24 часа

— Разве я не говорил взять тебе солнцезащитный крем? — Итадори скептически обводит всего Сатору взглядом. — Говорил, — вздыхает мужчина и пожимает плечами. Как провинившийся ребенок. И взгляд еще такой виноватый, словно он действительно сожалеет об этом, а не перекладывает груз ответственности на Юджины плечи. Возможно, Сатору действительно чувствует себя виноватым, после произошедшего с ними дерьма. Возможно, когда он видит злость в глазах Юджи, он действительно паникует. И видя, как Юджи молчит, смотря на него безэмоционально, его нервы натягиваются как струны гитары, готовые порваться в один момент. Для Годжо это в новинку, он впервые осознал действительность, он впервые понял, что может случится из-за его эгоистичной натуры, из-за его глупости. Сатору знает, как это — потерять Юджи. И Сатору выучил урок. — Я больше так не буду, — бубнит он и судорожно выдыхает, ожидая, что вот сейчас, Юджи развернется и уйдет. Итадори поджимает губы, а потом следом выдыхает и кивает головой по направлению в номер. — Иди ложись, я возьму крем и намажу тебе спину, — говорит парень чуть мягче и Сатору вскидывает на него удивленные глаза. — Правда? — хмурится блондин. — Правда, — Юджи не может удержать сарказма, — я же не… — он вовремя прикусывает себя за язык. — Ложись на живот. Я сейчас приду. Итадори спускается вниз на ресепшен и покупает крем от ожогов. Это десять минут, но этого времени хватает ему, чтобы остыть. И еще пять минут уходит на то, что он замирает у двери разглядывая тюбик. Идея Сатору поехать на море была глупой и спонтанной. Юджи не знает, зачем согласился. А, точно — чтобы, побыть наедине и попытаться вновь. Попытаться восстановить то, что они разрушили. То, что Юджи согласился на эту поездку, еще не значит, что он простил. Обида и злость все еще играют в его крови. Наркотику требуется еще минимум полгода, чтобы выйти из организма. Наверное, Юджи еще не выплакал все слезы, и Сатору не залатал все раны. Итадори зол все еще, и порой ему стыдно за это. Часто, он думает о том, что все это — их попытки вновь отстроить заново, жалкие попытки делать вид что все еще нормально, пытаться делать вид, что все как раньше — просто бессмысленно. Все это бессмысленно, кажется ему в этот миг, но потом он вспоминает все робкие попытки Сатору наладить это. Он действительно хочет все вернуть. И больший ребенок сейчас из них это Юджи. Просто маленький, обиженный ребенок в песочнице, отказывающийся помогать строить песочный замок, лишь потому что у него когда-то отобрали лопатку. — Я соскучился, — криво улыбается Сатору, встречая его на кровати с голым торсом. — Там… — Итадори неопределенно машет рукой, упорно смотря в пол, — была очередь. — врет. — Наверное, — фыркает Годжо, — не один я оказался непослушным ребенком. — Ложись на живот, — Юджи глубоко вздыхает. В горле становится ком, и пока мужчина укладывается на кровать, парень скрепя зубами, проглатывает его. — Будет больно, — тихо бросает парень, усаживаясь на край кровати. Не на бедра, как сделал бы раньше. Теперь нет. — Не думаю, что мне будет больнее твоего, — срывается с губ Сатору едва слышимым шепотом. Юджи злится на него, но он не разучился читать по любимым (все еще) губам. Так и замирает с открытым тюбиком над кожей. Ком в горле обрастает шипами. Становится тяжело дышать. — Юджи? — Сатору обеспокоенно оборачивается и замирает. — Юджи… Я…прости, я сказал что-то не то? Прости, прости, милый, я не хотел, вновь делать тебе больно, — мужчина буквально подрывается с постели. — Это… — выдавливает Итадори сквозь ком в горле, — просто…слезы. — Я клялся, что ты больше не будешь плакать из-за меня, — не менее дрожащим голосом бормочет Годжо, стирая с румяных щек огромные бисерины слез, — и опять не сдержал свое обещание. Итадори качает головой, прикрывая глаза. — Юджи… может… — блондин запинается, — нам все же…не стоит, делать то, что мы делаем. Я же вижу, как тебе неприятно. Я помню, ты сказал, что нужно время и, может, его прошло слишком мало, но, я не хочу чтобы ты заставлял себя. Не хочу, чтобы ты мучал себя, пытаясь наладить наши отношения, не хочу чтобы ты заставлял себя терпеть. Вот он. Шанс. Скажи, что устал. Скажи, что действительно оно тебе не нужно. Скажи, как сильно он причинил тебе боли, и как твое истерзанное сердце все еще адски болит. Скажи. Не мучай себя, не заставляй. Он ведь отпустит. Он, может и отпустит, но ты ведь все еще держишь его. — Нет, нет, нет, — Юджи яро качает головой в разные стороны и громко всхлипывает, — не хочу, — он шумно вздыхает и припадает лбом в плечо мужчины, — не хочу вновь тебя терять… Скажи, наконец, правду. — Правда в том… — начинает Юджи из далека, переводя дыхание, — правда в том, что сколько бы ты не причинял мне боли, сколько бы не топтал меня… я буду любить тебя. Ненавижу тебя за то, что ты сделал это. Ненавижу себя за эту слабость. — Итадори находит ладонь блондина на постели и сжимает ее. — Да, мне больно сейчас, я знаю, что причиняю этим боль тебе, и порой я думаю, что ты заслужил это. Порой, я думаю, что тебя бы следовало наказать, например, сделать то, что сделал ты, я хотел бы, чтобы ты ощутил тоже, что и я… Но я никогда не сделаю этого. Я так сильно люблю тебя… И пусть мне больно сейчас, — Юджи жмурится до белых пятен перед глазами, — без тебя было намного, в миллион раз хуже. С тобой я живу, мне больно, но так я чувствую что живой. А без тебя мир был серым, я н… — парень отрывает голову от плеча и поднимает голову выше, упираясь мокрой щекой в мокрую щеку Сатору, — я не хочу без тебя, Сатору… — шепчет он, вжимаясь в чужую кожу, словно желая слиться атомами. Годжо не находит слов. Он не устал просить прощение каждый день, он не устал каждый день набираться смелости, чтобы просто позволить себе вести так, как прежде. Делать вид, что ему не стыдно, тоже стоит огромных усилий. Но сейчас язык во рту не ощущается, и Сатору, игнорируя боль на обгорелых плечах, тянет руки, чтобы обхватить Юджи. Чтобы обхватить и сжать в своих руках как никогда раньше. Чтобы, хотя бы через объятия показать, насколько Юджи дорог. — Я люблю тебя, — шепчет Сатору, зарываясь в волосы на макушке, — я люблю тебя, я люблю тебя, люблю, люблю. Люблю. Если каждая улыбка Юджи окрыляла его, возносила в поднебесье, то каждая слеза — оставляла кровавый след на сердце.