I love you, darling

Его любовь всегда выходила ему же боком. Словно заноза: жить мешает, да больно вытащить. Санзу всегда привязывался к тем, кому он нафиг не сдался, да поделать с собой он ничего не мог. Он приходил, возвращался, сколько бы его, как собаку-дворнягу, ни вышвыривали за порог, сколько бы его ни ругали, сколько ни ненавидели. Сколько бы он себе раз ни говорил не возвращаться, научиться отпускать людей, всё равно проглатывал обиду с хлебом вместо масла и засовывал свою гордость куда подальше. И, кажется, сейчас он снова глотает огромный ком ненависти, злости, обиды, что спускаясь по горлу, впитывались в кровь. А она же доставляла этот ком до сердца, где эти чувства оседали, покрывали орган тёмной корочкой, и оставляя осадок. Харучиё сидит на кухне, смотря на часы на стене немигающим взглядом, и расчёсывает руки до крови — нервничает, переживает. Еда, лежащая в тарелке, что стояла напротив парня, давно уже остыла. Из носика чайника больше не шёл пар, но Санзу всё ещё сидел на стуле, обняв себя за ноги и уткнувшись в колени носом. Он часто моргал, пытаясь смахнуть своими длинными, светлыми ресницами влагу, накопившуюся в глазах. Длинноволосый посмотрел на свои руки, рассматривая длинные царапины от ногтей, а в некоторых местах и от ножа. Смотрел и надеялся, что вот-вот ты придёшь, поможешь смыть кровь, что выступила в некоторых местах, с рук, обработаешь и замотаешь его руки в белые бинты, что он точно снимет на следующий день и с виноватой улыбкой попросит заново обмотать их этой тканью, что уж точно не поможет в отличие от твоего хмурого взгляда, иногда колких слов и лёгкой улыбки. Но кровь уже давно засохла, а часы показывали четыре часа утра. Парень аккуратно складывает голову на стол, всё ещё продолжая ждать, но прикрывает глаза и засыпает. Ты сегодня не пришла. Как не придёшь и завтра. Но он не сдаётся. Санзу снова садится за стол на пустой кухне. Снова ставит тарелку с едой. Снова наливает воду в чайник. Снова ждёт, обещая не заснуть в этот раз. Когда проходит ещё несколько часов, когда часы показывают пять часов утра, когда Харучиё начинает тянуть в сон, ключ в замке проворачивается и дверь открывается. Санзу подскакивает, сон как рукой сняло. «Пришла», — думает он, радостно прибегая ко входу. Ты качаешься из стороны в сторону, еле стоя на ногах. На шее красуется засос и пахнет от тебя стойким мужским одеколоном, от которого парень чуть морщится и хочет прикрыть нос, но не решается. — Привет, — мягко говорит голубоглазый, улыбаясь. — А, это ты, Харучиё, — говоришь холодно, с заплетающимся языком, но длинноволосый всё прекрасно понимает. Ты стягиваешь ботинки, бросая их в разные стороны, и снимаешь куртку, неаккуратно кидая её на вешалку. — Может, ты хочешь есть? Я там приготовил еду, правда она остыла, но я могу разогреть… — Не хочу, — кидаешь ты, — я устала очень. Парень снова загорается: — Тогда может мне… — Нет, — перебиваешь его. — Просто оставь меня в покое. Он кивает и следит за тобой до того момента, как ты оказываешься в своей комнате, хлопая дверью. Санзу собирает и аккуратно ставит твою обувь. Куртку же отряхивает от пыли, что ты собрала, пока шла по улице, и вешает на плечики. Проходит на кухню и убирает еду в холодильник. На носочках подходит к твоей комнате и прислушивается: слышно лишь тихое сопенье — значит спишь. Медленно открывает дверь и ложится к тебе на кровать, упираясь головой в твою спину. Он уйдёт через пару часов, чтобы ты не заметила и не злилась, а сейчас он просто полежит рядом, наслаждаясь близостью. Санзу просто всегда хотел, что бы его любили.