Великая Эволюция

      Весеннее солнце припекало кожу, теплый ветерок играл волосами, ероша каштановые пряди. Виктор закрыл глаза, растворяясь в умиротворении и спокойствии, сливаясь с шелестом травы, перекличкой птиц и мелодичным звоном насекомых над водой.       Дикий пруд в отдаленном секторе сада Академии, тихая гавань в кипящем жизнью научном комплексе… Виктор уже отложил в сторону книгу, бросил на землю кипу заметок, и просто наслаждался покоем.       Он уже даже не погружался в грезы – голова была абсолютно пуста от мыслей, никаких мечтаний и фантазий, никаких формул и схем из учебников, он забыл о предстоящих экзаменах. Как же хорошо…       Порыв ветра всколыхнул листья кустарника, растрепал волосы, разметал лежавшие на траве листы бумаги. Только когда страницы подхватил беспокойный поток воздуха, унося прочь к кромке воды, Виктор размежил веки.       – Нет-нет-нет, только не туда! – выпалил он в растерянности, тщетно пытаясь схватить хоть что-то.       Он поздно спохватился, испещренные мелким аккуратным почерком заметки уже кружились у берега, словно дразня и насмехаясь.       Виктор не сразу поднялся на ноги, опираясь на трость, и кое-как начал собирать разбросанные листы. Часть уже плавала в пруду, часть еще только намеревалась там оказаться…       Бормоча проклятья, юноша вылавливал мокрую бумагу, уже безнадежно испорченную, клал на землю и принимался за следующую… Где-то в глубине души он понимал, что это совершенно бесполезное занятие, но досада не позволяла ему прекратить.       Самые дальние обрывки черновиков запутались в кувшинках, и даже трость, цепляясь за витиевато переплетенные корни водных растений, не помогала дотянуться до них.       Кувшинки были красивые, но Виктора волновало другое. Проклятье! Ну как же он так, это были важные заметки!       Очередной клочок бумаги размок и ушел под воду, и Виктор в негодовании всплеснул руками, нависая над покрытой рябью поверхностью. Вот так всегда! Какой же он растяпа!       Он не мог поверить, что ничего нельзя поделать. Эта досадная мелочь вызвала целую гамму чувств – от злости до горечи, подступавшей к горлу знакомым отвращением к себе.       У него вечно все не так. Он неловкий, неуклюжий, невезучий, как бы он ни старался, что бы ни делал… Даже если он одет в стильную форму учащегося Академии, даже если его волосы причесаны и уложены аккуратным пробором набок, даже если он дружит с самой лучшей студенткой потока, он по-прежнему остается…       Поток обличающих тирад внутреннего критика был прерван оглушительным падением в пруд, и Виктор сам не понял, как уже хватал ртом воздух, ударяя руками по поверхности, цепляясь за скользкие листья кувшинок и бесформенную ледяную воду.       Не за что ухватиться, и силой гравитации его тянет вниз, ко дну, и рот саднит от непривычного привкуса – то ли тины, то ли его испуганных воплей.       Это было странное ощущение… Он не чувствовал веса своего тела, но легкие уже разрывало от боли и невозможности сделать вдох. Под водой было темно, и блики солнечного света терялись за взбаламученными волнами и черными листьями растений.       Он не умел плавать. И он никогда не думал, что это умение ему пригодится…       Темнота и навалившаяся вдруг усталость окутали Виктора как уютное, но холодное одеяло. Пруд был глубокий, какая нелепая смерть…       Кусок времени вырвали из памяти, и в следующее мгновение легкие и желудок уже исторгали из себя воду, которой, казалось, было бесконечно много – будто он проглотил весь пруд до капли. Потуги длились вечность, он упирался коленями и локтями в мокрую траву, и кто-то держал его за пояс, не давая завалиться на бок или упасть ничком.       Он то ли рыдал, то ли отплевывался, он сам не понимал. Когда кашель сменился ознобом, чьи-то заботливые руки приподняли его, убирали прилипшие к лицу волосы со лба, а родной голос повторял, что все будет хорошо…       Виктор верил. Этому голосу он всегда верил.       Алекс де Блан заключила его в объятия, и он приник к ней, дрожа от холода и перенапряжения, а она гладила его по голове.       – Что ты делал в пруду, глупышка?       Она улыбалась, и теплое дыхание щекотало ухо.       – Там были мои заметки, – отвечал Виктор, осознавая, что готов вот так, в неудобной позе, на земле, обвив друг друга конечностями, в прилипшей к телам мокрой одежде, сидеть хоть всю жизнь.       – Настоящий ученый, – хихикнула де Блан.       – Да, я такой, – после паузы пробормотал Виктор ей в плечо. – Ты же знаешь.       Она знала. Она всегда знала.