Похождения бедового графа

— Ви, русский, тороплив. Я научить, но я не герр волшебник, что успеть, как ви стараться! – речь Франца Карловича перемежалась немецкими словами, сбиваясь на столь родные ему обороты. Бывший прусский драгун, рубака, наставник в гардемаринской школе в Петербурге, теперь он почивал на заслуженных лаврах отдыха, изредка приглашаемый для обучения ратной науке дворянских отпрысков в этой глуши. Возвращаться в свою родную Лотарингию Франц не стал, прикипев сердцем к березкам и колокольчикам, а еще пленившись статями очаровательной молодки, окружившей «милого Карлушу» уютом, обожанием, заботой и, чего уж греха таить, огненными ласками. Уже лет пятнадцать проживал он в их губернии, покинув Петербург, и был тем самым приглашенным учителем, что прививал Даниилу боевые навыки и дисциплину, в придачу к урокам фехтования и верховой езды от французского гувернера. — Показывайт мне, этот самородок, — пруссак был доволен, что его вспомнили и снова пригласили, что он нужен, ну и с годами он становился сентиментален, так что письмо графа привело его в поместье того без промедлений. Хотя, стек свой армейский – палку, прохаживающуюся по спинам и бокам ленивых учеников, он не забыл, и никакое тепло от встречи и удовольствие от предложения графа, не смягчали его воинственный пыл и немецкое рвение к вколачиванию науки. — Вот этот? – немец внимательно и подробно осмотрел Алексея. Даже обошел его по кругу, тыкнув пару раз стеком под ребра, и по спине. — Держаль осанку, медведь. Халтунг! — Мне надо, чтобы он отжимайт, сколько раз может, шнелле, — бросил взгляд на Даниила. — Оценивать. Граф кивнул и улыбнулся растерявшемуся чуть Алексею. — Это Франц Карлович, меня учил военной науке, бывший драгун великого Фридриха. Слушайся его, Алексей. Не ерепенься. Он кудесник. Даниил понимал, что учить уже взрослого мужчину очень сложная затея, но ему нужно было быстро подтянуть боевые навыки лакея и, казалось, что и тот не против. Так что оставалось надеяться на терпение Алексея и на больно бьющуюся палку Франца Карловича. — А я с тобой поотжимаюсь, — решил помочь тому, завести его, вызвать на подобие состязания, чтобы тот втянулся легче и принял-таки эксцентричного пруссака. — Яволь, Даниил, ви, смотрю, не совсем в форме. Шлехт. Не этому я вас учить. Безделью, разврату, пьянству, праздность, — покачал головой немец. Даниил фыркнул и скинул домашний, подбитый ватой сюртук, делающий его, действительно эдаким тюленем, демонстрируя и учителю, и Алексею, свою подтянутость и резанный рельеф. Хотя, он был согласен с немцем, ему было еще над чем поработать. Лукаво полоснув горящим взглядом по Алексею, он упал в стойку на руки. — Нууу, поехали? – и начал отжиматься, под размеренный немецкий счет, стараясь делать это чуть резче и быстрее, чем лакей, намереваясь победить его, непременно. — Цванцих, айнунцвайнцих – отсчитывал Франц, периодически охаживая то одного, то другого соревнующегося стеком, для придания бодрости и рвения. *** Вернувшись в поместье, они погрузились в быт. Алексей обживался на новом месте, втягивался в науку быть лакеем, вспоминал детские уроки. Отходил все дальше и дальше от явленного в доме старосты образа крестьянского мужика. Но вот на счет Натальи Дмитриевны граф несколько ошибся. Скучающая кузина не раз подлавливала Алексея в укромных местах поместья, чтобы еще раз насладиться близостью с ним. То в комнату нагрянет поздней ночью, молча ложась под бок, чутко спящего мужчины, то в баню затащит, закрыв дверь на засов. Ни одним словом они не перекинулись за все время, общаясь только на языке телесных удовольствий. Наталье больше и не надо было, да и Алексей был доволен таким положением вещей. Но он бы соврал, если бы сказал, что все это время не мечтал о Данииле. Недоступность делала его более желанным, да и сосал, откровенно говоря, он гораздо лучше, чем его кузина. Через несколько дней в поместье пожаловал гость. Франц Карлович, так представил его граф. Оказалось, что приехал он не погостить, а по специальной просьбе молодого хозяина. Чтобы обучить и воспитать в лакее если не воина, то какое-то ему подобие. Алексей, признаться, смотрел на эту затею с некоторым скепсисом. С одной стороны, конечно, было интересно, а с другой – не мальчишка он уже, чтобы плясать под дудку какого-то прусского драгуна, ложиться под стек. Куда с большим удовольствием бы он принял боевую науку от барина, проводя с ним еще больше времени. Алексей внимательно следил за тем, как Карлович обходит его по кругу, оценивает и прикидывает возможности. Тычки под ребра лакей воспринял весьма прохладно, но плечи все же расправил, выпрямляясь и поднимая кверху подбородок. — Дурацкая затея, Даниил Владимирович, — вставил свои пять копеек, понимая, что его мнение никого не интересует. Хочешь быть денщиком, а не простым лакеем, будь добр изучить науку. Так что, когда Франц Карлович приказал отжимайтен, Алексей принял упор лежа. Вслед за Даниилом, который, оказывается, был не против посостязаться. Это сыграло определенную роль. Алексей усмехнулся и поинтересовался, загораясь азартом: — Не боитесь, проиграть своему лакею? Тоже подстегивал. А почему нет? Сил в нем было хоть отбавляй, в отличии от барина, который, как верно заметил пруссак, в основном предавался праздности. Но в одном Леша был с ним не согласен – граф был в восхитительной форме. Алексей не отставал от Даниила. Счет тут был не важен – этим занимался Карлович. Важно было не проиграть графу всухую, хотя об этом можно было не беспокоиться. Мускулы налились кровью, очерчивая рельеф груди, рук и торса, но сил еще было предостаточно. Даже когда на висках, шее и меж лопаток появилась тонкая пленка испарины, а нутро стало жечь от непрерывной тяжелой работы, Алексей продолжал делать упражнение, ровно до того момента пока не подломились руки. Сел на землю и, смахнув ладонью пот со лба, посмотрел на учителя: — И сколько там? — Пятьдесят восемь, — сухо бросил Франц, продолжая оценивающе оглядывать нового ученика. Результат был не плох. Значит, не надо начинать с самых азов. Даниил, опавший на землю, весело задыхаясь, на пару раз раньше, чем Алексей, залихватски поднялся и бросился к раскидистой яблоне: — А теперь подтягивания! – желая реванша. Подпрыгнув и уцепившись за толстый сук, он принялся подтягиваться. Раз, второй, третий, вытянувшись в струнку, с идеальной техникой. Загляденье. Как же ходил, наливался кровью, вспухал рельефный, лепленный узор его обнаженной спины. Влажный. Поблескивающий каплями пота. Демонстрирующий разлет крыльев широчайших и еще утончая этим талию. Штаны чуть сползли и обнажили верх ягодиц, обтянули ореховый их абрис, подчеркнули соблазнительное начало расщелины меж полупопий. Притягательное зрелище. Не зря великий князь, один раз увидев это, запутался в золотых волосах Стрешнева, до безумия, до опаснейших выходок. - Давай, Алексей! – спрыгнув на тридцать пятом разе, подначил его граф. - А после — подъем ног! – многообещающе пригрозил. Франца подоплека этих игр не волновала, как и виды молодого барина. В его мечтах и реальности царила восхитительная, пышногрудая молодка, и все проказы мальчиков он оценивал только как учитель – показателем их уровня подготовки. — Стрешнев есть в форме, гут, — сдержанно кивнул, наблюдая за Алексеем. То, с какой легкостью и детской непосредственностью Даниил полез на сук, чтобы отыграться, теперь уже в подтягиваниях, немало позабавило Алексея. Выглядело это мило, несмотря на то, что перед ним все же был взрослый мужчина, который не гнушался показать себя во всей красе. Любо-дорого было посмотреть на него. Алексей загляделся, стоя поодаль и отдыхая, уперев свои мозолистые ладони в бока. Хорошо же его натренировал Карлович, вон как лихо подтягивается. Алексей вовсе не был уверен, что осилит хотя бы тридцать раз, учитывая, что и веса в нем было больше, да и энергии не столь много, как в барине. - Даже не знаю, стоит ли, — с усмешкой ответил, подходя к дереву. Граф, уже порядком вспотевший, являл собой прекрасное зрелище. Сейчас бы не этой ерундой заниматься, а совсем другими упражнениями, в разных положениях. Но Алексей вида не подал. Подпрыгнул и схватился за сук. Честных тридцать раз вытянул, как и предполагал, да и в подъеме ног проиграл Даниилу. Нетипичные движения для него, коих он в общем-то никогда не делал, включили мускулы, о которых он прежде не знал. Да уж, не так-то просто осилить военную науку с наскока. Повзрослев, Алеша понял уж давно, что не годен он был на флот, как предполагал в свои шестнадцать лет. Тогда еще совсем тощий и слабый недокормыш не вынес бы даже недели подобных занятий. Хотя упорен он был, конечно, и упрям. Возможно, это только и помогло бы задержаться. Но тягаться с теми, кто учился в военных академиях он уж точно не мог. Впрочем, Карлович был вполне доволен. Понимал, что тяжело будет учить великовозрастного детину, но ему, кажется, это даже “интересантно” было. — Карош, — поделился Франц Уарлович, глядя на Алексея. — Получится. Работать много. Но карош! В уме он уже составлял план занятий. Много бега, подтягиваний, отжиманий, скручиваний. И жимы тяжелых бревен. И кулачный бой. Для этого приказал обернуть толстыми тряпками и кожаной шкурой поверх ствол дерева. И ножевой. Чучелко из соломы дворовые сделают тоже быстро. Так что времени на скуку у Алексея не останется. — Вот так, баре не только чаи с бланманже хлебают, — весело хмыкнул Даниил, ладонью стряхивая с тела пот, эдак провоцирующе развратно для Алексея, и совершенно обыденно для прусака. Подмигнув лакею и поблагодарив немца, он ушел в дом, ополоснуться и заняться другими важными делами. Пруссак составил Алексею просто убийственный распорядок дня. Ни о какой иной работе, кроме как о тренировках, он и помыслить не мог — не оставалось времени, да и сил. Оных не было даже на плотские утехи, и барыня, которая изредка заглядывала в его скромную обитель, оставалась не у дел, застав необъезженного жеребца в полном нокауте. Но Алексею все это нравилось, хотя первое время он относился к идее с некоторым скепсисом. Даже с Францем Карловичем подружился — хороший мужик оказался. Наставник замечательный, да и собеседник не плохой. Оказалось, что между ним и Алексеем было немало общего, как-то: упорство, трудолюбие, ответственность. Да и женский типаж один и тот же любили, было, о чем поговорить, хотя Карлович с большой неохотой вдавался в свои любовные похождения. Куда более открыто он говорил о военной науке, которую Алексей впитывал как губка. Учебе Алексея барин не мешал. Полетели дни за днями. Даниил внимание лакея не отвлекал, давая ему получить максимум из ратного дела. Помня по себе, как после занятий не то что флиртовать, стоять сложно, мечты только об том, чтобы завалиться в постель. А рано утром под бодрящие крики наставника бежать по мокрой траве, поднимать тяжести, приседать с тушей Франца на плечах, пусть тщедушной, но достаточно тяжелой, отжиматься, подтягиваться, бить чучело, колоть его пикой, стрелять по мишени, метать нож. В оружие Франц и Алексей подобрали небольшой, но смертоносный кортик. Примирив и требования по скрытности, остроте, смертоносности, с личными предпочтениями Алексея. Как тот смотрел на кортик в россыпи представленного оружия, Даниил не заметить не мог, будто ребенок на желанную игрушку, и он не устоял, купил ему его, вместе с кожаными, плотными ножнами, чтобы тот всегда держал его при себе, спрятав под одежду или в сапог. Каждый день, как выдавалась минутка, Даниил тоже присоединялся к занятиям, вспоминая старые упражнения, веселя кровь, заставляя звенеть напряжением мышцы. Никогда бы не подумал, что так будут радовать его они. Лучшее лето в жизни. Завлекать Алексея и смущать специально он перестал, находя особую приятственность просто наблюдать за ним, ловить его взгляды, но не предпринимать никаких захватов. Натали пообижалась на холодности лакея, пожаловалась даже кузену, но быстро утешилась, вскружив голову гусарскому офицеру, ставшему теперь частым и многодневным гостем поместья. Веселый, шумный, тот внес и свою лепту в обучение Алексея, показав ему как обращаться с саблей и палашом. Как рубить врага. Уничтожив на пару несколько клумб при этом, и завалив весь дом цветами. Но не только боем единым нагрузил Даниил своего нового слугу, еще и принес стопку книжек, пусть разбирается и грамоту подтягивает. Свод уложений государства Российского, сборник легенд римских, латинских, сочинения про историю страны. Алексей показал себя мужиком пытливым, пусть потихоньку премудрости осваивает, пригодится. Для лакея же время уходило незаметно, как вода. Так сильно оказался увлечен военной наукой, которую ему преподавал Франц Карлович. Вот и сбывалась потихоньку его детская мечта. О том, как истово Алексей хотел быть офицером, он уже порядком забыл и давно смирился с тем, что будет просто крестьянином. В этом не было ничего плохого, тем более что он ощущал на себе некую ответственность за мать, за всех тех, кто жил с ним по соседству. В деревне не было никакой разобщенности, все стояли друг за друга и кормились общими усилиями. Его до сих пор иногда глодала мысль, что он уехал, не по своей воле конечно, но ничего и не сделал, чтобы это исправить. Стало намного легче, когда он с первым жалованием отпросился домой, чтобы повидать мать. Оказалось, жизнь без него не остановилась, и все шло своим чередом. Родительнице он привез денег и кое-каких продуктов из города. Не забыл про обещание данное самому себе: в подарок ткань красивую, кружева и нитки — пусть что-то новое себе сошьет. Науки он вспоминал, схватывал налету. С оружием было сложнее, все же впервые в руках держал. Благо Франц был очень терпеливым учителем. Повторял и показывал одно и то же несколько раз, по крупицам вкладывая знания в голову ученика. Тут и новый ухажер Натальи оказался весьма кстати. Показал удаль в клинках. Веселому и легкому на подъем гусару это все было только в радость, да и своим вниманием барыню он тоже не обделял, затмив недовольство слабостью Алексея. Даниил же держался на расстоянии. Произошедшее в ателье уже казалось каким-то удивительным сном, словно не наяву все случилось. Но подумать об этом всем всерьез у лакея просто не было ни сил, ни времени. Он, признаться, не очень понимал, почему Даниил вкладывает в него столько сил, времени и денег, когда мог просто нанять уже готового офицера себе в денщики, но как бы там ни было, Алексей намеревался оправдать все вложенные в него средства. Все мирское отошло на второй план. Два месяца пролетели незаметно, как один день. За это время лакей научился немалому, окреп и сбросил пару килограммов, став более подвижным и сухим. Тело приобрело рельефность и подтянутость более соответствующую военному, а не крестьянину. В результате пришлось ушивать новую форму, но она, в итоге, села на него просто идеально. Правда, носить ее пока было некуда, и висела она в шкафу, ожидая своего часа. Приодеться Алексею пришлось, когда граф изъявил желание съездить на охоту. Белая рубашка, военного кроя кафтан с креплениями на поясе для ножен с оружием, штаны из плотного материала и высокие сапоги. Как бы восхитилась его мать, увидев его сейчас, вспомнила бы любимого князя, на которого он стал так похож. Стать, одежда, прическа господская. Отвез его Даниил и к своему парикмахеру, вертлявому еврею, тщедушному, шумному, но дело знающему. Алексей же сам не понял еще сути своих перемен. Не осознал, что внешне уже не крестьянин, а по меньшей мере служивый из мелкопоместных. Взяв с собой охотничьего пса, оседлав лошадей, мужчины рано утром выехали в лес. Для деликатесности прикупили у шедших уже с совсем ранней охоты мужичков пару кроликов. Мясо птицы все ж не так мягко. Да и настреляют ли по такому пеклу? А так уже блюдо на ужин имелось. -Отведу вас, Даниил Владимирович, туда, куда сам охотиться ходил. Дичи там много, — сообщил Алексей, направляя коней по известному ему маршруту. Лес здешних мест он знал, как свои пять пальцев. Кролики — это, конечно, хорошо, но без птицы Алексей возвращаться не собирался. По лесу можно было и налегке погулять. - Если сейчас не получится никого подстрелить, пойдем вечером. За три часа до захода солнца дичи полно. Но нам следует поторопиться, — сказал, пришпорив коня и убыстряя его шаг. - Франц Карлович, кстати, был не слишком доволен, что вы устроили мне два выходных, — Алексей посмотрел на Даниила, но без упрека, быстро добавив: - Но я думаю, это он просто ворчал. Отдыхать тоже нужно. Так что это все очень даже кстати, барин. “Кстати” было еще по одной причине. У Алексея наконец появился реальный шанс соблазнить графа. В лесу летом было куда приятнее, чем в доме, и даже в саду среди вишен. Та гармония и тепла, и прохлады, что приятно и расстегнуть верхние пуговицы охотничьего сюртука и рубашки, и свежий ветерок не дает взмокнуть. Даниил с удовольствием несся следом за Алексеем, любуясь его посадкой, выправкой, крепостью. Дорога позволяла разглядеть его и пофантазировать на все темы, что кружили бедовую голову барина. Алексей сидел в седле, как влитой, будто не ходил на сенокосы, и не сажал-жал рожь, а учился выездке. Вот так – простая, но постоянная, тяжелая работа может дать схожий результат с муштрой. Франц Карлович хвалил своего ученика. Даниила радовало, что тот так рьяно впитывает знания, тренируется, будто он точно угадал его исконное желание. Приодень его и мало кто в Петербурге предположит, что мужчина из крепостных, скорее посчитает отставным военным. И егерь из него бы получился отличный, слушая его указания по тайным местам лежбищ зверья и птицы, подумал Даниил. Надоест тому быть лакеем, выйдет в тираж, можно и назначить его, пусть хранит леса. — В Петербурге охота это так восхитительно, — погрузился в воспоминания Даниил. — Дамы, кавалеры, меха, превосходные кони, ружья, борзые. Ярмарка тщеславия. Блистательные молодые люди, стремящиеся удалью выездки поразить красавиц, посрамить друг друга. Загонщики. Рев рожков. Блеск ножей, погружающийся в тушу кабана или косули. Кураж. Возбуждение. Привлекательные, будоражащие картинки вдруг сменились тем, что заставило графа нахмуриться. Воспоминание. Как великий князь Константин зазвал его в свою охотничью палатку. Как был настойчив, жарок, как стонал и кричал Даниил под ним, ведь тому так нравился его голос. И как утром зашел государь. Его оскорбительные слова, тяжелый, полный огненной ярости взгляд, отсутствие ответа на приветствие и резкий выход прочь. В лицо тот не повторил дворянину Империи, носителю Орденов, свои речи. — Стреляй, — вскинул ружье граф, краем глаза уловив движение среди листвы, точно сбивая в траву жирного тетерева. Алексей не отставал, подтверждая браваду о своей точности. — Чудесный день, — Даниил спешился у спрятанного в чаще охотничьего домика. Накануне посланные дворовые вычистили его, протопили от сырости, оставили дров, провизии, вина, сменили белье, выбили ковры. Так что внутри утомленных охотников ждал уют. На улице же была наполнена водой кадка, согревшаяся за день на солнце. Поснимав в доме с себя все пропахшие потом вещи, Даниил абсолютным голышом выскочил на улицу, бросаясь к лохани. — Кто первый, тот и владеет всем, — весело крикнул Алексею и запрыгнул в теплую воду, освежаясь. Впрочем, места там вполне хватало на двоих. День и правда выдался замечательный. Алексею нравилась охота. Истинно мужское занятие, которое дает возможность проявить себя в месте, где по факту человек является гостем. Лес может прокормить, но и убить тоже. Алеша прекрасно ориентировался в этих краях. Бывалые мужики обучили всем необходимым премудростям, чтобы матери не пришлось его хоронить раньше времени. Волки сюда редко захаживали, только в самые холодные зимы, когда жрать было нечего и они подбирались поближе к людям. Но были и другие опасности — болота и топи, дикие кабаны и непроходимая чаща. Нужно было так же знать, в какое время суток ходить на дичь, а в какое на зверье. Он выучил звериные тропы и места, где можно чаще встретить ту или иную живность. Время ценилось не хуже патронов, так что всему приходилось учиться быстро и очень часто на своих собственных ошибках. Но Алексея не пугали эти трудности. Охота — это серьезное мероприятие, которое требует сноровки, смекалки и концентрации внимания. Для Даниила и его петербургских друзей она была лишь развлечением, для деревенских парней способом существования. В этом была вся разница. Поэтому Алексей никак не стал комментировать ностальгические рассказы Даниила. Он не понимал всего этого и ему ровным счетом нечего было сказать графу, размечтавшемуся о былых временах. Птицы они настреляли достаточно. Здорово, что не придется жарить кроликов. Это бы значило полное их поражение. Но все сложилось более чем удачно. Алексей тут же занялся хозяйством, а граф изъявил желание купаться. Лакей разделил добычу, оставив одного, самого первого, подстреленного графом тетерева, а кроликов и другую дичь убрал в холодное место. Нашел кадушку и нож, собравшись было начать чистить птицу, но засмотрелся на барина, который нежился в прохладной воде. Золотистые волосы ниспадали на плечи, а он подставлял лицо лучам солнца и улыбался. - Как водичка? — спросил Алексей с порога, стягивая через голову рубашку и бросая на лесенку. Скинул сапоги, следом штаны. Подошел и безо всякого стеснения тоже залез в дубовую бадью. Вода заметно поднялась и перелилась через край. Места было не много, поэтому они вынуждены были касаться друг друга ногами. Так близко с графом он не был с того самого дня в Ателье. Алексей раскинул руки по краям кадки и прикрыл глаза. -А вы, граф, действительно меткий стрелок. Думал, себе цену набиваете, но нет. Кто же вас так учил стрелять? Никак Франц Карлович постарался? Даниил откинул голову назад, на бортик, из-под длинных ресниц рассматривая раздевшегося и занявшего место в лоханке напротив него лакея. Бесстыдник. Уверенный в себе. Не знающий, что такое жеманство. Смотрящий на жизнь просто, какова она есть. Это, конечно же, пленяло. Бесхитростность, прямота. Бросало в жар. Подкрашивая щеки, в придачу легкому загару от солнца, краснотой возбуждения. Конечно, он все помнил, четко, будто только что. И член Алексея, его размер, цвет, упругость, тепло, собирающиеся бархатистые складочки, когда надрачиваешь рукой, натягивающуюся кожицу головки, вкус, дрожь, биение вен, их рисунок. Искуситель. Дыхание перехватывало, и хорошо, что мужчина повел разговор так невинно. — Франц Карлович стреляет не ахти, но для юных барчуков достаточно. А лучшие учителя гусары-дуэлянты. И постоянные занятия. Я не мог по-другому, Алеша. Попадать в центр монетки, в трепещущие блестки, в стремительных пичуг, чтобы потом поразить точно, легко, безошибочно бьющееся сердце или точку над переносицей. Если бы не я, то меня. И не из ружья, а из дуэльного пистолета. Даниил поменял позу, толкнувшись руками от бортов, встав коленями на дно, меж ног Алексея, и положив обжигающие ладони ему на грудь. — Или же выверено поразить плечо, колено, бок, там, где мягкие ткани, где кровищи хлынет пугающее море, но восстановление займет краткие недели. Это нужно мне. Это то, что защищает меня, мою честь, мое тело, мою душу. Репутация, Алексей. Чтобы каждый думал, прежде чем лить грязь, касаясь моего имени. Губы были так близко ко рту лакея, касаясь дыханием и теплом их кармина. Алексей внимательно слушал графа. Стало быть, все эти умения, виртуозная стрельба, постигались лишь для того, чтобы не быть застреленным на дуэли? Это конечно было разумно, но Даниил Владимирович проходил обучение в воинском училище, вероятно, не для того, чтобы стреляться с обидчиками по любому мало-мальски важному поводу. «Если не я, то меня». Вот это насторожило Алексея больше всего. — Стало быть, много поводов было для того, чтобы стреляться? — выдохнул, когда граф переместился и встал совсем близко к нему. Теплые ладони уперлись в грудь, а губы оказались так близко, что их можно было накрыть поцелуем вот хоть сейчас. Алексей опустил руки в воду и коснулся ладонями бедер Даниила. Притянул к себе ближе, вынуждая расставить колени шире и усесться на него сверху. - Не поверю, граф, что «Анна» вам досталась за дуэли, — провел руками по крепкому заду Даниила и поднялся выше, оглаживая его спину и узкую талию. Узнал много уже Алексей о барине – старосту расспрашивал, как в деревню заезжал, от Натальи кое-что услышал, от слуг в доме. Скептически чуть приподнял бровь, наблюдая за шумно задышавшим под его касаниями графом. Бравирует барин, пытается казаться легкомысленнее, скандалист и дуэлянт, будто. Но стоит за этим всем что-то еще, и чувствует это Алексей. Докопаться хочется, но и напрягает опасность. - Ооох, - сладко простонал Даниил, выгибаясь в сильных руках, - а ты умненький мужик. И хитрый, добавил про себя. Как быстро науку мешать допрос и соблазнение перенял. Когда кровь отливает от разума в плотские дали, можно же всякого наговорить. - Не за дуэли, прав, - заговорил, пристанывая на ласки бесстыжие, - но за то, за что потом приходится грязные рты закрывать. Люди разные, даже самые замечательные. И служба бывает разной. Кто-то поддержит и оценит, кто-то не примет, но вежливо промолчит, а дураки, не поняв и не разбираясь, голосить начинают. Вот тут пуля или острый клинок, к месту и к делу. - В чем же служба ваша, барин? - спросил Алексей тихо, даже нежно, почти любовно, едва не касаясь губами припухших губ графа. Не обязан тот был секретничать с ним, не настаивал лакей, не дожидаясь ответа, обхватил ладонью шею графа и накрыл его рот страстным поцелуем. Рука рванула к горлу лакея, хищно и опасно сжимая трахею. Хороший вопрос, точный, болезненный. Как на такой ответишь? Но и поцелуй так сладок, тянет душу, расслабляет, неустойчивого уже бы лишил любой воли. Даниилу же давая мгновения подумать, проанализировать и так, и эдак, идеи поперебирать, и понаслаждаться. Что он сделал не так, почему жестка и болезненна стала рука графа? Обидел? Чем? Барин осторожно разжал пальцы, облизнув напоследок губы Алексея коротко, жаляще, кончиком языка. Чуть откинулся назад, удобно пружиня на его коленях. - А это тебе придется решить, Алексей. И скоро уже. Останешься ты просто лакеем «подай-принеси», или рядом станешь, спину прикроешь, ум и хитрость с находчивостью явишь. В окопе сидеть, и крестом поляну с березками украшать, ты и без меня способен был. А в полутона нырнуть? Туда, где черное и белое, смешавшись? Неявно где, зыбко? Но где история вершится, жизни тысяч. Читай книжки, что я тебе принес. Думай. Решай. Ответ готовь. Алешенька… Даниил отчаянно улыбнулся и впился в свою очередь в губы лакея — зло и страстно, истово и обжигающе, голодно и искушено, даря удовольствие. Надеясь, что тот все же выберет быть с ним. Согреет его спину поддержкой. Станет тем, на кого можно положиться. Во всех смыслах. О чем это граф? На что намекнул? Авантюрных романов Алексей ни в детстве, ни в крестьянскую бытность почитать не успел. А про тайную службу государеву слухи лишь ходили, один страшнее и неприятнее другого. Холодком пробежалось по затылку. Нет, не о том, наверняка, барин говорит! Не может быть! Все внутри противилось. Оторваться бы от горячих губ графа, переспросить, но так пробрал поцелуй с яростью, жесткостью момента. Страсть обуревала Даниилом и это передавалось Алексею. Соблазнителен он был сейчас, этот ангел с демонической сущностью внутри. Распалял не хуже искры, брошенной на сухую древесину. Вытеснял холод иссушающим жаром. Алексей подорвался, резко сменив положение, прижал барина к противоположной стенке бадьи своим телом, вплетая во влажные волосы свою ладонь и страстно терзая губы. — Я не ангел, Алешенька, и не тать. Мир не только черный и белый, - хрипло прошептал Даниил, в мгновение, что далось глотнуть воздух, и прикрыл глаза, сдаваясь обрушившемуся пылу лакея. Впечатавшись спиной в пружинящуюся шершавость липовой кадки, стреноженный крепкими пальцами в волосах, он, чуть подрагивая, принимал его власть. Тонул в его поцелуе, таком сладком, таком жадном, таком собственническом и уверенном в своих правах, что и спорить не хотелось. Обняв руками мощную шею мужчины, пил, пьянел, задыхался в его губах, желая длить это дольше и дольше. Забыв обо всем, не слыша ничего вокруг, не ощущая ни воды, ни твердости стенок, только жар этого бешеного тела. Оба обожглись этим огнем, глотнули его и запросили пощады, оторвавшись друг от друга, восполняя дыхание, смиряя дрожь жажды. Томно откинувшись головой на липовый край бадьи, Даниил лукаво глянул на мужчину сквозь густую бахрому длинных ресниц. — Как дерзко и как неосмотрительно. Я тут один. Полностью в твоей власти. Далеко ото всех. Что же может произойти? — руки продолжали оглаживать загривок Алексея, прищипывать выпирающие позвонки от шеи до лопаток. — Ты теперь такой сильный! Налитой мощью... Ах, как приятно было плавиться под этим телом, в этих руках. Пока только предвкушая. Смущая. Соблазняя. Нарываясь. Дразня. — Барин такой опрометчиво неосторожный... Да, Алеша? — язык коротко слизнул с пунцовых губ привкус мужчины. Эти томительные минуты так будоражили. Что сделает крепостной? Отступится? Проснется благоразумием? Или наконец попробует получить то, что желает? А что Алексей его хочет, граф понимал и ощущал по налитой тяжести его члена, упиравшейся в живот. — А разве вы не этого хотели, граф? — спросил тихо лакей, практически шепотом, лаская пальцами его выгнутую шею и влажную от воды грудь. — Остаться со мной наедине. Чтобы никто не мешал. Ни Франц Карлович, ни ваша прекрасная кузина, — улыбнулся, спуская ладонь под воду и крепко обняв ею член барина. В движениях Алексея не было никакой неловкости, теперь он точно знал, каков граф на самом деле и чего хочет. Нет, даже жаждет. Шепот в губы скользил будто острием ножа по оголенным нервам, поднимая влажные волоски на загривке, сладкой судорогой сводя живот. Этого, Алешенька, этого. Вот так впитывать жар твоего близкого тела. Прятать за длиной ресниц распутную зелень своих глаз. Следить всей кожей за скольжением руки. Ниже. Ниже. Так. Сомкнувшейся вокруг члена, моментально, как по приказу, подскочившего, покорно и сладко принявшемуся крепнуть в кольце пальцев. Все-то ты помнишь, на все пеняешь, будто это я зазвал тогда в баню барыню, смутить тебя, оседлать, показать твою страсть во всей мощи и красе. Плыл в словах крепостного, вплетаясь мыслями в их притягательную теплоту. — Вы думали обо мне после нашего рандеву в ателье? Прокручивали в голове, вспоминая, каков я на вкус? — улыбнулся Алексей, изучая взглядом черты лица. Он еще не был так близок к барину, не имел возможности разглядеть его сочные губы, острые скулы и абрис лица. Красив, стервец. Красив и порочен. — Каждую ночь, — жарко прошептал в ответ Даниил. Повторяя в своих воспоминаниях все минуты их рандеву. Не забывая о силе и размере его члена. Мечтая еще и еще пить терпкость его семени, натирать горло его крепостью и упругостью. Сжимаясь нутром от предвкушения — а каково будет, когда он окажется внутри, там, меж ягодиц. Так глубоко, как никто не был. — Ты снился мне. Такой горячий. Такой настойчивый. Такой требовательный. Безжалостный. Обжигающий. Пленял мысли, даже во время церковной службы. Ах, знал бы батюшка, какие грязные вожделения бродят в голове этого белокурого прихожанина, будто растворившегося в словах молитвы. — Помнится, вы опасались допустить меня до своего тела. А сейчас не боитесь? Рука, сжимавшая член барина, ускоряла ритм, надрачивая ствол. Тот креп быстро, увеличиваясь в руке. Грудь Даниила все чаще вздымалась, а живот судорожно вздрагивал. — Я не хочу делать вам больно, граф. Но долго дразнить меня у вас не получится. Алексей помнил о том, что говорил ему барин, там в ателье. Чего именно боялся. Сейчас была возможность все сделать правильно. Подготовить, смазать, растянуть. Но это нужно было делать не в воде. А там в домике, на мягких шкурах. В этом была особая прелесть, романтика что ли. Желание угодить, быть максимально внимательным и аккуратным. По крайней мере в его первый раз. В том, что их будет много, Алексей даже не сомневался. Слова и руки Алексея делали свое черное дело. Смущали. Сводили с ума. Лишали любой воли и разума. Осторожности. Заставляли сожалеть, что не отдался тогда, что так долго тянул. - Боюсь, но хочу, — выстонал прямо в губы Алексея, захватывая их опять в обжигающий плен, душащий, запутывающий, тащащий во все глубины порочной преисподней. И, резко толкнув мужчину в грудь, Даниил выскользнул из бадьи, в несколько широких шагов, чтобы не колоть и не пачкать ступни, долетел до домика и скрылся внутри, разбрызгивая капли воды и подсыхая телом в этом порыве. Чтобы в горнице растянуться животом на шкуре перед потрескивающим поленьями камином и выставить на край склянку с жиром, ароматизированным горьковатой восточной отдушкой. Сбежал, только его и видели, сверкая белыми ягодицами и золотистой макушкой. Алексей удивленно вскинул брови, усмехнувшись и поднимаясь на ноги. Боится, но хочет. А чего больше, интересно, страха или все же желания? Вылез из бадьи и неспешно направился к домику. Вода скатывалась с его тела крупными каплями, падая на траву и теплые доски аккуратного крылечка. Ветер сушил ее, трепал чуть влажные волосы. Алексей остановился у двери и огляделся — тишина, только птицы щебечут над головой да сосны перешёптываются между собой, раскачиваясь и потрескивая длинными крепкими стволами. Полная идиллия. Занавески на окнах были стыдливо приспущены, хотя, кто им помешает в такой глуши. Но они давали желанный полумрак. Отблески огня позволяли подсвечивать и облизывать золотом поясницу и упругие ягодицы графа, так соблазнительно и бесстыдно выставленные на суд зрителя. Алексей вошел, оценивая обстановку. Тепло камина разогнало сырость стылого дома, тихо потрескивали поленья. На шкуре, не слишком большого, но крепкого ложа лежал Даниил, будто бы стыдливо, уткнувшись лицом вниз. Но ясно было, что он не сбежал от него, а напротив, зазывал в дом. Лег, выставив свои прелести на обозрение, да еще и склянку с жиром приготовил. Лакей подошел к ложу, тихо ступая босыми ногами по полу, забрался, проминая своим весом и устраиваясь рядом, откровенно любуясь открывшимся видом. Еще не подсохшие капли воды скатывались по бокам или собирались в ложбинке вдоль позвоночника, ягодицы покрылись чуть заметно гусиной кожей, и Алексей, не отказывая себе в удовольствии, растер их своей теплой сухой ладонью. - Вы ведь не хранили себя для меня все это время? — спросил, пропуская свою руку между его ног и разводя их чуть шире. — Давно были с мужчиной? Кто он и как это было? — подтянул одну из подушек и приподняв бедра Даниила, подложил ее под них. Отклонился в сторону, чтобы взять баночку с жиром и открыл ее, взяв на пальцы немного. Сильно запахло какими-то пряностями, скорее всего заморскими, приятными. Алексей коснулся ложбинки, сжавшихся мышц тугого входа и густо растер смазку, не сильно надавливая на отверстие. Он рассчитывал на откровенность графа, особенно во время подготовки, чтобы завести и распалить его до предела. — Ну же, не молчите, — потребовал, надавив на вход сильнее и проталкивая внутрь указательный палец. — Не хранил, — хрипло протянул Даниил, толкаясь задницей еще теснее в руку мужчины. Которая уже разогревалась, даря куда большее, чем просто теплая ласка. — Читал любовные письма. Из Италии. Человек там так восхитился скульптурами, что я теперь и Адонис, и Аполлон, и ягодицы мои, как у Меркурия. И напрягаются они, когда я извиваюсь под ласками или толчками члена, будто берет меня сам Зевс-вершитель. Ну, и еще больше непристойностей, что я и озвучить стесняюсь, и читать было жарко, до ушей загоревшихся, — протянул Даниил, даже сейчас опять заливаясь краской. И не понятно, от чего больше, от воспоминаний о письмах царевича или от разлившегося аромата мази и скользких пальцев, вторгшихся меж ягодиц и побежавших кругом вокруг колечка входа. От последнего, конечно, сильнее. Потому что эпистолярное это одно, а вот живое, сводящее с ума, одаривающее реальной сладостной дрожью - совсем другое. — Аааах, — простонал совершенно явственно, как вторгся палец мужчины в глубину. — Ездил в город, в театр, — продолжил исповедь, подчиняясь требованию Алексея. — Здесь, конечно, не Петербург, но разврат везде царит. Там, может, утонченнее и бесстыднее, но и тут достаточно. Голодные до непристойностей гусары, франтоватые сыновья помещиков, богемные художники, актеры. В ложе так жарко, особенно, когда настойчивые руки отвлекают тебя от сцены своей беззастенчивостью и требовательностью. В темноте пропадает всякий стыд и сдержанность. Маскируется забывчивостью, кто же перед тобой, и чье тело в твоих руках. Душно. Парит. Я с трудом вырвался. Позволить чужим рукам сжаться на члене, достать его. Чужим губам втянуть его в рот. Раньше бы я дал. Но тут вспомнил твой увитый венами ствол, как он прекрасен, как тяжел, как жарок, как по нему приятно скользить ртом, как возбуждающе и душаще он давит глотку, и мне захотелось домой. Может, ты еще не лег, может, Франц не замучил тебя. И не нужны мне стали ни бокалы с шампанским, ни обвинения в невнимании от огненных гусар. А ты уже спал. Иссушающий шепот, полный бесовской порочности и откровенного желания. Даниил стиснул палец Алексея внутри себя, намекая, что и снизу он может много такого, чтобы партнер умер от блаженства. Чтобы получил такой огонь, какого не испытывал раньше. — А у Натальи я никогда не краду кавалеров, в отличие от нее. Так что капитан только радовал мой взгляд обнаженным торсом, но все ласки дарила ему кузина. И его тело, скажу честно, проигрывает твоему. Граф протянул руку, и огладил бедро мужчины, тесно, крепко, сжимая мышцы, сминая. Еще и еще. Не в силах оторваться, пока ягодицы двигались вверх и вниз, то затягивая палец в глубину, то соскальзывая с него почти до конца. Член терся о ворсинки шкуры, добавляя сладостности и какофонии ощущений, готовых затмить рассудок. — Так что ты у меня будешь и самым последним, и первым... там... после очень долгого... — смутился и потерся лбом о шкуру. Имея в виду, что после ателье никто еще не грел его постель, а уж внутри его зада кто-то был уже очень давно, в Петербурге еще. Как сладко рассказывал барин, углубляясь в свои воспоминания, делясь мыслями и чувствами, покуда Алексей с присущей ему тщательностью подготавливал молодое тело к вторжению. Внутри было горячо и тесно, а граф, бесстыдник каких поискать, даже в таком положении умудрялся дразнить Алексея, то расслабляясь, то поджимаясь. — Не берите на свой счет. После тренировок с Францем Карловичем, сил нет уже ни на что, — сказал лакей, проталкивая в горячее нутро второй палец. Он повернул руку из стороны в сторону, дав графу свыкнуться с теснотой. Вынул пальцы и медленно ввел их снова — сразу два, плотно сложенные между собой, прямые и горячие. — Наталья навещала меня, — стал ритмично двигать рукой, фактически трахая пальцами. Говорил шепча, чуть склонившись вперед, словно ведал ему тайну, о которой никто не должен был знать. — Но я был не в силах уделить ей свое внимание, — добавил еще палец, предварительно смазав его жиром. Медленно, ощущая сопротивление мышц. Но граф молодцом, старался расслабиться и пропустить его внутрь. Даря ему это нестерпимое голодное желание. Конечно, он хочет его член — крепкий, увитый венами, горячий. Хочет скорее почувствовать его внутри, ощутить, как его толщина распирает и растягивает, натирает до красноты и саднящего сладкого чувства сытости. — Я мечтал о вас, милый граф, вспоминая тот случай в ателье. Ранним утром, когда еще все спали я мог позволить себе пофантазировать о нашем следующем свидании. О ваших губах. О вашей крепкой тесной заднице, — он прекращает толчки, берет еще смазки и густо наносит ее на свой член, уже готовый, вставший по стойке смирно, жаждущий этой головокружительно тесноты. Алексей, признаться, и предположить не мог, что барин-развратник будет таким узким. Не так уж и сильно он блядствовал, покуда Алексей постигал военную науку, а еще раньше вспахивал поля. Он потянул Даниила за бедра, призывая встать на колени. — Расслабьтесь, — влажная от смазки ладонь огладила выставленные на обозрение ягодицы, белые, покрытые едва заметным светлым пушком. Встал позади него и, приставив головку к подготовленному входу, надавил. Тесно до одури. Но член проскользнул довольно легко, как по маслу. Алексей шумно выдохнул и стал медленно погружаться. Хотел, чтобы барин прочувствовал, чтобы привык к толщине. Остановился наполовину и вытащил член, не без удовольствия наблюдая, как мышцы поджимаются, выдавливая жирную каплю смазки. Размазав ее вершиной крупной головки, направил и толкнулся сразу до основания. И кто бы ожидал от простого русского мужика такой деликатной обстоятельности? Горячая волна разлилась по бедрам, по паху, по животу, и вдарила багрянцем в щеки. Повернув голову, граф попытался разглядеть Алексея. Его лицо, выражение на нем, как сомкнуты его губы, как пролегла морщинка меж бровей. Он уже успел изучить мимику лакея и любовался ею, пытаясь угадать его мысли, тогда, на тренировках с Францем. Что тот думает о нем? Насколько соблазнен? Насколько пленен? Насколько он поразил его воображение? Даниил радовался, что ему пока молодость дает редкий шанс оставаться упругим, опять стягиваться, будто и не так велик опыт его блядства. Ему совсем не хотелось, он даже боялся славы растраханой бляди и всех этих шуточек, какими бесстыжие гусары оделяли придворных развратниц и развратников. Пока, он надеялся, до таких эпитетов ему далеко. Много активности — выездки, зарядки, боевые забавы, позволяли его телу быстро восстанавливаться. И неторопливые и обстоятельные движения Алексея, его удивленное сопение, льстили графу. Мужчина не торопился. Даже побаивался. Даниил был почти счастлив. Хотя, абсолютно доволен он стал бы, когда шикарный член лакея принялся бы таранить его нутро. А может, просто он слишком редко встречал такое богатство размера у партнеров? Крепостному повезло, неведомо от какого предка получить такой подарок. А графу свезло захватить его в плен. — Знаешь, я поехал выбирать лакея с намеком и на постельные забавы. От того, тогда, и обидел тебя замечанием о возрасте. Ну, не предполагал я, что ты окажешься ТАКОООЙ! Выстонал, почти завибрировав в конце, всхлипнув, шумно выдохнув, от того, что крепкая головка безжалостным захватчиком уперлась в подготовленные, но все равно не готовые мышцы входа. — Аааах, — зажмурился, протяжно вскрикнув, так давил этот распирающий агрессор. Неумолимо. Продвигаясь дюйм за дюймом. Алексей сдерживался, старался, но граф со сладкой истомой ощущал себя грешником, сажаемым на кол. Любил Стрешнев приправить приятность жаркой ебли перчинкой болезненности. — Большой, огромный, гигантский, — жалобно всхлипнул, прогибаясь в пояснице еще больше, расслабляя нутро и помогая лакею нанизывать себя на его ствол. — Боже! — вскрикнул совсем несдержанно, когда терпение Алексея будто истаяло, и он вставил ему до конца, перестав мучить деликатностью. — Еще! — всхлипнул страстно и распутно, гася способную внезапно зародиться в сознании лакея ноту жалости и сострадания. — Выеби меня, Лешенька, до темноты в глазах, — такое слово он знал не только на французском. Матное, русское, трактирное, бесстыжее. И поддал белыми ягодицами назад, стискивая нутром член лакея еще крепче и слаще. — Такой? Такой большой, граф? – усмехнулся Алексей, шумно выдыхая. От тесноты едва не чернело в глазах. Но ощущения от этого были просто невероятными. Член входил с сопротивлением, но хороший слой ароматного жира значительно облегчал движение. — Стало быть, теперь вы не считаете, что я слишком стар для вас? – снова усмешка на тонких губах. Он слышит мольбу графа, но не о том, чтобы он остановился или был нежным и деликатным. Он хотел, чтобы его затрахали. Безжалостно и мощно. Алексей ухватил белые бедра ладонями, удерживая на месте, не давая даже намека на то, что барин сможет отклониться от таранящего его члена, если захочет. Он не видел более причин быть деликатным, ведь Даниил сам просил выпустить его первобытную похоть. Толчки, которые до этого были плавными и размеренными, стали более грубыми и ритмичными. Он вколачивался в него резко и размашисто, вгоняя член на всю длину до основания, со звонким шлепком умасленных ягодиц о низ живота. Дубовая основа ложа жалобно поскрипывала в унисон влажным чавкающим звукам и протяжным стонам графа, распластанного под заведенным до предела жеребцом. Барин был прекрасен в этой своей похотливости. В желании отдаваться. Стройное тело, выставленные бархатные ягодицы, стоящий колом член. Возможно, ему было больно сначала, но теперь он явно получал удовольствие, прогибаясь в пояснице и подмахивая любовнику задницей. — Сказочный, — прошептал лакей на ухо графу, накрывая его извивающееся тело своим. Он слегка замедлился, в надежде продлить акт, покрывая поцелуями-укусами плечи и шею. Ох, уж эти потрясающие богатства, спрятанные в глубинах России-матушки. И ведь куда ни глянь — именно так. И в недрах, и дарах земли, и вот, даже, в чреслах простого мужика. Былинная стать и хазарский темперамент. Не ожидаемый, так далеко от Кавказской вольницы. Но, поди ж ты. Алексей навалился на него, взгромоздился, прошил здоровенным колом и задвигался диким жеребцом, несущимся по бескрайней степи. Хорошо, что они в уединенном домике и так далеко в глуши, ничьих ушей вокруг, и никого больше не взяли с собой из слуг. Граф мог отпустить себя, отдаться полностью всей нахлынувшей бури ощущений, кричать так громко, что горло засаднило, и не бояться, не стесняться этого. Настоящая свобода и все удовольствия рая ли, ада. Несдержанный, отпущенный разрешением во все тяжкие, жадный и природно-бесстыжий мужик ебал его с таким рвением и задором, как в пьяном угаре пляшут камаринскую на площади. И этим позволял графу спрыгнуть с пьедестала рода, воспитания, приличий, сдержанности, моральности, и стать на эти мгновения истинной, ненасытной блядью. Да, что там, не любая самая разбитная шлюха бы могла так голосить, извиваться, подмахивать, умолять добавить, выдаивать член нутром, тереться о бедра ебаря, прошиваться сладкой дрожью, передавая ее жар тому, и открыто демонстрировать все свое удовольствие от соития. Попадались на эту способность графа его любовники, мечтали вернуться в его кровать снова, только редко кому это удавалось. Ценили это в нем те, кто мог это купить у него чем-то, или вызвать привязанность к себе, хотя бы и его слабостью к легкому тщеславию. Но вот Алексею все, даже в большем накале, досталось будто бы и ни за что. Не объяснить пока никому непонятную тягу и желание Даниила. И обозвал вроде старым и не ждал ничего, а вот, гляньте, извивается, умирает, плавится от удовольствия под ним. Просит еще и еще, натягивается на огромный член, скользит по нему в бешеном ритме, дрожит, выгибается. И... изливается. Долго. Остро содрогаясь. Стискивая ствол внутри. Всхлипывая. Орошая слезами шкуру. Впиваясь пальцами в ее податливость, до боли подушечек. Вздрагивает и дрожит бедрами, под продолжающиеся еще и еще спазмы в яйцах, довыплескивающие белый секрет. — Кончи в меня! — бесстыдно воет. — Залей своим семенем! Грязнее, чем блядь, бесстыднее, чем бес, распутнее, чем маркитантка. Алексей, просто крепостной, никогда бы не подумал, что когда-нибудь будет трахать графа Даниила Стрешнева. Если бы ему сказали, что он будет стонать под ним, извиваясь на шкурах диких животных, насаживаться на его член и теряя облик достопочтенного господина и хозяина вверенных ему земель, будет умолять ебать его сильнее, Алексей бы рассмеялся в лицо тому, кто придумал эту несусветную чушь. Просто такого не могло случиться. Где он, а где граф? Такие, как Даниил Стрешнев, мотаются по Петербургам и Парижам, кружат головы мадмуазелям и корнетам, или даже берут выше и замахиваются на тех, кто обличен реальной властью и богатством. А что было у Алексея? Ничего. У него, если подумать, не было даже свободы. Может, именно это и привлекло Даниила в нем? Совершенная чистая душа, лишенная дурных помыслов и желания урвать кусок побольше. Алексей был прост, насколько мог быть прост обычный деревенский парень. Если не считать того, откуда он знает грамоту русскую, да слова заморские. Откуда приехал он с маменькой несколько лет назад под покровом ночи, и о чем родительница хранила тайну. Если вдуматься, если посмотреть внимательнее, можно заметить, что Алексей внешне немного отличается от местных, деревенских. Комплекцией, скуластым, породным лицом, чуть более осмысленным взглядом. Его мать, глядя на сына, узнавала в нем своего благоверного, и чем старше тот становился, тем сильнее было сходство. Без малого двадцать лет прошло и того человека уж и в живых нет. Никто не признает в крепостном, в Богом забытой деревне внебрачного сына князя Облонского. Алексей раньше этого старался не вспоминать. Переболело. Отпустило. Знал о какой-то мутной истории из детства, но едва ли хотел искать концы. Теперь все изменилось, настолько сильно, что рвало душу. И виноват в этом стал, вот этот, распластанный под ним граф, Даниил Владимирович, и его узкая задница, выдаивающая из него в буквальном смысле все соки. Мужчина двигался как заведенный, прижимая своим телом стройное поджарое тело барина, вколачивая его в кровать, грозясь разнести последнюю по бревнышкам. Мышцы стали податливее, а нутро гостеприимнее. Головокружительная теснота, сладкие стоны, всхлипы...вой раненого, но живого и дивно пахнущего зверя. Алексей, чувствуя приближение развязки, встал позади графа устойчивее, перехватывая бедра ладонями и удваивая темп. Взрыкнул надсадно, стискивая напряженными пальцами белые полукружия аппетитной задницы. Наверное, останутся синяки. И кончил бурно и долго, замирая и сотрясаясь в острых спазмах. После длительного воздержания финиш был для Алексея оглушительным. Падая на бок, он утянул за собой графа, прижимая спиной к своей груди. Не спеша вынимать член, отдыхая и продолжая наслаждаться горячей теснотой его задницы. — Живой? — хрипло поинтересовался, разглядывая белобрысый, влажный от пота затылок. Даниил, прикрыв глаза, блаженно вслушивался, как бухает разогнанное сердце, чувствуя, как шевелит волосы на затылке тяжелое дыхание. — Убил, конечно, убил, окаянный, — хрипло, бархатно, горлово протянул и коротко, завораживающе рассмеялся. — Я бы так еще пару раз умер, за эту ночь, — добавил, прижавшись бедрами еще крепче к Алексею. — Вот и узнаем насколько ты выносливый, гвардеец, ученик Франца, — чуть лукаво пошутил. — Наука войны, с наукой любви неразделима. Конечно, он подразумевал любовь не ту, что единит супругов, на всю жизнь, перед богом, а ту — куртуазную, чуть грязную, порочную, но всегда огненную, сопровождающую битвы, походы, штурмы, захваты. Когда разгоряченные тела, только избежавшие смерти, остро понявшие вкус и прелесть жизни, стремятся соединиться и излиться. Бывает и преступно. Но безудержно и страстно. В шатрах военачальников и командиров, в недалекой рощице, в темных уголках захваченного замка. Главное, не оказаться среди проигравших. Чтобы принимать пыл победителей победителем. Закинув руку за спину, Даниил задумчиво и нежно огладил бедро Алексея. Его хотелось касаться. Может, чтобы проверить реальность? Без покинувшего нутро члена стало сразу пусто и прохладно. Ишь, как растянул, окаянный охальник. Весело улыбнулся. Касания графа к телу были приятны. Его ладонь казалась Алексею прохладной и мягкой. Парень ласкался к бедру, пока не намекая на продолжение. Ему тоже нужно было перевести дух. В этот самый момент он вспомнил про напитки. — Хм... граф, как на счет вина? — Алексей уже поднимался с кровати, намереваясь один бокал так точно наполнить. Он не спрашивал разрешения, поскольку грань сословий между ними как-то подистерлась за последние минуты. Подхватив со спинки стула полотенце, он стер с торса пот, остатки семени и жирной смазки с члена, откупорил одну из темных бутылок, наполненных домашним вином. Запах винограда и лесных ягод заполонил комнату, дразня обоняне. Алексей наполнил кружку и попробовал одним маленьким глотком. Великолепно. На упоминание о вине горло Даниила сразу ответило всхлипом и напоминанием о жаре и пересушенности, о растянутых стонами и криками связках. И это речи русского мужика? "Вино". Больше подходит благородному господину. Не водка, чай. Граф любовался Алексеем. Тот был одной сплошной загадкой. Удивляющей каждый раз, снова и снова. Чем-то неожиданным. И... приятным. — По-ло-жи-тельно, — протянул многозначительно граф в ответ, наблюдая, как мужчина достает бутыль, сворачивает горло, плещет себе в кружку и пробует. Запах от напитка шел головокружительный. — Никак ключница делала? — усмехнулся лакей, ощущая крепость вина на языке. Вторая кружка тоже быстро была наполнена на две трети. Он вернулся к графу и подал ему напиток. - Наталье ухажер с Кавказа прислал. Прямо как шуры-муры русской барышни и абрека — сухость вина и сладость ягод, — хмыкнул Даниил, тут же придумав этот каламбур. Вино действительно было от южного князя, а вот аромат уже натолкнул его на эту аналогию. - Не торопитесь. Можно захмелеть быстро, на голодный-то желудок, — Алексей улыбнулся. Подхватив свою кружку, Даниил хмыкнул на отеческую заботу Алексея. Как малому пацану — и налил не полную, и как пить обязал. Капризно поджав губы на мгновение и дерзко бросив взгляд на строгого ментора, граф длинно припал к кружке и выпил почти до дна, разом, оставив лишь на пару глотков. Сладость и огненный божок крепости босыми ножками пробежались по нутру, разом затуманив голову. Вызывающе и бесстыдно, Даниил оперся под спиной локтем, выгибаясь распутной одалиской, присогнул ногу, провоцирующе демонстрируя себя. Ну и? Что ты сделаешь мне? Язык шаловливо пробежался по губам, слизывая капли влаги. Голод накатывал волнами и был пока вполне терпимым. Но заниматься готовкой прямой сейчас Алеша не собирался. Для него уже было приготовлено другое блюдо, которое мариновалось в собственном соку прямо здесь, перед ним. Он стоял у края кровати, не торопясь ложиться назад, и внимательно смотрел на Даниила, разглядывая его стати. Член Алексея немного опал, но все равно пока что сохранял крепость. Он находился в непосредственной близости от головы графа и, наверняка, манил его своими формами и размером, будоражил воспоминания того, теперь уже такого далекого, визита в ателье. Из-под длинных ресниц, Даниил прекрасно видел, как рассматривает его Алексей, и так же превосходно замечал, как реагирует его член, так и не оказавшийся способным опасть. Недокормленный предыдущей бурей, жаждущий добавки. — Не стесняйтесь, барин, — хитрый прищур темных глаз Алексея цеплялся за зелень взора Даниила. — Не отказывайте себе в удовольствии попробовать его снова. Он воткнул одно колено в край ложа и сделал глоток терпкого и крепкого вина. Ложе чуть скрипнуло, под тяжестью колена мужчины. Это когда это он себе в чем-то отказывал? Да что этот мужик себе позволяет?! Бедный, невинный, не понимающий еще, в какую юдоль разврата попал! Вобрав в рот остатки вина, граф тягуче длинным, пластичным, змеиным движением подполз-вывернулся к коленям Алексея и захватил в губы его член. Затягивая. Купая в сладости и терпкости вина. Ни язвочек, ни изъянов в плоти мужчины не было, так что ощущения он мог получить только самые приятные. Впервые в жизни. Сомневался очень Даниил, что простой мужик посещал когда-то французские бордели, где жрицы любви творили подобные непотребства с вином, или был визитером оргий пресыщенных столичных снобов нескольких стран. Обволакивающее вино, втягивающая сосущая сила, куда как более волнующая, чем на сухую. Точно, должна была произвести впечатление. А вот Даниилу было к тому же невероятно вкусно и изысканно мешать во рту сразу два удовольствия привкусов. Сглотнув вино, так что давление втянуло головку члена Алексея следом в самую тугую глубину глотки, сжало спазмом, задрожало напряжением, Даниил замер, желая прочувствовать всю эту удушающую симфонию. И только уже, когда в глазах потемнело, а жар грозил взорвать тело и голову, подался назад, давая себе короткую передышку. Прежде, чем продолжить сладострастную, неторопливую пытку дальше. Он не забыл ничего с первого раза в ателье. Как и на что отзывается сильнее член Алексея. Его самые сладкие и соблазнительные части. Где ласка языка, а где можно и покрепче прижать. Но это было лишь начало пути, и теперь, пока крепостной еще не перехватил инициативу, Даниил пробовал новые касания, новые прихваты губами, искал, что он пропустил в первый раз. Прикрыв глаза от удовольствия, играл с уздечкой, мерил вес массивного ствола на языке. Ах, эти милые, шаловливые проказы. Проклинаемые ханжами, но тайно желаемые ими. Заклейменные бесовскими, но так влекущими даже ангелов. Конечно, Алексей такого долго терпеть не мог. Ствол взвился, распух, налился, закаменел, и обуревали его уже страсти куда как более весомые и сильные. Граф ощутил опять крепкую руку в своих вихрах. Понимая, что период его явного владычества подходит к концу. Теперь все в руках крепостного. Но как же тот был догадлив, как быстро отбросил всякие страхи и вел в их партии. Были у Даниила в начале опасения, что подневольный, крепостной мужик будет скованным, вечно неуверенным, подобострастным, послушным, боящимся разгневать барина, типом. Ему придется подсказывать обо всем в постели, вести все время, приказывать, злиться, раздражаться на недогадливость. Но нет, Алексей моментально излечился от робости и стеснения, позабыл их различия, стал ему ровней на полях постельных баталий. О таком собрате-воине мечтал бы каждый. Он ловил на лету или чувствовал все желания барина. А может, просто, был таков, что подходил под все тайные мечты графа? А если тут сошлись все три варианта? Так или не так, но Алексей вновь делал Даниила счастливым. Завладев снова его телом, диктуя ему свою волю, управляя глубиной наслаждения. Граф, расслабив горло, принимал все резче и быстрее скользящий член, уже перешедший просто от минета к жаркой ебле. Вонзаясь все нетерпеливее, грубее, а от этого слаще для ощущений. Ему нравилось, когда его будто использовали, будто совсем забыв о его желаниях, будто думая только о себе. А это шлепанье по губам членом, похабное, грязное, как уличной девке. Сделав так, Алексей купил его со всеми потрохами, сделал моментально своим рабом. Подарил такой всплеск жара в крови и рой судорог в паху, что только череда хриплых стонов, пробирающих насилующий горло член, могла быть достойной благодарностью. Прикрыв глаза, смаргивая кристальные слезинки, Даниил принимал и принимал. Захлебывался в слюне, мазал ею подбородок, вскрикивал и хрипло ловил вдохи, стоило Алексею чуть освободить его от долбящего члена. Опять стонал горлом. Упивался этой сдачей. Опустив руку, огладил свой член, сдавил яйца и скользнул меж своих ягодиц, обежав кольцо подрагивающего входа и запустив в него пару пальцев, распутно, дразняще, бесстыдно принимаясь трахать себя, в такт загоняемому в глотку члену. Сейчас для Алексея любовная баталия уравнивала их. Для сладкой битвы не важно, крепостной ты или особа голубых кровей. И те, и другие в момент возбуждения и страсти выглядели совершенно одинаково. Голые, пьяные экстазом, довольные. Лакей слепым не был и прекрасно видел, как барин наслаждается, посасывая с причмокиванием его член. Он легко улавливал, какие именно движения нравятся до дрожи в коленях, просто потому, что эмоции эти явственно выписывались на лице Даниила и в его восторженном похотливом взгляде. Барин был богат, знатен и успешен. Он имел доступ к представителям самого высшего сословия, но, когда оказывался с любовником, хотел быть просто уличной девкой. Его страсть, его похоть, опускала его на землю и ставила на колени, вынуждая быть рабом собственных низменных желаний. И он не противился этому. Он испытывал от этого истинное наслаждение. Потому что весь груз ответственности, который был возложен на его юные плечи, он в тот момент перекладывал на кого-то другого, становясь самым обычным человеком. Меж тем лицо графа стало мокрым от слез, слюны и мужского секрета. Алексей тоже вошел в раж, приходя в какое-то звериное состояние, когда видел, с какой жадностью и готовностью граф принимал в свое горло его член, не смотря на удушье и дискомфорт. Как трахал себя пальцами. Ему явно не хватало второго члена еще и в зад, чтобы он удовлетворился полностью. И откуда в нем только столько похоти? Алексей отстранился, легко толкнул в грудь, вынуждая упасть на лопатки и подтянул Даниила к краю постели, ухватив за лодыжку. Раскинул его ноги в стороны и приставил член ко входу, который даже не закрывался полностью после первого соития. В этот раз он вошел, как по маслу. На всю длину, до самого конца. Алексей утробно выдохнул и начал пока что неспешные толчки, глядя прямо в глаза графа и наблюдая за его эмоциями. — Ааах, — вскрикнул Даниил, когда крепкие руки опрокинули его на спину и развели ноги пошире. Влажный, скользкий член, одним острым и глубоким толчком вонзился в глубины. Пропорол будто насквозь, проник так глубоко, что дух перехватило. И задвигался. Без жалости. Не сдержано. Страстно. Зло. Почему на потолке тут не было зеркал? Было б потрясающе следить в него, как увитой венами ствол туго ходит меж ягодиц. Но даже без него, Даниил мог представить это, допустить, что видит сейчас Алексей. Как наблюдает за своим членом, натягивающим и выворачивающим помягчевшее кольцо, ставшее, наверняка, уже алым. Ничто не могло больше сдержать вскрики, стоны, всхлипы графа. Ни пальцы, что он покусывал, прижимая к губам, ни приличия и воспитанность. Нет уж. Он желал наслаждаться сполна. Бередя свой пах, с подергивающимся, налитым кровью, бесстыдно торчащим стволом, вибрациями этих звуков. Сам заводясь, заводя партнера, заполняя всю атмосферу домика безудержным блудом. — Еще. Боже. Алеша. Так. Дааа. Сейчас. Не могу больше. Кончу, — между стонами и криками разрывало воздух. Резко выгнувшись, вцепившись ногтями в ткань покрывала, задрожав, Даниил задергался и кончил, забрызгав опять и свой, и Алексеев живот. — Убииийца, — простонал бархатно. Алексей больше не игрался с барином и не дразнил. Двигался бедрами чаще и жестче, чтобы разогнать умопомрачительную тесноту. Проваливаясь в темноту искушения и острейшего удовольствия. Заполняя собой графа сполна и изливаясь в самую глубину. В этот момент даже не чувствуя себя лакеем. Границы окончательно стерты. Он отступает назад и садится на стоящую поодаль скамью. Кувшин с водой в руки и пить-пить, жадными глотками. Сейчас, когда сердце заполошно колотит в грудной клетке, дыхания не хватает до темноты в глазах, каждое слово и воспоминание о прошедших минутах разгоняет волны сытой дрожи по всему телу. С раздвинутыми ногами, мокрый, хрипло дышащий, Даниил понимает, как по шлюшачьи выглядит сейчас. Как открыт перед мужчиной, как уязвим. И что тот никогда этого не забудет. Клеопатра убивала своих любовников после ночи, чтобы их болтливые языки не разнесли впечатления, чтобы взгляды их не бередили душу стыдом. Но граф не может, как царица Египта, насытиться так быстро. Он бы хотел совсем другого. Верного сопровождающего, тайного любовника, раба, облеченного полным доверием. Приоткрыв глаза, Даниил посмотрел на своего лакея, упавшего на лавку и жадно пьющего воду. Так что ручейки неаккуратно скатываются на шею и грудь, мешаясь с потом и его, графа, секретом. Да, он сучка и шлюха, и с этим ничего не сделать. Главное видеть разницу. Сейчас - наедине, и Там - за стенами. Не преступать границ. Граф на коленях подползает к Алексею и кончиком языка останавливает, подхватывает эти струйки воды с его тела. Лучше бы это было вино. Легкое бордо или шампанское. Но тут не Париж и не светский будуар, лакей пока скромен и неприхотлив. Это ценно, и это интересно. Хочется продолжить его растление. Видится еще столько сладких новых открытий. Сердце и тело пока успокаиваются. Хотя зрелище подрагивающего резкими выдохами живота Алексея, его надувшихся мышц, припухших губ, дрожащих бедер, обмягшего члена, не могут оставить равнодушным. Пусть не новый виток страсти, а эстетическое удовольствие и предвкушение. Кажется, в этом кувшине не хватит воды, чтобы напоить Алексея. Он пьет жадными глотками, чувствуя, как вода, стекая по подбородку, капает на мускулистую грудь, собирается в ручейки и скатывается вниз по напряженному торсу. Граф, слегка отдышавшись и разогнав сладкое марево перед глазами, подползает ближе. Ласкается ладонями к его коленям и бедрам, придвинувшись совсем близко и припадает губами к груди, собирая языком ключевую воду, пот и семя. Алексей довольно улыбнулся. — Никогда бы не подумал, что напою вас таким образом, — говорит хрипло, наслаждаясь послевкусием минувшего удовольствия. Хорошо было. Он бы солгал, если бы сказал, что в его жизни это был первый такой опыт. Но граф был гораздо искушеннее всех тех, с кем Алексею доводилось быть. Он не стеснялся, показывал себя таким, каков есть. Не зажимался, не прятал смущенно глаза. Он знал себе цену и даже в постели, изображая из себя последнюю блядь, помнил об этом. Это было ново и интересно. Что еще граф способен ему показать? Какие еще демоны прячутся за этой миловидной внешностью? Алексей намеревался выяснить. Поднявшись, граф направился к окну, приоткрывая его и впуская свежий, травяной ветер. — Есть хочу! — требовательно бросил, занявшись припасам. Хрустящая корка французской булки в рот, пока руки споро разделывают птицу. Лакей бы удивился. Но он может это. Отец учил не раз. На охоте нужно уметь все. В походе. В путешествии. Глупо страдать из-за превратного понимания термина "белые ручки" и "графская кость". — Не удивительно, граф. Я бы в легкую сейчас целого барана съел, — Алексей встал тоже, ставя кувшин на место. К великому удивлению, Даниил сам принялся за разделку птицы, со знанием дела, будто ему уже приходилось это делать. Что ж, это было на руку, а то лакей уже готов был управляться со всем сам. — Поражаете меня, барин. Не только в постели, но и по части кухни мастер? — подойдя к нему сзади, обнял за талию и мягко поцеловал в плечо. От Даниила пахло похотью и искушением. Он был соленый на вкус и такой желанный. — Мой отец, граф Стрешнев, с самим Александром Васильевичем Суворовым в походы ходил, — усмехнулся на удивление лакея, впрочем, вполне ожидаемое и закономерное. — Так что сызмальства меня всему этому учил, когда мы от мамок и нянек в охотничьи домики уезжали. Фельдмаршал Суворов и сам был прост, скромен и все мог справить, и генералам вальяжничать не давал. Гонял белоручек. ПапА столько веселого рассказывал... Язык болтал, а руки бодро дергали, надрезали, ощипывали, очищали от требухи, омывали и подготавливали. Голод не тетка. Птица - это конечно хорошо, но любил Стрешнев и кроликов. Так что освежевал и разделал и тушки тех, замочил в котле с холодной водой и кореньями, пусть ждут своей очереди. Похлебка из ушастых очень хороша. Просто "манифик" по отзывам пробовавших. Личный графский подбор специй. Крупа. Определенная последовательность. Магия. — Раз мы на охоте, значит, дичь будет на огне. Разведу костер, подготовлю вертел, — оставив барина, Алексей вышел на улицу. Солнце все так же пекло, но кроны деревьев защищали поляну от его неумолимого жара. Набрав в ковш воды из бочки, лакей наскоро ополоснулся, чтобы смыть с кожи семя, которое стало подсыхать, и пот. Да и мозги немного охладить, привести чувства в равновесие. Жаровню он подготовил достаточно быстро. Крепостные с детства научены этому ремеслу. На охоте так вообще не заменимое умение. Когда огонь порядком разгорелся, Алексей вернулся в дом за птицей. Он держал в руках вертел и выглядел с этой чугунной палкой весьма воинственно. — Костер готов. А куропатки? — он смотрел в спину Даниила, в очередной раз отмечая ладность его фигуры и соблазнительные полукружия зада. — А вертела? Добыча готова на все, — хихикнул Даниил, соблазнительно поведя ягодицами. Намекая и на член Алексея. Взгляд лакея, горячий и похотливый, прекрасно ощущался поясницей и всей спиной. Или так хотелось думать и представлять. Повернувшись, граф продемонстрировал подготовленные птичьи тушки. — Пошли. Захватил и плошку с крупной солью, чтобы подсолить еще, уже нанизанную дичь. — Похлебку варить поставим после. Ну, так мужики здоровые, молодые, по крайней мере один — точно, провизии надо много. Ведь надеялось так на многое.