Все дороги ведут в Райдо

— Ты будто сам на себя не похож, — первое, что говорит Игорю Уля, когда он через пару дней заходит в Райдо. — Это я раньше сам на себя не был похож, — мягко возражает Игорь, присаживаясь за стойку, и, оглянувшись, лениво машет Лиле, принимающей заказ у чванливого вида старика. — Конечно, — легко соглашается Уля. — У тебя глаза теперь другие: раньше так не светились. Такие блёклые были, тусклые — сейчас совсем другое дело. Плодотворное влияние сказывается. Уля чуть скашивает взгляд куда-то за его плечо, и Игорь невольно оборачивается, чтобы проследить за ним, и ненадолго подвисает, хмуро рассматривая хорошо знакомый ему столик с небольшими царапинами ближе к центру и парой противных жвачек под ним, но в конце концов всё же улыбается и даже невольно смеётся, качая головой. — Ну, спасибо, — его голос звучит больше с доброй насмешкой, чем с благодарностью, но Уля всё равно отвечает в своей манере, пожимая плечами и будто отмахиваясь от похвалы: — Да не за что. Игоря едва не пробивает на ещё один смешок, но идущая к ним с недовольным лицом Лиля обращает всё их внимание на себя, сердито шлёпнув лист с заказом на стойку. — Всё хорошо? — интересуется он, пока Уля занимается кофе. — Лучше не спрашивай, — останавливает его от дальнейших расспросов Лиля и, вздохнув, облокачивается на спинку стула. — Чёртов старик. Гонял меня по меню, будто экзаменатор по билету. Наверняка препод какой-нибудь. Философ. Они поболтать любят страшно. Игорь, как его и просили, ни о чем не спрашивает, но ничего и не говорит, лишь пряча ухмылку за чашкой, пока Лиля продолжает распинаться о том, какой же противный посетитель ей достался. Наконец успокоившись, она смотрит на Игоря внимательнее и, как только он убирает чашку от лица, сменяет гнев на чистое удивление. — Никак побриться решил? — словно всё еще не веря, уточняет Лиля. — Решил, — кивает Игорь, так и не опустив уголки губ. — Что-то случилось? — она подозрительно щурится. — Можно и так сказать, — уклончиво отвечает он. — Почувствовал, что у меня теперь есть на это силы. Лиля растерянно моргает. — Почувствовал? Игорь кивает ещё раз, и Лиля расплывается в счастливой улыбке, до боли сжимая его предплечье. — Это… это… — она пытается подобрать подходящие слова, но в конце концов просто едва слышно выдыхает, — замечательно. Это замечательно, Игорь. Примерно так же думает и Дима, который перехватывает его около парадной с полным пакетом продуктов, крепко обнимая и практически сразу убегая на очередную бесконечно долгую смену — из-за работы и какого-то очень важного, по словам Димки, дела они теперь видятся совсем редко, но ему это даже на руку: меньше приходится врать. Валик, как обычно забежавший в выходные с ужином, рад не меньше, а Ира только загадочно смотрит на него из-под полуприкрытых век, выпуская сигаретный дым из кривящихся в усмешке губ — она так же, как и Уля, вечно имеет такой вид, будто знает больше, чем ей рассказали, даже если сам человек пока что об этом совсем не догадывается. Среду Игорь, несмотря на утихшие в нём противоречия, всё-таки ждёт с опаской: в памяти ещё сохранился подавленный скорбью и виной Олег, которого он в тот день поспешил оставить, хотя по-хорошему делать это так нелепо и скоро не стоило. Однако тот вопреки волнению Игоря выглядит так же, как и обычно, разве что одежда непривычно помята и синяки под глазами проступили немного ярче. Что-то в его отношениях с Олегом неуловимо меняется. Всё реже они сидят в тишине, наполняя кажущиеся раньше бесконечными, а теперь совсем короткими ночи разговорами ни о чём и обо всём сразу. И хоть о друзьях Игорь всё ещё говорит не очень охотно, он всё же невольно делится охватившей их радостью от того, что ему всего лишь наконец-то приспичило сбрить бороду. — С ней тебе больше шло, — вскользь подмечает Олег. Игорь внимательно смотрит на него, пытаясь понять: серьезно он говорит или нет, а заметив насмешливый блеск в глазах напротив, невольно фыркает и приподнимает уголки рта в намёке на улыбку. — Да? А Лилька сказала, что я так больше на бомжа смахивал — теперь хоть на человека похож. — Думаешь, мне тоже поможет? — Олег улыбается, скалясь, и проводит ладонью по щеке, почесывая бороду, но улыбка его совсем не сочетается с напряженным взглядом из-под нахмуренных бровей, от которого Игорь и сам теряет крупицы возникшего между ними веселья и лишь задумчиво пожимает плечами — Олег тут же принимает свой обычный, ничего не выражающий вид. В этот момент Игорь начинает понимать ребят, искренне радующихся такому, по его мнению, пустяку, потому что дело ведь совсем не в бороде, а в нём самом, и ему, наверное, даже хочется, чтобы Олег, столь очевидно желающий снова почувствовать себя человеком — почувствовать себя живым, — тоже это осознал. Игорю знакомо это чувство. Оно всё ещё отчасти с ним, потому что вернувшаяся память не освободила его от внутренних терзаний, от необходимости посещать психиатра и пить таблетки, от саморазрушения, апатии и плохих, совершенно черных, непроглядных дней, когда он словно отступает на несколько шагов назад, когда снова не спится и хочется курить до тошноты, пока нервная дрожь не ослабнет. Желание помочь возникает в нём так же естественно, как и возникало раньше, когда кто-то обращался к нему за помощью, однако с той лишь разницей, что Олег помощи не просит и даже ищет её больше неосознанно, чем действительно понимая подоплёку своих слов, брошенных в разговоре то тут, то там маленькими маячками, которые Игорь с жадностью ловит, пытаясь прочесть с переменным успехом. Всё осложняется тем, что о прошлом они всё ещё говорят мало, и Игорь не может винить в этом Олега: он и сам в те редкие моменты, когда их общение заходит куда-то не туда, чаще всего стремится отделаться парой ничего не значащих фраз, осознавая, что, пряча свои скелеты, ему никогда не увидеть чужих. Однако, даже несмотря на это, доверие между ними с каждой неделей и месяцем всё больше и больше растёт. К декабрю голова Игоря полнится огромным количеством информации, которая кому-то может показаться неважной, но для него она в определенном смысле бесценна, потому что помогает понимать Олега намного лучше, особенно если сравнивать с тем днём, когда они впервые столкнулись в Райдо. Они учатся, присматриваясь и прислушиваясь к словам друг друга, чувствовать и видеть малейшие изменения в настроении и мимике, замечать всё это и покорно отступать, когда кому-то из них не хочется касаться какой-то темы, но всё же мысленно искать этому причины. К новому году в Райдо становится особенно тепло и солнечно. Наверное, это оттого, что за окном в то же время чуть ли не каждый день бушует метель, а холод такой, что Игорь даже невольно задумывается о шерстяных носках да подлиннее, чтобы защищали щиколотки от забирающегося под штанины ветра. Да и небо всё вечно забито хмурыми, тяжелыми облаками, отчего кажется, будто на улице весь день царят сумерки. Где-то за две недели до праздника он приходит в Райдо весь мрачный и насупившийся, а от рождественских песен, в последнее время играющих в кофейне, словно и вовсе скисает, дёргано снимая кожанку, шарф и растирая занемевшие от холода пальцы — может, Дима всё-таки прав, и ему стоит обзавестись перчатками. Стряхнув с кепки капли подтаявшего снега, он оставляет её на вешалке и наконец-то садится, вздыхая при этом настолько тяжело, что и самому от этого становится немного смешно. Олег, хмыкнув, не торопится о чём-либо спрашивать, в первую очередь пододвигая ближе к нему кружку, над которой возвышается небольшая горка зефира и в которую Игорь вцепляется, просто чтобы поскорее отогреть руки, а затем всё же делает осторожный глоток: какао почти не сладкое — ровное такое, как он любит. На лицо так и просится тихая улыбка, которую Игорь даже не пытается скрыть: приятно, когда кто-то помнит о том, что тебе нравится. Однако недовольная складочка между бровей никуда не пропадает. Оторвав взгляд от нарисованных на кружке ёлочек, он в очередной раз вздыхает и устало смотрит на Олега, в глазах которого повис немой вопрос. — С Лилей и Димой во мнениях не сошёлся, — печально говорит Игорь, и хоть он и не планировал, но всё же его слова звучат больше как жалоба, чем простая констатация факта. Кто бы мог подумать, что однажды Игорь Гром будет жаловаться Олегу Волкову на друзей посреди тёмной зимней ночи, сидя в Райдо, ставшем для них обоих роднее, чем собственный дом. — Почему? — сипит Олег. Игорь поводит плечами, поглаживая большим пальцем ободок кружки и пачкая мозолистую подушечку оставшимися на нём капельками какао. — Отказался встречать новый год вместе со всеми. Чёрные брови на секунду взлетают вверх, и Олег какое-то время внимательно на него смотрит, прежде чем повторить вопрос. Плечи Игоря снова дёргаются, и он пытается говорить несколько отвлеченно, будто эта тема уже мало что для него значит, несмотря на то что с самого его появления в Райдо всё в нём кричит, что это не так. — У меня на каждый новый год какая-нибудь ерунда случается. В детстве вечно то заболею, то расшибу себе что-нибудь. Один раз даже ногу сломал, пока с горки на спор катался, а это ещё умудриться надо было: спуск-то совсем небольшой был. Как на работу пошёл, то тридцать первого ночная смена всегда моя: я ж один — ни семьи, ни детей. А всех остальных дома кто-то ждёт. Однажды вообще год встретил с пулей в брюхе на крыше поезда. В общем, порчу я всё, — Игорь заканчивает на выдохе, а, немного помявшись, добавляет. — Единственный раз, когда всё прошло так, как надо, был с ней. Олег, втянув носом воздух, становится более напряженным — его лицо каменеет, но Игорь этого словно не замечает, продолжая: — Купили свечи, шампанское. Курицу решили запечь — праздничный ужин. Романтик, одним словом, — хмыкает, улыбаясь, однако от веселья во всей его позе, мимике, речи нет ни следа. — Но даже в такой идеальный вечер я нашел, что испортить: курица сгорела. Мы совсем забыли о времени. А Юля просто взяла и заказала доставку. Вот так просто. Даже не расстроилась и мне не дала. Я себя никогда таким счастливым не чувствовал. Игорь замолкает и даже не сразу обращает внимание на Олега, который, виновато поджав губы, спрашивает его: — Какой она была? Горло сдавливает, и он едва ли может говорить, всерьез задумываясь о том, чтобы пропустить вопрос мимо ушей, однако всё же отвечает севшим голосом и чувствует, как на секунду глаза обдаёт жаром: — Лучшей, — комок в глотке становится больше, и ему приходится сипло выдавливать из себя слова, чтобы договорить. — Она была самой лучшей. Кивнув, Олег переводит взгляд на стол и не произносит ни звука, что-то обдумывая. — А Разумовский? — неожиданно спрашивает Игорь. Олег поднимает глаза на него. — Тебе правда интересно? — Почему нет? — Игорь пожимает плечами. Медленно моргнув, Олег длинно выдыхает и сглатывает, прежде чем начать говорить: — Серый был… — Ублюдком, — перебивает Игорь, но, заметив то, как сильно побелели чужие губы, стиснутые в узкую полоску, торопится извиниться. — Прости. Сложно представить, что ты его сейчас хвалить будешь. Олег неожиданно улыбается, хрипло смеясь, и Игорь испытывает от этого облегчение: ему не хотелось обидеть или как-то задеть Олега своими словами — просто не смог удержаться от колкой фразочки в адрес Разумовского. — Серый действительно был тем ещё ублюдком, — смуглые пальцы касаются груди в районе сердца — Игорь невольно прикидывает, куда попали те пять пуль, выпущенные Разумовским, — но не всегда. Рассказывая о том, кем был и кем вырос Разумовский, Олег неизбежно делится и очередными подробностями о своём детстве и юношестве, о которых Игорь до этого слышал лишь обрывками и ёмкими выжимками без особых, эмоционально окрашенных деталей, как это обычно бывает, когда люди вспоминают о чём-нибудь приятном. Игорь не знает, оберегал ли Олег своим молчанием себя или же его, не желая наступать на больное место так же, как это делал он. Однако в любом случае сейчас Игорь к Разумовскому практически ничего не испытывает: у него было достаточно времени, чтобы примириться и с этим, еженедельно глядя на человека, который пусть и невольно, но одним своим видом напоминал ему о тех событиях, раз за разом при этом сглаживая внутри Игоря заострившиеся за столько лет углы, как иглы впивающиеся в его и так израненное сердце. Спокойный сиплый голос Олега действует на него умиротворяюще, и он пусть даже и на короткое мгновение, но может представить, что слушает байки не о человеке, принесшем страдания ему и ещё многим, многим людям, а об обычном мальчике Серёже Разумовском, которому нравилось рисовать, о Сером — лучшем друге Олега, с которым тот и от хулиганов отбивался, и в первый раз пробовал курить за гаражами, о Сергее Разумовском — гении и филантропе, с которым и сам был немного знаком. Однако, поплотнее закутавшись в шарф, Игорь прячет в нём стремительно замерзающий нос и до самого дома не может перестать думать о том, что он узнал за последние несколько часов. Разумовский для Олега очевидно больше, чем просто друг — лучший друг, брат, самый близкий человек, с которым можно пойти куда угодно, подставив то плечо, то спину без опаски и без страха. Доверие, что возникло между ними, строилось годами крепкой дружбы, поддержки, заботы, участия, и никто из них не смел его предать, даже когда они рассорились, расставшись на несчастливой ноте. Но всё это держалось лишь до тех пор, пока Разумовский не превратил Олега в решето. Да даже ещё раньше. Когда нацепил на него ошейник, посадив вместе со всеми остальными заложниками под замок, как обезьянку в клетку. А Олег, даже чудесным образом умудрившись выжить, тут же побежал его спасать. Хотя, казалось бы, Разумовскому Олег с того момента уж точно ничего не должен. Игорь качает головой и ёжится, когда ветер забирается за шиворот куртки. Нет в дружбе места долгу. В ней есть место лишь желанию, потребности помочь. И Олег захотел. И Олег помог. Но почему? Игорь этого до сих пор отчасти не понимает, а спросить не успел, да и не очень-то решился. К счастью, каждый их разговор часто начинается там, где остановился неделю назад, будто между ними и не было семи дней. Поэтому пусть и с опаской, но он всё же осторожно интересуется: — Я могу кое-что уточнить? — делает небольшую паузу, прежде чем добавить. — Насчет Разумовского. Олег, поддавшись секундному размышлению, к облегчению Игоря, всё-таки кивает. — Почему даже после того, что он с тобой сделал, — Игорь неосознанно проводит пальцами по тем местам, которых часто, морщась, касается при нём Олег, — ты всё равно его спас? Олег долго молчит, смотря в одну точку на столе. Тишина затягивается, но Игорь не торопит: знает, что ему ответят. И наконец-то Олег переводит печальный взгляд на него. — Потому что он мой, — обрывая себя, Олег снова затихает, но в этот раз справляется со своими эмоциями быстрее. — Точнее он был моим… моим… У Игоря перед глазами проносятся картинки: вот трясущиеся руки встают щитом между рыжим затылком и металлическими прутьями клетки, как между молотом и наковальней, а вот сухие кривящиеся в скорби губы целуют бледные пальцы, свисающие с больничной койки, и касаются кольца на безымянном. — Ты любил его, — говорит Игорь тихо-тихо, едва открывая рот, будто в пустом зале их кто-то может услышать, кроме Ули. Сначала Олег смотрит на Игоря затравленно, и его по-звериному оцепеневший взгляд становится немного злым, кусачим, предупреждающим о том, что никаких насмешек со стороны он не потерпит. Однако Игорю ли кого-то осуждать, когда он сам ещё в школе смотрел на Ваню Кольцова, спасшего его, влюбленными, как у какой-нибудь сопливой девчонки, глазами и шёл за Кольцовым след в след, как неуклюжий, расхлябанный щенок за взрослым кобелем? Понимающе улыбнувшись, Игорь подаётся вперёд, чтобы покрепче сжать дрожащие смуглые ладони, беспокойно отбивающие по столу ритм неизвестной ему песни. — Вы были? — он не успевает договорить, как Олег тут же качает головой, перебивая. — Не успел сказать ему, — карие глаза вновь становятся пустыми, почти безжизненными. — Сначала побоялся, потому что сопляк малолетний. Потом в армию ушёл. А там, пока служил — ты в курсе, — мы разосрались до хлопанья дверями и «не хочу тебя больше видеть». Когда из тюрьмы его вытаскивал, было как-то… не до этого. Горько усмехнувшись, Олег откидывается на спинку стула и тяжело вздыхает, делаясь до боли грустным и несчастным, но в этот раз Игорь не собирается молчать. — Мне жаль, — тихо говорит он, и это действительно так. Олег печально улыбается, проходясь подушечкой по ребру его ладони, и смотрит прямо в глаза. — Не стоит. Это уже в прошлом. На секунду у Игоря ёкает сердце, и он отчего-то с жалостью думает: «В прошлом. Но не для тебя» — и нехотя отстраняется. Может быть, ему только кажется, но Олег от этого словно выглядит более подавленным. В следующий раз они видятся уже после нового года, который Игорь встретил не в одиночестве, всё же поддавшись на уговоры, когда к Диме с Лилей подключились и Валик с Ирой, завалив его таким количеством аргументов за, что он так и не смог придумать, что сказать против, о чём, честно говоря, не сильно-то жалеет. Праздник прошёл пусть и не без неприятностей — ему так и не удалось обуздать собственное невезение, — но всё равно весело. Соглашаться стоило как минимум ради того, чтобы побыть единственным трезвым в компании — он давно уяснил, что алкоголь и таблетки не очень хорошо сочетаются — и увидеть поплывшего спустя пару бокалов Димку, который остаток ночи провёл в обнимку то с Валиком, то с Мухой. Олег, как и он, кажется ужасно сонным, размякшим — разговор совершенно не клеится, да и в принципе ни у кого из них заводить пустые беседы в этот раз нет ни сил, ни настроения. В очередной раз не сдержав зевок, Игорь клюёт носом и, осоловело моргнув, трёт лицо ладонями, и тяжело встаёт из-за стола — нужно взбодриться, — лезет к куртке, лениво натягивает её на себя — Олег смотрит на все его действия немного растерянно. — Домой? Оглянувшись через плечо, Игорь отвечает: — Нет, — пачка сигарет покачивается вместе со сжимающей её ладонью. — Я с тобой, — кивнув, Олег тоже поднимается и тянется к пальто. Хмыкнув, Игорь небрежно оборачивает шарф вокруг шеи. — Тебе не вредно? Сипло рассмеявшись, Олег скалится. — Волнуешься? Волнуется, но Игорь скорее откусит себе язык, чем скажет об этом вслух, когда у Олега такое довольное лицо. — Иди к черту, — фыркнув, он отворачивается и идёт к выходу, пряча тихую улыбку в шарфе. После нескольких часов в теплом помещении улица кажется ему слишком холодной. Игорь зябко поводит плечами и недолго смотрит на фонари, тускло освещающие заснеженные дорожки, и заснувшие дома с тёмными окнами. Ветер поддувает в спину, будто поторапливая — они как обычно уходят за угол, чтобы не стоять на пороге, хотя в такое время они бы вряд ли кому-то смогли помешать. Он уже дымит, когда Олег, замешкавшись, рыщет по карманам в поисках сигарет. Усмехнувшись, Игорь сует руку в задний карман джинсов и вытаскивает пачку, из которой Олег быстро достаёт сигарету, тут же зажимая её между губ, и встряхивает спичечный коробок. Игорь тяжело сглатывает и, неожиданно занервничав, невольно начинает дышать немного глубже. Спичка чиркает о коробок и загорается маленьким огоньком, но в серых глазах вспыхивает целое пламя, которое, Игорь уверен, сожрёт его за секунду, если он не уберётся отсюда как можно дальше. Только вот ноги словно приросли к месту, лишая возможности пошевелить даже кончиком пальца. — И как ты вообще эту дрянь куришь? Кашель и хриплый голос Олега доносятся до него с опозданием и звучат приглушенно, едва слышно, как если бы кто-то попытался крикнуть ему что-нибудь с другого конца улицы в час пик. Где-то отчетливо каркает одинокая ворона. Легкие забил дым. Дышать тяжело. Воздуха нет. Везде дым. Жарко. Удушающе жарко. В теле слабость, и он не чувствует рук. Сигарета выскальзывает из ослабевших пальцев и падает в снег, едва не задев тлеющим пеплом развевающийся на ветру шарф. — Ты как? В порядке? Нет. Нет. Нет. Нет. Он не в порядке. Он сгорит. Он сейчас задохнётся и сгорит. В ушах уже звенит, и лицо нестерпимо жжёт. Хочется раскашляться. Нельзя. Нельзя глубоко дышать — он потеряет сознание. Перед глазами темно. Кислород внизу. Ему нужно вниз. Колени покорно подгибаются, и он сползает по стенке, невольно цепляясь за кого-то руками и утягивая вслед за собой. — Эй! Резкий звук бьет по ушам, и он вздрагивает, вскидывая расфокусированный взгляд, и не видит перед собой ничего, кроме смазанного пятна. Кислород внизу. Нужно дышать. Не получается. Грудь всю сдавило. Слишком много дыма. — Слушай меня, Игорь. Щек касаются тёплые сухие ладони. — Дыши. Дыши, Игорь. Он дышит. Дышит. Пытается. — Вот так. Дыши. Тепло с лица пропадает и спустя мучительно долгое мгновение появляется снова, переместившись ему на через силу вздымающуюся с каждым хрипящим вдохом грудь. Вокруг запястья оборачиваются пальцы и прислоняют его ладонь к чужой груди, и он чувствует, как пусть и немного спешно, но размеренно бьётся чье-то сердце, пока его панически рвётся наружу, пытаясь то проломить рёбра, то выскочить на волю через забитую дымом глотку. — Всё хорошо, — тихий размеренный голос сипит ему прямо на ухо, успокаивая. — Всё хорошо, Игорь. Ты в безопасности. Просто дыши. Игорь дышит. Цепляется за этот голос, за своё имя, за едва заметные поглаживания по костяшкам и дышит. Рука, давящая на грудь, смещается на плечи, а после и вовсе возвращается обратно к лицу с робкими щекочущими прикосновениями к носу и щекам. Тяжело сглотнув, он жмурится, а распахнув веки, смотрит прямо в карюю, почти черную радужку. — В безопасности? Дыма нет? — Игорь буквально выдавливает из себя слова, пытаясь справиться с паникой и сжатой тугим кольцом глоткой. — В безопасности, — еще раз подтверждает голос. — Никакого дыма. Дыши. Доверившись, он глубоко вдыхает и чувствует лишь морозный воздух. Никакого дыма. Напряжение, всё это время сковывающее его, уходит, и Игорь обмякает, откидывая голову на стену позади себя. Он всё еще трясется и толком не понимает, от страха ли, или же от забившегося в обувь снега и сугроба под стремительно замерзающей задницей. Ветер забирается за шиворот, и Игорь чувствует, насколько сильно умудрился вспотеть: футболка противно липнет к взмокшей спине — с каждой секундой ему становится всё холоднее. Олег в то же время продолжает что-то шептать и по-прежнему трогает его: пытается растереть подрагивающие плечи, обхватывает его ладони своими, дышит на них, чтобы согреть. Осторожное касание сухих обветренных губ к онемевшим пальцам обжигает и греет не хуже кофе и теплого пледа, однако Игорю всё равно хочется одёрнуть руку, прижать к себе, но он слишком устал, чтобы сопротивляться. Когда Олег помогает ему убрать мешающие волосы со лба и подтягивает ближе, пряча его лицо на своём плече и мягко поглаживая по лопаткам, Игорь наконец-то полностью успокаивается. — Откуда ты знал, что нужно делать? — сипло бубнит он куда-то в обтянутую водолазкой ключицу — Олег какого-то черта сидел на морозе в распахнутом пальто. Рука на шее сжимается чуть сильнее, а другая ненадолго замирает. — У Серого были панические атаки. В детстве и после, — тон Олега тихий и ровный. Игорь недовольно поджимает губы, прикрывая глаза. — Разумовского своего тоже поцелуями в белы рученьки утешал? — он хмыкает и мысленно добавляет: «Или не только в белы рученьки», думая о том, как хорошо, что Олег не может видеть его нервной улыбки. — Он не мой, — устало выдыхает Олег и встает, помогая подняться и Игорю. «Значит, утешал», — делает вывод Игорь и позволяет увести себя обратно в Райдо: хоть он и успел сделать лишь пару затяжек, курить уже совсем не хочется. Хватит с него на сегодня дыма. Колокольчики как обычно приветственно звенят, и Уля выглядывает из-за стойки, удивленно вскинув брови при взгляде на них. — Вы там подрались, что ли? Чудики. Нашли время. Игорь смеется, цепляясь за предплечье Олега, а тот в свою очередь сжимает его бок, поддерживая, и доводит до столика, аккуратно опуская на стул. — Аптечку достать? — интересуется Уля. — Да не дрались мы. Всё нормально, — говорит Игорь, понимая, что Уля ему не шибко поверила: вышли покурить, пропали минут на двадцать или тридцать, вернулись все мокрые, раскрасневшиеся и в помятой одежде в снегу — ничего из этого не склоняет правду в его сторону. — Честно, — пытается добавить он, но Уля уже махнула на них рукой, пожав плечами, мол, хотите — деритесь, хотите — нет: мне без разницы, а вы мальчики взрослые. Снять шарф у Игоря получается легко, но негнущиеся от холода пальцы никак не могут справиться с замком на куртке. Ситуацию спасает Олег, одним движение расстегнув молнию, и осторожно снимает с него кожанку, чтобы повесить её на вешалку. — Да-к что насчет аптечки? — напоминает Уля. Игорь насмешливо фыркает: действительно не поверила. — Давай лучше кофе. Замёрз как собака, пока курил, — он потягивается, улыбаясь. — Воды попьешь. У тебя и так давление подскочило, — сипит Олег по дороге к Уле, которая уже резво достала стакан, наполняя его водой. «Сговорились», — думает Игорь, но вслух говорит другое: — Кофе. Вода не греет. Обернувшись, Олег обращает на него свое обычное практически ничего не выражающее лицо и говорит Уле: — Чай. Зелёный. Или лучше на травах. Расплывшись в ехидной улыбке, Уля бросает быстрый взгляд на Игоря и кивает. Олег неожиданно тоже улыбается и идёт обратно к столику, чтобы поставить перед ним стакан с водой. «Точно сговорились», — уверяется в своей мысли Игорь, но в этот раз на споры у него нет не только сил, но еще и никакого желания. «Пусть, — думает он. — Если хочет вспомнить прошлое и понянчить меня так же, как когда-то своего дружка, то пусть нянчит». Чай оказывается удивительно вкусным, несмотря на то, что ромашка перебивает все остальные травы — ничего, Игорь к этому уже привыкший: Димка его этой ромашкой после выписки чуть ли не до тошноты поил, потому что нервничал, не зная, как и чем помочь, поэтому делал всё, что мог. В кружке не кипяток, но чай всё равно обжигает язык так же, как губы Олега на морозной улице обожгли кожу на его ладонях. В груди разливается тепло, и только-только притихшее сердце вновь бьется чаще — он списывает это на остаток пережитого страха, который, как море, всё ещё накатывает на него, омывая песчаный берег его спокойствия. Олег привычно сидит напротив и тоже пьет чай — пахнет бергамотом и цедрой лимона. Приятно и умиротворяюще. Они снова молчат. За окном крупными хлопьями валит снег. В зале играет мелодия, которую Игорь толком не слышит, сосредоточенно разглядывая то смуглые подрагивающие руки, то залегшую между чёрных бровей болезненную складочку, слишком выделяющуюся на невозмутимом лице. Спрашивать о том, болит ли плечо, он не видит смысла. Знает ведь, что болит. Ещё бы не болело: столько таскать его еле держащееся на ногах тело — та еще нагрузка. Недовольно цыкнув, Игорь вздыхает и привлекает этим внимание Олега, который вопросительно вскидывает бровь, делая очередной глоток. Игорь ничего не говорит, качая головой. Неважно. Зачем рушить ту атмосферу покоя и уюта, возникшую между ними в этом странном моменте? Незачем. Поэтому он продолжает молчать, грея пальцы, сердце и душу об маленькую чашку чая, купленную для него Олегом. Однако, как только Игорь выходит из Райдо, ему становится гадко, почти мерзко от самого себя, своих мыслей и чувств. Никогда ещё ему не было так противно от того, что внутри у него беспокойно копошатся бабочки, взволнованные близостью самого неподходящего для этого, по его мнению, человека. Нельзя. Игорь, нельзя. Почти не отрывая ног от земли, он идёт вперёд и вспахивает снег так же, как плуг поле, и чувствует себя настоящим ослом, безуспешно пытаясь угомонить хлопающих крылышками насекомых внутри себя. Глупый. Глупый Игорь. «Это не то, о чём ты думаешь. Это тревога. Это страх. Ты просто снова боишься», — Игорь цепляется за эти мысли, потому что и страх, и тревога, и даже паника сейчас знакомы и понятны ему больше, чем симпатия, и намного больше, чем любовь. Теперь каждый поход в Райдо в ночь со вторника на среду становится для него мучительно болезненным, но при этом и до невозможности желанным где-то на уровне подсознания, когда ноги непременно приводят его в нужный день и в нужный час к нужному порогу, к нужной двери, открыв которую, он непременно слышит нужные колокольчики и видит нужного ему человека. Олег же в этом противостоянии с внезапно обрушившимися на него подобно волне чувствами ничуть не помогает — напротив, будто усиливает царящую в Игоре бурю мимолётным вниманием, от которого его с ног до головы словно топит в ромашковом чае; касаниями, от которых кожу нестерпимо жжёт, но ему всё равно хочется ещё и ещё; словами, фразочками, от которых на лицо так и просится улыбка, а в груди булькает счастливый смех. И хоть внутри Игорь мечется, снаружи он старается вести себя как обычно, всё так же небольно кусаясь в ответ насмешками, ненавязчиво интересуясь беспокоящими ранами, угощая сигаретами, так не понравившимися Олегу в первый раз. Но как бы он ни старался, вести себя естественно у него с каждым днем получается все хуже и хуже. Когда на улице заметно теплеет, Игорь не даёт себе обмануться: в любой момент вновь могут ударить морозы, несмотря на то что на календаре уже весна. Точно так же он не обманывается и ставшим ещё более очевидным поведением Олега, который всё чаще приносит и делает что-то специально для него. Просто потому что Игорь сказал, что любит пироги с картошкой и сладкие булочки. Просто потому что Игорь пожаловался, что вечно забывает купить новый блокнот. Просто потому что Игорю грустно, что Мухтар с ним совсем скучает. Просто потому что Игорь — это Игорь. «Это дружба», — уверяет себя он. Димка, Валик, Ира, Лилька, Уля — его друзья тоже заботятся о нём, тоже касаются его, обнимают — и делают это куда крепче и чаще, чем Олег, — говорят поддерживающие слова и кормят, когда он не может позаботиться о себе сам. Игорь и Олег друзья. Спустя столько времени было бы сложно ими не стать. А это самое время теперь вечно куда-то бежит, торопится, не давая возможности оглянуться. Оно толкает вперёд, подгоняет, заставляет торопиться и Игоря, едва успевающего не спотыкаться о собственные мысли. И вот за окном уже не просто теплеет — там по-настоящему тепло. Игорь привычно приваливается к стене — Олег останавливается напротив, протягивая руку за сигаретой. Ладонь, как назло, застревает в кармане, и, резко дёрнувшись на волю, роняет пачку на асфальт, куда вслед за сердцем Игоря наклоняется и Олег. Смуглые пальцы проворно достают сигарету из пачки и щелкают зажигалкой — спичками Олег с того дня больше не пользуется, либо одалживая зажигалку у Игоря, либо прикуривая от его сигареты свою. Затянувшись, Олег довольно жмурится и, повернув голову, выпускает дым в сторону. — У тебя на виске седой волос, — хрипло произносит Игорь. — Серьёзно? — стряхнув пепел, спрашивает Олег и смотрит ему прямо в глаза. — Да, — Игорь слегка кивает и невольно протягивает пальцы к черным прядям, среди которых серебрится одинокий волосок, — вот здесь, — скользит дальше, до затылка, и спускается на шею — Олег затягивается ещё раз, снова выдыхает дым в сторону и немного подается вперед. Лицо Игоря горит, и он жалеет о том, что не отрастил бороду заново, потому что Олегу нравилось небольшая щетина не может спрятать его раскрасневшихся щек — ему приходится надеяться только на то, что в сумерках это не будет слишком сильно заметно. Он слегка давит на шею Олега и, не встретив сопротивления, постепенно делает их лица всё ближе и ближе друг к другу. Их губы, соприкоснувшись, неуверенно дёргаются, и между ними снова появляется небольшое расстояние, пусть даже это и жалкие пару миллиметров. Судорожно выдохнув, Игорь задевает кончиком своего носа крыло чужого — жар от лица спускает дальше и в итоге сворачивается тёплым клубком в груди у самого сердца, словно крошечный котёнок под боком у мамы-кошки. Ему всё это снится. Просто снится. Если бы год назад кто-то сказал ему, что он захочет поцеловать Олега Волкова, то Игорь бы горько рассмеялся этому человеку в лицо и послал бы куда подальше за такие шутки. — Ты не против? — внезапно решает уточнить он, и Олег сипло смеется, обдавая его пунцовые щеки горячим прерывистым дыханием. — Не против, — Олег качает головой и случайно — Игорь не верит в случайности — мажет губами по подбородку. — А ты? Игорь хмурится и на секунду позволяет себе погрузиться в мысли о том, что всё это несерьезно, что ему не хочется быть заменой Разумовскому, которой можно прикрыть хоть и старые, но до сих пор кровоточащие раны. Однако не может не улыбнуться, глядя в печальные, неуверенные карие глаза — Олег тоже волнуется. «Но о том ли, о чём волнуюсь я?», — невольно задаётся вопросом Игорь и, сдавшись, шепчет: — Не против. Их губы наконец-то встречаются, поначалу лишь мягко касаясь друг друга. Затем Олег прихватывает Игоря за нижнюю и позволяет сделать то же самое со своей. Целует в довольно приподнятый уголок рта. Соприкасается лбами, легонько бодаясь и напоследок трётся носом о щетинистую щеку, жмурясь и едва не урча. У Игоря от всего этого на языке оседает сладкая горечь, которую не перебивает даже вкус паршивого табака, и он отворачивается, несмотря на то, что хочется почувствовать её ещё раз. Сердце колет от беспокойства. Замена. Вдруг он просто замена? Поджав губы, Игорь вздыхает и, не скрывая досады, шепчет: — Я не Разумовский. Олег молчит. И делает это так долго, что Игорь, понимающе хмыкнув, поворачивается обратно, чтобы заверить его, что всё нормально, бывает. Но все слова застревают в горле, когда Игорь видит, как опешивший Олег принимает пугающе серьёзный вид со сведенными к переносице бровями и узкими побелевшими губами. — Я знаю, — твёрдо говорит он. — А ты? Растерявшись, Игорь не отвечает, но, когда всё же собирается с силами, чтобы это сделать, на его нос падает крупная капля, а затем и ещё несколько. — Дождь. — Что? — Олег непонимающе моргает. — Дождь, — повторяет Игорь, и небо, будто только его слов и дожидалось, обрушивает на них ливень. — Пошли, — коротко выдохнув, Олег выкидывает догоревшую без его участия сигарету и, развернувшись, идёт обратно в Райдо. Возникшую неловкость, натянутую между ними тугой струной, сложно не заметить: Игорь всё ещё чувствует её, оставшуюся на коже невидимыми отпечатками тёплых сухих рук и прикосновениями обветренных губ. Олег, не изменяя себе, ничего не говорит и ничего не спрашивает, но Игорь ощущает исходящее от него нетерпеливое ожидание — Олег ждет, когда Игорь сам что-нибудь скажет, когда Игорь ответит на заданный вопрос. Но Игорь тоже ничего не говорит, однако и не ждет этого от Олега — наоборот, хочет, чтобы молчание продлилось настолько долго, насколько возможно: ему не хочется отвечать, потому что он знает, что ответ Олегу совсем не понравится. В конце концов Игорь сбегает. Врёт о том, что забыл покормить Муху, хватает с вешалки куртку и торопливо уходит, понимая, что ему просто позволяют уйти, так и не закончив разговор. Трусливо. Однако он не может, просто не может ответить. Ему нечего сказать — он врёт себе, что ему нечего сказать, но эта ложь никак не спасает его от правды, потому что Игорь может сбежать от Олега, может сбежать от разговора, но не может сбежать от самого себя. Игорь не верит, что Олег понимает, к чему это всё: поцелуи, признания, любовь — может привести. У Игоря нет ни-че-го, что могло бы вызвать к нему интерес со стороны другого человека. У Игоря есть только он сам, захламленная пыльная квартира, несколько все еще не отвернувшихся от него друзей, измученный периодическими голодовками и пусть и долгими, но всё же редкими прогулками пёс и пара не самых приятных диагнозов, делающих его порой невыносимым. Да-к зачем он Олегу? Зачем такой всё еще сломленный, все еще собирающий себя по кускам Игорь может быть нужен кому-то — нужен Олегу, — если не для того чтобы поиграть в спасателя, заткнув тем самым дыру в опустевшем после смерти Разумовского сердце? Незачем ведь? Да и Игорь не умеет — разучился — быть в отношениях. У него есть лишь смутные воспоминания о том, как это было с Юлей, и о том, как это могло бы в итоге получиться с Димой или Ирой, но не получилось, потому что с ним тяжело, с ним слишком сложно, трудно, просто невозможно быть рядом долго. По крайней мере он так думал, отталкивая от себя что Диму, что Иру: ему не хотелось ломать их жизнь собой и своими проблемами, потому что они и так делали и делают для него слишком много, а он этого не заслужил. Никому не нужна его любовь. Никто не заслуживает быть любимым им, не заслуживает нести на себе такой груз, балласт. И Олег не исключение, потому что Игорь знает, как нелегко и ему самому. А быть утешением — заменой — Игорю хочется меньше всего, потому что он привяжется, обязательно привяжется. В конце концов уже привязался. Игорь псина верная — сразу видно, с кого Муха берёт пример. Однако всё это может проникнуть глубже, ещё глубже внутрь него, прорасти корнями через всё тело. Чувства к Олегу для Игоря сейчас подобны паразиту — у него в животе до сих пор противно копошатся суетливые бабочки, — которого он заметил слишком поздно, а теперь пытается держать под контролем, чтобы спастись или хотя бы не дать себе увязнуть в зависимости, в потребности и нужде в другом человеке, что не останется рядом с ним — Игорь знает: Олег покинет его, как только боль утихнет. У Игоря уже есть одна зависимость, наполняющая легкие горьким дымом, который их же и разрушает с каждой затяжкой — ему не нужно больше, не нужна любовь, наполнившая привязанностью его сердце так сильно, что, кажется, ещё одна капля, и оно разобьется. Игорь не хочет, чтобы оно разбилось: он не уверен, что в этот раз сможет собрать его заново. По средам Игорь больше в Райдо не ходит. И по пятницам на всякий случай тоже. Уля спрашивает, что случилось, передает сначала записки от Олега, которые он комкает и прячет в карман, не читая, а затем и слова, когда Олег, видимо, понимает, что сложенные аккуратными квадратиками тетрадные листы до него не доходят. Ему хочется перестать ходить в Райдо вовсе, потому что слушать об Олеге невыносимо, потому что к Олегу тянет и тянет сильно — сильнее, чем Игорю бы хотелось. Но и к Райдо он слишком привык, а лишать себя ещё и дома — выше его сил. Поэтому он продолжает ходить, делает это с упрямством последнего барана, стараясь не слушать Улю, и борется с желанием заткнуть уши каждый раз, как из её рта выскакивает имя, которое он так жаждет и боится услышать. Через пару недель Уля, кажется, сдается. Однако её умиротворенное, довольное лицо явно говорит об обратном, но Игорь не хочет обращать на это внимание так, как сделал бы это раньше. И всё же, когда он выходит поздней воскресной ночью, чтобы немного проветриться после кошмара, почти не удивляется, увидев сидящего на ступеньках спиной к парадной Олега. Хочется развернуться и закрыться в квартире до тех пор, пока незваный гость не уйдет, однако Олег уже слышал его тяжелые шаркающие шаги — отступать некуда. Спрашивать о том, откуда Олег знает, где он живет, смысла нет: в последние дни Игорь чувствовал навязчивый зуд в затылке — его прежняя чуйка потихоньку просыпалась и явно нашептывала, что за ним кто-то следит. Он должен был догадаться, учитывая то, с каким упорством и в каком количестве Олег передавал ему записки. Сейчас Игорь с удовольствием отдаст что угодно, чтобы прочитать каждую из них, а также выслушать всё, что говорила Уля: так бы он знал, к чему готовиться — неизвестность его пугает. Олег неспешно поднимается, в последний раз подносит фильтр к губам и, выдохнув дым через нос — Игорь тяжело сглатывает, думая, что Олег явно зол на него, — выкидывает бычок в урну. Взгляд у Олега тяжелый, из-под сведенных к переносице бровей, а губы — узкая белеющая полоска. Это первый раз, когда им приходится встречаться вне Райдо, если не считать моменты, когда они ходят покурить за угол, и Игорю даже немного обидно, что это происходит при таких обстоятельствах. Потому что он думал о том, как было бы хорошо вместе выгуливать Муху в ближайшем парке, о том, что Олег мог бы прийти к нему домой на чашку чая и теплый разговор без лишних ушей (да простит его Уля), о том, как они могли бы ходить куда-нибудь вместе, исследуя ставший незнакомым для них обоих город. — Избегаешь меня, — сипит Олег, и Игорь тут же чувствует себя маленьким и едва сдерживает желание, потупившись, пошоркать ножкой о землю и скрестить пальцы за спиной. — Нет, — отвечает он неуверенно. — Это не вопрос. Тяжело сглотнув, Игорь молчит: спорить нет смысла, потому что Олег не дурак, в отличие от него. — Я мешаю? Мне больше не приходить? — прямо спрашивает Олег — голос его жесткий, не дающий даже намека на сомнения — Игорь уверен, если скажет «да», то Олега он больше никогда не увидит, но так и не находит в себе сил, чтобы ответить, а, как известно, молчание — знак согласия. — Хорошо. Я понял. Больше я тебя не потревожу. Прости. За что он, черт возьми, извиняется?! Это Игорь! Игорь должен извиняться! Ссутулившись, Олег разворачивается и прячет руки в карманах, явно собираясь уйти, и даже успевает сделать несколько шагов, прежде чем Игорь ловит его, крепко сжимая за локоть. — Нет, — Игорь говорит приглушенно, чтобы не спугнуть: себя или Олега — неважно. Замерев на месте, Олег даже не смотрит на него, от чего внутри все беспокойно сжимается: добегался, доигрался — не хотел ранить, но ранил, не хотел обидеть, но обидел. — Что «нет»? — хрипит Олег. — Нет, не мешаешь. Нет, приходить, — Игорь немного срывается под конец, а продолжает уже так расстроенно и несчастно, что сам толком не поспевает за своими мыслями. — Но ты не понимаешь, чего хочешь. Тебе это не нужно. Олег выпрямляется, нависая на ним, и сердито спрашивает: — Откуда тебе знать, нужно мне что-то или нет? Ты спросил меня? — Подожди, — перебивает Игорь. — Подожди. Просто дай мне закончить. Закатив глаза, Олег кивает и скрещивает руки на груди. Игорь говорит, что он Олегу не нужен — Олег дергается, чтобы возразить, но Игорь усиливает хватку и продолжает уже тверже и намного увереннее, — что от него слишком много проблем, что ему не хочется быть обузой, потому что он и так слишком долго ей был для своих друзей, что он не желает стать заменой и утешением для взыгравшего внутри Олега героя-спасателя, что он в конце концов никакой не Разумо… — Сколько раз мне нужно сказать «я знаю», чтобы ты это наконец-то понял? — раздраженно прерывает его Олег и, вздохнув, освобождает локоть из расслабившейся ладони. Игорь делает шаг назад и молчит, поджимая губы и снова пряча взгляд. Ещё раз вздохнув, Олег со всей серьезностью смотрит на него — Игорь не видит, но чувствует. — Ты не Серый. Я знаю. Я знаю. Я. Знаю, — Олег понижает тон, вынуждая Игоря внимательнее вслушиваться в слова. — Ты не он, и я могу повторять это до тех пор, пока и ты этого не поймешь, потому что я в этом напоминании не нуждаюсь. Подбородок Игоря обхватывают пальцы и приподнимают выше — он не находит в себе желания сопротивляться, особенно когда Олег, явно не сдержавшись, целует его между изломанных сомнениями бровей и, отстранившись, продолжает сипеть в переносицу: — Вы даже не похожи друг на друга. И я даже не про внешность, — фыркает. — Поведение, привычки, то, как и что ты говоришь, что ты ешь, что любишь, чему радуешься и от чего огорчаешься — всё разное. Вы разные, — оставляет ещё один быстрый поцелуй. — Я не буду врать о том, что разлюбил его, потому что этого никогда не случится. Игорь судорожно выдыхает, и его губы дергаются в печальной усмешке — Олег, цыкнув, притягивает его ближе к себе — Игорь надеется, что никто из соседей не решит внезапно выглянуть в окно посреди ночи, потому что фонарь светит прямо на них, да и до рассвета осталось не так уж и много времени. — Но он не мой и никогда не будет моим, и я знаю об этом слишком хорошо, — лопатки под ладонями Игоря напрягаются, и он несколько раз успокаивающе поглаживает их. — Я люблю Серого так же, как ты любишь Юлю, и буду любить его дальше так же, как ты будешь любить её. И всё это не мешает мне дорожить кем-то ещё, — Олег не договаривает «дорожить тобой», но Игорь и без этого все понимает, когда его стискивают в объятиях так, что хрустят ребра. Ему приходится похлопать Олега по плечу, и тот неохотно, но отпускает его, позволяя снова свободно дышать. Они смотрят друг на друга и, кажется, никто из них не знает, что еще сказать, потому что Олег будто бы сказал все за них двоих. — Я не Разумовский, — все равно на пробу шепчет Игорь, тихо улыбаясь. — Я знаю, — Олег тоже улыбается. — Может, кофе? — предлагает Игорь. — В Райдо? — Ты знаешь еще места, где продают кофе в такое время? — Игорь смеется и делает несколько шагов, удаляясь от парадной. — Нужно сказать Уле, что у неё появились конкуренты. — Даже если и появятся, то не думаю, что её будет это волновать, — Олег, усмехнувшись, фыркает и следует за ним.