Человеческая грань

Проснувшись по привычке рано, Чун Юнь неторопливо сел на кровати. Глаза щипало, а мозг требовал больше сна. Не дайте Архонты, он еще раз согласится на идею Син Цю. Кстати, о виновнике страданий. Где он? Чун Юнь оглядел всю комнату, но Син Цю не было ни возле окна, ни на стуле. Как давно он ушел? Пошел искать себе другого мальчика-подростка? Да ну. А сколько может быть кормильцев? Это как гарем? Надо будет спросить. Впрочем, выполнять поручения без упыря – привычное дело. А работы еще много. Один заказ в этом городе, а потом снова идти в другой. Чун Юнь накрыл глаза руками. Щипать перестало. Тихий звук поворота ключа в замочной скважине и постукивание низких каблуков заставили резко взбодриться. Да, это тот, о ком он подумал. – Уже проснулся? – Син Цю неспешно переступил через порог и закрыл за собой дверь. – Думал, проваляешься до обеда. Посмотри на меня, – с утра сильно спорить не хотелось, и Чун Юнь, глубоко вздохнув, послушно убрал ладони и поднял голову. В руках у Син Цю была брошь, которую он цеплял на синий платок кормильца. Он вертел ее из стороны в сторону, играя со светом, иногда переводя взгляд на Чун Юня. – Идеально, так, как и должно быть. Не зря всю ночь выбирал, – стойте. Ночь? Разве ночью ювелирные лавки не закрыты? Опустился до кражи? – Теперь она больше тебе подходит. Смотри, – развернул брошь к Чун Юню, – она цвета твоих глаз. Камень и правда был светло-голубого оттенка. Но разве у него такие глаза? Украшение более холодное. Или он просто давно не смотрелся в зеркало? – Неважно, – такой ответ оскорбил Син Цю, – выйди, я переоденусь. – Хорошо, – нет, не хорошо. Еще ночью Чун Юнь разрешал помочь раздеться, а сегодня выгоняет только из-за того, что нужно надеть брюки и ботинки? Еще и подарок не оценил, хам. И снова Син Цю один ждет его. Выдох. Он должен быть терпеливым и, насколько это возможно, учтивым. Все же, такую кровь грех не сохранить. А применимо ли к нему такое церковное понятие как грех? Не в смысле крови, а вообще. По идее, Син Цю только своим существованием нарушает половину заповедей. Значит, беспокоиться не о чем, все в норме, можно и дальше жить спокойно. На этот раз Чун Юнь вышел почти сразу, приглаживая взъерошенные волосы и закидывая походную сумку на одно плечо. – Нам нужно зайти в еще одно место, а потом можем уходить отсюда. Думаю, ночевать здесь больше не потребуется, – Чун Юнь развернулся к двери и закрыл ее на замок. – Идем? В ответ Син Цю бы хотелось затянуть монолог о том, что такой образ жизни для него совсем непривычен и как все же скудна жизнь экзорциста, но он ограничился кивком. В таких ситуациях надо подбирать идеальные слова. Тем местом, куда так спешил Чун Юнь, оказался одноэтажный, почти развалившийся домик старушки. Бабушка оказалась очень доброй, она даже пару раз назвала их внучками. Все, что требовалось от Чун Юня – это дать пару оберегов и рекомендации по их использованию. От Син Цю – стоять и не мешать работающим. Но день бы не удался, если бы Син Цю не начал вмешиваться, как будто понимает в экзорцизме не меньше Чун Юня. Еще начал плести бабушке о каких-то дополнительных свойствах этих оберегов. Только зачем? Ребенок, не более. Пожилых обманывать нехорошо, разве Син Цю не знает об этом? Ах, да, точно... Как бы то ни было, Чун Юнь извинялся перед старушкой за каждое придуманное Син Цю свойство. Он обязательно отпинает его потом. Как только они попрощались с бабушкой и отошли на приличное расстояние, Чун Юнь не со всей силы, конечно, но примерно в две трети, ударил вампира ниже плеча. И обосновал это словами: “Обманом в экзорцизме сделаешь только хуже”. Трудно не согласиться. Наверное, тяжело найти подходящие заказы, когда половина людей путает тебя с ведьмаком, а вторая считает шарлатаном. Таким неспешным ходом часы в дороге плавно перетекали в дни пути из одного города в другой. Дни – в рабочие недели без выходных. Недели – в месяц совместного путешествия. И каждый день был чем-то наполнен. Как только началось лето, в полях еще не поспевшей ржи стали ходить полуденницы. И конечно же, Син Цю и Чун Юню посчастливилось встретить одну такую. Совсем не думая, экзорцист бросился на нее, кидая сумку на дорогу и ломая все растения по пути. А все только для того, чтобы испытать свое искусство изгнания зла. Полуденница, разумеется, не собиралась так легко умирать, успешно уворачивалась от всех его ударов мечом и атак талисманами. Син Цю все это время прикрывал рот ладонью и глубоко дышал, стараясь не засмеяться. Но разве это было возможно? Громкие выкрики Чун Юня не прекращались, а вместе с ними подступающий к горлу смех все усиливался. Син Цю уже и не помнил, когда так смеялся в последний раз. Смеяться и не сковывать себя жесткими рамками этикета. Смеяться, пока не заболит живот, и даже когда заболит, все равно смеяться. Спустя долгие десять минут талисманы Чун Юня наконец окружили полуденницу и растворились вместе с ней. Чун Юнь в победном жесте повернулся к Син Цю и вскинул руки вверх, держа в одной клеймор. Но он явно не рассчитал, что двуручный меч держат обеими руками и под его весом упал на землю спиной. И это, конечно, вызвало еще один приступ смеха вампира. – Я непутевый экзорцист? – уже позже, вечером, перед самым сном, полушепотом спросил Чун Юнь. Его глаза наполнились грустью, щеки поалели, а слезы так и хотели выкатиться. Нет, он не был похож на какую-то мелкую глупую псину или кота. Это была человеческая грусть. – Почему это, дорогой Чун Юнь?! – Чун Юнь, на самом деле, пропустил тот момент, когда Син Цю стал иногда в шутку так его называть. В шутку же? Син Цю присел перед экзорцистом и провел рукой по его волосам, чуть задерживаясь на затылке. – Не кори себя за то, что полуденница оказалась особо бешеной. Ты не виноват в этом, хорошо? – На ответный кивок Син Цю заправил за ухо Чун Юня выбившуюся отросшую прядь и поднялся со своего места. – Давай я осмотрю твои синяки. Что-то было в Чун Юне такое, что Син Цю не мог объяснить. Бегает за каждым заказом, как ошпаренный. Рвется во все дыры и берет поручения даже за маленькую плату, даже если это никак не связано с экзорцизмом или ведьмачеством. Простой от природы. Но и простотой этой красив. И Син Цю это нравится. Каждый раз, когда они ходили в общественные бани, Чун Юнь перегревался и терял сознание. Ну и кто как не личный вампир дотащит его на собственном горбу до снятой комнаты? А после еще сделает холодный компресс, принесет литры воды, осмотрит каждую царапинку и вылечит настолько, что уже завтра ничего болеть не будет. И сколько бы времени ни прошло, Чун Юнь продолжал удивляться тому, что на месте вчерашней раны нет и шрамчика. На вопрос, что же такое использует Син Цю, он получал довольно размытый ответ: “Вампирская магия”. Чун Юнь на эти скрытности недовольно фыркал и отворачивался, вызывая усмешки упыря. Где бы они ни встречали утро, будь то комната на постоялом дворе, в трактире или укрытие под деревом, какая бы погода ни была, ясная или сильный дождь, оно было одинаково теплым и веселым. И не важно, пытался ли Чун Юнь изгнать “нечистого демона”, задушив вампира подушкой, или Син Цю игриво покусывал Чун Юня за икру, когда тот не хотел вставать и пытался отопнуть от себя упыря. Чун Юнь потихоньку переставал быть таким закрытым перед Син Цю. Рассказывал о детстве, родном городе и о том, что он обязательно сходит туда в следующем месяце. И Син Цю это нравится. Когда дождь заставал их в дороге, они, крепко сцепившись руками, со всех ног неслись до ближайшего города или деревни, ища людей, готовых их приютить несмотря на то, что от Син Цю шарахались животные, а младенцы начинали истерить и хвататься за волосы матерей. Обычно такими людьми становились одинокие старики, которым все равно скучно жить одним. А тут аж два молодых парня, которые на утро в благодарность еще и сделают что по хозяйству. Но если же до домов бежать слишком долго, они находили самое сухое место под деревьями и оставались там до конца дождя. Потому что если мокнуть до нитки, то вдвоем. Разговоры в такой обстановке не шли, но они даже были бы лишними. Просто сидеть и молчать тоже хорошо. Особенно если твой собеседник и так очень молчаливый Чун Юнь. В тишине он как в естественной среде обитания. Если солнце было слишком яркое, они оставались в городе еще на день. Ведь идти в зной невыносимо, Чун Юнь еще перегреется, потеряет сознание или начнет буйствовать. Это они оба знали точно. В такие дни они часто гуляли по городу, прячась от солнца под навесами зданий, потому что по большей части Син Цю скучно сидеть в гостевых комнатах и в заведениях на первом этаже. Неспешно прогуливаясь по улицам городов, Чун Юнь наконец стал замечать необычность каждого. Это совсем другое, нежели забегать в каждый на пять минут по работе и потом даже не мочь сказать, что он там видел. Их прогулки становились все чаще. Син Цю был тронут до глубины всей своей вампирской душонки, когда одним вечером Чун Юнь легонько постучал по его плечу, отрывая от чтения очередной книги, и сам предложил прогуляться. Разумеется, Син Цю согласился. В тот момент глаза Чун Юня широко раскрылись и радостно заблестели. “Правда?!”. “Конечно, как я могу отказать в простой прогулке своему дорогому Чун Юню?”. То, для чего его позвал экзорцист, оказалось обычным мостом. Вода, хоть и не совсем чистая, но с плавающими в ней птицами и небольшими цветами. Хорошо, Син Цю не отрицает, тут не так плохо, как могло быть. Ветер теплый, но не обжигающий. Разговоры тихие и спокойные. Такие прогулки замечательны. И Син Цю это все нравится. Стоит признаться, Син Цю знает, что терпеть укусы неприятно, но он сам не может достойно описать, что чувствует в эти моменты. Чун Юнь шипит, вздрагивает и всхлипывает от каждого его неаккуратного движения, иногда Син Цю специально дергается, только чтобы услышать реакцию. Он выучил все особо чувствительные места на шее своего кормильца. Например, ключицы или край плеча. И если укусить туда, Чун Юнь обязательно сорвется на тихий хриплый стон в самое ухо вампира. Син Цю уверен, если бы обстановка была более интимной, все эти отклики на его действия окончательно свели бы с ума. Чун Юнь сильный парень, но не когда Син Цю пьет его кровь, прижимая к стене, дереву, кровати или даже просто к себе. В такие моменты вся решительность пропадает, а в голову Чун Юня лезут мысли, что это все крайне неправильно. Родители с детства учили его, что большая часть нечисти – чистое зло и идти у нее на поводу нельзя. А тут их сын, пока они не видят, пригрел на своей шее самого настоящего высшего вампира. Каждый раз сжимая в кулаках одежду на спине Син Цю, он мысленно извинялся перед всей своей семьей. Многие ее члены были или являются такими же экзорцистами, как сам Чун Юнь. И он очень сильно надеялся, что умершие родственники не смотрели с небес на них, когда упырь высасывал из него их кровь. В самом начале их совместного пути, когда Чун Юнь “кормил” Син Цю, он держался максимально строго. Сам снимал платок, расстегивал пуговицы на рубашке и не позволял себе издать малейшего звука. Только от неприятных ощущений до хруста сжимал руки в кулаки. Но это тогда. Сейчас Чун Юнь больше открылся, он не против, если Син Цю сам начнет расстегивать ворот рубашки, он хватается за одежду вампира, при укусе чуть трясется и тяжело дышит. И Син Цю больше всего нравится в такие моменты успокаивающе гладить его по спине, а потом целовать свежее место укуса и скулу, только чтобы его кормилец расслабился. А утром Син Цю принесет ему на завтрак мясо, обязательно приправленное специями, которыми пахнет Чун Юнь. И Син Цю без ума от таких своих успехов. Он гордится каждым шагом к их сближению. Честно, Син Цю никогда не жаловался на пробелы в памяти. Он помнил, что было даже четыреста лет назад, когда он был еще ребенком. Но тут другое дело. Каждый раз, когда он видел Чун Юня по-особенному возбужденным, спокойным или непробиваемым, появлялось такое теплое, успокаивающее чувство в груди. Син Цю определенно испытывал его раньше, но только когда? Что заставляло его волноваться за каждый неосторожный шаг человека? Такое уже было. И это не связь кормильца и высшего вампира, это что-то большее, гораздо большее. Но сколько бы Син Цю не думал ночами, разглядывая тихо спящего Чун Юня и откладывая чтение на потом, вспомнить он не мог. За этот месяц произошло многое, а Син Цю еще и многое понял. Ему нравится ходить по этим не кончающимся скучным поручениям, если с ним идет Чун Юнь. Нравится гулять по городу, если рядом Чун Юнь неторопливо разглядывает дома. Нравится обрабатывать раны и ссадины, но только у Чун Юня. Нравится рассматривать в полутьме ночным зрением чужую внешность и подмечать каждую родинку, но только если это спящий Чун Юнь. Нравится замечать малейшее изменение эмоций, но только если это Чун Юнь. Нравится бежать через дождь, но только держа за руку Чун Юня. Нравится пить кровь, но только если от нее идет запах дорогих пряностей, а сама она обжигающе острая. Син Цю нравится проводить время с Чун Юнем и не только как с кормильцем, но и с обычным человеком, тем самым, который пытался изгнать его. И не важно, какой он. Подавленный. Несущийся истреблять духов. Краснеющий из-за жары. Серьезный. С мокрыми волосами. Угрожающий убить. Любой. Вампир тонет в этом. Син Цю, наверное, любит его. Людям нравятся говорить о каких-то чувствах друг к другу. Чем он хуже? Только вот он не понял, точно ли он любит Чун Юня или то чувство, которое Чун Юнь пробуждает. Но разницы же нет, верно? А чувствует ли что-то Чун Юнь?