промелькнёт ещё и больничное крыло, та боль, что тянула внизу живота, все те дни реабилитации… — Это не из-за тебя, прости, — прижимаясь плотнее к его эрекции, прошепчет Микаса. Вид Жана сверху до сих пор маячит перед глазами, она сильнее жмурится и жмется к Леви, и кряхтит что-то неразборчивое. Это точно была ошибка тогда, но это был опыт, что еще раз доказывает, что самое правильное в её жизни — быть с этим напыщенным и порою грубым Аккерманом. С её Леви. И что это, как не подходящий момент? И вместо слов, он просто достал милую подвеску из брюк, что лежали подле дивана, отпрянув от неё. Он телепает её на всей длине перед лицом Микасы лишь на одном пальце. — Это?.. — Поднимешь волосы? — не позволяя себе коснуться её взгляда своим, Леви спросил в аккурат. Так, будто всё сейчас может разрушиться, как карточный домик, стоит ему посмотреть ей в глаза. Она подобна сладкому сну — проснувшись разочарованно, будешь не до конца воспринимать действительность ещё пару часов. Но она, смущаясь, поднимет длинные волосы наверх. Он отойдёт от неё, встанет сзади. Подвеска ложится точно на пять сантиметров ниже ключиц. Элегантная и неприметная, но такая же особенная, как и её нынешняя обладательница. — Спасибо, — вся покраснев, Микаса вовлечет Леви в робкий поцелуй, — давай сегодня без секса… — Я не животное, Микаса, — уткнувшись своим лбом в её, хмыкает он. Его маленькая девочка. Такая глупая и ранимая. Та самая, которая пару лет назад поражала его своей смелостью и отвагой, сейчас сидела заплаканная и абсолютно голая в его доме. Такая дурочка, но такая любимая. *** Он встречает её после работы. На улице уже почти темно. На улице уже похолодало. На улице пиздец как похолодало. Он замёрзший до оцепенения, с каменным лицом, обнимает её, и ей кажется, что что-то явно не так. — Как дела? — обеспокоенно поинтересуется Микаса, беря под руку мужчину и неспеша идя с ним нога в ногу. — Все нормально, у тебя как? — Леви отмахнётся и чуть ускорит шаг. — Мадам Трюм сегодня злая была, одна барышня в третий раз вносит коррективы в заказ, мне пришлось доделывать за неё, — выдохнула Аккерман, едва поспевая за брюнетом. Какой-то он взвинченный. — Не хочешь ко мне? — Дома дети сами, ещё и у Габи с домашкой опять проблемы, давай наоборот? — он выдохнул клуб пара. Вздрогнув от холода, Леви потянулся в карман куртки, — не против? — вытянув оттуда пачку сигарет, приподнял он бровь. Микаса на это лишь хмыкнула, вырвав у него из рук, и первая достала сигарету. Последняя. Толстая. С тем же самым вкусом, что и год назад. — Как Габи с Фалько вообще относятся к тому, что… мы вместе? — запнувшись, она остановится. Примет из его рук зажигалку и подкурит. — Кажется, ты им нравишься, — он ухмыльнулся и принял из её рук. Затянувшись поглубже, он рывком притянул её к себе. В чуть приоткрытый рот выдохнет дым и самодовольно улыбнется. Второй раз за минуту. Кажется, ей показалось. Он сегодня не расстроенный, наверное, просто замерз. Так они и дошли до ближайшего кафе, передавая последнюю сигарету из рук в руки. Никотин обжигал, но согревал. Микаса жалась к его плечу, а он, хоть и совсем промерз, пытался согревать её также, как согревала и их сигарета. Заказав по горячему шоколаду, Микаса подперла лицо ладонью. Напротив сидел он — тот, кто приходил ей и в красивых снах, оставляющих сладость на корне языка, и причина её кошмаров, заставляющих вспрыгивать посреди ночи. Кафе было уютным и тёплым, с достаточно приятной атмосферой, не давящей на уши спокойной музыкой и… тёплым. Всё-таки температура помещения вытесняла все остальные критерии оценки на задний план. Даже будь тут разруха и неприятные официанты, их бы и палкой не выгнать было, если здесь на градусов сорок выше, чем за окном. Леви казался уставшим и невыспавшимся. Под глазами вновь залегли синяки, а на лбу проступила едва заметная морщина. Но даже так он выглядел очаровывающе. Да, с шрамами. Да, без глаза. Но он по-прежнему источал ту же мужскую энергию, что и пять лет назад. Скажи ей, пятнадцатилетней новобранке в разведкорпусе, что живая причина издевательства её Эрена станет обожаемым ею человеком, она бы точно как он избила бы того шутника. Да даже если сказали бы ей восемнадцатилетней, ни за что бы не поверила, что будет желать его целиком и полностью себе. Что будет ревновать его к рыжим грудастым соседкам. Что… Вот она и дошла до стадии принятия. Она и вправду была зла на рыжеволосую девушку, что при любой возможности кокетничала с её мужчиной. За две недели, что они вместе, Микаса как минимум три раза видела этот заигрывающий взгляд Ванессы направленный на него. Не хотелось, чтобы хоть кто-то смотрел на Леви также, как смотрела она. — Ау, — пощёлкав пальцами перед лицом брюнетки, протянул Леви, — шоколад принесли, пей давай, пока не остыл. — Между тобой и Паркинсон что-то было за этот год? — внезапно ляпнула Аккерман, насупившись. — Чего? — застыв в недоумении, будто впервые слышал о ком-то с такой фамилией, Леви выглядел задумчиво, — А, ты об этой ёбнутой, — вспомнив и выдохнув, он притянул свой напиток к себе, — глупости, конечно нет. — Она так на тебя смотрит… Будто бы ты давал хоть какой-то ей намек, — случайно озвучила свои мысли Микаса, отпивая немного из своей чашки. — Ты совсем бахнулась? Прекращай, я на таких не смотрю, — закатив глаза, он повторил за девушкой. Горячий шоколад сейчас был как никогда кстати. Вкусный и горячий. Самое то. Но горчила в горле какая-то недосказанность, а щемила в сердце легкая тревожность. — Прости, вырвалось, — после долгих пары минут молчания изрекла Микаса, оглядывая его напряжённое лицо. Он наконец выдохнул, осунув плечи, а усталость какого-то чёрта сразу же проявилась на его лице в полном объёме. Микаса сглотнула. Ни есть, ни пить не хотелось. Вглядываясь в его пустые печальные глаза, брюнетка протянула через стол руку. Легонько, практически невесомо она провела по гладкому лицу кончиками пальцев. И ей нравилось, что он позволял себя так касаться. Что она вообще могла до него притрагиваться, пить с ним горячий напиток, планировать совместные вечера и вообще находится рядом. Будто все эти годы страданий были не напрасны, а вся её жизнь была прожита ради именно этих моментов Но жизнь, сука, такая ебанутая, что в один момент ты можешь отдаваться чувствам и гладить его по щеке, а через мгновение вскакивать с ним синхронно и просить тряпку в официанта. — Блядь, Микаса, ты просто… аргх, — прорычал Леви, пытаясь особо не выражаться, но на ум лезли лишь очень плохие ругательства. Отряхивая куртку от мокрых следов шоколада, он кидал злостные взгляды на вытирающую стол девушку. — Прости, прости, прости, — тараторила она, размазывая насквозь промокшей тряпкой сладкую жидкость по столу, — я не заметила, как опустила локоть, — выдохнув, она вновь позвала официанта. — Пойдем домой, а то я сейчас и второго глаза лишусь, — уже отойдя от стола, пробормотал Леви, глаз у которого и вправду нервно дёргался. Расплатившись, они вновь вышли на улицу. И руки вновь одубенели. Сплетясь пальцами, они хрустели снегом и в приятном молчании, наедине со своими мыслями направились через весь квартал домой. *** Скинув с себя мокрую и чуть грязную куртку, Леви тут же скрылся с ней в ванной. Ну конечно, сразу застирывать. Сбросив верхнюю одежду, Микаса лениво поплелась в гостиную. Выдохнув, она клацнула выключателем. Всё-таки новые технологии в разы лучше, чем старые свечи на стенах. В доме вкусно пахло и, кажется, этот аромат исходил из кухни. Тонкие лучи света, которые она прежде не заметила, стали вырисовываться в пару свечей в кованом канделябре. За перегородкой, что отделяла кухню от гостиной в пяти метрах от неё, на столе стоял ужин на двоих. При свечах. Сердце перехватило. А где… — Габи, Фалько, спускайтесь, будем ужинать, — появившийся из коридора Леви прервал её мысли легким прикрикиванием. — Кажется, они уже поужинали, — прикусывая губу и кивая в сторону стола, Микаса выключила свет аккуратным хлопком по пластиковому квадратику. Фантастическая всё-таки вещь… — Это что-то типа нам? — изгибая бровь, покосился Леви. — Да, Леви, похоже на то, — медленно подходя к нему, Микаса умиленно улыбнулась. В груди трепыхало. Какая же Габи, эта чертовка, молодец… Мысленно благодаря детей, Аккерман ухватилась за руки мужчины и повела его к столу. На углу лежала небольшая записка с кривой подписью «мы уже спим наверху, развлекайтесь». Прыснув, Микаса села напротив Леви. — Романтика, — комично произнес он, оглядывая бокалы, наполненные темной, практически бордовой жидкостью, — гранатовый сок, ну конечно, — хмыкнув, он оторвал взгляд от мусорки, возле которой стояла стеклянная бутылка с рисунком красных плодов. Семь вечера. Лишь они вдвоём, чуть подгоревшая курица и гранатовый сок. И Леви смотрит всё тем же уставшим взглядом, но с этим дурманящим вкраплением нежности. И даже спустя год ничего не поменялось: им обоим по-прежнему приятно находится даже в тишине. Они по-прежнему загадочно улыбается. По-прежнему всё понимают. Тонкая бабочка блестит на её шее поверх свитера в свете пары свеч, отбрасывая интересные блики. Что-то там внутри приятно разливается от простого осознания: она не снимает его подарок. Он ведь никогда никому ничего не дарил. Габи с Фалько и не в счёт — он живёт с этими дуралеями, покупает нужные им вещи, а вот Микаса… Не было смысла покупать такую безделушку. Не было смысла ей дарить это. Не было смысла, в отличии от желания. Тогда, возле этой лавки, сердце прямо-таки кричало, что «вот это мне надо», будто бы от этого зависела его жизнь. И ведь вправду зависела. Видеть её такой счастливой и не понимать, хули радуется. Какого чёрта ей вообще доставляет кайф с ним находиться рядом, какого, блядь, хуя, если он особо ничего и не делает. И она ведь точно спала с Кирштайном. Неужели он настолько плох? Или просто тянет на стариков? Этого Леви так и не понял. Она сама сегодня лащится к нему. Усаживается на колени. Ёрзает. А в голове только «че творишь?». Мысль, что она может исчезнуть также быстро, как и появилась, слишком ярко отпечатывается а голове. У них так и не было секса с «начала отношений», не считая того недораза полторы недели назад, если это можно было так назвать. То дети дома, то она, плачущая полностью обнажённая. Трахаться, как ни крути, хотелось, вставал лишь от её обтянутой джинсами жопы, но если она до сих пор не готова, он не мог ничего поделать. Хотелось так, как было тогда. В самый первый их раз. Чтобы со страстью и похотью. Чтобы до зуда в яйцах. Чтобы до капли. — Расскажи мне, пожалуйста… расскажи мне, — шептал между поцелуями как в бреду Леви. А она продолжала его зацеловывать, тереться промежностью и томно выдыхать. — Что? — чуть оторвавшись, спросит она. Смотрит затуманенным взглядом и уже расстёгивает его ремень. — Выкидыш, — одно лишь слово, и Микаса замрёт. Легкая испарина во взгляде рассеется, зрачки сузятся, а глаза и вовсе превратятся в мутное стекло, — я хочу знать, как это произошло, как всё случилось, — оглаживая её похолодевшие кисти, изречёт Леви. В груди щемило. Ей больно об этом даже думать — видно всё по лицу. Но она найдёт силы. Спрячет глаза и будет тихо, с перерывами, лепетать, выгораживать этого узкоглазого, говорить, что и до ссоры с Тоусеном сильно нервничала, что живот был почти плоский. И что потом наступила апатия. Что ничего не хотелось делать. Что всё, чего она желала — оказаться рядом с ним. — Извини, — и сколько раз за день они друг перед другом извинялись? Он упрется в её лоб своим, огладит лицо руками и крепко прижмёт, — зато теперь я знаю, чего ты боишься. Это же из-за этого? И даже уточнять не надо, что он имеет ввиду. — Нет, после этого у меня было, ты же знаешь… Один раз. Это был Жан, — выдыхая, она произносила по одному слову дрожащим голосом. Сейчас она казалась такой хрупкой, что Леви и дышать рядом с ней боялся, лишь бы не разбилась, как дорогой фарфор, — я боюсь, Леви, правда боюсь, что поступаю неправильно по отношению к тебе. — Чего? Ты… — Не в смысле, что я тебя не хочу, нет, — оторвавшись от его лба, Микаса заглянула к нему в глаза своими такими мокрыми и большими, — а что тебе может не понравиться, что… — и она задыхалась, глотала жадно воздух ртом, но продолжала жаться к нему, дрожать всем телом и закусывать щеку изнутри, — я ведь тебя люблю, зачем это всё с ним, я не знаю… — Эй, хватит, — он прижмет её к своей груди, запустит пальцы в волосы и будет нежно-нежно гладить, перебирать пряди и массировать кожу головы, — потом, всё потом, мне хватит просто знать, что ты чувствуешь. — Я чувствую сейчас твой член, — хмыкнет она ему в шею. — Я не заставляю, Микаса. — А я не говорю, что против, только скажи, я не мерзкая? — Дура ты, вот ты кто. Мерзкая, как же. Леви не замечал как-то до их сближения её ранимой души. Заботливости. Нежности. На войне не было этому всему места, вот она и не проявлялась. Только для Йегера была такая открытая, и то, не настолько, какой он видит сейчас её с ним. Бог, если ты существуешь, не дай мне проебать хоть её. Бог, если ты существуешь, ответь, за какие заслуги она мне досталась? Бог, если ты существуешь, просто разреши вдохнуть её ещё глубже. Микаса дрожала и жалась. Жалась и дрожала. Целовала и обнимала. Дразнила и гладила. И Леви, блядь, это так нравилось, что все разговоры до этого отходили на задний план. Он не забудет об этом, нет. Просто сейчас ему нужна она чуть больше, чем вся. И она в один момент просто соскальзывает с его колен на пол. Борется с его ширинкой, дергает штаны вниз и… — Блядь, — томно выдыхает он, когда Микаса обхватывает член рукой. — Я не умею, подсказывай, хорошо? Та знает он, что не умеет. Кивает и закусывает губу, смотря сверху вниз. Так бы всегда на неё смотреть, а не задирать подбородок, да повыше. И она касается губами головки. Аккуратно и с опаской. Леви впивается ногтями в стул. Она высовывает язык. Скользит им по небольшой площади и заправляет за уши волосы. Леви осекается, когда отмечает про себя, что с длинными ей в разы краше. — Завяжи волосы, будут мешать, — и она послушно, не отрывая рта от члена, стягивает с запястья резинку и образовывает тугой хвост внизу. Из-под лба смотрит, как бы спрашивая, правильно она всё делает, когда обхватывает головку полностью ртом. Он кивает, задыхаясь. — Блядь, зубы… — шипит, рука Леви вмиг оказывается у нее за затылке, чуть дергает её за волосы, когда берет чуть глубже. — Нужно только губами? — оторвавшись от пениса с громким причмокиванием, испуганно интересуется Микаса, но, когда он криво улыбается, кивнув, на глазах успокаивается и пытается повторно. И получается лучше. С каждым толчком всё глубже и резче. Всё эмоциональнее и сильнее захватывая дух. Внутри бурлит кровь, ноги подкашиваются, и Леви смотрит так, как ни на кого прежде не смотрел. Чуть постанывая, он толкается ей навстречу, хватает да волосы и натягивает её рот на себя. Все быстрее и быстрее. Крепче и жёстче. — Какая ты… Этот обрывок выбивает её из колеи. Сказанное им в предоргазменном состоянии она воспринимает слишком не так, как должно было быть. Останавливается и смотрит на него снизу щенячьими глазами. — охуенная… — закончив фразу, он не замечает изменений в её лице из-за прикрытых век, кончая. Она глотает не до конца, позволив сперме вытечь по губам к подбородку. Она улыбается, когда он отходит от эйфории, вытирает ей рот и тянет к себе. Затуманенным взглядом целует её крепко-крепко, а она ёжится, не обнимая в ответ. — Что опять не так? — отрываясь, хмурится он. Только что всё было хорошо. — Я же губами… Ты… Но Леви грубо затыкает её рот своим ртом. — Похуй, — наклоняет голову вбок, целует под новым углом. Целуетцелуетцелует. Она сделала это для него. Это был самый лучший в его жизни минет. И нет, это не потому, что их всего в его тщетной жизни было от силы раз пять. — Будь рядом, всегда, — шепчет на ухо, укладывая голову ей на плечо. Сегодня был тяжёлый день, наполненный трудностями. Ей не нужно этого знать, и так много своих проблем. Главное, что её проблемы уже решены, на остальное… Похуй.