Хорошо-хорошо, Дзёно немного соврал.
Да, он заболел.
Никто не говорит о том, что он дурак, все лишь тихо заботятся о нём: Тэруко делится с ним медицинскими масками, Тачихара подкладывает в сумку таблетки, а Тэтте... Тэтте просто всегда таскается рядом. И чай ему заваривает (Дзёно даже приходится признать — со временем начинает получаться довольно вкусно), и одеялом делится, и чуть ли не под ручку в школе с Дзёно ходит. Это странно.
Дзёно знает — они недовольны. Кто вообще будет рад жить с болеющим и постоянно кашляющим Саигику? Но они молчат.
— Может, лучше домой пойдём? — говорит Тэтте. Он и сам выглядит не очень, но это исключительно из-за усталости: Дзëно уже второй час не даёт ему передохнуть и заставляет, не прекращая, играть одни и те же аккорды.
— И на чëм ты дома репетировать будешь? Свою гитару я тебе не отдам, можешь даже не мечтать, — говорит Дзëно, а потом громко кашляет, прикрывая рот рукой. Острая боль оседает в горле, и Дзëно сдерживается, чтобы не облевать весь кабинет.
Клуб лëгкой музыки на грани закрытия. У них нет достижений и наставников, трёх человек они с Тэтте уже выгнали, а Кенджи ходит день через день. Видимо, всë-таки закроют.
— Как тебе вообще в голову взбрело пойти в музыкальный клуб?
— Клуб кэндо закрыли.
— Кэндо-кэндо-кэндо... Это где мокудзë сражаются?
— Нет! Ты говоришь о дзюкэндо.
— Они отличаются чем-то помимо суффикса?
— Конечно.
Дзёно громко вздыхает и непроизвольно вслушивается в возбуждённый голос Тэтте. Кэндо, дзюкэндо, их философия и история — Дзёно неинтересно. Спорт никогда его не привлекал, так что рассказы Тэтте абсолютно не ясны Дзёно.
— И стойка в дзюкэндо, она такая! — Тэтте молниеносно переворачивает гитару и с громким лязгом сжимает струны.
— Прекрати над гитарой издеваться! Сломаешь же!
Они — два аутсайдера, с которыми никто не общается (ну, кроме Тэруко и Тачихары, но общество их так же невзлюбило, так что они в одной тарелке). Люди считают их странными, постоянно сплетничают и портят вещи. Это скорее похоже на травлю, чем на простую неприязнь, но ничего сделать с этим они не могут.
Так что в клуб к подобным неудачникам, никто не пойдёт.
"Никто, кроме таких же неудачников как и мы", — эта мысль пришла Дзëно в голову сразу же, как только его назначили президентом клуба. Найти двух-трёх подростков с проблемами с социализацией? Легче лëгкого!
— Привет-привет!!! Мы немного опоздали, не злитесь на нас!
Дзëно в голос хнычет. Он правда не особо понимал, почему все идеи Тэтте были такими глупыми, такими странными и бредовыми. Довериться ему, будучи полумертвым из-за лихорадки, оказалось неразумной затеей.
— Гоголь, почти на час опаздывать неприлично.
— Прости-прости, Тэтте, в следующий раз обязательно придём вовремя! Так ведь, Федь?
Достоевский легонько кивает головой и приветливо машет ладонью. Прямо сейчас он кажется более живым и добрым, чем... чем вообще всегда? Дзëно делает для себя странный вывод — Достоевский оказывается совсем не таким, каким Дзëно привык о нëм думать. Фëдор Достоевский, которого грубо и жестоко называют "демоном", довольно симпатично улыбается и хихикает рядом с Гоголем.
По-странному неправильно, но Дзëно эта неправильность нравится.
Зато Гоголь абсолютно такой же, как и обычно — громко смеëтся и почти безостановочно шутит.
— А где у вас тут ложки?
— Палочками есть не умеешь?
— Чего? Я на ложках играть умею! — со смешком говорит Гоголь и подсаживается на ближайшую к Дзëно парту. — Никогда не видел, как на ложках играют?
— Дистанция три метра, от тебя яки-имо несëт за километр.
— Мы с Федей вчера столько их купили, даже осталось, — и, в доказательство, Гоголь вытаскивает из сумки большую коробку, до верху забитую запечённой картошкой. Дзëно почти тошнит. — Будете? А то мы не съедим всë.
— Да, спасибо.
— Тэтте, блять! — кричит Дзёно.
— Тоже хочешь?
— Нет! — Дзёно тихо кашляет, прикрывая рот. — Слушай-
кха, слушайте, вы в клуб-то вступать собираетесь или мы вас зря целый час ждали?
— Я на виолончели играть умею, — говорит Достоевский. — Если она у вас есть...
— Выбьем у студсовета, не переживай, — Дзёно ещё раз кашляет. Конечно, связываться со студсоветом он не хотел, но это было абсолютно неизбежно: что вступление в клуб, что назначение главой, что заполнение документов — всё это проходило через студсовет, через Дазая Осаму и вечно ворчащего Охаяси-Сенсея.
— Уверен, что вам не откажут?
— Пусть рискнут здоровьем.
Достоевский сдавлено хихикает. Что же, неплохо, Дзëно в любом случае ожидал от него худшего. А тут, вон как всë хорошо сложилось: и новенькие не бесполезными окажутся, и шума много не наделают. Ну, ладно, с последним Дзëно загнул — Гоголь за время маленького диалога Саигику и Достоевского успевает навернуться с парты (Фëдор не обращает на это никакого внимания, привык, видимо), съесть две яки-имо и даже выхватить у Тэтте гитару.
— О, струны на пластик сменили! А зачем, металлические же раз в сто лучше будут?
— Гоголь-Кун, металлическими я тебя придушу, если ты продолжишь раздавать Тэтте тупые советы. На акустику нужно исключительно нейлоновые ставить.
— Ну и странный ты, — Гоголь улыбается. — Говоришь такие жестокие вещи, но с напыщенной вежливостью используешь ко мне приффиксы. Но это хорошо — мы все тут странные. Зови меня просто Гоголем, забились?
— Забились, — шепчет Дзёно. Если начать обращаться без приффиксов к Тачихаре, Тэруко и Тэтте (Дзёно мысленно окрестил их 3Т) было лишь вопросом времени, они же жили под одной крышей и ежедневно общались, то называть Гоголя просто... Гоголем, кажется неправильным.
— Можешь называть и меня просто Достоевским, Дзёно-Семпай.
Дзёно громко кашляет. Семпай. Его назвали, блять, Семпаем. Впервые в жизни. И как же это приятно, как же это тешит эго, но до чего же это странно.
— Н-не стоит, у нас не такая большая разница в возрасте, — говорит Дзёно, прикрывая покрасневшие щеки. Сказать "использовать ко мне "-Сан" будет более, чем достаточно", он не решается. Эх, как же хорошо Достоевский стелит, Дзёно он уже нравится. — Просто Дзёно.
Достоевский улыбается и Дзёно, немного покрасневший и смущённый, улыбается ему в ответ.
Время на настенных часах показывает пять часов, и Дзёно, больной и уставший, с толикой грусти осознает, что уже мог бы сидеть дома.
— Документы на вступление на фортепиано. Заполните и отнесёте Араи-Сенсей. Репетиция во вторник, в этот раз без опозданий.
— Дзёно, во вторник концерт.
—
Блять, — забыл, он абсолютно об этом забыл. — Тогда в среду.
— У вас нет точного расписания? — Достоевский вопросительно приподнимает бровь.
— Попробуй его составить, когда в группе два с половиной человека.
— Кроме вас двоих есть кто-то ещё?
— Кенджи из D-класса.
— О, я его знаю! — закричал Гоголь. — Мы на дополнительные по японскому ходили вместе.
"Мне похуй", — думает Дзёно, но сказать это не решается. Ну к чёрту, тогда этот глупый разговор затянется ещё сильнее, а Дзёно (он снова смотрит на часы) хочет домой-домой-домой и как можно скорее.
— Всё, берите бумажки и уходите, мы тут всё уберём.
Гоголь с Достоевский синхронно кивают и, забрав документы, собираются уходить.
— Тогда до встречи, — Достоевский улыбается и благодарно кланяется (Дзёно чувствует себя по-странному некомфортно из-за этого, но всё же незаметно улыбается ему).
— Удачного свидания! — выкрикивает Гоголь и, хватая Достоевского под руку, выбегает из класса, громко хихикая.
— Свидания? — непроизвольно говорит Дзёно. Он устало смотрит в стену, громко шмыгая носом. Его уставший взгляд скользит по двери, часам и партам, доходит до Тэтте, и... — Подожди-ка, чего!?
— Он про концерт говорил, наверное...
— Бля-я-ять, только не это!
— Да ладно тебе, потом расскажем ему всё как есть, — тихо произносит Тэтте, убирая гитару в чехол.
— Ты правда не понимаешь?!
— Нет. Объясни, пожалуйста.
— Аа-х, — Дзёно громко стонет, потому что ну не может, не может же кто-то быть настолько глупым! Он нервно поправляет съехавшие на переносицу очки и, не скрывая раздражения, пинает близстоящий стул.— Обо мне и так ходят глупые слухи. И о тебе тоже. Теперь все ещё будут шептаться о том, что мы встречаемся!
— Меня это не беспокоит, — Тэтте спокойно поднимает опрокинутый стул и, нарушая личное пространство Дзёно (Саигику ставит под вопрос, знает ли Суэхиро, что такое личное пространство, но спросить пока не решается), наклоняется прямо к его лицу, и кончики их носов почти касаются. Ужасно. — Но если это доставляет тебе проблемы — я всё решу.
— Совсем дурак? — Дзёно легонько ударяет Тэтте по макушке и, пытаясь скрыть покрасневшие щёки, отворачивается в сторону. — Мне твоя помощь не нужна, я проблем хочу избежать.
— Вот как.
— Да-да, представь себе! Отойди от меня уже, от тебя яки-имо воняет.
***
— Ты всё ещё можешь отказаться.
— Да заткнись ты уже! Сказал же, что пойду! — кричит Дзёно и пинает в Тэтте маленький камешек.
Дзёно соврёт, если скажет, что ехать на концерт ему хотелось. Всё, чего он желал на деле — отоспаться после семи уроков. Или подготовиться к собеседованию. Или поиграть на гитаре. Что угодно, лишь бы не выходить лишний раз из дома на концерт группы, которая ему никогда не нравилась.
— Ты еле на ногах стоишь.
— Нормально всё со мной, я живее всех живых, — Дзёно слышит тихий смешок от Тэтте и сдерживается, чтобы не отвесить ему подзатыльник. Тэтте
очень повезло, что они находятся посреди улицы, потому что иначе он бы точно получил по голове.
— Ты с утра в обморок упал, уверен, что всё хорошо будет?
— Ты слишком беспокоишься обо мне.
— Конечно, — Тэтте громко вздыхает. — Ты же мне нравишься.
— Чего?
— Не подумай неправильно, ты мне нравишься так же, как и Тэруко с Тачихарой. Я считаю тебя хорошим человеком, ты просто очень себя не любишь.
— Ты... такой бред несёшь, ей Богу! — лепечет Дзёно. Он быстро отворачивается и холодными ладонями прикрывает лицо, лишь бы скрыть покрасневшие щёки. — Пошли в зал уже, а то в самой заднице будем стоять.
Они, между прочим, в него и шли. Вместе с толпой таких же потерявшихся. Потому что чёртов клуб находится непойми где.
"Может, ну его?" — хочет сказать Дзёно, но вовремя себя одёргивает. Он что, зря приехал? Зря перенёс репетицию и зря беспокоился весь день? Нет-нет, раз уж доводить себя до психоза — то доводить до конца.
Концертный зал просторный и прохладный, расписанный граффити и обвешанный плакатами. Дзёно он ужасно нравится.
— Ты же знаешь, что они играют?
— Ну, я вчера послушал их третий мини-альбом. Это считается?
— Почти?
— Чего это ты улыбаешься? — Дзёно нервно на него поглядывает. Здесь, между прочим, может опозориться Дзёно, а Тэтте лыбится как ни в чём не бывало.
— А разве тут нужна причина? Хочу улыбаться и улыбаюсь.
— Странный ты.
— Ну и странный ты, — Гоголь улыбается. — Но это хорошо — мы все тут странные.
Дзёно прыскает со смеху. Он тоже странный. И Гоголь, и Достоевский, и Тэруко с Тачихарой — все они странные. И это, наверное, абсолютно нормально — быть странным и не подходить под собственные стандарты в своей больной голове.
— Да, есть такое, — продолжает улыбаться Тэтте и абсолютно бессовестно треплет Дзёно по волосам, тихо посмеиваясь, стоит Саигику начать на него кричать.
— Что ты в них вообще нашёл? Абсолютно посредственная ведь группа.
— Никому не расскажешь?
— Смотря, как будешь себя вести, — шепчет Дзёно. Это кажется таким глупым и странным — хранить с Тэтте какие-то секреты.
У него не было ни с кем общих секретов со средней школы, и как же это волнует и нервирует. Как же это интересно.
— Когда я жил в Фукуоке, мы всем классом поехали на их концерт. Это был конец летних каникул, и, знаешь, это просто очень хорошие воспоминания, которые держали меня на плаву долгое время.
Тэтте продолжает улыбаться, но его взгляд, замечает Дзёно, становится по-жалкому тоскливым и печальным. Дзёно не хочет думать об этом.
Секрет абсолютно дурацкий. И Тэтте дурак. И ситуация бредовая.
Концерт Дзёно бы честно назвал ужасно скучным — потому что альтернатива должна звучать громче, должна брать за душу и оседать в голове на пару дней, чтобы хотелось переслушивать и переслушивать, а то, что Дзёно слышит сейчас — жвачка. Послушаешь и забудешь.
Тэтте, наверное, думает так же. Вот и стоит так печально, с толпой не поет, только смотрит уныло на сцену. Это же было важно для него, а сейчас он выглядит таким невероятно разочарованным.
Это ужасно жалко.
— Хей, Дзёно, — шепчет Тэтте. Толпа подуспокоилась, стоило только музыкантам прекратить играть, так что Дзёно мог слышать его довольно отчётливо. Тэтте протягивает ему немного дрожащую ладонь. — Давай уйдём?
— Ну ты и мудак! — выкрикивает Дзёно и, бесстыдно улыбаясь, хватает Тэтте под локоть. — Пошли отсюда.
Полупустая, вечерняя и одинокая Йокогама — абсолютная любовь Дзёно Саигику. Её безлюдные и тихие улицы — он, во всём своём проявлении. И, чувствуя прохладный, легкий ветер Дзёно улыбается. Беспричинно и глупо.
— Возьмёшь мою кофту?
— Я не замёрз.
От центра города до их района — сорок минут пешком. Через улочки-дворы и частично освещённые парки Дзëно идёт, совсем не задумываясь ни о чëм тревожащем и беспокойном. Будто он — абсолютно нормальный подросток, живущий размеренной жизнью. Такой, о какой всегда мечтал.
— Билеты дорогие были?
— По тысяче.
— Да я вам с Тачихарой концерт раз в сто лучше организую. Ну, не за тысячу конечно...
Тэтте заразительно смеётся и Дзëно, прикрывая рот рукой, смеётся с ним.
— А когда?
— Когда захочу, — и улыбается. — Пошли давай домой, я спать хочу
