Танец призраков

      Я не хотел ждать, сын мой, я не хотел ждать, пока мы возвратимся в Лондон! Мне нужно было, чтобы он открыл мне шифр прямо здесь и сейчас!                   ***       Моя королева говорила мне, что им известен шифр и без моих признаний, и что они допытывались его от меня лишь потому, что не решались отправить на эшафот графа Леннокса, прямого потомка королей Англии и Шотландии, к тому же отца королевских детей, пусть и незаконнорожденных!       И все же торопливость Сесила меня настораживала. Ах, Боже, ты решил меня покарать, ты решил меня наказать и потому лишил меня разума.       - Итак, милорд? – произнес Сесил, впившись в меня глазами.       - Стойте, - отвечал я. – Не торопитесь.       - Что такое? – в голосе Сесила были нетерпение и досада.       - Вы же не думаете, что я открою вам шифр просто так!       О Боже, произнеся эти слова, я, признаться, больше всего боялся услышать в ответ: «Мы знаем шифр и без ваших признаний».       Но вместо этого Сесил произнес с каменным лицом:       - Что ж, ваше замечание весьма справедливо, милорд. Что вы хотите получить взамен?       - Свободу!       - Свободу! – губы Сесила искривились, глаза превратились в узкие щелки. - Свободу! Вы хотите свободу после того, как пытались свергнуть нашу государыню?       - Но ведь и вы, сэр, неоднократно пытались свергнуть мою государыню, - отвечал я с усмешкой, понимая, что терять мне уже нечего. – И в конце концов вы ее свергли.       - Ту, которую вы называете своей государыней, свергли ее собственные подданные.       - С вашей помощью, милорд Сесил.       - И она сама отреклась от трона.       - Под давлением предателей и преступников, которым вы покровительствовали.       - И есть самые веские основания полагать, что она, как и вы, причастны к убийству короля…       - Замолчите! – я произнес это слово с такой яростью, что Сесил замолчал.       Но затем вновь заговорил:       - Вы хотите свободу, вы, пытавшийся убить королеву Англии!       - Это не доказано. Как, впрочем, и то, что вы со своей стороны не раз стояли за спиной заговорщиков, пытавшихся убить королеву шотландскую!       - Вы хотите свободы, вы, столько раз разжигавший огонь мятежа в нашем королевстве!       - Всего один раз, - пожал я плечами. – От силы два. По английским меркам это сущие пустяки.       - Не вам судить об английских мерках, милорд. Вы повинны также в том, что многократно подстрекали испанцев к вторжению на наш остров!       - У вас, точнее у вашей королевы, всего половина острова. Другая половина принадлежит королеве шотландской.       - Которая пыталась свергнуть королеву Англии!       - Которую вы заточили в темницу, после того, как она вам доверилась!       - Милорд – и вы, и она – преступники!       - Милорд! – произнес я, вставая и гордо выпрямляясь. - Мне совершенно неинтересно выслушивать вздор, который вы несёте. Вы мне не судья. Кажется, вы хотели узнать шифр, так вот мое условие: шифр в обмен на свободу. На меньшее я не согласен.       Боже мой, Боже мой, произнося эти слова, я был убежден, что услышу в ответ: «Нет!». Ведь он же и без меня знал шифр, к чему ему было соглашаться!       Но он кратко произнес:       - Да будет так.                   ***       О, Роберт, знал бы ты, мальчик мой, каких сил мне стоило произнести эти слова! Да, да шифр был нам нужен, без него невозможно было собрать необходимые доказательства по делу о заговоре, но… Но как ужасно, как невыносимо для гордости, для чести, когда твой враг, смеясь тебе в лицо, диктует свои условия, а ты вынужден соглашаться, ибо знаешь, что иного выхода у тебя просто нет!                   ***       И я начал говорить. Боже мой, Боже мой! Ум подсказывал мне, что это был единственный выход, но сердце, сердце… Ах, сердце твердило мне, что я делаю шаг к гибели – и собственной гибели и к гибели тех, кто доверился мне.       Призраки снова закружили перед моими глазами, и я понимал, что это – их последний танец. Для меня начинается новое время, но сердце, сердце… Сердце тревожно стучало, оно твердило, что наступающее время будет куда более страшнее жизни в окружении серых призраков.       Не помню, что я говорил. Кажется, мой язык заплетался, мысли путались…                   ***       Ах, Роберт, он понес совершенную околесицу! Лицо его стало серым, и я, признаться, думал, что этот негодяй, этот демон, вырвавшийся из ада, державший нас в постоянном страхе и напряжении, вот-вот лишится чувств.       Я видел, что перед глазами его кружат призраки. Ах, сын мой, они кружили и перед моими глазами! Но развязка была близка.       И тогда я взял его за руку. Она была холодна как лед. Это была рука не человека, но мертвеца, сын мой. А как он вцепился в мою руку, как он впился в нее своими холёными ногтями!       - Вот, - произнес я, - вот перо, чернила и бумага. Пишите. Пишите всё, что знаете. Это последний шанс избавиться от призраков. Последний шанс – и для вас, и для меня.       Мы смотрели друг другу в глаза, Роберт. Мы были врагами, но сейчас мы понимали: наступил час, когда мы вместе, вдвоем должны избавиться от призраков.                   ***       Мы смотрели друг на друга. Мы были врагами, лютыми врагами, которые никогда не примирятся. Но сейчас нам нужно было быть вместе. Нужно было рвать сковавшие нас путы прошлого, путы, которые держали нас обоих в плену у серых призраков, не дававших нам покоя ни ночью, ни днем!       Руки мои дрожали, но я взял перо и стал выводить на бумаги знаки, являвшимися ключами к шифрованным посланиям участников нашего заговора…                   ***       О, Роберт, я не поверил своим глазам, когда увидел, как из-под его пера выходят знаки, которые были ключами к тем самым посланиям, которые мои люди так и не могли расшифровать и в которых содержались самые важные тайны проклятых заговорщиков!       О, сын мой! Я не мог сдержать радости на лице.                   ***       Закончив писать, я поднял глаза. И увидел выражение дьявольской радости на лице Сесила. Боже мой, Боже мой! Тут мне все стало ясно! Мне стало ясно решительно все!       Меня провели как мальчишку. Меня убедили, что он знает все, и что, открыв шифр, я не открою ему ничего нового. А на самом деле… Сердце не обманывало меня: Сесил не знал ничего, решительно ничего.       И я сам, я собственной своей рукой, подробно изложил ему весь шифр.       Но… но ведь так повелела мне поступить моя королева! Именно она убедила меня, что им следует открыть шифр! Неужели она обманывалась сама? Или… Или же она просто холодно и расчетливо приносила в жертву всех, кто доверился ей?       При мысли об этом бездна разверзлась у меня под ногами. Бездна, в которую с отчаянным воплем рухнули проклятые призраки, так долго мучившие меня.       Но все же слабеющей рукой я попытался смять бумагу…                   ***       И вдруг он смял драгоценную бумагу, как будто собираясь уничтожить ее, сын мой! Я схватил его за руку, ибо теперь эта бумага принадлежала мне по праву!       Хватка его ослабела, рука разжалась, бумага упала на гладкую поверхность стола, а сам он без чувств рухнул на каменный пол…                   ***       Туман закружился перед моими глазами. Но в этом тумане больше не было призраков.                   ***       О, Роберт, сын мой, шифр, драгоценный шифр был в моих руках… Я больше не обращал внимания на этого негодяя. В конце концов, он был всего лишь одним из призраков, преследовавших меня постоянно… Но призраков больше не было, они рухнули в преисподнюю. И Леннокса для меня тоже больше не существовало.                   ***       Я очнулся в своей камере. Призраков больше не было. И мне казалось, что нет и меня – настолько призрачным казалось мое прошлое и таким остановившимся настоящее.       Боже мой, Боже мой, да человек ли я? Или просто призрак, один из тех призраков, что вечно преследовали меня? Один из призраков, которых люди в слепоте своей принимают за себе подобных…                   ***       Что? Конечно, Роберт, Леннокс не представлял для меня теперь особого интереса. Признаться, его судьба отныне была мне безразлична.       Впрочем, я лукавлю. Да, я с удовольствием отправил бы его на эшафот, где его бы обезглавили, а еще лучше четвертовали. Чем более мучительной смертью он умер бы, тем было бы лучше. Слишком много зла принес он мне, слишком много зла принес он нашему королевству!       Разумеется, я и не собирался выпускать его из Тауэра! Ах, да мало ли что я ему обещал! Повторяю, Роберт, он заслуживал смерти, ибо он не человек – он чудовище, он – демон, и он должен был быть мне признателен, что ему сохраняют жизнь. Ибо я не оставлял намерения добиться от королевы согласия на казнь этого негодяя.       Нет, душа его уже была мертва, этот призрак ада вернулся в ад. Но я с удовольствием умертвил бы и его тело, в котором прежде обитал столь чудовищный дух.                   ***       Боже мой, я дал себя провести, я дал над собой надсмеяться злейшему своему врагу.       Я стал предателем, хуже того, я стал посмешищем! О Боже, Боже мой, для чего я появился на свет! Для меня настала ночь, вечная эдинбургская ночь с ее кровавым заревом в черном небе!       Почему я поверил Сесилу? С чего я решил, что он знает шифр и без меня? Ах, потому что мне хотелось получить свободу. Глупец! Неужели не было ясно, что Сесил никогда добровольно не выпустит меня из своих когтей? Ах, я слишком хотел свободы, эта жажда помутила мой рассудок.       К тому же я поверил королеве. Которую обесчестил и которая меня ненавидела, да еще была убеждена, что я вместе с ней повинен в смерти своего брата! Я ведь всё понимал, но я поверил ей. Королеве, которой я хотел вернуть трон, могущество славу!       Королеве, которой я верно служил столько лет – и в блеске могущества и в тисках изгнания, нищеты и безвестности! Королеве – матери моих детей.       И разве я один верил ей? Сколько людей отдали свои жизни, погибли в сражениях, на эшафотах или от руки убийц, сколько людей во имя нее томятся в застенках! И все они верили ей. И ни у кого не было мысли о том, что она могла предать их.       А она… Она холодно жертвовала ими. Она пожертвовала Норфолком, давшим втянуть себя в наш заговор. Она пожертвовала Лесли. В конце концов она пожертвовала мной.       Мной! Мной!       Я испытывал почти физическую боль при этой мысли, я стонал, я корчился от боли!       Это было невыносимо!                   ***       Что? Ах, да, Роберт, после всего случившегося у Леннокса открылась горячка. Он метался и кричал словно от боли, он бредил. В его бред вслушивались, но там были лишь бессвязные проклятья в адрес папистки.       Гм, видишь ли, сын мой, иногда во имя благих целей приходится идти на сделку с дьяволом. Да, кое о чем пришлось договариваться с паписткой. Жизнь – сложная вещь, сын мой, в ней все бывает непросто, совсем непросто. Что ж тут еще сказать?       Да, папистка действительно пожертвовала своим клевретом. Похоже, он до последнего не мог в это поверить. А когда понял, то лишился чувств. И рассудка. На время. Ах, сын мой, признаться, я так надеялся, что эта болезнь сведет его в могилу. Но, увы, он стал поправляться…                   ***       Боже мой, Боже мой, почему я не умер? Моя жизнь превратилась в ад. Меня таскали на допросы. Мне тыкали в лицо текстами писем, расшифрованных благодаря мне. "Преступники! Заговорщики! Государственные изменники!" – все это стояло в моих ушах.       Письма были расшифрованы. Из письма, адресат которого был обозначен как «30», следовало, что оно адресовано Норфолку. Да об этом нетрудно было догадаться. А вот адресат, скрывавшийся под цифрой «40», оставался загадкой. Я сам не знал, кто это. Почему-то мне казалось, что и испанский посол дон Герау, которому было предназначено это письмо для передачи, тоже не знал таинственного адресата. И письмо испанского короля было составлено в таких выражениях, что трудно было понять, кому именно оно адресовано.       Этого не знал ни я, ни остальные. Я видел трясущееся от страха жирное лицо Лесли. Пепельно-серое лицо Норфолка. Измученное, но непроницаемое лицо Хикфорда.       Я хранил молчание.                   ***       Он молчал, Роберт. Не проронил ни слова, как будто лишился дара речи. И так продолжалось изо дня в день. О, сын мой, как я хотел подвергнуть пытке этого мерзавца!       Я пытал бы его раскаленным железом, ледяной водой, ядовитыми испарениями. Пусть мы почти все знали и без него, но мне хотелось, чтобы он сам сказал: "Я побежден".       Увы, сын мой, государыня наша опять вмешалась и строго-настрого запретила мне пытать Леннокса. Почему? Почему, сын мой? Ах, я и сам задаюсь этим вопросом. И не вижу иного ответа, кроме самого очевидного и самого невероятного: она просто влюблена в него. В Леннокса. В это исчадие ада.                   ***       Боже мой, Боже мой, неужели теперь судьба моя снова зависела от воли Елизаветы, которая ненавидела меня и которую ненавидел я?       Сесил ничего не решал, ему оставалось лишь записывать показания Лесли, допрашивать и пытать Норфолка… Шли новые аресты.       А Елизавета молчала.                   ***       Государыня молчала, Роберт. Она молчала, она не давала мне никаких распоряжений насчет Леннокса кроме одного: "Не пытать".       С остальными я был волен делать все что угодно. Норфолк под пыткой выдал много интересного. Теперь мы знали многое о заговоре. Вырисовывалась зловещая роль испанского посла Герау. Появлялись новые фигуры. Например, братья Кобгемы. Я никогда не доверял этим негодяям. И был прав. Оба они теперь были арестованы. Младший, горе-пират, после недолгой пытки начал говорить.       Говорил и Лесли. О, этот говорил и говорил без перерыва. Он обвинял всех во всем.       Очень удобно иметь такого свидетеля обвинения. Другое дело, что цена его показаниям была невелика. Если послушать Лесли, то к заговору была причастна едва ли не вся Англия. Кругом были шпионы и изменники.       Из этого мусора трудно было получить истинную картину. Тем не менее она понемногу вырисовывалась, сын мой. И выглядела весьма зловещей.                   ***       Эти трусы – Норфолк, Лесли и Кобгем порассказали такого, что Сесил должен был испугаться. Из их слов выходило, что сеть заговора опутала всю Англию и что объединенные силы испанского флота, герцога Альбы и французского короля должны были чуть ли со дня на день обрушить мощный удар на Англию.       Ах, я сам хотел, очень хотел, чтобы все так и было! Увы, всё это были фантазии. Но Сесил в них верил, я видел, что он верит в них. Потому что ему нравилось бояться. Теперь, когда серые призраки отступили, он сделался рабом собственного страха. Этот страх приносил ему странное, болезненное наслаждение, я хорошо это видел. Похоже, он воображал себя спасителем Англии от чудовищной опасности.                   ***       Как бы там ни было, Роберт, но мы избавили Англию от чудовищной опасности. Да, сын мой, если бы этот проклятый заговор был раскрыт, королевство попало бы в руки папистов и погибло бы, в этом нет ни малейших сомнений… Оставалось узнать, кто же скрывался под цифрой «40». Можно было предположить, что это – сама Мария Стюарт.       Но я был уверен, что это не она. Это кто-то очень могущественный и очень опасный.                   ***       Но больнее всего мне было думать о том, какую роль сыграла во всем этом королева Шотландская, моя королева! Увы, этому можно было подобрать только одно слово: "Предательство".       Королева предала меня. Королева предала всех, кто доверился ей и теперь должен был сложить головы на эшафоте.       Я больше не хотел быть ее слугой.                   ***       Да, Роберт, она нам кое-что рассказала. В обмен на то, что ее сочтут непричастной к этому заговору. Что ж, мы пошли на эту сделку. Так было надо, сын мой, так было надо.       Я повторяю, иногда приходится идти даже на сделку с дьяволом.                   ***       У меня больше не было королевы! У меня больше не было королевы. У меня не было никого. Меня предала моя королева. Меня предал мой возлюбленный. Я не видел смысла жить.       Боже мой, дай мне сил перенести этот тягостный кошмар, когда у меня не осталось ничего, даже серых призраков. Только серые стены камеры в Тауэре, куда никогда не проникает солнце!       Меня всё еще водили на допросы к Сесилу. Он с нескрываемым злорадством рассказывал, как все глубже и глубже проникает он в тайны нашего заговора. Собственно, он знал практически все, но был уверен, что еще многого не знает. И всё пытался угрозами и посулами заставить меня говорить. Выдать того, кто скрывается под цифрой «40». Но я этого не знал.                   ***       Это был заговор с двойным днем, Роберт! Да-да, именно так, сын мой. У заговора была видимая часть, которую мы раскрыли. В ней участвовали Леннокс, Норфолк, Лесли, испанский посол, шотландская блудница и прочие. Конечно, цель их была ужасна – убийство нашей доброй государыни, переворот и смена династии.       Но за этим заговором стоял более зловещий заговор. Там маячили фигуры иезуита Сиаги, проклятого Реффилда и людей из тайного ордена. Какие цели они преследовали?       О, сын мой, я мог судить лишь по обрывочным сведениям, по сопоставлению каких-то маловнятных намеков в некоторых письмах, написанных тайными чернилами. По кажущимся непостижимыми совпадениям. В одном я был уверен: связующим звеном между этими заговорами является Леннокс.       О, это было единственной причиной, по которой он оставался в живых. В противном случае, уж поверь мне, сын мой, я позаботился бы о том, чтобы этот змееныш скончался от скоротечной простуды или чахотки или вдруг решил бы покончить с собой, сделав веревку из простынь.       Но пока он нужен был мне живым.                   ***       Этот глупец Сесил все еще что-то подозревал! Кажется, он вообразил, что за нашим планом стоял какой-то другой план и теперь на каждом допросе важно надувался, напускал на себя таинственный вид и изрекал нечто глубокомысленное, попросту – несусветную чушь.       А хотя бы и так, пусть и был еще один заговор, нити которого тянутся через сожженный дотла замок Эриньян в безлюдные ущелья Пиренеев, в тайные и древние катакомбы под римскими дворцами… Хотя бы и так!       Но я понимал, что это – единственная причина, по которой я остаюсь в живых. И еще – потому что моей смерти не хочет Елизавета. Пока не хочет. Потому что она знала больше чем Сесил. И она слышала о далеком, погибшем в огне замке Эриньян…                   ***       Ах, сын мой, я чувствовал, что нити второго, более глубокого заговора дотянулись и до нашей государыни, более того, они оплели ее невидимой, но цепкой паутиной. Но что это были за нити, как было нащупать их понять, в какое змеиное гнездо они ведут?       Я видел только один выход: подвергнуть Леннокса пытке. Суровой, безжалостной пытке. Чтобы он рассказал все.                   ***       Я знал, что это должно было произойти, я знал, что рано или поздно это случится. Сесил попытается силой, жестокой болью вырвать у меня тайну, которой не существовало. Не должно было существовать – для него.                   ***       Я приказал отвести змееныша в комнату пыток, и сам пришел туда. Я хотел лично допрашивать его, Роберт. Видел бы ты этого изнеженного слизняка, сын мой! Он был бледен как смерть и весь трясся.                   ***       Боже, как измучила меня темница. Я еле держался на ногах, когда меня ввели в комнату пыток. Боже мой, Ты видел, что мне вовсе не было страшно…                   ***       Его просто трясло от страха, его просто трясло! А уж когда его гладкое, ухоженное тело вздернули на дыбу, он просто завизжал и лишился чувств!                   ***       Боже, я был так истощен, что сразу потерял сознание…                   ***       Не понимаю, Роберт, решительно не понимаю, как этот женоподобный мозгляк умудрился так долго прожить в темнице. Ему следовало бы отправиться в ад уже на следующий день после ареста!       Досадно было, что пытка оказалась невозможной. Но меня согревала мысль, что долго он не протянет.       О, с каким удовольствием я увидел бы его бездыханное тело, сын мой!                   ***       О, я видел, что Сесил жаждет моей смерти и понимал, что, вполне возможно, это его желание будет удовлетворено.       Боже, Ты видел, как тают мои силы, как понемногу уходит жизнь и из моего тела, измученного долгим пребыванием в темнице, и из моей души, истерзанной предательствами ближних…       О, я и сам желал умереть, умереть как можно скорее!       Но тут вмешался Ты, Боже.                   ***       Но тут вмешалась королева, Роберт. Да, королева. Она потребовала, чтобы Леннокса доставили к ней.                   ***       Боже мой, я снова видел это лицо, это ненавистное мне лицо!       - Ты избавился от призраков, которые мстили тебе за все то зло, что ты мне причинил. И я тоже простила тебя.       - Что с того? Я мучаюсь лишь больше и больше… Я одинок и предан всеми, - о, собственный голос казался мне таким далеким!       - Я предупреждала тебя: она не ставит твою жизнь ни в грош.       - Она… я не хочу говорить о ней.       - Я – твоя единственная повелительница, Леннокс, я, Елизавета, королева Англии!       - У меня больше нет королевы. Есть только Бог, который властвует надо мною.       - Замолчи, несносный мальчишка! Ты лишился рассудка в Тауэре!       - Возможно. Осталось отнять у меня жизнь.       - Ты лишишься и жизни. Если откажешься признать меня королевой. Учти, у нас собрано достаточно доказательств, чтобы отправить тебя на эшафот.       - Что ж, отправляйте, - безучастно отвечал я, избегая положенного обращения "государыня" или "ваше величество".       Я и впрямь был безучастен. После пережитой пытки тело мое было истерзано. Мне было все равно.       Я видел, как надо мной склонилось ее лицо, покрытое толстым слоем румян и пудры, словно лицо стареющей блудной девки из дуврского притона. О, Боже, Ты один знаешь, как я ненавидел это лицо! И я видел, как сквозь толстый слой штукатурки на лице Елизаветы проступают малиновые пятна гнева.       - Ты думаешь, что ты что-то значишь? Ты вообразил, будто можешь свергать и возводить на троны королей! Но ты так ничего не понял! Ты не понял, что всегда был лишь жалкой марионеткой! Глупец!       - Пусть, - спокойно произнес я.       Мне действительно было уже всё равно.       - Мерзавец! Ты – мерзавец! – истерически завизжала она.       Это была истерика лавочницы.       Боже, каких сил, каких трудов стоило мне приподняться и сделать шаг к ней. Она завизжала еще громче.                   ***       О, Роберт, я стоял в приемной и услышал крик королевы. Затем еще один. Капитан стражи, сидевший напротив, вскочил и бросился к двери, что вела в королевские покои.       Но тут… не я сам, но какая-то неведомая сила вдруг заставила меня произнести:       - Остановитесь, капитан! Не входите туда.       Услышав мои слова, капитан остановился как вкопанный и обернулся. На лице его было изумление.       - Милорд… вы сказали не входить туда?       - Не входить, - повторил я, сам поражаясь той уверенности и твердости, с которой произнес эти два слова.       - Вы уверены, милорд?       - Уверен.       Капитан пристально смотрел на меня. Но, видно, на моем лице в тот момент было написано нечто… Что это было, Роберт? Ах, если бы я знал! Но в тот миг мной владела сила, непонятная и неподвластная мне! Это было похоже на наваждение.       В приемной воцарилось молчание. Не было слышно ни звука. И за дверями королевских покоях тоже была тишина.                   ***       Настала тишина. Боже мой, Боже мой! Все повторилось. Повторилось в третий раз, этот ужас, этот отвратительный кошмар, который преследовал меня с детства, с того дня, когда в щелях завывал ветер…       - Я скоро решу твою судьбу, - услышал я ненавистный мне голос.       Что она имела в виду? Ах, Боже мой, мне было все равно, теперь мне было решительно все равно.                   ***       Ах, Роберт, мне было решительно все равно, что произошло там, за плотно закрытыми дверями королевских покоев. Важно было лишь одно: королева запретила подвергать Леннокса пытке и даже просто допрашивать его до суда над заговорщиками!                   ***       Суд! Неправедный и немилосердный! Я молчал. Молчал перед жалкими ослами в судейских мантиях. Я, граф Леннокс, в чьих жилах текла кровь королей Англии и Шотландии, я, чье имя всегда упоминалось в списках претендентов на корону обоих королевств, не собирался унижаться перед судейскими крысами!       Я был готов к смертному приговору.       Рядом со мной на скамье подсудимых сидел Норфолк. За все время сколько тянулся суд (дни? недели? месяцы?) я не разу не посмотрел на него. А он не сделал ни одной попытки заговорить со мной.       Надо отдать герцогу должное: он вел себя достойно. Трус исчез, остался вельможа, готовый, если понадобится, встретить смерть.       Хикфорда не было. Говорили, что он должен предстать перед другим судом – для простолюдинов.       А вот Лесли был с нами… Лесли визжал, рыдал, валялся у судей в ногах, молил их о пощаде. Жалкий трус!                   ***       О, Роберт, если бы эта тварь проронила хоть слово! Хотя бы слово, пусть даже проклятия! Это было бы моей победой. Но он молчал. О, молчал-то он не из-за бесстрашия! Я-то понимал, как дрожит он за свою драгоценную шкуру. Нет, мне было известно, что королева тайно посетила его в Тауэре.       Ах, мой мальчик, мне очень хотелось узнать, о чем они там говорили! Но их разговор остался для меня тайной: королева беседовала с ним в комнате с абсолютно непроницаемыми стенами.       Однако я не сомневался, сын мой, ни мгновения не сомневался: они заключили какую-то сделку. В чем именно она заключалась? Ах, я и сам бы дорого дал за то, чтобы это узнать.       Сын мой, сын мой, эта встреча не давала мне покоя! Видишь ли, сын мой… Посмотри, нас никто не подслушивает? Так вот, у меня нет сомнений, что королева вошла в некие сношения с могущественными и тайными силами, которые стояли за спиной проклятого Реффилда и с которыми, несомненно, был связан сам Леннокс!       Что-то происходило, сын мой, происходило что-то… похожее на предательство.       У нас было достаточно доказательств того, что шотландская блудница была причастна к проклятому заговору. Но ее величество приказала, чтобы имя Марии Стюарт даже не упоминалось на этом процессе. Ах, Роберт, что за таинственные силы направляли ход событий? Что это за силы, во власти которых оказалась даже английская королева?       И вот настал день вынесения приговора.                   ***       Повинен смерти!       Эти слова прозвучали где-то далеко. И я даже не понял, что они относятся ко мне!       "Чарльз Стюарт, 5-й граф Леннокс приговаривается к смертной казни путем отсечения головы…"       Все равно… Это не имеет ко мне никакого отношения…                   ***       Ах, Роберт, я пристально наблюдал за змеенышем, когда судьи огласили его смертный приговор. На его лице не было ни кровинки. Было видно, что он с трудом держится на ногах и вот-вот упадет в обморок! О, сын мой, поистине жалкое зрелище являл собою этот мозгляк. Немыслимо было представить себе, что в жилах его текла священная кровь королей Англии и Шотландии!                   ***       Моя кровь – кровь правителей двух королевств – была спокойна и холодна, она готова была обагрить плаху… Мне уже было все равно: жизнь или смерть. Слишком многое прежде имело в моей жизни цену, слишком многое эту цену стремительно потеряло…       Рядом со мной стоял Норфолк. Но я по-прежнему не смотрел на него, он был мне совершенно неинтересен. Хотя и его и меня должна была постигнуть одна участь – эшафот.                   ***       Норфолк был куда более спокоен, Роберт. О, я должен признать, что он встретил известие о своем смертном приговоре с видом, полным достоинства. Да, герцог никогда не имел репутации храбреца, но на сей раз он вел себя как истинный вельможа, и мой долг это засвидетельствовать и перед людьми, и перед Богом!       Его секретаря Хикфорда приговорили к побиванию плетьми, лишению всех имущественных прав, трем годам каторги и высылке из Англии. Он ещё дешево отделался! Хотя этот мелкий секретаришка меня не интересовал.       Кобгема-старшего приговорили к изгнанию. А младший Кобгем… Этот пират нам еще пригодится, Роберт.       А Лесли… Лесли был приговорен к заключению в темнице. Но этому толстому борову заранее было обещано помилование. Я лично обещал ему это и собирался исполнить это обещание.       Иметь такого прирожденного труса и предателя в стане своих врагов всегда полезно, сын мой. Посему достопочтенный епископ нужен был нам живым. И вот он стоял с постной миной и я видел, как с трудом он сдерживает радость.                   ***       О, эта радость, эта трусливая радость в свиных, заплывших жиром глазках епископа!       Боже, Боже, почему ты не поразил его молнией, почему ты дал этому подлецу, единственному из всех нас заслуживавшему смерти, уйти от наказания живым и невредимым?       Впрочем, я отдаю Тебе суд над этим подлецом. "Мне отмщение, и Аз воздам". Я же проклинаю предателя. Ибо больше не в силах сделать ничего.       Когда меня выводили из мрачной залы суда, освещенной факелами, взгляд мой встретился со стальным взглядом Сесила. Этот человек был посланцем ада! Теперь я ясно видел это. И призраки, которые мучили и его и меня, были лишь наваждением, скрывавшим этот ад. Теперь же я видел: вот он ад, настоящий, безжалостный и кровожадный: в этих стальных, не знающих жизни глазах.                   ***       Когда Леннокса выводили из зала суда, Роберт, наши взгляды встретились. О, сын мой, взгляд Леннокса был взглядом посланца ада! Если прежде я мог в глубине души сомневаться, что ад существует, то теперь я видел воочию ад – ад в его полных ледяной ненависти глазах, в глазах, в которых не было, да и не могло быть ничего человеческого!       Да, сын мой, это был ад, который хочет уничтожить, поглотить и меня, и тебя, и всех, кто нам дорог, и наших сил, увы, слишком мало, чтобы противостоять его нечеловеческой силе! Мы должны уповать только на помощь Господа, сын мой, только на помощь Господа! Господь защищал нас прежде, отводя от нас самые страшные, жестокие и коварные удары, Господь сохранит нас и впредь.                   ***       Боже мой, упование мое – лишь на Тебя! Только Ты способен вырвать меня из ада, который держит меня своими острыми когтями, только Ты волен даровать мне жизнь, свободу и – выше того – бессмертие в селениях праведных! Мне великому грешнику, которого преследовали и преследуют призраки прошлого!       О Боже, Боже мой! С самого детства я узнал, что такое равнодушие и ненависть. Зависть, предательство, жажда власти, бесконечная вражда не отступали от меня ни на шаг! Они сделали меня рабом, и я задыхался в их холодных объятиях, преследуемый серыми призраками!                   ***       Предательство, сын мой, предательство, ненависть и жажда власти – вот демоны, что преследуют наши души! Вот то, чему мы подчиняем каждое свое дело, каждое свое слово, каждый свой вздох! Эти демоны заточают нас в свои объятия, и что мы знаем кроме них?                   ***       Боже мой, Боже мой, что я знал кроме этих демонов? Многое. Многое, что теперь превратилось в пыль, что не имеет ровным счетом никакого значения.       И почему меня обманула любовь, Господи? Та любовь, что воспламеняет сердце и преображает вселенную. Я ведь до сих пор люблю Уолтера… Несмотря на его предательство. Я не могу его не любить, Боже, я не могу его не любить!       Боже, преврати мое сердце в камень, преврати мое сердце в кусок льда, чтобы оно не жгло и не мучило меня!                   ***       Сердце мое всегда было холодным, Роберт. Но без любви, сын мой, все мертво, бессмысленно и бесполезно, всё в конце концов оборачивается лишь бессмысленны танцем призраков в серой мгле…                   ***       Жизнь моя лишена всякого смысла, Боже мой, ибо все в ней оказалось лишь танцем призраков в серой бесконечности.       Только мысль о детях согревает меня, Боже мой. Мысль о моих детях… Они мне кажутся сном, но прекрасным сном, в котором – мое будущее, если только будущее это возможно, Боже мой. На все воля Твоя, Господи, на все воля Твоя!       И… и мысль об Уолтере.