And even death won't do our part

— Эй, ты как? — Чанбин хлопает его по плечу, вырывая из собственных мыслей. Джисон не чувствует ни сам хлопок, ни тепла пристроившегося рядом друга. Даже несмотря на то, что врачам удалось вернуть его телу подавляющее большинство функций организма, вернуть чувствительность тем, кто является буквально ходячими трупами, пока представляется неразрешимой задачей, над разрешением которой неустанно трудится современная наука. Но, знаете, неработающая нервная система — это малая цена за то, чтобы не есть человеческие мозги. Он поворачивается к Чанбину и пожимает плечами. Чанбин сканирует его своими жуткими белыми с черными прожилками застывшей крови глазами, такими же, как у самого Джисона под слоем толстых контактных линз. Белая кожа контрастирует с его черным свитером, а шрам, кривой полосой пересекающий всю правую щеку, против воли притягивает взгляд. Джисон не спрашивал, как Чанбин умер, это вроде как считается больной темой здесь, и некоторые мертвецы (больные синдромом частичной смерти, иронично поправляет себя Джисон) серьезно могут оскорбиться таким вопросом. Чанбин, конечно, не из таких, он вообще самый прямолинейный и открытый человек из всех, кого Джисон встретил в лаборатории, но в чужую душу все равно лезть не хотелось, ведь тогда пришлось бы откровенничать самому. — Не знаю, — озвучивает он свои сомнения, глубоко вздыхая. Ему не нужен кислород, его гнилые легкие сейчас просто еще один рудимент, которым он пользуется по привычке, но это все равно немного помогает ему сосредоточиться. — Прошло много времени. Для него, я имею в виду. Чанбин понимающе кивает. Он сжимает узкое колено Джисона в жесте безмолвной поддержки, и хотя его нервные клетки никак не реагируют на это, Джисон все равно немного благодарно улыбается. Странно осознавать, что многие вещи, которые они делали, когда были живыми, сейчас для них остаются лишь привычками. — Уверен, что все пройдет хорошо. Судя по тому, что ты мне о нем рассказывал, он хороший парень. — Самый лучший, — лицо Джисона озаряется при мысли о Минхо, о его улыбке и мягком взгляде больших оленьих глаз. Конечно, он переживает перед их предстоящим свиданием, для Минхо прошло пять лет, тогда как для самого Джисона едва ли год, потребовавшийся для реабилитации его возвращенного сознания и адаптации к новым условиям жизни. Так что да, он немного в ужасе от всей ситуации, но тоска по объятьям Минхо, по его смеху и ласковым поцелуям, все еще сильнее. В конце концов, парень же согласился на эту встречу, значит, все не так плохо, верно? — Джисон? — в палату заглядывает доктор Им, его куратор, и парень подскакивает на месте от нетерпения и страха. Джебом успокаивающе улыбается ему, замечая состояние пациента. — Твой посетитель ждет тебя. Джисон выдыхает и взлохмачивает волосы в волнении. — Как я выгляжу? — спрашивает он у Чанбина, который продолжает сидеть на его койке. Он уже прошел через эту стадию, неделю назад увидевшись в первый раз после восстания со своей сестрой. Через несколько дней он уедет в дом ее семьи, и хотя Джисон безусловно рад за него, он не может не чувствовать сожаления из-за того, что останется один, без крепкого плеча Чанбина, без его дурацких каламбуров и порой излишне милого поведения, до самого момента, пока не покинет это место сам. При условии, что Минхо будет согласен взять его домой, разумеется. Джисон сглатывает комок тоски, появляющийся при мысли о доме. — Замечательно, — серьезно отвечает Чанбин. Джисон недоверчиво хмыкает, дотрагиваясь до щеки, покрытой толстым слоем тонального крема, который смотрится слишком неестественно на меловой коже. Раньше у Джисона она была медового оттенка, и Минхо нравилось оставлять на ней свои следы — темно-розовые метки прекрасно смотрелись на смуглой коже ключиц и бедер, и Джисон любил разглядывать их, ощущая фантомные прикосновения губ Минхо к этим местам. Джисон скучает по многому, что оставил за порогом смерти, но внешность, вероятно, является самым болезненным напоминанием о его нынешней ненормальности. Сейчас он едва ли может взглянуть на себя в зеркало. Ему повезло обойтись без шрамов на видных местах, в отличие, например, от того же Чанбина, и сберечь все конечности даже во время восстания, но и без того вид живого трупа мало кому может показаться привлекательным. Набор контактных линз карего цвета и тональная основа с идиотским желтым подтоном, которые выдаются каждому пациенту, кажутся лишь насмешкой над былой жизнью, клоунским гримом, по которому можно опознать таких же уродов. Джисон пытался экспериментировать с нанесением тона, с толщиной слоя, с разными оттенками, но никакой макияж не мог вернуть ему вид живого человека, его смуглую кожу, румянец, расцветающий на лице от каждого ласкового слова Минхо, сияние глаз и жар прикосновений. Все что он может предложить сейчас — холодную трупную оболочку, оставшуюся от прежнего Джисона. Его волнение перед предстоящей встречей по большей части вызвано как раз тем, что он не уверен, что Минхо захочет его таким. — Хорошо, доктор Им, я готов. Мандраж, который испытывает Джисон, стоя перед стеклянными дверьми зала для посетителей — огромной комнаты с сотней столов, ютящихся рядом, — сложно сравнить с чем-либо. Такой ядерной мешанины ужаса, предвкушения, тоски, желания сбежать и еще большего желания остаться он не испытывал даже когда делал Минхо предложение. Хотя Минхо ответил ему «да». Конечно, он ответил ему «да». Он никогда не мог отказать Джисону. Остается лишь надеяться на то, что этот случай не станет исключением. Наен, их психологиня, с которой они еженедельно встречаются на групповых сессиях, чтобы проработать травмы связанные со временем до восстания, во время и после него, говорит, что это нормально — не принимать себя в новом облике. К таким кардинальным изменениям в жизни сложно привыкнуть сразу, но со временем они смогут смотреть на себя без ужаса. Джисон не думает, что это сработает для него, что он когда-нибудь сможет смириться с тем, во что превратился. — Итак, у вас полчаса. Обниматься можно при встрече и когда будете прощаться. Вообще постарайся свести физическую близость к минимуму, чтобы не провоцировать охрану. Если почувствуешь себя нехорошо или просто захочешь уйти, махни мне, я буду ждать тебя около выхода, — инструктирует его Джебом, на что Джисон лишь отрывисто кивает. Половину слов он вообще пропускает мимо ушей, слишком поглощенный собственным страхом. Он уверен, если бы его сердце все еще билось, оно бы гулом звучало прямо в голове. — И, Джисон, — обращается к нему куратор, кладя руку на спину, скрытую больничным одеянием, — удачи. Не давая парню ответить, его вталкивают в комнату, отчего у Джисона сжимается желудок, и он испуганно озирается по сторонам. Крепко зажмурившись, он напоминает себе, что нужно сохранять спокойствие. Это же Минхо, его Минхо. Все будет хорошо. Джисон снова глубоко вздыхает и направляется по узкому проходу, высматривая одного конкретного человека. Комната действительно очень большая, в два этажа. На первом расположены столики для свиданий, а по периметру выставлена охрана с длинными металлическими жезлами — шокерами — наготове и наручниками на поясе. За все свое время пребывания здесь, Джисон не слышал ни о ком особо буйном, чтобы на нем приходилось применять эти средства защиты, однако он знает, что не всегда подобные места выглядели так цивилизованно. Самых первых восставших мертвецов, поддавшихся лечению, на свидания с родными приводили связанными, приковывали к столу и целились в них автоматами, чтобы максимально обезопасить живых. Джисон не может винить их в излишней осторожности, однако сам не представляет, каково было бы ему разговаривать с любимым человеком с упирающим в его спину дулом пистолета. Второй этаж представляет собой один сплошной балкон, где растянулись врачи и ученые, отвечающие за реабилитацию больных синдромом частичной смерти. Не пройдя и десяти шагов, Джисон видит его. Минхо посадили практически в самом центре комнаты, за столик около стены, так что с входа его сложно заметить. Обнаружив знакомую фигуру, Джисон не может оторвать глаз от своего жениха. Он настолько давно не видел Минхо, что встретившись с ним, не в силах поверить, что все происходящее действительно правда, а не один из хаотичных смутных снов, которые он видит под воздействием нейротриптилина. Минхо тоже замечает его и, не моргая, следит за каждым джисоновым шагом, словно загипнотизированный. Его большие, красиво очерченные черными ресницами, глаза широко открыты, выражая крайнюю степень шока, и Джисону остается лишь надеяться, что он шокирован не в плохом смысле этого слова. Что это лишь удивление от долгожданной встречи. Что это всего-навсего удивление при виде восставшего из мертвых жениха. Дистанция, разделяющая их, сокращается за какие-то считанные секунды, и Джисон не может в точности сказать — это потому что он был слишком зачарован глазами Минхо или потому что буквально бежал ему навстречу. В метре от парня он все же останавливается, заполошно дыша, наполняя воздухом, пропахшим химикатами, омертвевшие легкие. Он не уверен, что делать дальше. Может ли он обнять Минхо, может ли он дотронуться до него, не ощутить, но представить тепло и мягкость его кожи, его крепкую грудь, сжать в руках его крошечные пальчики, расцеловать каждый по очереди? Имеет ли он сейчас на это право? Джисону хочется сделать так много всего сразу, но он лишь застывает в оцепенении. Если бы слезные железы еще работали, его глаза непременно бы заслезились, но это невозможно, так что ему остается только кусать дрожащую нижнюю губу. К счастью, Минхо отмирает первым и, решительно шагнув вперед, втягивает Джисона в крепкие объятья. Джисон разом обмякает, спустя долгое время чувствуя себя в безопасности. Он так привычно скользит в руки Минхо, обвивает его талию и прячет нос под выраженной линией нижней челюсти, в выемке шеи, где сильнее всего пахнет любимым парфюмом Минхо (который остался прежним, Джисон помнит, как дарил его Минхо на каждую годовщину) и его естественным запахом. Где заполошно стучит чужой пульс. Минхо тоже волнуется. Джисон не может физически ощутить это, но он знает, что старший утыкается носом в его волосы, как делал всегда. Даже прошедшие годы, даже смерть и чудесное воскрешение не в силах отнять чувства комфорта, покоя и любви, которые дарят ему прикосновения Минхо. И почему Джисон так волновался? Это же его Минхо, любовь всей его жизни, разве он когда-то делал ему больно? Джисон такой дурак. Он счастливо смеется, потираясь носом о родное плечо, так что Минхо отрывается от него только лишь затем, чтобы заключить его лицо в свои ладони. Их взгляды встречаются снова, и в кошачьих глазах Минхо столько невысказанной нежности, боли и любви, а его мягкие губы изгибаются в ласковой полуулыбке. Джисона едва не разрывает от всего счастья и облегчения, какие он испытывает при виде парня. Охранник позади их стола тактично кашляет, и они смущенно отрываются друг от друга, хихикая, словно подростки, и возвращаясь в реальность, где существуют не только они вдвоем. К их большому сожалению. Они присаживаются за стол напротив друг друга, так что их разделяет металлическая столешница, но, кажется, Минхо не может оторваться от него даже на миг, поэтому протягивает ладонь и привычным жестом переплетает их пальцы, кладя их посередине. — Привет, — тихо произносит он, свободной рукой потирая покрасневшие уши, как делает всегда, когда смущается. — Привет, — едва слышно выдыхает Джисон. Снова слышать прекрасный, переливающийся сладостью голос Минхо подобно одновременно и удару под дых, когда спирает дыхание, так что на протяжении долгих мгновений ты не в силах сделать и глотка желанного кислорода, так и погружению усталого тела в уютную постель после долгого рабочего дня, возвращению домой. Минхо снова хихикает, а Джисон способен только пялиться на него, приоткрыв рот в восхищенном онемении. — Сон-и, ты со мной? — с любящей ухмылкой спрашивает Минхо, ласково возвращая чужую челюсть в закрытое состояние и почесывая Джисона под подбородком кончиками пальцев, как одну из своих кошек. Жест, которым Минхо выражает свою привязанность, что каждый раз заставляет Джисона таять мороженным в знойный летний день — так и следи за тем, чтобы он не лишился чувств прямо на месте, от одного лишь вида Минхо. И он бы ответил, если бы мог сформировать хоть одно связное предложение в своей голове. Но как это возможно, когда он занят тем, что подмечает во внешности Минхо каждую едва заметную деталь, каждое изменение, каждую новую морщинку — все то, что Джисон пропустил. Минхо похудел, так что кожа сильнее обтягивает его высокие острые скулы; Джисону кажется, дотронься он кончиком пальца — и из пореза потечет черная свернувшаяся кровь, которая сейчас застыла в его венах. Слегка надутые пухлые губы блестят увлажняющим бальзамом. В ушах Минхо заметна пара новых пирсингов, и зная, как его жених не любит иголки, Джисон жалеет, что его не было рядом, чтобы оказать поддержку. Минхо одет в пастельного цвета кашемировый свитер с длинными рукавами, в которых он любит прятать свои вечно мерзнущие ладони — одна из многих его очаровательных привычек. На миниатюрных пальцах слегка звенят кольца. Кольца, которое подарил ему Джисон, делая предложение руки и сердца, нет. Однако его любимая родинка на носу все еще на месте, вызывает непреодолимое желание коснуться ее в поцелуе, а глаза Минхо, всецело обращенные на одного Джисона, все так же отражают звезды. В темно-карих радужках Джисон видит самого себя — бледное, даже несмотря на всю тоналку, пятно в широкой белой больничной одежде, похожей на балахон. Карикатурное уродство рядом с совершенной красотой Минхо. Но главное, за что цепляется взгляд Джисона — волосы. Точнее, их цвет. — Ты фиолетовый, — выпаливает он первое, что приходит на ум. Глаза Минхо расширяются, и Джисон тараторит: — В смысле, твои волосы. Твои волосы фиолетовые. Раньше у тебя были каштановые, вот я и удивился. — Ох, да. Я…- Минхо застенчиво прикусывает губу и дергает себя за прядки челки. — Я покрасил волосы. Тебе нравится? Джисон лучезарно улыбается и уверенно кивает. — Да. Выглядит потрясающе. Я имею в виду, ты весь выглядишь потрясающе. Ты такой красивый, хен. Минхо растроганно смущается, прикрывая свободной ладошкой часть лица и пряча свои глаза. Джисон опять чувствует волну облегчения, проходящую по всему его телу. Минхо такой родной, до боли в ребрах знакомый и одновременно чужой, неизведанный, но Джисон рад, что все еще может заставить его краснеть всего одним комплиментом. — Я так скучал по тебе, — продолжает он, заставляя Минхо выглянуть сквозь барьер своих пальцев и трогательно улыбнуться. — Ох, Сон-и, — тихо шепчет он, сжимая руку Джисона в своей. — Я тоже скучал по тебе. Ты не представляешь, как сильно. В его словах слышится застарелая боль, и Джисон сглатывает внезапно ставшую вязкой слюну. Не то что бы он не думал о том, что пришлось пережить Минхо. Внезапная смерть возлюбленного практически прямо во время активной подготовки к свадьбе, восстание зомби и осознание, что его жених тоже бродит где-то там, пожирая людей. Внезапный звонок из реабилитационного центра. Встреча с тем, кого ты давно похоронил. Джисон не думает, что смог бы пережить уход Минхо. Он всегда был намного слабее. — Прости меня, — шепчет Джисон сквозь сжимающееся горло. Минхо смаргивает с глаз влагу и качает головой. — Это не твоя вина, дурачок, — он треплет младшего по пухлой щеке. Джисон кивает, однако неубежденный. Но он решает не тратить их первое свидание на сожаления. Вместо этого он переводит тему, страстно желая узнать, как сейчас живет Минхо. — Как ты, хен? — Я? — Минхо трет свое ухо. — Все хорошо. Я все еще преподаю танцы, но уже в другом месте. Мне пришлось переехать с нашей квартиры, потому что я не смог больше жить там, — «где больше не было тебя» проглатывает Минхо, но Джисон кивает, давая понять, что услышал его. — Как Суни и Дуни? Лицо Минхо озаряется внутренним светом, и Джисон улыбается. Он все еще знает, как заставить Минхо чувствовать себя лучше. — Живут лучше всех, — смеется старший. — Правда Дуни с возрастом стала еще более угрюмой и независимой. Но все еще любит, когда ее балуют. Джисон хихикает, вспоминая двух рыжих пушистиков, которых любил, как своих собственных детей. Но никто все еще не мог потягаться в любви к кошкам с Минхо. — Кстати о них, — Минхо роется в кармане, вытаскивая телефон, и бросает нерешительный взгляд на Джисона. — Кое-что случилось. Точнее кое-кто. — Ох, черт, — удивляется Джисон, подтягиваясь ближе к Минхо. — Только не говори мне, что… — Я взял еще одну кошку, — посмеивается Минхо, открывая галерею. Он показывает Джисону фотографию с ним сами, держащим на руках серо-коричневый комок. На фотографии волосы Минхо светло-русого цвета, он счастливо улыбается, прислоняясь носом к носу котенка, недоуменно повисшего в человеческих руках. — Ее зовут Дори. Она самый активный котенок, которого я когда-либо видел. — Она такая хорошенькая, — умильно шепчет Джисон, заламывая брови. — Такая же, как и ее хозяин. Минхо снова краснеет, но Джисону очевидно, что он наслаждается комплиментом. — Перестань, — старший слегка ударяет их сцепленными руками по столу. Минхо листает галерею дальше и показывает ему следующую фотографию, на которой трое котов и их хозяин в рождественских колпачках, Минхо обнимает смирившуюся Суни, одетую в костюм рождественского эльфа. Джисон хихикает. — Прошлое Рождество. Сначала я хотел надеть этот костюм на Дуни, но он на нее не налез. Минхо слегка морщит нос, убирая телефон, и Джисон не может убрать со своего лица влюбленное выражение. — Ах, так хочу их увидеть, — без задней мысли произносит он, тут же напрягаясь. Он понимает, что это только их первая встреча, и Минхо не может быть уверен, готов ли он взять в свой дом такого опасного урода, которым стал Джисон. Но старший лишь слегка кивает с улыбкой, не замечая ничего странного. — Конечно. Они будут рады, когда ты вернешься. У Джисона практические перехватывает дыхание, даже при том, что ему больше не нужно дышать, и он с надеждой смотрит на Минхо. — Подожди, — хрипло проговаривает Джисон. — Это значит, что… — он запинается, но Минхо выгибает бровь, побуждая продолжить. Младший сконфуженно мямлит: — Это значит, что ты согласен принять меня обратно? Взгляд Минхо смягчается. — Конечно, Сон-и, — он подносит их переплетенные ладони к губам и целует трупно-холодную кожу Джисона, даже не морщась в отвращении. — Я бы забрал тебя уже сегодня, но твой врач настоял на том, чтобы мы сперва просто встретились и поговорили. Я так долго ждал, пока ты вернешься домой. Настает очередь Джисона смущаться, так что он опускает голову вниз, прикрываясь волосами, но сам счастливо улыбается. Минхо, дом, все будет как раньше. Джисон возвращается домой. Однако через мгновение сверху слышится тяжелый вздох, и ему приходится поднять голову, чтобы проверить Минхо. Выражение его лица из мягкого стало напряженным. Брови нахмурены, и Джисон тянется кончиком пальца разгладить морщинку. Минхо слегка улыбается. — Сон-и, я должен тебе сказать еще кое-что. Джисон заинтересованно мычит, внутренне сжимаясь, потому что тяжесть, появившаяся во взгляде Минхо, не ведет ни к чему хорошему. — Я…- старший гулко сглатывает и пораженно выдыхает. — Твоя мама, ты знаешь, что с ней произошло? Джисон прикрывает глаза и нервно взлохмачивает волосы. — Да, мне сказали. Сказали, что ты единственный близкий мне человек, с которым удалось связаться. Минхо кивает, сочувствующе поджимая губы и запуская пальцы в волосы Джисона, приглаживая их. Он бы хотел ощутить почесывания, которыми Минхо одаряет его, но он не чувствует ничего. — Она скончалась около двух лет назад. Я навещал ее в больнице, чтобы ей не было так одиноко. Она продолжала рассказывать мне о том, каким ты был милым ребенком и несносным подростком. — Спасибо, — Джисон грустно улыбается. — Этого следовало ожидать. Даже когда я был, –жив, — рядом, она была очень слаба. Думаю, все произошедшее сильно ее подкосило. Мне только жаль, что я не был с ней до конца. — Мне жаль, Джисон-и, — бормочет Минхо, и Джисон кивает. Из всех людей, он уверен, что Минхо не стал бы разговаривать с ним неискренне, так что он принимает эти соболезнования. Несколько мгновений они сидят в тишине, хотя и довольно комфортной, даже несмотря на тему их затихшего обсуждения. С Минхо Джисону всегда было приятно даже вот так молчать. Наверное, это абсолютное понимание и делало их родственными душами. — Хен, — нервно начинает Джисон, не в силах сдержать свою неуверенность. Минхо вопросительно мычит. Джисон расплетает их пальцы, чтобы обеими руками потереть лицо. Он, безусловно, рад, что Минхо все так же нежно относится к нему, но он не думает, что старший осознает все, на что подписывается, забирая Джисона обратно в общество. — Ты точно уверен, что хочешь снова впустить меня в свою жизнь? Минхо хмурится, но не говорит ни слова, поэтому Джисон взволнованно продолжает: — Просто… Я ведь очень изменился, хен. Я, черт, я буквально восстал из могилы! — Голос Джисона слегка дрожит, когда тревога накрывает его, но он не может ходить вокруг да около той темы, которая изводит его с самой первой инъекции вакцины. — Я умер, а потом восстал, и я не помню, что было во время восстания, но маловероятно, что я ходил по полям и плел венки из одуванчиков, правда? — Джисон, сквозь закрытые веки надавливает на глазные яблоки до белых пятен, вспыхивающих в голове, и болезненно усмехается. Вероятно, линзы врезаются в нечувствительную слизистую, но это последнее, что его волнует. — Я ничего не чувствую, потому что моя центральная нервная система больше не работает, мои органы наполовину сгнили, и я веду себя, как нормальный человек, только благодаря лекарству, стимулирующему мои клетки мозга, и если я пропущу хотя бы один прием, я стану бешенным и наврежу тебе! Я опасен, Минхо-хен. Я такой урод. Мне жаль. Последние слова он шепчет, отказываясь смотреть на старшего. Все его тревожные мысли, все волнения вырываются наружу. Все, что он снова и снова прокручивал в своей голове, что пытало его воспаленный мозг ночами перед сном, все его страхи вываливаются на бедного, ошеломленного Минхо. Джисон тут же жалеет о своей вспышке, но так же он рад, что смог честно высказаться. Потому что Минхо, как никто другой, заслуживает правды, даже такой некрасивой. Джисон не хочет обманывать его видимостью себя прежнего. За их столиком повисает тяжелая тишина, так что становится слышно, о чем говорят люди вокруг. Джисон даже успевает погрузиться в историю девушки сбоку, жалующуюся на то, какой несамостоятельный ее парень. Кажется, она встречается здесь с сестрой. Интересно, Джисон знаком с ней? Он задумывается и вздрагивает, когда его руки неожиданно оттягивают от лица. Минхо заключает обе его ладони в свои собственные и с силой сжимает. Джисон видит как сминается бледная кожа под его пальцами. — Хан Джисон, — серьезно начинает Минхо, из его голоса исчезла всякая игривость. Джисон съеживается. — Сон-и, посмотри на меня, — уже нежнее повторяет он, и Джисон не может сопротивляться такому тону, когда встречается взглядом с прищуренными глазами Минхо. Он ожидает чего угодно: что старший попросит больше времени или извинится, начнет его переубеждать, но Минхо всегда превышал чужие ожидания. Поэтому он снова удивляет Джисона: — Помнишь, как в старшей школе ты сжег волосы окислителем? — Эм, да? — И как тебе пришлось состричь их? И ты плакал, что стал похож на облезлого ежа? — Да, помню, хен, но я не понимаю, к чему ты это говоришь? — Джисон нетерпеливо перебивает, потому что Минхо не дает ему прямого ответа, и это напрягает. — И ты боялся, что я брошу тебя из-за твоей дурацкой прически? — уголок губ Минхо приподнимается, и Джисона окатывает теплом при воспоминании о том беззаботном времени. Он тогда очень комплексовал из-за своих больших щек и армейской стрижки, из-за которой они стали бросаться в глаза еще сильнее. Пара одноклассников смеялась над ним из-за этого, но когда он признался Минхо, что его достают, те больше ни разу за все три года не заговаривали с ним о чем-либо, кроме учебы. Минхо всегда так оберегал его. Старший продолжает: — Я это к тому, что неужели ты думаешь, что я не бросил тебя тогда, когда ты походил на очень жалкую пародию панка, но брошу сейчас? Минхо ухмыляется, и Джисон неверяще смеется. — Хен, как ты можешь сравнивать? Это не- Это не одно и то же! — Ошибаешься, — Минхо ласково оглаживает тыльную сторону его ладоней большими пальцами. — В любом виде ты все еще мой Сон-и. «Человек, которого я люблю», — не говорит Минхо, но Джисон слышит это в его жестах, в его взгляде и ласковом тоне, во всей той нежности, которая разливается между ними. Джисон сухо всхлипывает. Если бы он еще мог плакать, то Минхо уже пришлось бы терпеть его рыдания. — Время вышло, — объявляет охранник, нарушая атмосферу. Они с сожалением переглядываются и поднимаются. Полчаса прошли слишком быстро, но Джисон замечает, насколько вымотанным он себя чувствует. Эмоций, как хороших, так и плохих, для одного раза слишком много для его бедного полумертвого мозга. Так что он испытывает небольшое облегчение, благодарный небольшой передышке. Ему нужно еще раз все обдумать, и если Минхо настроен серьезно, что действительно так, то он должен будет приложить усилия, чтобы снова сделать его счастливым. Его объятья все такие же крепкие, как и в первый раз. Джисон счастливо вздыхает, укладывая голову ему на плечо. Минхо баюкает его в своих руках, покачивая, словно маленького ребенка. Джисон растворяется в этом чувстве безопасности. Минхо крепко прижимает его к себе, перебирая его светлые волосы с отросшими темными корнями натурального цвета. — Я заберу тебя так скоро, как мне позволят, хорошо? — бормочет он в ухо младшего. Джисон кивает, расслаблено прикрывая глаза. Он не до конца убежден в том, что старший примет его любым (все-таки он не видел его без всего этого грима), но все же верит ему. Такой детской наивной верой в чудо, которую Минхо еще ни разу не обманывал. — Не думай слишком много, Сон-и. Джисон снова кивает, словно болванчик. Минхо целует его в лоб, и им приходится отстраниться. Напоследок Минхо хватает его за руку, не давая уйти. — Это ненадолго, слышишь? — Ладно, хен, — искренне смеется Джисон, и его уводят. Когда он оглядывается назад у самого выхода, Минхо все еще стоит там, провожая его взглядом. Джисон неуверенно машет, и старший с улыбкой копирует его движение. Металл колец поблескивает на его крошечных пальцах, выглянувших из рукавов свитера. Буквально через два дня уезжает Чанбин. Когда они прощаются Джисону приходится сдерживать позорное хныканье ради старшего, который сжимает его в медвежьей хватке своих стальных мышц. Если бы Джисону еще нужно было дышать, у него определенно были бы проблемы. Но так он просто позволяет Чанбину использовать себя как подушку для сухих рыданий, зная, насколько тот на самом деле чувствительный, несмотря на пугающую темную ауру. Они действительно сблизились за совместные девять месяцев пребывания в центре, так что разлука больно бьет по и так находящемуся в эмоциональном раздрае Джисону. Всю следующую неделю, пока не подходит пора его собственного отъезда, он чувствует себя не в своей тарелке без глупого смеха Чанбина. Конечно, тот оставил ему свой новый адрес и электронную почту, но Джисон не знает, встретятся ли они когда-нибудь еще. Он не успевает заскучать, потому еще через пару дней доктор Им объявляет ему, что он может собираться домой. Джисон застывает прямо во время ежедневного ввода инъекции, и Джебом со смешком просит его расслабиться. Он объясняет, что Минхо уже оканчивает курс по содержанию больного синдромом частичной смерти в домашних условиях, так что скоро Джисона заберут далеко отсюда. — Не прошу скучать по мне, — усмехается Джебом, выкидывая пустую склянку из-под препарата в мусорное ведро. — Но надеюсь, не будешь проклинать. Джисон качает головой. По правде говоря, время, проведенное в реабилитационной лаборатории, не было настолько плохим. В конце концов, у него был Чанбин, который помогал ему с тревогой, да и весь медицинский персонал был вежливым и милым. Но само осознание того, кем они стали, что они делали, вид всех видов увечий, из-за которых могут умереть люди — это давило на психику. К тому же, замкнутому по своей натуре Джисону было сложно постоянно находиться среди такого большого количества людей, без единого шанса на личное пространство. Так что когда он воскресным утром стоит у ворот центра с мешком вещей, в которых его похоронили, он чувствует, как радостное предвкушение пузырится у него в животе. Он многое успел обдумать и решил, что действительно хочет вернуться к Минхо, даже таким неправильным. Даже несмотря на все сомнения в собственной ненужности, он готов сколько угодно ломать себя, чтобы стать хоть на крупицу ближе к той версии себя, которую полюбил Минхо. Хотя он не может заставить свое сердце работать снова, оно все еще переполнено любовью, и кажется, что сердце Минхо готово биться за них двоих. Джисону вручили большой запас тональной основы и контактных линз. Доктор Им настоятельно попросил его не носить маскировку двадцать четыре часа в сутки и давать коже и глазам отдохнуть хотя бы ночью. Джисон не уверен, что последует его совету. При одной мысли, что Минхо увидит его нынешнюю сущность, в горле встает ком. К нему уже приставили медицинского специалиста, у которого он должен будет проходить плановые осмотры и к которому можно будет обращаться с любой проблемой, касаемо его новой жизни. Конечно, не обошлось без инструкций о том, как стоит вести себя в обществе. Несколько лет назад невозможно было представить зомби, живущих полноценной жизнью среди людей, настолько люди были нетолерантны даже к малейшей мысли о том, что им придется принять обратно тех, кого они убивали и кто убивал их. Но сейчас скандалы поутихли, все просто хотели спокойно проводить время со своими семьями, каким-то чудом вернувшимся обратно, так что социальная система наладилась, и больным синдромом частичной смерти стало немного легче. Хотя Джисону еще необходимо упоминать о своей «болезни» при любом взаимодействии с незнакомцами, и его поставили на учет, чтобы контролировать в период адаптации к прежним условиям. К тому же, он обязан принимать лекарства каждый день, даже единственный пропуск инъекции будет рассмотрен, как нарушение закона, и он будет отправлен обратно в центр. Не то что бы Джисону самому сильно хотелось превратиться в бешенного опять. Джисон выходит за ворота, которые открываются с оглушающим скрипом, и сразу же видит Минхо. Тот стоит, прислонившись к капоту своей старенькой серебристой тойоты, которую купил еще когда учился в университете, и его губы изогнуты в легкой улыбке, направленной на экран телефона. Он тут же поднимает взгляд, когда Джисон выходит за территорию лаборатории, и Джисон не может не любить то, как ярко его глаза загораются при виде младшего. Минхо разводит руки в стороны в приглашающем жесте, и Джисон врезается в его объятия на этот раз без капли сомнения. — Привет, Сон-и, — голос Минхо медом разливается в его ушах, и Джисон тает. — Готов отправиться домой? — С тобой, — с слегка заигрывающей улыбкой отвечает Джисон, — хоть на край света. Минхо хихикает и закидывает вещи Джисона на заднее сидение. Они рассаживаются по местам и пристегиваются, Джисон с удовольствием растягивается на пассажирском сидении. Он с любовью гладит потертости на обивке, выученные наизусть. Это так похоже на прежние времена, когда они сбегали из университетского общежития под покровом ночи, опасаясь навлечь на себя гнев дежурного, зорко следящего за комендантским часом, и катались по городу до самого рассвета, урывая жадные поцелуи на светофорах. Джисон с ностальгией улыбается. — Что такое? — с любопытством спрашивает Минхо, поворачивая ключ зажигания. Тойота заводится с надсадным рыком, и они мягко трогаются с места. Джисон поворачивает к нему голову, из его улыбки пропадает грусть, заменяясь кокетством. — Да так, — задумчиво тянет он, пробегаясь пальцами по корпусу бардачка. — Просто вспомнил, как мы сломали водительское сидение, когда занимались здесь сексом. — Ах, ты имеешь в виду тот раз, когда ты налетел задницей на руль, и весь кампус узнал, что мы трахаемся в машине? — усмехается Минхо, но кончики его ушей очаровательно отдают розовым сквозь фиолетовые пряди. Они вместе смеются, и Минхо качает головой. — Секс в машине — самое неудобное, что мы когда-либо пробовали. — Но признай, что когда мы наловчились отодвигать сидения, дело пошло значительно лучше, — Джисон шутливо пихает его в бок, за что получает от Минхо легкий шлепок по бедру, чтобы не отвлекал водителя от дороги. — Не то что бы у нас тогда был большой выбор, — размышляет старший. Действительно, сосед Минхо постоянно торчал в комнате и был таким противным, что договориться с ним не представлялось возможным, а в общежитии Джисона были просто картонные стены. Они узнали об этом случайно, когда стали ловить на себе красноречивые взгляды в университете и не понимали их природы, пока один из соседей Джисона не сжалился и не рассказал им, что теперь весь этаж знает о многих их кинках. — Долго нам ехать? — Часа два, — Минхо сверяется с электронными наручными часами. — К обеду будем уже дома. «Дом», — думает Джисон и радостно жмурится. — Я, кхм, — Минхо отчего-то выглядит очень смущенно, и Джисон с любопытством косится на него. — Я кое-что подготовил для тебя. Это подарок на твое возвращение. Посмотри в бардачке. Джисон подскакивает на месте и сразу же лезет проверять, заставляя Минхо захихикать от такого нетерпения. Внутри лежит прямоугольное нечто небольшого размера, завернутое в подарочную бумагу с принтом с обнимающимися котиками. К тому же, к подарку прикреплен небольшой декоративный бант. Джисон воркует и поднимает сияющий взгляд на Минхо, который не отрывает взгляда от дороги, но его подрагивающие в улыбке губы выдают его. — Это?.. — Я знаю, как ты любишь музыку, — стеснительно бормочет старший. — За пять лет вышло огромное количество новых песен, которые ты пропустил. Я попросил, эм, кое-кого, у кого похожий с тобой вкус в музыке, собрать все, что могло бы тебе понравиться. Так что… — неловко заканчивает Минхо, играясь одной рукой с сережкой в мочке уха, и все еще избегает глаз Джисона. — Хен, — растроганно произносит младший и аккуратно рвет подарочную упаковку, обнаруживая под ней небольшую флешку. Он тут же вставляет ее в usb-порт на магнитоле машины. Спустя одно недолгое шипение начинает играть первая мелодия, и Джисону она уже нравится, с первых битов. Он кладет ладонь на бедро Минхо и сжимает его. — Спасибо. Серьезно. Это прекрасный подарок. Ты прекрасный. Если бы я мог, я бы заплакал. Минхо стреляет в него смущенным взглядом, кончик его носа тоже окрашивается в очаровательный розовый цвет. — Я рад, что тебе нравится. На какое-то время Джисон сосредотачивается на музыке. Некоторые треки он перематывает начало, чтобы прослушать еще раз. У того, кто составлял этот плейлист действительно отличный вкус, потому что Джисону нравятся практически все треки, даже те, жанры которые его раньше не очень привлекали. Ему интересно, кто этот человек и познакомит ли их когда-нибудь Минхо. Им определенно нашлось бы, о чем поболтать. Он решает спросить об этом позже. За окном мелькает сельский пейзаж, поля и лесополосы. Он знал, что подобные реабилитационные центры строят в достаточном отдалении от городов, но не до конца осознавал, в какой же все-таки изоляции от общества они находились. Через время, Джисон начинает скучать, так что вновь втягивает Минхо в разговор, подробнее расспрашивая о его нынешней жизни. Это немного ранит — слушать обо всех изменениях и понимать, сколько он пропустил; как сильно Минхо нуждался в поддержке, а Джисона не было рядом, чтобы ее оказать. Минхо кажется довольно расслабленным, но Джисон слишком хорошо знает его, чтобы не замечать некоторого напряжения в плечах старшего, будто он держит в себе что-то еще. Он думает, что это потому, что Минхо тоже больно от всех сожалений об упущенном времени. Старший рассказывает о танцевальных группах, которым преподает, об очаровательных детях и их мамах, которые постоянно флиртуют с привлекательным учителем танцев, не подозревая, что он гей. Говорит, что недавно познакомился с новыми соседями, милой семейной парой, чей сын тоже страдает от синдрома частичной смерти. Этим он, вероятно, подразумевает, что Джисону не будет так одиноко. Что, конечно, вряд ли. Смеется, припоминая, что недавно не мог найти Суни около двух часов, пока не обнаружил ее, спокойно спящую в обувной полке, зарывшись носом прямо в кеды Минхо. Он не спрашивает Джисона о жизни в лаборатории, видимо, опасаясь повторить недавний приступ, избегая болезненной темы. И Джисон ему благодарен, потому что он рад хотя бы на какое-то время забыть о том, каким монстром Франкенштейна стал. Он еще не готов говорить о том, как его сознание собирали по кусочкам. В какой-то момент Джисон проваливает в дремоту, утомленный бесконечным однородным пейзажем и убаюканный ласковым голосом Минхо. Магнитола продолжает тихо играть на фоне, так что в машине разливается какая-то тихая, спокойная мелодия, пока вокалист поет о неразделенной любви. Джисону нравится звучание, так что сквозь сон он думает, что нужно будет не забыть узнать название. Он не может почувствовать, как Минхо перебирает его волосы. — Сон-и, — тихий шепот достигает его сознания сквозь неясные фигуры. — Эй, Сон-и, просыпайся, мы приехали. Джисон разлепляет глаза, сонно надув губы. Он видит склонившегося к нему Минхо, нежно гладящего Джисона по щеке. Младший протирает глаза, надеясь, что линзы не съедут в стороны, и поворачивает голову, чтобы невесомо чмокнуть Минхо в ладонь. — Мы уже приехали? — невнятно уточняет Джисон. — Мило, — бормочет Минхо, глядя на него глазами-полумесяцами от улыбки. — Да, приехали. Джисон выглядывает в окно. Они припарковались в каком-то жилом комплексе, судя по хорошо оборудованной детской площадке и по приличному ограждению по периметру, весьма неплохом. Здания, расставленные по какому-то невообразимому принципу, тянутся вверх на множество этажей, но сам комплекс при этом выглядит довольно уютно. Здесь много зелени, целые клумбы, за которыми явно ухаживают. Джисон замечает несколько семей с детьми. Ему этот район не знаком. Квартира, которую они снимали с Минхо пять лет назад, была крошечной, с вечно ломающимся санузлом, и находилась на окраине, полчаса на метро до центра. — Ого, — ошеломленно произносит Джисон. — Вот это масштабчик, хен. Он отстегивает ремень безопасности и тянется к дверной ручке, когда Минхо дергает его за толстовку, останавливая. Джисон, приподняв брови, поворачивается к нему, чтобы увидеть, как он нервно теребит рукава своего кардигана. — Подожди, Сон-и, — Минхо нервно выдыхает. — Есть еще кое-что, о чем я тебе не рассказал. По спине Джисона бежит холодок, и он чувствует, как панически сжимается горло из-за того, каким неуверенным выглядит старший. Минхо редко можно увидеть таким сконфуженным, так что, очевидно, грядет что-то действительно страшное. «Не думай слишком много», — приказывает себе Джисон, повторяя недавние слова Минхо. Он заставляет себя улыбнуться. — Что такое, хен? Неужели еще одна кошка? Минхо даже не усмехается, отрицательно качая головой. Он поднимает на Джисона виноватый взгляд и произносит слова, которые проходятся разрушительным эффектом по мертвому сердцу: — Я…Я вышел замуж. Джисон моргает. Потом еще раз. Улыбка медленно сползает с его лица. — Что? Минхо глубоко вздыхает и роется в кармане, вытаскивая на свет тонкое кольцо из белого золота, покрытое замысловатой вязью. Честно? Джисон его уже ненавидит. Минхо надевает это кольцо себе на безымянный палец правой руки. — Я замужем.