24 часа

— …ты не должен быть здесь, — хрипло произносит Сатору отрывая глаза от пола. Юджи сжимает челюсть. — О, конечно, простите, что отсвечиваю, — хмыкает он и цыкнув, разворачивается на пятках. — Нет, в смысле…не уходи Юджи… — звучит его голос надломлено и Сатору вскакивает со скамейки. Юджи сжимает кулаки в карманах пальто. После всего случившегося он должен его ненавидеть, он вообще не должен находиться здесь, и он правильно делает, когда направляется на выход из камеры. Но, когда Сатору просит его остаться, он застывает каменной статуей. Словно по приказу командующего. — Я не хотел чтобы ты видел меня вот так… — говорит Годжо со вздохом опускаясь обратно на скамейку. — Я пришел не на тебя смотреть, — отзывается Итадори морщась от головной боли, — а помочь Мегуми. Мегуми, который разгребает все дерьмо, что ты натворил. — Знаю, — прикрывает глаза мужчина. Юджи отворачивается от него, сжимая челюсть еще сильнее. Больно. Смотреть на такого Сатору. Юджи еще никогда его таким не видел. С ним Сатору был другим — веселым, он не поддавался унынию и был стопроцентным оптимистом. На секунду, Итадори чувствует себя виноватым, он чувствует обязанным себя. Не выдержал, не поддержал в нужный момент, оставил одного. А теперь Сатору полностью разбит. И он совершенно один. А все из-за кого? Правильно, из-за Сугуру, которому он был очень нужен. Сугуру, который вновь умер или что там случилось между ними? Сатору сейчас под арестом, где Сугуру — неизвестно. Сатору сейчас грозит нехилый срок за убийство. А где его дорогой Сугуру? Юджи молил о том, чтобы Годжо просто почувствовал на себе его груз, чтобы ощутил насколько было больно, и сейчас, видя, что ему действительно больно и он разрушен, возможно даже сильнее, парень не чувствует радости. Он чувствует, как сердце предательски щемит. Юджи много-много раз представлял как было бы радостно смотреть на страдания Сатору. Потому что он заслужил это. Но сейчас, Итадори совсем не радуется. Он чувствует боль Сатору буквально кожей. Он предал, в то время как Юджи остается верен ему даже сейчас. — Хаа, — выдыхает Годжо, после пары минут тишины. — Я всегда гнался за Сугуру и всегда оставался ни с чем. И сейчас вновь… Итадори опускает взгляд в пол, считая серые плиты. — Погнавшись за ним вновь, — продолжает Сатору, и Юджи хочет его ударить, чтобы он заткнулся, — я забыл про все на свете. Только стоило ему появиться на горизонте, как все перестало иметь для меня значение. И я тоже? Юджи упорно молчит. Не знает, зачем даже слушает этот бред, который причиняет ему еще больше боли. — Я думал, что отпустил его, он ведь действительно умер на моих глазах, — смеется Сатору и Юджи чувствует себя неловко от того, насколько надломлено этот смех звучит в этих стенах. — Я просто думал…я хотел…чтобы как раньше. — Нельзя жить «сейчас» как раньше, — фыркает Итадори, прикусывая себе язык. Яд все же просачивается сквозь промежутки в слогах. — Я это уже понял. Вновь воцаряется тишина. Юджи думает о том, почему он все еще здесь. Что держит его? — Я знаю, я причинил тебе много боли… — начинает мужчина. — Нет, не знаешь, — жестко прерывает его Юджи, вскидывая голову, — Нет, ты нихера не знаешь обо мне, Годжо. Ты знаешь меня, когда мы еще встречались. Сейчас, ты не знаешь обо мне ничего. Не смей говорить о моей боли. — Прости… — Пошел нахуй, со своим прости! — взрывается Юджи и разворачивается. — Ты ничего не можешь знать о моей боли, тебя не было рядом в тот момент, когда я собирал вещи, чтобы попытаться остановить, а я ведь ждал этого. Тебя не было рядом, когда я лежал в больнице с сильной простудой и не ты возился со мной. Тебя не было рядом, когда я лежал в больнице с сотрясением и вывихом. И не ты вытаскивал меня из машины. Что ты делал, Сатору? — Юджи широко, больно улыбается и выплевывает следующие слова со всем присущим ядом: — Ты веселился. Ты веселился в то время как я — где-то там подыхал. — Юджи… — Не смей, блядь, оправдываться! — кулаки сжимаются, готовые вот-вот ударить. — Я думал, что хоть что-то значу для тебя. — Ты значишь… — пытается Годжо сказать хоть слово, но парень вновь его перебивает. — Нет, — хрипло говорит Юджи и отступает на шаг назад в ужасе, словно перед ним настоящее чудовище. — Нет… Дорогим людям не звонят в час ночи и не говорят, что лучше бы их никогда не было, — качает он головой, — Их не игнорируют, словно они пустое место. Если бы я был дорог тебе — не стал в один момент пустым местом. — Нет, Юджи, пожалуйста, — Сатору вновь встает со скамейки и делает шаг навстречу, в то время как Итадори делает ровно такой же шаг назад. — Нет, — шепчут они одновременно, но каждый просит о своем. — Нет, — качает Юджи головой, прикрывая веки и сглатывая ком в горле, — Лучше бы я никогда не встречал тебя, — глаза Сатору расширяются, рот приоткрывается, и после лицо искажается в гримасе боли, словно слова парня — раскаленные гвозди прямо под кожу. — Если бы ты знал, сколько раз я проклинал себя за то, что именно в тот день поехал на метро. Лучше бы я никогда не влюблялся в тебя, — с искусанных губ срывается дрожащий выдох, но Юджи не может контролировать свой язык. — Лучше бы я вовсе не знал тебя. Никогда. Он в один миг добирается до двери и открывает ее, чтобы броситься со всех ног прочь. Прочь от этой комнаты. Прочь от Сатору, который так и застыл каменной статуей. Прочь от Сатору, глаза которого потухли окончательно из красивого (любимого) голубого, превратились в серое ничто. Прочь от слов, которые прозвучали там. Прочь от собственной лжи.

***

И мы снова ходим по осколкам Когда-то бывшего рая, Рая, где о счастье семейном с тобою мечтали. И вот мы снова на краю края Только нет больше нас И нет больше нашего рая Мы на краю рая «Нас» — больше нет «Мы» — утопаем