Та незабываемая бывшая

Хуайсан не зря столько раз оставался в Облачных Глубинах на второй год. Дагэ, при всех его достоинствах, был доебистым тираном и деспотом и Хуайсана с его любовью к прекрасному искренне считал сирым и убогим. Хуайсан всё прекрасно понимал, правда: и что сабли — это семейная гордость, и что признать ошибку предков означало потерять лицо (сам Хуайсан считал, что своя жизнь важнее потери лица, но кто бы его слушал), и что дагэ опасался, что умрёт рано, а Хуайсан угробит Орден... С годами дагэ под влиянием сабли становился все более невыносимым, война его характер тоже не улучшила, и Хуайсан начал терять терпение. — Я просто хочу читать романы и расписывать веера, дагэ, сколько можно?! — завопил Хуайсан. — Женись, наконец, заведи себе детей и кошмарь их, а от меня отстань! Выражение «сейчас тебе прилетит за всё хорошее» стекло с лица главы Не, сменившись «ты что, прикалываешься надо мной» выражением. — Хуайсан, ты что, смеёшься? — спокойно, с саркастичным смешком сказал дагэ и жестом обвёл своё лицо. — Кто за меня выйдет? Точнее, выйдет и не помрёт от страха в первую брачную ночь. Хуайсан задумался на мгновение, а затем весело хихикнул в рукав и доверительно склонился к дагэ через стол, чтобы подавальщики не услышали: — У меня совершенно случайно есть подруженька, только что развелась, ты её вполне устроишь. Дагэ был бесхитростен, но далеко не глуп, и сразу уловил намёк: — Госпожа Лань, Ушан-упо? Спятил, что ли? Если уж её Лань Ванцзи не устраивает... Хуайсан захихикал громче. — Ага. Его не устраивает то, что она вся такая... — Хуайсан сделал пару лестных жестов, изображавших фигуру Вэй-цзе. — А её — что Ванцзи-сюн — обрезанный рукав. Дагэ сочной сплетней не впечатлился. — Какой ещё обрезанный рукав? У них двое детей! Хуайсан раскрыл веер и склонился ближе, вынудив дагэ невольно податься ему навстречу. — Когда они подписали бумаги, я и Цзян-сюн повели Вэй-цзе выпить. Она сначала вообще не хотела рассказывать, почему они решили так опозориться с разводом, но потом мы влили в неё пару бочонков, и она на весь кабак проорала, что, цитирую: «задолбалась трахаться по-собачьи и стонать мужскими голосами». Так что если ты не считаешь позорным сходиться с разведёнкой, просто скажи ей... *** — Хм, — многозначительно сказал дагэ, найдя среди заполнивших Башню Золотого Карпа заклинателей Лань Ванцзи, одетого в похоронно-белое (как всегда), и крутившуюся рядом с ним Вэй-цзе в юньмэнском фиолетовом. — Что за «хм»? — немедленно уточнил Хуайсан. — Они точно в разводе? — с отчётливым подозрением спросил дагэ. — Абсолютно. — Парни в лагере сплетничали, что она — дылда, — с сомнением продолжил дагэ. — Что-то не вижу такого. — Так для тебя никто не дылда. — Что она страшная! — Эм... — Сколько, говоришь, Вэней она убила своим бабским колдунством? — Прости за наглость, в разы больше, чем ты. — Идеально. Молодец, Хуайсан. — ...что? Дагэ не стал отвечать и попёр в сторону Вэй-цзе как злой бык. «Блядь», — подумал Хуайсан. Он нашёл взглядом Цзян-сюна, молнией метнулся к нему и проговорил: — Цзян-сюн, нам сегодня придется нажраться. Цзян Чэн, мрачно наблюдавший за семейством Цзинь, которое, по слухам, настаивало на возобновлении помолвки Цзинь Цзысюаня с Цзян Яньли, скосил на него глаза и тяжко вздохнул: — Ну я-то понятно, почему напьюсь, а у тебя что случилось? — У нас, Цзян-сюн, — покачал головой Хуайсан, глядя, как дагэ приближается к Вэй-цзе. — У нас. Хуайсан очень надеялся, что дагэ выложит Вэй-цзе адекватное, аргументированное предложение, но у него крепло подозрение, что речь его будет похожа на что-то вроде «я старый солдат и не знаю слов любви». И когда дагэ своим зычным басом позвал Вэй-цзе «на пару слов», Хуайсан зажмурился и начал молиться. Лань Ванцзи, провожавший взглядом свою бывшую жену в компании Не Минцзюэ, очень явно хотел зарезать последнего, что пугало, потому что обычно его лицо по степени выразительности напоминало бревно. Хуайсану даже стало немного совестно, и он сделал себе мысленную пометку: подослать Ванцзи-сюну какого-нибудь весёлого последователя Лунъяна, раз уж он сосватал Вэй-цзе своему брату. *** — Ты ненормальная! — заявил Цзян Чэн своей шицзе. Вэй Ин, вставив в пучок подаренную на помолвку шпильку, оценила свое изображение в бронзовом зеркале, довольно кивнула и повернулась к Цзян Чэну, упирая кулак в бедро. — Во-первых, глава Не любит женщин. Во-вторых, отсоси, глава Ордена, разведёнки, оказывается, на дороге не валяются. — И ты согласилась за него выйти только затем, чтобы меня уесть?! — всплеснул руками Цзян Чэн. Вэй Ин посмотрела на Цзян Чэна с отчётливым намёком, и он оборвал себя на полуслове. — Ладно, извини. В начале войны Вэй Ин считала, что наклонности Лань Чжаня — это мелочи. Они любили друг друга. Супругам следовало идти на компромиссы. Ведь Лань Чжань о ней так трогательно заботился. Был добрым, внимательным мужем и неловким, но нежным папой. И Вэй Ин пыталась сделать так, чтобы им обоим было хорошо. Сначала ей даже казалось, что изображать в постели мужика — это забавно. Но три года спустя ей уже было вообще не смешно. Лань Чжань говорил, что любит только её, но по ночам хотел спать с кем-то совершенно другим. И Вэй Ин сказала: давай разойдёмся. Сказала: ну сколько можно. Лань Чжань выглядел очень несчастным, но согласился. Как бы Вэй Ин ни старалась, близость превратилась в каторгу — для обоих. Жить в Облачных Глубинах «ради детей» она была не согласна ни за какие сокровища, и они договорились, что на ночную охоту будут ходить все вместе, но летом мальчики должны были жить в Пристани Лотоса, а на зиму уезжать к папе, в Гусу. Лань Цижэнь был на волоске от искажения ци, когда любимый младший племянник, с выбором которого он так и не смирился, сообщил, что разводится. Позор! Вэй Ин старалась не заниматься самообманом (получалось, кстати, не всегда): она понимала, что отношения с Лань Чжанем подорвали её уверенность в себе. Когда оказывается, что единственный твой поклонник — обрезанный рукав... И роста начинаешь стесняться, и плеч, и манер, и слишком крупных, выразительных для девушки черт. И тут к ней подкатывает аж глава великого Ордена, увидевший её буквально в первый раз. Которого вполне устраивали и неудачный брак, и её рост — потому что он сам над ней возвышался, — и количество трупов на её счету. Не Минцзюэ сразу же сказал, что любит только женщин (Хуайсан насплетничал, определённо), сказал, что восхищается её подвигами времён войны с Вэнями, сказал, что любви до гроба обещать не может, но: Сказал, что Вэй Ин — восхитительна. Сказал, что только такая сильная, уважаемая дама может быть хорошей госпожой Нечистой Юдоли. Сказал, что она может пугать и гонять на пинках адептов его Ордена столько, сколько ей заблагорассудится: «им полезно». Сказал, что её сыновья от Лань Ванцзи могут жить в Цинхэ сколько она захочет. Даже сам Лань Ванцзи может гостить у них — опять же, сколько она захочет. — Все главы Не — ненормальные и умирали страшной смертью, помнишь? Цзян Чэн, кажется, ещё на что-то надеялся. Что пусть даже сестрица Яньли неминуемо выйдет замуж и уедет, сбежавшая от мужа шицзе останется с ним, в Пристани Лотоса. Вэй Ин, быстрая, как ветер, подлетела к нему и сжала в объятиях. — Не волнуйся, Цзян Чэн! — горячо зашептала Вэй Ин ему в ухо, пока он пытался вырваться. — Я всё равно буду защищать тебя. — Себя защити! — задушенно возмутился Цзян Чэн. — Цзян Чэн. Вэй Ин отступила на шаг и улыбнулась умилённо — как Вэнь Чао в лицо перед тем, как Цзян Чэн с Лань Чжанем его прикончили. — А. Вот-вот. — Глупость сказал. Умничка. — Прости, шицзе. Вэй Ин благодушно погладила его по плечу и сказала: — Будь лапушкой, позови шицзе своей шицзе, нам надо свадебные наряды обсудить. Раз кланяться в этот раз предстояло не в кровище, перед алтарём из говна и черепашьих слюнок, Вэй Ин хотела выглядеть красиво.