Век мой — яд мой, век мой — вред мой, Век мой — враг мой, век мой — ад.
С. Марина Цветаева
*** Он стянул с себя свитер практически не видя ничего. И сейчас он едва осознавал, чего на самом деле хотел. Пустым взглядом он смотрел в потолок, смотрел на пробирающиеся сквозь открытые шторы тени, что создавала зимняя луна, смотрел, но не видел. И от этих теней должна была разноситься прохлада по всему телу — практически также, как и всегда проносилась при полетах в небе, но сейчас Леви чувствовал лишь… ничего. Отдаленно приглушенный стук собственного сердца и мурашки на спине, что побежали, казалось бы, просто так, потому как температура в комнате совсем не ощущалась, как и впрочем всё остальное, отступившее на задний план. И больше ничего. *** Ванессе всегда было больно смотреть на мужчин, которые не воспринимали её всерьёз. Каждый божий раз она влюблялась безответно, и если по молодости это было не так страшно, мол, «вся жизни ещё впереди», то в тридцать с лишним это кажется конечной. Но особая слабость у неё была на военных. Так, однажды, она встретила капитана Леви. Происходило, все, вроде бы, весной. Они тогда возвращались с битвы за Трост. Кажется, это была первая победа. Много шуму тогда навели разведчики своим возвращением. Проходя мимо её родного города, они с гордо поднятыми вверх головами вселяли во всех надежду. Ванесса вместе с остальными наблюдала с восхищением на каждого из участников. И все так много говорили о капитане. Идеально выбритый, гладкокожий, чересчур опрятный и аккуратный как для человека после вылазки. Она не первый раз видела и слышала о нем, но так близко она ещё к нему прежде не находилась. Восседая величаво на своём коне, он мельком бросил холодный взгляд именно на неё. Сердце трепыхнулось, когда их глаза встретились. Вслед за ним тут же ехала девушка с такими же темными волосами и в красном шарфе. О ней никто ничего не знал. Очередной солдат, который вряд ли выживет после следующей экспедиции. В этот же вечер ему дали увольнительную. Непонятно, как судьба свела их. Паркинсон обмолвилась всего парой слов, построила глазки, и вот, она уже в постели номера в какой-то гостиницы. Он сразу предупредил, что это всего одна ночь, а Ванесса, как самая настоящая дура верила, что имеет хоть шанс. В следующее их возвращение её и вовсе не было в городе. Ей было жалко, что она так и не смогла с ним встретиться. Но надежда все ещё жила. Трахал он как сумасшедший. Выбивал всю дурь и вдалбливал лишь потрясения от мастерства. Как-то бабушка ей сказала, что важен не размер, а умение им пользоваться. Ванесса не придала тогда её словам много значения в пору малых лет, но надолго запомнила эту фразу. Так и произошло, что после Леви, она не встречала никого, кто обладал и умением, и размером. А парней было много. Но она не считала себя подстилкой или девушкой на одну ночь. Каждый раз был осознанный. Но каждый раз она вспоминала хрипящий голос, темные пряди чистых волос и запах свежести. Родители её погибли незадолго до Дрожи Земли. Всё, что после них осталось — хорошее наследство и домашнее хозяйство. Куча чёртовых кур и гусей. Ванесса продавала их, разводила и опять продавала, как и делал прежде отец. Убить ни одну курицу она так и не решилась. Собирать яйца одно, а вот убить — совсем другое. На огороде выращивала свои огурцы, помидоры, картофель, иногда морковь со свёклой. Двор небольшой, но вмещалось много. Годы шли, а они так и не встречались больше. Ванесса уже и вспоминать перестала о мужчине, как незадолго после войны он заезжает в дом напротив. И что это, если не знак свыше? Она-то и дома родительского не покидала, а возлюбленный её тут и нашел. И Ванесса поверила во все те мечты, с которыми засыпала шесть лет назад. Вот, она с ним говорит, а он… Не вспоминает её. Знакомится, как в первый раз, а после уходит. Она прорыдала добрую половину вечера, пока не отрубилась. Наверное, именно в тот момент её интерес к нему разогрелся в разы больше. Она не могла упускать такой шанс. Пусть, после войны он выглядит иначе, но ведь разве внешность так много решает? К тому же, он совсем не растерял своей харизмы и обаяния. По-началу ходит еле-еле, с тростью, после всё легче и легче, а потом пропадает. Через несколько месяцев к нему заезжают дети с Марлии. Паркинсон совсем не понимает, на кой черт они ему сдались, но пробует всё-таки действовать через девчонку — та говорит, чтобы Ванесса отвязалась. На сердце тяжело, в груди смешанные чувства. Вот, до него рукой подай, но он, как назло, запер все двери. И спустя чертову тучу её безуспешных попыток, появляется какая-то там Микаса. Она было думала, что та лишь сестра, а эта чертовка явно течет по нему, в кафе захаживает, а после и вовсе всё чаще мелькает у него дома. Новый год стал конечной. Руки уже хотели опуститься, но право на счастье имеют все, не так ли? Так почему тогда она должна играть чисто? Ванесса плакала после каждой встречи с Леви. Любая возможность ухватиться за пару моментов с ним наедине стали зависимостью, но больше всего ущемляло то, что сразу после всего этого он возвращался к Микасе. Порой, когда они забывали закрыть шторы, в горевшей комнате на первом этаже мелькали сцепляющиеся друг с другом фигуры, так хорошо проглядываемые даже с дома напротив. Всхлипнув, Паркинсон привалилась к стене. Он поцеловал Микасу прям при ней. Сказал, что быстро вернётся, и, сменив взгляд с нежного на безэмоциональный, проследовал за ней. В каждом его действии читалась нескрываемая ненависть и отвращение к ней. И Ванесса совершенно не понимала, чего такого давала ему брюнетка, что не может дать она. — Я в любой момент могу вернуть тебе все деньги, закрыть предприятие и зажить нормальной жизнью, — закатив глаза, Леви принялся рассматривать печь из поддувала. — Я тебя прошу о помощи не из чувства, что ты мне должен, забудь об этом, пожалуйста, я прошу лишь потому, что не к кому больше обратиться. Я заплачу, если скажешь. — Ой, отвали со своим баблом, как только чайное место встанет в прежнее русло, я всё отдам, — пошерудив кочергой перегоревшие угли, Аккерман выпрямился. Со всех сторон он рассмотрел выложенную кирпичом печь. — Нужно замазать трещины, скорее всего, проблема в них. Мне нужна глина, перчатки и вода. И она, довольная как слон, носилась и помогала всем, чем могла. В этот раз действительно встреча была незапланированной. Она бы точно не стала ломать себе источник отопления ради двух часов с любимым мужчиной. — Спасибо огромное, может, чая? — Я тебе в который раз напоминаю? Здание за углом, пей сколько хочешь, а я пошел, — отряхивая штаны от пыли, он ушел, даже не обернувшись. Закусив губу, Ванесса заварила небольшой чайничек и выпила кружку одна. В давящей тишине жить стало нереально. Особенно после того, как предмет её воздыхания поселился в доме напротив. Он днями напролет проводит время либо с Микасой, либо с марлийской ребятней. Она никто ему, от этого и больно. Черты его лица слишком хорошо запечатлены в её памяти. Все его мускулы, мужественное и красивое лицо. Ванессу слишком привлекал он, чтобы просто отказаться бороться за него. Леви — эталон того мужчины, что ей нужен, он есть тот, кто ей нужен. Потому она и красится и духанится перед выходом, переходит узкую дорогу и стучит в дверь напротив. В проходе появляется девчонка, что так раздражает её. — Леви с Микасой в столице, будут, скорее всего, только завтра, — монотонно проговорила Габи. Во взгляде читается отталкивающая неприязнь и раздражение. Прям как у Леви. Складывается впечатление, что это его родная дочь. Но сердце пропускает удар. В столице. Что они могут делать в Митрасе? В голову не лезет ничего, кроме как предположения… Нет, они же не могут там жениться. Нет. Нет-нет-нет. — Эй, может я вообще не к Леви, — придуриваюсь, Ванесса чуть наклоняется к девочке. — Да, а зачем же ещё ты приходишь к нам в дом? Небось, со мной поболтать, — язвительно цокая языком, Браун уже с усилием сжимала ручку двери, намереваясь поскорее ту захлопнуть. — А почему нет? — Хотя бы потому, что ты пытаешься залезть в штаны за́нятого мужчины, — Паркинсон закусывает губу, но молчит. Всё ведь и вправду так и есть. Неприятно. Волосы Габи чуть растрёпаны в пучке, на руках засохшие чернила. Дети дома сами. Леви нет в городе. Микаса вместе с ним. Грациозная. Красивая. Молодая. С хорошими манерами. Красиво поставлена речь. Привлекательная.Эта девушка в сто раз лучше неё. В сто раз приятнее ему. И знакомы они давно. Насколько долго они уже вместе? Может, все началось ещё в армии? Может, у Ванессы вообще нет шансов. Пищи для размышлений было слишком много. Как в бреду, она попрощалась с Габи, не соображая, как попала домой, рыжеволосая стянула куртку. Зря зря зря. Всё зря. *** Он жаждал зацеловать её до предобморочного состояния. По крайней мере, все выглядело именно так. Разговор с ним был слишком быстро смазан страстью, не позволяя оставить после себя хоть какой-то негативный след. Он замаливал свои грехи слишком хорошо. Сильнее раздвигал её ноги, сильнее впивался языком в её клитор, сильнее сжимал кожу внутренней стороны бедёр. Наверное, он бы её съел, если бы она так быстро не кончила. Ноги дрожали так, будто она весь разгружала вагоны, а после этого сразу же сдавала кросс из столицы в лес титанов. Воздуха лёгким не хватало, руки трусились, а простыни мялись. — Ты больше не сердишься? — всё ещё находясь между её ног, хитрым прищуром улыбался Леви. Не прерывая зрительного контакта, он мазнул языком по всё еще пульсирующему клитору. — Н-нет, — вздрогнув всем телом, пропела Микаса. — Хорошо, — с громким причмокиванием он присосался к её бедру, оставляя тёмный след. Они не оставляли засосов друг другу. Как-то так просто срослось. Ходить с синяками по улице — находились вдоволь. Но сейчас совсем по-другому всё. Ему просто захотелось. Клеймо, скорее для самого себя, что вот она — вся его и ничья больше. Не существовало больше Эрена, ни в жизни, ни в самой её голове, не было никаких азиатских принцев, ухаживающих за его девочкой. Был лишь он и его желание быть круглые сутки только с ней. Поцелуи жаркие и пылкие, она скользит губами по его шее, ключицам, груди. Шарит руками и обвивает ногами. Под кожу лезет, всё ей мало. Но ближе и вправду некуда. Её живот, лицо, грудь — всё намертво приросло к нему, лишь пах от паха расходятся, и то на пару секунд, а потом опять вместе. — Леви, — тихо позовет его она, когда глаза слипаются, а тело обессиленно ноет. — М-м? — перевернется, набок, чтобы видеть её лицо. Она чуть румяная, укутанная по подбородок в одеяло. Такая красивая и такая… просто невероятная. — Как ты попал в разведку? — Микаса смыкает губы в плотную линию, когда замечает, что он напрягается от её вопроса. Из расслабленного его лицо превращается в серьёзное, такое, каким было все года разведки. — Чего спрашиваешь? — Просто интересно узнать твоё прошлое, — запинается и уже явно жалеет, что задала такой вопрос. Вероятно, его прошлое совсем не любимая ему тема. — Тогда начать с самого детства? — выдыхает и пододвигается ближе к ней. Раскрывая пошире глаза, она внимает каждому его слову, что потоком льется из его рта. Удобно устраивается на предложенное плечо, обнимает за торс и слушаетслушаетслушает. На каких-то моментах мужчина запинается, чуть кривится, но все-равно продолжает рассказывать. Леви меняется рядом с ней. Он меняется ради неё. Открывается со всех сторон, и это просто не может не трогать её сердце. Поговорят они до глубокой ночи, совсем уже позабыв, в какой момент отрубились. Сплетённые руками и ногами проспят всего пару часов — будильник разбудит раньше, чем хотелось бы. Сегодня предстоит тяжёлый день. Она поспешит натянуть поскорее на себя одежду после душа, что так небрежно была разбросана по комнате. Микаса быстро расчёсывается, приводит себя в порядок максимально спешно. Леви собран. В небольшом кафе под гостиницей завтракают оладьями и чаем. Глаз Леви дергается, стоит сделать один глоток того чая — моча и то вкуснее. Он не пробовал, но уверен точно, чай этот дерьмо собачье. — Не мало взяла? Второй раз я сюда не хочу ехать, — сводит брови к переносице и неодобрительно оглядывает пять бумажных упаковок. В них воткнуты по пять игл в каждую, такие крохотные, и за этой хуетой они проделали такой путь? — У нас скоро поставка, да больше в магазине нет, я последние забрала, — пожимая плечами, Микаса сует свертки в сумку, — как мы отсюда можем доехать домой? Она уже оглядывается по сторонам, когда он в очередной раз прокручивает на языке одну идею. — Погоди пока домой, — чуть прикусывая щеку изнутри, Леви тянет её за руку вверх по улице, — как относишься к пирсингу? — В смысле, дырки в ушах? — Да, у меня есть знакомая, которая может тебе сделать проколы, сразу купим серьги, — непривычно быстро объяснял брюнет, не переставая идти. — Та стой ты, — вырывая ладонь из крепкой хватки, Микаса резко останавливается, — ты чего такой взвинченный? — Ничего я не взвинченный, просто интересуюсь, не хочешь ли ты, — повернувшись, он пожимает плечами. Вот это радость, он решил и уже действует, но всё же интересуется. — Я не могу даже обдумать ничего, ты меня уже куда-то ведешь, погоди, — выдохнув, Микаса трёт переносицу. — Чего ты так этим загорелся? — Просто хочу сделать тебе подарок, что ты всё в штыки воспринимаешь? — нахмурившись пуще прежнего, слова будто ядом брызжут. — Я не могу слишком быстро принимать решения, дай подумать! — Можешь! Ты в разведке больше семи лет служила, титанов направо и налево рубила, действуя по ситуации, а решение бить уши или нет ты будешь три часа обдумывать? — Бей сам, раз такой умный, — и, уже разворачиваясь на каблуках, Микаса плотно сжала зубы. Идиот, устроил проблему из ничего. Перехватывая девушку под локти, Леви прижал её к себе. — Куда собралась, ты же ни черта не знаешь тут. — Я служила в разведке под десяток лет, ничего, справлюсь, память хорошая, — язвительно улыбнувшись. — Я хочу чтобы моя женщина была самой красивой, — выдохнув, признал Аккерман. — А то есть так я не красивая? — Не начинай. — Просто признай, что ты плохо можешь выражать чувства, — улыбнувшись, Микаса все же согласиться. Он действительно не умеет правильно выражать эмоции. Сейчас он буквально учится жить заново, и он готов учиться. Готов пробовать что-то новое и ошибаться. Рядом с ней можно и ошибиться пару раз.