— И где ты пропадаешь?
Дзёно громко всхлипывает и большим пальцем потирает глаза, потому что разрыдаться себе он не хочет позволять. Из-за отца-уебка он успел наплакаться ещё в детстве, стоило бы уже привыкнуть. Просто он не хотел мириться с этим. Дзёно вздыхает и делает глубокую затяжку. А потом позорно кашляет, и пара мелких слезинок срываются с его покрасневших глаз. Второй звонок отца был проигнорирован. Как и третий с четвёртым. Дзёно считал — тринадцать звонков за пять дней. И, бонусом, вернувшиеся кошмары. Каждую ночь. Дзёно нервно дёргается и тяжело вздыхает. Он почти невесомо обнимает себя — успокоиться, конечно, не помогает, но зато немного согревается.Теплая-теплая-теплая, всеобъемлющая кровь застилает его почти невидящие глаза. — Ты меня любишь?
Дзёно ненавидит это всё.Грязная, всевидящая, пачкающая всё-всё-всё. От неё не убежишь. От неё не отмоешься. — Нет.
И, подрагивая от немой истерики, Дзёно утыкается лицом в колени. Он плачет. Как в тот день. Будто он снова беззащитный, слабый ребёнок.— Пожалуйста, помоги мне.
Мерзкое чувство отвращения к себе разливается по телу, и Дзëно, и так боязливо-трусливо плача, обнимает себя ещё сильнее.— Пожалуйста?
Было бы легче, если бы он тогда умер. Жалко, одиноко и бессмысленно, лежа на холодной, залитой кровью плитке, протягивая дрожащие руки к матери.— Мам?
Мир плывёт перед глазами, светлеет и уходит из под ног.— Мы с тобой одинаковые, Саигику. Потому что ты — мой сын.
Тошнит. Больше всего на свете он этого боялся и пытался избежать. И он стал тихим, зажатым и асоциальным, одиноким и никому не нужным. Стал именно таким, чтобы никто даже не мог сказать, что он пошёл в свою мать. Перекрасил волосы в отвратительно грязный чёрный, проводил целые дни в школе и на улице. Иногда там же ночевал, укутываясь в потёртый свитер, тупым взглядом смотрел на проходящих мимо людей.— Быть, а не казаться, Саигику. Прекрати бежать от правды.
Он знает — его мать не всегда была такой. Когда-то она была добродушной и наивной, безнадёжно счастливой и радостной дурой. Просто однажды ей не повезло. Настолько, что родился он — Саигику.— Потому что однажды он подарил мне хризантемы, милый.
И, наверное, она когда-то любила их: неисправимого придурка мужа и больного сына. И хризантемы. Дзёно помнит её размытое, глупое и улыбающееся лицо. Как она нежно держала его на руках и пела перед сном, аккуратно поглаживая по спине.— Ни я, ни тем более ты никогда не сможем сбежать от твоего отца, Саигику. Он нас из под земли достанет.
Дзёно знает — отец был таким всегда. Как был жалким мудаком, срывающимся на жене и сыне, так им и остался. А когда родилась Ая, всё стало только хуже.— Не оставляй нас, не оставляй нас, мама. Он убьет нас когда-нибудь.
И Саигику, маленькому и боязливому, проходилось терпеть это. Прятаться с сестрой в комнате, слушая родительские крики, и, закрывая Ае уши, сдерживать слёзы, лишь бы хотя бы перед ней не показаться слабым. А потом одиноко идти в школу, вполуха слушать учителя и завистливо смотреть на беззаботных одноклассников. И так каждый день. Благо, потом появились братья Тачихара, и Дзёно, перебарывая свою ничтожную гордость, хватал сестру под руку и убегал к ним. Тацуо всегда печально на них смотрел, но ничего поделать с этим не мог. И Дзёно не мог винить его. Потому что Тацуо хотя бы пытался.— Дзёно-Кун, давай будем друзьями?
Голова раскалывается, будто ломается пополам, и мерзкая острая боль отдаётся по всему телу. Дзёно громко всхлипывает, и слёзы, бесконечным ручьем, с новой силой продолжают течь. Немые, словно пустые и покинутые окна будто смотрят на него. Жалкого и слабого. Дзёно нервно дергается, стоит только ощутить внезапное тепло на своих плечах. Он чувствует знакомый запах — смесь корицы и дешёвого кофе в пакетиках — и сразу понимает, что это нечто — его школьный свитер. Дзёно поднимает голову, и омерзительно-тошнотворный стыд накатывает на него с новой силой. Потому что Тэтте смотрит на него так же, как и Тацуо когда-то. Но Тэтте молчит. Садится рядом и неотрывно смотрит на Дзёно. Саигику прикрывает покрасневшие уши, лишь бы скрыть хоть их, сомневаться в том, что Тэтте видел его слёзы — бессмысленно. — Прекрати пялиться на меня, — почти на грани слышимого шепчет Дзëно. — Почему не спишь? — Потому что не спишь и ты. — Чего? — Ты шумишь которую ночь кряду. Сложно спать, знаешь ли. Дзëно хмыкает. Он привык, что ночами мог убегать из дома, не обращая внимания ни на отца, ни на соседей. Неловко даже как-то. — Расскажешь? — Нет, — Дзëно прикрывает глаза и убирает очки в карман. — Если хочешь помочь — уходи домой, я скоро вернусь. Расплывчатый, неясный мир перед глазами Дзëно ощущается совсем нереальным, странным и приятным. — Ты только выздоровел недавно, опять же заболеешь. — Не заболею я. — Всё равно я никуда не пойду без тебя, — говорит Тэтте и смотрит на Дзёно, такого непривычного без очков. — У тебя голова с утра болеть будет. — Она всегда болит, так что без разницы. — Ты... никогда не говорил об этом. — А ты не говорил, что о твоем "секрете", — Дзёно показывает кавычки, — знает кто-то ещё. — Неужели ты обижен из-за этого? — Нет, я, — Дзёно задумывается. Обижаться на Тэтте из-за подобного — признавать его своим другом. А Дзёно больше друзья не нужны. Особенно такие приставучие. — Неважно, забей. — Тогда, как насчёт секрета, который останется только между нами? — Иди домой, ты бредишь. — Всё хорошо, — Тэтте немного призадумывается, а спустя пару секунд продолжает. — Как насчёт истории моего попадания в Йокогаму? — Ты... как и все сбежал, разве не так?— Мы все здесь в одной тарелке, Дзëно, — Тачихара неумело улыбался, пытаясь скрыть волнение. — Будь у нас нормальные семьи, мы бы не сбежали, так ведь? Будь к ним терпимее
— Нет-нет, я... мой отец. Он выгнал меня из дома. Дзëно сдавленно хихикает. — И это ты называешь секретом? — Конечно. Никто об этом не знает. Кроме нас с тобой. — Тупой секрет. Делись чем-нибудь стоящим! — Тогда ты будешь знать два моих секрета. Это нечестно! — А мне-то какое дело? Сам рассказал ведь, — смеясь, говорит Дзëно. Их перепалка глупая и бессмысленная, от того и хорошая. — Точки на твоём лице. Это тату? — Родимые пятна. У моей матери были такие же. — Были? — выпаливает Дзëно и лишь потом осознаëт сказанное. Нет-нет, он не хотел это спрашивать! Дурак-дурак-дурак, нужно держать язык за зубами! — Впрочем, не важно. — Всë нормально. Мои родители развелись лет десять назад? Я с начальной школы маму не видел. — А! — Дзëно радостно вздыхает. — Я уж подумал--- Тэтте хихикает. Тихо и почти неслышно, но этого достаточно, чтобы Дзëно мог окончательно успокоиться. Не то чтобы Дзëно было какое-то дело до личных триггеров Тэтте. Всë, чего Дзëно хотел — это избежать лишней неловкости и липкого чувства вины, которое почти постоянно его преследовало. — Больно было ухо пробивать? — А это зачтётся за секрет? — Быть может, — улыбается Тэтте. Он вообще какой-то слишком эмоциональный, днём может ни слова не произнести, а сейчас... — Не особо. Я себе вообще иглой пробил, стрёмно было только из-за мысли об инфекции какой-нибудь, — тихо говорит Дзëно. Средняя школа была самым отстойным местом на свете, и всë, что еë скрашивало —— Нет-нет-нет, ни за какие деньги я с ним не пойду на концерт. — Ты слишком плохого мнения о нём, ну же, тебе понравится.
Дзёно чувствует, как новая волна стыда накатывает на него с новой волной, потому что разрыдаться из-за звонков ебалая-отца это так... глупо, что ли? Он уехал из Токио не для того, чтобы жить в страхе, он уехал из Токио, чтобы жить. Хорошо, он назовёт Тэтте своим другом. Про себя. И никто об этом узнать не должен. — Так уж и быть, позволь себе самую большую роскошь в жизни. — Что? — Трогай, говорю. И Тэтте, будто ожидая этого всю жизнь, невесомо касается волос Дзёно. Он аккуратно их перебирает, с каким-то детским восторгом рассматривая крашенные пряди. "Как ребёнок", — думает Дзёно и сдерживает смех. — Мочалка помягче будет. — Эй! — Дзёно слабо ударяет Тэтте в плечо, но реакции это не вызывает никакой абсолютно. — Убери руки. — И теплые, большие ладони Тэтте исчезают с его головы. — Пошли домой. Скоро на уроки, а ты не ложился даже. — Да спал я, — бурчит Дзёно. — Два часа — это не сон, — подмечает Тэтте, за что и получает от Дзёно ещё раз. И, возможно, Тэтте прав (это тоже признавать не хочется), поэтому-то Дзёно и злится. Ну хочет он постоянно спать, клюёт носом на уроках и отрубается в подсобке на работе, и что с того? Не все же без греха--- — Если хочешь спать — иди, я тебя держать не стану, — говорит Дзëно и надевает очки. Мир вновь становится чётким, каким-то линейным и привычным. — Не оставлю я тебя здесь. — Это ещё почему? — говорит Дзёно и поправляет растрепанные из-за Тэтте волосы. — А, точно. Я же тебе нравлюсь. — Иногда я очень сожалею о том, что рассказал тебе об этом, — бормочет Тэтте, но, слыша смех Дзёно, успокаивается. — Это потому что я беспокоюсь о тебе. — Глупость какая, иди домой. — Повторю ещё раз, — Тэтте тяжело вздыхает, — я тебя не оставлю на холоде. — Это тебе холодно, мне-то тепло! — Ты весь мурашками покрыт. Дзëно громко цокает. Не то чтобы Тэтте опять оказался прав, но... Ах, к чёрту, именно так всё и есть. Июнь пусть и был отвратительно жарким, по вечерам становился неожиданно прохладным. — Не хочу я, — говорит Дзëно и как-то неловко отводит взгляд. — Нет смысла, пойду я домой или нет, всë равно же не усну больше. — Вот как, — отвечает Тэтте спустя пару секунд и погружается в раздумья. Молчание между ними странное, но не дискомфортное и не тревожное. Спокойное такое, не напряжное. — Тогда, чтобы ты хотел сейчас сделать? — Глотку себе перерезать, — хочет сказать Дзëно, но вовремя себя одëргивает. Глупая мысль. Настолько, что даже и не понятно, с чего она стала настолько явной, что Дзëно чуть о ней не заговорил. Избавиться-избавиться-избавиться, и как можно быстрее. — На гитаре поиграть, быть может? Или кофе попить. Кого угодно ради него бы сейчас убил. — Тогда пошли, — Тэтте разминает спину, и его позвонки громко и сладко трещат. Дзëно этот звук нравится ужасно. Тэтте протягивает ладонь — тёплую и большую — и выжидающе смотрит на Саигику. — Возьмёшь гитару из комнаты, а я нам кофе сварю. — В тебе всë ещë нет никакого уважения к другим! Тачихара и Тэруко всë ещё в квартире, и они точ-- — Мы пойдëм на крышу, — перебивает Тэтте. Усталый, но воодушевлённый взгляд Дзëно его веселит. — Я всë устрою. Дзëно пару раз моргает. Сухость в глазах это не убирает, но он успевает немного обдумать предложение. Хорошее ли оно? Точно нет. Услышь каприз Дзëно кто-нибудь другой — точно бы начал ругаться и вновь пытаться увести Саигику домой. Но Тэтте так не поступил. Глупейшая идея. Возможно, это Тэтте так подлизаться хочет? Но Дзëно не хочет об этом думать, всë что он делает — принимает протянутую ладонь Тэтте. *** Светает. Тёмное, украшенное точками-звездами небо окрашивается в чуть тёплый оранжевый. А ещë хорошо пахнет кофе. Дзëно это нравится. Он сжимает гитарный гриф, и струны громко лязгают. Тэтте протягивает ему кружку, — в этот раз без скола, — и сонно улыбается. Дзëно принюхивается — соевым соусом не пахнет даже близко. Рядом лежат полупустая бутылка молока, два пледа и свитер Дзëно, который они забыли оставить в квартире. Дзëно перебирает струны. Не то чтобы он забыл, как играть (это была его часть, музыка была в его крови и плоти, было бы просто невозможно забыть всё это), просто отсутствие практики сделало его игру несколько... мягче. Он сам чувствовал, как слабо зажимал струны и промахивался по аккордам. Но Тэтте, сидящий рядом, всë так же пристально смотрел и молчал. Иногда делал маленькие глотки кофе и улыбался в кружку, думая о чём-то своём. — Есть кое-что ещё, что я бы хотел сделать, — внезапно говорит Дзëно. Сам не знает зачем и почему, но чувствует — если не скажет Тэтте, то не скажет никому. А сейчас, почему-то, хочется, чтобы хоть кто-то выслушал его (хотя, "хоть кто-то" тут тоже не подойдёт — говорить нужно именно Тэтте). — Я хочу встретиться с братом Тачихары. Был в апреле у их старой квартиры: табличку сменили, да и не открыл никто. Дзëно старается улыбнуться, быть может, это поможет Тэтте понять, насколько это важно. Но Тэтте лишь отворачивается, и его взгляд, замечает Дзëно, становится совсем мутным и тоскливым. — Не получится. — Это ещё почему? — Тацуо мëртв. Дзëно промахивается по струнам, и громкий, раздражающий лязг проносится будто по всему миру (хотя, конечно, слышно его максимум на этаже ниже). Дзëно громко сглатывает. Мёртв? — Саигику-Кун, — Тацуо улыбался. Его руки слабо дрожали, но он, стараясь не обращать на это внимания, продолжал обрабатывать разбитые колени Дзëно. — В следующий раз сразу иди к нам. И Аю-Чан с собой бери. "Следующий раз" — это всегда очередная родительская драка. Очередной раз, когда Дзëно прятался в детской и затыкал рот подушкой, лишь бы никто не услышал его скулежа. Следующий раз был ежедневно. Дзëно хочет схватить Тэтте за ворот футболки и, наклонив к себе, громко, прямо в лицо прокричать "Ты, блять, понимаешь, что это не смешно?", но Дзëно знает — это не так. Это же Тэтте. Святая простота, которая даже над последними неудачниками не будет смеяться. Это же Тэтте, а он никогда не шутил про смерть и не смеялся с подобных шуток. Это же Тэтте. А он не врёт. Голос Тацуо всегда был спокойным и тихим, в нём всегда чувствовалась печаль, о которой он никогда не говорил. Тацуо читал им, — трём брошенным, абсолютно потерянным детям, — собственные стихи и рассказы. Они всегда были какими-то отчуждёнными и сухими, но, в силу возраста и полного непонимания искусства, Дзëно и Мичидзо молчали, с немым восхищением слушая Тацуо. Дзëно ставит гитару перед собой. Боже, блять, какой же это всё бред. — Если бы, — он заливался горькими слезами. Мир перед глазами плыл, становился кривым и уродливым, — если бы только я не родился! — Саигику-Кун, — Тацуо аккуратно поглаживал его по спине, нервно открывая и закрывая рот, пытаясь придумать, что же сказать. — Твоей вины в происходящем нет. То, что твои родители такие — исключительно их проблема, ты не смог бы повлиять на это.Спасибо, что ты родился, Саигику-Кун.
Отчуждённость Мичидзо, абсолютно несвойственный ему побег из дома, прекращение их общения в прошлом году — картинка собиралась по кусочкам сама по себе. Но Дзëно не хотел этого. Жить в неведении было пусть и неприятно, всяко лучше, чем узнавать подобную правду. — И, — Дзëно тяжело вздыхает, — и как? — Повесился в прошлом марте. — Твоя смерть ничего не изменит, Саигику-Кун. — Это единственное, что может прекратить этот ебаный ад. — Не выражайся, — Тацуо тихо вздохнул и повернулся к сидящей рядом Ае. Она молчала и тупым взглядом смотрела в стену, сжимая челюсть. Саигику был опечален и опустошён, но Ая всегда, всегда чувствовала злость.Живи им на зло, Саигику-Кун.
Дзëно мог бы поверить во что угодно. Убийство, несчастный случай, внезапное обострение всех болезней Тацуо — что угодно! Но не в суицид. И не в прошлый март. — Я поеду в Токио, — заявил тогда Дзëно. Процесс развода подходил к концу, но итог уже был известен — остаться с матерью и сестрой ему было не суждено. — Разве это не прекрасная возможность для тебя? — Да, но, — Тацуо был прав. Выбраться из душной и тревожной Йокогамы было мечтой Дзëно, но не сейчас. Через пару лет, когда он бы встал на ноги — быть может. Но ему придëтся жить с отцом в абсолютно незнакомом городе. — Всë будет хорошо, — Тацуо устало улыбнулся. В ту зиму он был очень измотанным и загруженным работой и с каждый днём выглядел всё хуже и хуже. — Найдешь себе друзей, школу хорошую закончишь. Но Дзёно не хотел новых друзей, Дзёно не хотел идти в новую школу и переезжать. Всё, чего Дзёно хотел — спокойно жить с Тачихарами и младшей сестрой в своем маленьком манямирке, в котором не было места жестокости и боли. Конечно же, это было невозможно. — Вот как, — шепчет Дзёно. Чувствует, как дрожит, но списывает это на прохладный ветер. Дзёно бьёт по струнам. Какофония из случайных аккордов слишком сильно давит по ушам. Тэтте хватает его под локоть. — Пальцы в кровь сейчас сотрёшь. — Смотри и учись, Тэтте, — шипит Дзёно. Сам знает, что если разодрёт себе пальцы в мясо — ничего не сможет решить. Потому что уже нечего. — Мажешь всегда по струнам, ещё и не зажимаешь их до конца! Поэтому фальшивишь постоянно. — Ты перегибаешь. — Это честная критика. — Это твой сонный бред. Дзёно до крови прикусывает внутреннюю сторону щеки. Конечно-конечно, Тэтте прав. Опять. Тэтте мыслит рационально и правильно, именно так, как Дзёно прямо сейчас не может.Тачихара Тацуо мёртв. Повесился в прошлом марте.
Дзёно вырывается из крепкой хватки Тэтте. Восходящее солнце слепит его глаза. Дзёно пытается сморгнуть мерзкое прилипчивое чувство песка в глазах, но лишь сильнее осознает то, насколько ему необходим сон прямо сейчас. Проспать столько, сколько понадобится, лишь бы забыть о том, что сегодня узнал. Дзёно перебирает аккорды — приставучие F, А, Dm, Gm — и тоскливо глупо усмехается. — Это же the Smiths! — Они самые, — шепчет Дзёно. Он всё ещё немного путается и шмыгает покрасневшим носом. Ебаное солнце продолжает освещать ещё спящую Йокогаму. — Споешь? Тэтте улыбается, в его взгляде виднеется немое "а ты?", но спросить не решается. И хорошо. — You kicked and cried like a bullied child a grown man of twenty-five. Тэтте промахивается по нотам и путается в ударениях, но, осознаёт Дзёно, всё равно звучит очень даже приятно. "Специфика голоса, наверное", — думает Дзёно. — Oh, you did a bad thing and I'm not happy and I'm not sad... — поют они уже вместе (Дзёно делает это тише — всё же, не хочется, чтобы Тэтте узнавал правду). Дзёно прикидывает — на уроки им часа через четыре, а рубить от недосыпа их начало уже сейчас. Стоит ли возвращаться в квартиру и досыпать? Но Тэтте счастливо и тепло улыбается, и Дзёно, почему-то, не может позволить себе испортить эту внезапную идиллию между ними. Ну, только если часик---- *** Тэруко отвешивает им пару тяжелых подзатыльников и, махнув волосами, продолжает гневную тираду, которую начала, стоило только Тэтте и Дзёно зайти в квартиру. — Вы пропали три часа назад, хоть бы записку оставили! — Мы собирались вернуться до того, как вы проснётесь. — Тэтте, придурок, молчи! Даже не думайте прогуливать сегодня или плакаться о том, как вы устали! Я прослежу, — она ещё раз грозно на них взглядывает и треплет по волосам. Сами же знают — волнуется.