And even death won't do our part

Джисон снова просыпается от шума. Через неплотно задернутые шторы пробивается утреннее солнце, оставляя лужи на бежевом паркете. В этих пятнах света купаются кошки, подставляя пушистые животы теплым лучам. Джисон чувствует себя удивительно хорошо. Буря в его разуме, мучающая его последний месяц немного успокоилась, и это похоже на то, словно он снова научился дышать. Когда Джисон пытается поднять руку, чтобы протереть сонные глаза, что-то удерживает ее. Минхо лежит на его груди, рука Джисона под его головой, и младший уверен, что она бы точно затекла, если бы он ее чувствовал. Но так он лишь нежно улыбается, и остается на месте неподвижно, наблюдая за приоткрытыми во сне розовыми лепестками губ Минхо, его трепещущими от дневного света ресницами, отбрасывающими тень на высокие скулы. Джисон прослеживает взглядом от его восхитительной высокой переносице по ровной линии носа и до самой крошечной родинки на его кончике. По сравнению со вчерашней ночью Минхо выглядит спокойным, практически умиротворенным. Он так красив в позолоте утреннего солнца, что даже у мертвеца перехватывает дыхание. Младший чувствует, как его жалкая гнилая сердечная мышца сжимается от боли снова и снова, но он больше не игнорирует ее и не старается отогнать, а принимает со смирением. Нежность и тоска переполняют его настолько сильно, что ему приходится прикрыть веки, чтобы выровнять дыхание. Он концентрируется на тихом сопении Минхо и какое-то время просто дрейфует в этом полусонном состоянии. Из транса его вырывает очередной шум на кухне — грохот чего-то металлического и тихие ругательства. Джисон распахивает глаза. Он припоминает, как Чан укрывал их ночью и шептал Джисону что-то успокаивающее, пока тот не провалился в сон. Вина колет младшего и заставляет подняться с дивана. Хватка Минхо на его талии инстинктивно усиливается, когда Джисон ерзает, пытаясь выбраться из-под старшего. Через некоторое время ему удается отцепить от себя руку Минхо, разгибая палец за пальцем, на что мужчина хмурит свои скульптурные брови и хнычет сквозь сон. Джисон вздыхает, хотя в уголки его рта так и прорывается умильная улыбка. Ну что за ребенок. Парень бесцеремонно хватает Дуни с ее нагретого места и сует в объятия Минхо, шепча извинения. Кошка медленно мигает на него, но не выглядит недовольной, продолжая дремать в той же позе, в которой Джисон ее разместил. Минхо зарывается лицом в кошачью шерсть, и младший кончиками пальцев разглаживает морщинку на его лбу. Одергивая толстовку и натягивая капюшон на гнездо из волос, Джисон заходит на кухню и видит Чана, воюющего с кофемашиной. — Доброе утро, — хрипит он, и старший поворачивается к нему, вставляя капсулу с американо в нужный отсек. — Доброе! — Чан звучит слишком бодро для утра, хотя Джисон даже не знает, сколько сейчас времени. Возможно, обед. Сегодня у него выходной в магазине, а выходные он проводит в постели, не вставая как минимум до обеда. Но судя по наряду Чана — простой свободной футболке и спортивным шортам, мужчина только вернулся с пробежки, так что сейчас никак не может быть раньше восьми утра. — Хочешь кофе? — Хен, я же не пью, — Джисон весело усмехается с выражения осознания на лице Чана. — Ох, прости, Сон-а, — Чан виновато опускает голову, потирая затылок. Кофеварка на кухонной тумбе напряженно булькает. — Я допоздна задержался на работе вчера ночью, и не выспался, так что еще не совсем соображаю. Джисон понимающе кивает, хотя Чану и не нужно оправдываться перед ним. — Говоря о вчерашней ночи, — неловко начинает парень, но старший взмахивает рукой, не давая ему договорить. — Ах, да. Мне следует сказать тебе спасибо за это. — Спасибо? — младший сконфуженно хмурится. Это что, какая-то издевательская шутка? Нет, Чан бы так не поступил. Старший кивает и выключает кофемашину, которая издает предсмертные хрипы, выплевывая из себя остатки черного напитка. Насколько Джисон понял — это ее нормальное состояние. — Да, — подтверждает мужчина, из его черт исчезает всякая веселость. — Я видел бутылку вина на журнальном столике. Ты, должно быть, удивился вчера, застав Минхо в таком состоянии? Вопрос звучит больше как риторический, но Джисон все равно кивает. Он все еще не понимает, к чему ведет Чан, но скорее всего, ему сейчас объяснят причину поведения Минхо. Старший тяжело вздыхает и приглашает Джисона сесть за стол. — Возможно, ты заметил, что я иногда немного слишком увлекаюсь своей работой. — Ты себе льстишь, хен, — Джисон не может не хмыкнуть, позабавленный. Такого трудоголика нужно постараться поискать. Чан смущенно улыбается. — Ладно-ладно, я слишком много работаю, — мужчина легко признает это, пожимая плечами. — Но я ничего не могу с собой поделать. Я люблю то, чем занимаюсь, и просто не могу оторваться. Это не очень хорошо, я знаю. Минхо много раз жаловался мне на это. Чан выглядит так жалостливо, что Джисон не может удержаться, чтобы не погладить его по спине с сочувствием. — Я думаю это здорово, хен, — искренне говорит он, несильно сжимая чужое плечо. — Здорово, что ты смог найти дело, которому можешь посвятить всего себя. — Спасибо, Сон-а, — Чан благодарно улыбается, но снова вздыхает. — Но Минхо так не думает. Его тон приобретает некоторую мрачность, и Джисон сухо сглатывает. Он часто слышал споры старших по поводу того, сколько времени Чан уделяет работе. Иногда в шутливой форме, иногда Минхо серьезно возмущался по этому поводу. — До того, как ты вернулся к нам, — и то, как Чан произносит «нам», будто на самом деле считает Джисона частью своей семьи, а не несчастным недоразумением, — я часто задерживался в студии. Намного чаще, чем сейчас. В его голосе сквозит вина, и Джисону хочется взять старшего за руку или сделать хоть что-то, чтобы облегчить его чувства. — Минхо никогда не говорил мне этого прямо, уклонялся от вопросов, и я перестал их задавать. Но каждый раз, когда я задерживался, он не смыкал глаз и ждал моего прихода. Я мог вернуться в четыре часа утра, а он все еще сидел бы там, на диване, в компании кошек и, если ему было особенно грустно, то алкоголя. У Джисона скручивает внутренности от медленного осознания. Догадка холодит его затылок. — Со временем я начал понимать причину. Ну, я так думаю. Я не знаю обстоятельств твоей смерти, — Чан встречается с ним взглядом, в котором лишь осторожность и невысказанный вопрос, никакой попытки задеть. Джисон кивком призывает его продолжать. — Но предполагаю, что это произошло внезапно. Чан на мгновение задумывается, и Джисон опускает взгляд в пол, обхватывая себя руками. Хотя его мертвое тело уже ничто не может согреть. — И это нанесло Минхо глубокую травму, — продолжает старший. Каждое слово режет по Джисону. — Так что теперь он вроде как не может спать один. Или скорее, он не может уснуть, пока кто-то из нас не дома. Повисает тишина. Джисон считает вдохи и выдохи, задерживает дыхание и начинает заново. Чан дает ему время собраться с мыслями. — В тот день, — голос младшего дрожит, когда он наконец заговаривает, но, впрочем, он и сам весь дрожит, так что он не придает этому большого значения, — Я просто вышел в магазин. И потом…- он спотыкается на словах и трясет головой. — Я не вернулся. А Минхо ждал. Ждал меня. Все это время. Чан замечает его состояние и взволнованно берет трясущиеся руки Джисона в свои собственные ладони, большие и наверняка очень теплые. — Джисон-а, — тихо тянет старший, осторожно пытаясь заглянуть ему в глаза. Джисон почему-то позволяет. — Пожалуйста, не вини себя в том, что случилось. Наоборот, я очень благодарен тебе, что ты сейчас здесь. Что ты рядом с Минхо, когда меня нет. Что ты помогаешь ему заснуть. Возможно, ты этого не видишь, но ты делаешь его счастливее, — Чан сжимает свои пальцы и открыто ему улыбается. Обручальное кольцо на его руке тепло переливается в свете утреннего солнца. — Нас. Ты делаешь нас счастливее. — Хен, — Джисон только и может, что расстроенно мямлить, потому что жжение в горле мешает ему говорить. Старший без слов притягивает его в свои объятия, и парень вцепляется в ткань его футболки сзади, утыкаясь носом в ее ворот, вдыхая успокаивающий древесный запах его одеколона и свежего пота. Чан шире Минхо, и его объятия больше, и хотя Джисон этого не чувствует, он может представить, как они укрывают все его маленькое, слабое тело, защищая от всего мира. Джисон смущенно отстраняется только когда с гостиной начинает доноситься кряхтение проснувшегося Минхо. Чан ободряюще улыбается младшему, его ямочки симпатично обрамляют его добрую улыбку. Минхо заходит в комнату спустя пару минут, потирая, очевидно, затекшую за ночь шею и вертит корпусом из стороны в сторону, недовольно бурча себе под нос. Он останавливается в дверном проеме, сонно щурясь на двух других мужчин, кошки ласково трутся между его ног, привлекая внимание. Минхо выгибает бровь на чашку уже остывшего напитка Чана. — А где мой кофе, — говорит он вместо доброго утра, и Джисон с Чаном посмеиваются над его утренней сварливостью, которая разряжает атмосферу. — Прости, Минхо-я, — говорит мужчина, вставая из-за стола и целуя мужа в щеку перед тем, как выполнить его заказ. Минхо подставляет свое лицо под поцелуй, но все еще недовольно дуется, пока не нависает над Джисоном, ложась грудью на спину младшего и расслабляя свое тело. — Хен! — кричит Джисон, когда чуть не разбивается носом о столешницу, не ожидая тяжести чужого тела. Минхо хихикает и стягивает с него капюшон, атакуя его волосы своими пальцами. Джисон раздраженно стонет, но не останавливает его, все еще ощущая, как тоска от разговора с Чаном колет его сердце. — Итак, шесть месяцев вашей первичной адаптации прошли успешно, — сухо говорит доктор Ким, рассматривая его карточку больного и делая какие-то записи. — С чем вас и поздравляю. Его официоз забавляет, учитывая, что Джисон посещает его каждый месяц уже вот полгода, и парень обязательно посмеялся бы, вот только ему отчего-то не смешно. Точнее он знает причину своего опустошения. Конечно, знает. Но легче от этого не становится. Поэтому он только отрывисто кивает. Сынмин отмечает его нервозность и со вздохом стягивает с себя очки, аккуратно складывая их на столе рядом. Он опирается локтями на стол и кладет подбородок на свои сложенные в замок ладони, сканируя взглядом Джисона. По его лицу сложно что-либо понять, доктор Ким всегда сохраняет вежливую нейтральность с пациентами во всем. Но Джисон чувствует его неодобрение своим нутром. — В нашу первую встречу вы спрашивали меня о том, чтобы переехать от вашей семьи в другое место. Теперь у вас появилась такая возможность, — начинает Сынмин без лишних церемоний. Кажется, он сам не особо в восторге от этого разговора. — Полагаю, вы уже приняли решение. Джисон снова кивает болванчиком. Сынмин молчит, и парень понимает, что от него ждут более подробного ответа. — Я, кхм, — он прокашливается, чтобы его голос не звучал так слабо. — Да, я нашел общину. Он называет адрес, и доктор мычит в узнавании, однако других ремарок не дает. — И вы собираетесь туда переезжать в скором времени? — Да? — почему-то ответ Джисона звучит больше, как вопрос, хотя он уже принял решение. Неважно, что с каждой минутой его решимость крошится все больше и больше. Он просто продолжит игнорировать это. Это привычный для него сценарий поведения. — Вы уже поставили вашу семью в известность? — Д-да. Парень проклинает себя за заикание, которое появляется у него от нервозности. Он отвратительный лгун, и у него никогда не было цели обманывать кого-либо. Он даже не знает, почему врет доктору Киму. Он совершеннолетний почти человек, к тому же прошедший свой курс адаптации, его не в чем обвинить. Сынмин выгибает бровь, но тактично пропускает это. Он снова берет бумаги, постукивая ими по столу, чтобы выровнять, и, наконец, отводит свой рентгеновский взгляд. — Что ж, если вы так решили, — он педантично раскладывает документы и открывает карточку Джисона, чтобы поставить печать. Резкий тяжелый стук, когда узорный рисунок отпечатывается на белоснежном листе, заставляет парня вздрогнуть. — Но как ваш лечащий врач, вынужден сообщить, что я этого не одобряю. — Почему? Джисон весь подбирается в напряжении, но какой-то крупицей своей души, самой толикой, он надеется, что сейчас Сынмин скажет ему, что его курс реабилитации необходимо продлить, что ему придется остаться в доме Минхо и Чана еще на некоторое время. Этого, разумеется, не происходит. — Вы шесть месяцев провели в семье, к которой успели привыкнуть. Не думаю, что сейчас время менять обстановку, тем более, что ваши, хм, опекуны отлично себя показали. — Вы не понимаете, — отрезает Джисон, стискивая челюсти. Сынмин хмыкает, но склоняет голову, отступая. — Вы правы. Я не понимаю. Доктор встает и подходит к белому шкафу со стеклянными дверцами и отпирает его ключ-картой. Он достает оттуда кейс и ставит перед Джисоном. — Как я уже сказал, это ваш выбор. Ваш нейротриптилин на этот месяц. Джисон хватает небольшой чемоданчик, отчего склянки с вакциной слегка звенят внутри. Он слегка кланяется доктору на прощание, злость бурлит внутри него. — До свидания, — мычит он сквозь зубы, выскальзывая за дверь. — Жду вас на прием через тридцать дней, Джисон-ши, — долетает ему вслед, и Джисон яростно фыркает, тяжело шагая по стерильным коридорам больницы. Он зол на доктора Кима за то, что тот, совершенно не осознавая в каком раздрае находится парень, все равно тыкает его лицом в его проблемы, подтачивая столпы уверенности в его решении. Джисон зол на самого себя за то, что продолжает сомневаться. Он злится на себя за страх и за нежелание. На Минхо за то, что тот будто не замечает его состояния. Джисону будто снова пятнадцать, и он злится на весь мир, хотя проблема в нем самом. Перед выходом из больницы он с силой трет лицо, прогоняя с него всякое негативное выражение, и встряхивает плечами. Минхо машет ему из окна своей машины, высовываясь из него и позволяя ветру лохматить его темно-розовые пряди. Джисон подходит к машине и садиться, осторожно помещая кейс с нейротриптилином на свои колени. — Хен, тебе необязательно было меня ждать, — бормочет Джисон, но Минхо лишь отмахивается. — Глупости. Я сам предложил подвезти тебя сегодня. — Ты не опоздаешь из-за меня на работу? Минхо на секунду бросает взгляд на наручные часы и снова возвращает его на дорогу. — Как раз успею забросить тебя домой, не переживай. Лучше расскажи, как прошел прием. Джисон поджимает губы, уставившись в боковое окно. — Прошло уже полгода, — глухо говорит он. — С тех пор, как я вернулся. Минхо широко улыбается, его кроличьи зубы сверкают под верхней губой, а нос очаровательно морщится. — Я знаю. Время так быстро пролетело, правда? — Слишком быстро, — тоскливо отвечает младший, и, видимо, его настроение слишком заметно, потому что Минхо обеспокоенно хмурится. — Эй, — старший слегка похлопывает Джисона по выглядывающей из-под кейса коленке, оставляя руку комфортно лежать там, пока вторая не отрывается от руля. — У нас еще куча времени, Сон-и. Тебе не о чем беспокоиться. Джисон неопределенно мычит в ответ, откидывая голову назад и прикрывая глаза. — Думаю, я просто очень устал, хен, — и это даже не ложь. Он не видит, как Минхо сочувствующе сжимает его колено, и кидает на него печальный взгляд. — Ты сможешь отдохнуть дома, Сон-и. Джисон поднимается на лифте один. Он считает этажи, пока электронная женщина не объявляет тот, на котором ему нужно выходить. Ключ привычно ныряет в дверную скважину, и входная дверь открывается с тихим щелчком. Джисон ставит кейс с вакциной у входа и разувается, даже не стараясь поставить обувь ровно. Один из кедов остается лежать на боку с неразвязанными шнурками. Суни, потягиваясь с передних на задние лапы, выходит встречать его с заспанным прищуром, но парень обходит ее, направляясь в свою комнату. Из глубины шкафа он достает спортивную дорожную сумку, запрятанную под всяким хламом типа коробок из-под обуви и бумажных пакетов из доставки. Практичная ткань жжет пальцы даже через омертвевшую сенсорную систему. Чанбин, до того, как отдал ее на пользование Джисону, мотался с ней на всякие горнолыжные курорты (развлечения для богачей, фыркает про себя парень), так что она довольно вместительна. У Джисона, к счастью, не так много вещей. Он закидывает в нее уже заранее сложенные его старые толстовки и футболки, которые прямиком из его утерянной жизни; пару новых джинс, спортивные треники, нижнее белье, носки, одну из его многочисленных пар кед, его любимые армейские бутсы, которые приходится запихивать с силой. В ванной Джисон выгребает из ящиков все коробочки с контактными линзами и весь свой тональный крем. Он пару мгновений задумчиво смотрит на свою зубную щетку и решает забрать и ее, чтобы не оставлять лишних следов своего присутствия в этой квартире. Возвратившись в свою комнату, он видит, что Дуни забралась внутрь сумки, оставляя на черной одежде рыжую шерсть, а Дори скачет вокруг, играясь со свисающими с кровати ремнями. Суни ни на шаг не отстает от Джисона. Парень выдыхает и сваливает все добро в своих руках на покрывало и приседает, чтобы оказаться ближе к кошкам. — Простите, малышки, — сдавленным голосом шепчет он, почесывая Дуни за ухом. Та медленно моргает, глядя на него. Суни, тоже требуя внимания, опирается на его колено и трется о его щеку. — Простите. Я не могу взять вас с собой. Он тяжело оседает прямо на пол перед кроватью и сгребает Дори в объятья, утыкаясь носом в серо-коричневую шерсть. Кошка не сопротивляется, только слабо мяукает, когда Джисон сдавливает ее слишком сильно. Он не знает, сколько сидит так, просто спрятав лицо в безопасности запаха, который всегда будет ассоциироваться у него с домом. Ему приходится встать, когда он понимает, что времени у него не так много. Дуни возмущенно квакает, когда он вытаскивает ее из сумки и закидывает на ее место все награбленное в ванной. Сумка застегивается легко, и Джисон отстраненно думает о том, как мало у него осталось действительно его вещей. Ноутбук, подаренный ему несколько недель назад, он оставил на столе вместе со смартфоном. Его скромных сбережений хватило лишь на старомодную раскладушку, которую он купил в здании рядом с работой на одном из обеденных перерывов. Джисон оттаскивает сумку к входной двери, стараясь не споткнуться о трущихся об его ноги кошек. Он открывает телефон, и заставка встречает его размазанной фотографией Минхо и Чана, сделанной украдкой на старый телефон. Ему стоило больших усилий перекинуть ее на это допотопное устройство. На снимке Чан делает эгье своему мужу, щуря глаза и растягивая полные губы в милой улыбке, прислонив пальцы, сложенные в жест мира к щеке. Минхо кривится в ответ, приподняв верхнюю губу в отвращении, но уголки его рта дрожат в подавленной улыбке. Джисон прикрывает глаза и выдыхает. Он открывает чат с Чанбином и быстро строчит, что выходит из квартиры. Натянув кед, он хлопает себя по лбу и скачет на одной ноге обратно в комнату. Там, из ящика письменного стола он достает сложенный вдвое лист бумаги, исписанный полностью. Джисон хмурится на него. Он не в восторге от финального варианта своей прощальной записки, но до этого было исписано слишком много бумаги в попытках вместить на ней все то, что Джисон месяцами прятал в глубине. Записка размещается на журнальном столике в гостиной, а сам он продолжает свой путь до коридора, едва не налетая на кошачий хвост. Парень шепчет извинения и, наконец, обувается полностью. Кошки смотрят на него, не мигая, и он наклоняется, чтобы чмокнуть каждую в любопытную мордочку. Суни лижет его пальцы, пока Джисон не заставляет себя отстраниться. Он закидывает сумку на плечо и берет кейс с вакциной, оставляя одну из рук свободной. Проследив за тем, чтобы кошки не выбежали в подъезд, он запирает дверь, проверяя ее напоследок. Джисон прислоняется лбом к пыльному дереву, чувствуя головокружение и свое затрудненное дыхание. Он насильно пропихивает воздух в собственные легкие, пытаясь отогнать подступающую паническую атаку. Он сможет сломаться позже, сидя в безопасности машины Чанбина или в комнате, которую ему выделят в общине, где будет жить еще пара таких же трагических одиночек, как он. Поэтому Джисон снова концентрируется на механических действиях, которые помогают ему держаться на краю спирали, угрожающей затянуть его в глубины собственного разума. Он вызывает лифт и считает шестнадцать этажей в обратную сторону, пока женский голос не выпускает его из спертого замкнутого пространства. В светлом вестибюле жилого комплекса легче не становится, и Джисон спешит выбраться на свежий воздух. Он останавливается только чтобы закинуть свой ключ от квартиры в почтовый ящик старших. Он даже не оставляет себе надежды вернуться сюда. Поправив сумку на плече, он щурится на яркое солнце. Если бы он был персонажем фильма, то в этот момент обязательно шел бы дождь. Но Джисон не в фильме или, по крайней мере, он точно не главный герой, потому что во все моменты, которые разорвали его жизнь на части, небо было безоблачно голубым в насмешку над ним. Вот и сейчас солнце палит так, что горизонт вдалеке расплывается и кажется нечетким. Он не может разглядеть машину Чанбина и проверяет время на телефоне. До договоренного времени осталось около десяти минут, а Минхо заканчивает работу через пару часов, так что Джисону некуда торопиться. Но он все равно сворачивает в сторону остановки, решая дождаться друга там, не в силах вынести давящего на него мирного пейзажа, к которому он успел привыкнуть за полгода. Он печатает Чанбину новое сообщение, но едва ли успевает его отправить. — Что, ты просто вот так уйдешь? Джисон замирает, сжимая хрупкий пластиковый корпус в руке. Он опускает взгляд на землю и видит знакомые джинсы и светлые кроссовки. Шнурки на них расположены как-то криво, будто их завязывали в спешке. Поверх джисоновой опущенной головы раздраженно вздыхают. — Ты даже не хочешь сказать мне, почему? Джисон сжимает челюсти, кажется, прикусывая щеку изнутри, но его это мало волнует — боли нет, ему не на что отвлечься. Он хочет ответить, как хотел открыто поговорить все это время, но не может выдавить из себя ни слова. — Хан Джисон, посмотри на меня! — Минхо повышает голос, теряя терпение, и Джисона всего ошпаривает кипятком. Он поджимает губы и встречается взглядом со старшим. Он только сейчас замечает, что мужчина тяжело дышит, а на его лбу выступили бисеринки пота. Но его выражение лица — о, Джисон знает его. Когда Минхо сильно расстроен, или в ярости, или пытается сдержать другие невыносимые негативные эмоции, он запирает их внутри себя. Он прикрывается маской безразличия и прячет свои чувства от окружающих или от самого себя. Можно сосчитать по пальцам одной руки, когда Джисон видел его таким — и это был не самый удачный период в их жизни. Но никогда еще Минхо не смотрел с таким выражением на самого младшего. Джисон сглатывает ком, образовавшийся в гортани. — Я не могу, — выдавливает он из себя, выталкивает эти тяжелые, массивные слова сквозь зубы. — Я не могу остаться. — Но почему? Минхо будто разом сдувается, и Джисону больно смотреть на него, но еще больнее отвести взгляд. В этот момент к ним подбегает запыхавшийся Чан, который засовывает брелок от машины в карман брюк. — Ты успел перехватить его, — облегченно выдыхает он. Джисон с ужасом понимает, что старшие вырвались с работы так рано из-за него. Что он даже уйти из их жизни не смог нормально. Он такой неудачник. Как они узнали? Он был очень аккуратен, да и ему особо ничего скрывать не нужно было, кроме спортивной сумки и нового телефона. Джисон признает, что в последнее время был чуть более подавлен, чем за всю его вторую жизнь, но опять же — в этом не было ничего необычного, он часто проваливался в такое состояние, и Минхо знал об этом. — Сон-а, — Чан кладет ему руку на плечо, и Джисон вздрагивает, хотя не ощущает ее тяжести. — Пожалуйста, не торопись с этим решением. Давай поднимемся домой и спокойно поговорим? Младший переводит взгляд с одного мужчины на другого. Минхо опустошенно смотрит на него, поджав губы, у него опять появилась морщинка между бровей. Его глубокие темные глаза разом потускнели. Джисон не вглядывается в них долго — слишком боится увидеть в них свое отражение. Чан напротив смотрит открыто и с надеждой, не давит, а успокаивающе улыбается. Будто говорит, что у него есть возможность отказаться. Джисон так не думает. Но все же слабо кивает. Он задолжал старшим хотя бы этот разговор. Они заходят в квартиру втроем по очереди — Минхо, Джисон и Чан, который забрал у младшего сумку, вероятно, чтобы помочь ему с тяжестью, но Джисон не может не подумать, что это для того, чтобы он не смог сбежать. У него в любом случае не хватило бы сил. Он чувствует себя изнеможенным, а ведь разговору только предстоит состояться. У младшего создается стойкое чувство дежавю, когда Чан закрывает за ними дверь в квартиру, и Джисон остается заперт между двумя старшими мужчинами. Вот только он никак не может поймать выражение глаз Минхо. Его слегка потряхивает от нервозности, и парню приходится сжать руки в кулаки, впиваясь в ладони коротко стриженными ногтями, чтобы подавить дрожь. Минхо проходит в гостиную, и Джисон тянется за ним, но Чан приостанавливает его. — Джисон-а, — мягко говорит он, взгляд, которым он смотрит на младшего, полон какой-то непонятной нежности, тоски и раскаянья, — Я не знаю, почему ты решил уйти, но мы можем все решить вместе, хорошо? Мы с Минхо позаботимся о тебе. Младший лишь скованно кивает в ответ, пряча взгляд. Когда они заходят в комнату, Минхо стоит возле журнального столика застывшей статуей. Его руки судорожно сжимают записку, ранее оставленную Джисоном на этом самом месте. Может, это и к лучшему. Так, по крайней мере, ему не придется объяснять свои чувство вербально — вот они все, вывернутые на жалкий клочок бумаги. Старший дочитывает прощальное письмо и прикрывает глаза. Его лицо все еще ничего не выражает — холодная маска, лишенная чувств. Он методично складывает листок в несколько раз, выравнивая стороны и приглаживая сгибы. Минхо показательно не смотрит на Джисона, когда передает записку растерянному Чану. — Садись, — сухо говорит Минхо младшему, указывая на диван. Ноги Джисона будто подгибаются сами собой, и он падает на мягкую обивку, слегка пружиня на ней. — Значит, это твое оправдание? Джисон сжимает руки на коленях, вперяясь в них глазами. Атмосфера в комнате, злость Минхо давят на него, давят, давят, давят, и он практически чувствует, как горло сжимается в спазмах, не в состоянии сделать даже малейший глоток кислорода. — Это не оправдание, — едва слышно бормочет он. Минхо ядовито смеется. — Действительно. Это просто полнейшая чушь. Джисон вскидывается на его презрительный тон и сжимает губы. — За что ты так со мной? — голос младшего все еще тихий, но уже больше похожий на шипение, чем на робкий шепот. Гнев, который исходит от Минхо, передается и ему. — Почему ты злишься на меня? Броня на лице старшего наконец дает трещину — он хмурится, на его челюсти выступают желваки, отчего его скулы кажутся еще острее. Джисон едва не режется о них взглядом. — Почему? — напряженно повторяет Минхо, и его глаза яростно сверкают. — Потому что я полгода ходил вокруг тебя на цыпочках, пытался понять, как ты себя чувствуешь, и получал в ответ «все в порядке, хен», просто чтобы в один день узнать, что все ни черта не в порядке, и ты сбежал из дома, даже ни разу не поговорив со мной откровенно! Минхо повышает голос, но Джисон не старается уменьшиться, как обычно, а привстает с дивана, чтобы оказаться на одном уровне со старшим. — А чего ты ожидал? Ты вышел замуж! И забрал меня домой, будто ничего не произошло! Я гребанный зомби, Минхо, я знаю, ясно? Я знаю, что я обуза, и ты не можешь меня больше любить, как я люблю тебя, и это все просто невыносимо! Минхо качает головой, широко открыв глаза. — С чего ты взял, что я больше тебя не люблю? — Да потому что ты ни разу не сказал этого! — Джисон кричит, сжимая ладони в кулаке, так что старший даже отступает назад. — Эти полгода я все пытался понять, что творится у тебя в голове. Но я ничего не понимаю. Ничего, — голос младшего падает до дрожащего бормотания, и он снова оседает на диван, хватаясь за голову. — Ты постоянно ведешь себя, будто все как раньше. Но, черт, все совсем не как раньше! У тебя есть муж! И я постоянно чувствую, что обманываю его. Вот как я отвечаю ему на его доброту. Я какая-то лишняя деталь, закинутая в ваш паззл идеальной жизни. И ты, хен, совсем не помогаешь. Я ждал от тебя хоть чего-то, чтобы понять, что происходит. Но… Его заполошный шепот затихает в комнате тишиной. Никто из них не шевелится, пока Джисон не всхлипывет сухо, не в силах сдержаться. — Мне страшно. Я ничего не понимаю. В гнетущей духоте комнаты едва шелестит тяжелый вздох Чана. Джисон не видит старших, спрятавшись в темноте своих ладоней, но слышит какие-то передвижения по комнате. Ну вот. Он высказался. И его вспышка гнева это явно не то, чего от него ждали. Должно быть, мужчины в полном замешательстве. И Джисон их понимает. Он поймет и их нежелание больше опекать его, которое непременно появится, если не появилось уже. Поймет их аккуратные слова насчет того, что Джисону действительное все-таки лучше пожить отдельно какое-то время. Поймет, когда они не захотят его больше видеть. Джисон бы не захотел. Вот только он чувствует облегчение от того, что вывалил всю эту уродливую правду прямо перед мужчинами. Потому что груз, который он копил в себе месяцами, стал неподъемным. И Джисон вовсе не атлант, чтобы выдержать его вес в одиночку. Он всего лишь неуверенный, тревожный и (не)много сломанный мертвец. Он не обманывается насчет себя. Так что сейчас, не дожидаясь своего вердикта, он поднимется и заберет свои вещи и навсегда избавит их всех от необходимости терпеть его. Сейчас только посидит пару минут. Ну, чтобы отогнать накатывающую истерику. Вот только его планам не суждено сбыться (да ладно, Джисон уже настолько преисполнился в своем сознании, что эта ирония его жизни вот вообще ни капельки не удивляет). Потому что его неожиданно притягивают в объятия, и Джисон обнаруживает себя уткнувшимся в чужое крепкое плечо, совсем как несколько дней назад, пока все не покатилось по наклонной. Глубокий древесный запах чанова парфюма действует неожиданно расслабляюще на тело младшего, и он позволяет себе обмякнуть. — Мне так жаль, что мы заставили тебя пройти через все это, Джисон-а, — шепчет Чан, покачивая парня в своих руках. — Прости нас за то, что игнорировали твои чувства. И вся выдержка Джисона просто рвется. Он рассыпается в безопасности, в которую его заключили. Цепляется пальцами за рабочую рубашку Чана, пока не слышит, как скрипит натянутая ткань. Глушит рыдания под успокаивающий шепот, который состоит из раскаяния и ласки. — Сон-и, — мягкий голос сбоку вырывает Джисона из его теплого кокона, и младший оборачивается, чтобы увидеть Минхо, присевшего рядом с диваном и нерешительно протянувшего руку. — Можно я?.. И Джисон кивает, конечно, он кивает, потому что он слабый человек, и он яростно жаждет утешения. Так что Минхо обнимает его с другой стороны, ласково отцепляет его слишком сильно сжатый кулак от чановой рубашки и переплетает их пальцы. Другой рукой Минхо нежно гладит его по шее, щеке, дрожащим веками, убирает длинную челку с его лба и оставляет на нем ласковый поцелуй. — Мне так жаль, — он повторяет слова Чана, но это не звучит вымученно или натянуто, Джисон слышит в его голосе лишь искреннюю печаль. — Я очень перед тобой виноват. — Нет, хены, — хрипло отвечает Джисон и качает головой, щеками трется о плечи мужчин из-за того, что он зажат между ними. — Я тоже ничего вам не говорил. — Ты и не должен был, — говорит Минхо, поглаживая его за ухом. — Я знал, что «серьезный разговор» должен состояться, но сначала я хотел дать тебе время попривыкнуть к новой обстановке, а потом продолжал откладывать это, пока вообще не пустил на самотек. Все это меня, конечно, не оправдывает. — Стоит рассказать все сначала, верно? — осторожно говорит Чан, и Минхо кивает, укладывая подбородок на плечо Джисона, когда они оба переводят взгляд на самого старшего мужчину. Чан нежно улыбается, смотря на них. — Когда Минхо получил письмо из реабилитационного центра насчет тебя, у него случился небольшой срыв, — Минхо смущенно фыркает, обдавая ухо Джисона горячим воздухом. — Новость о том, что тебя вернули, была для меня, ммм, немного неожиданной. Ты знаешь, твоя смерть почти уничтожила меня, — Джисон оборачивается на Минхо, заглядывая в его широко открытые темные глаза. — Я долго не мог восстановиться, терапия помогала мало, и я никак не мог отпустить тебя. Джисон почти говорит «прости», но Минхо слабо улыбается ему и прикладывает указательный палец к губам младшего, так что Джисон понятливо проглатывает извинения. — Я начал волонтерить в приюте для животных в свободное время, чтобы хоть немного отвлечься. Там я нашел Дори. И Чана. — Это была инициатива нашей компании. Я среди других сотрудников старался помогать в детских домах и приютах. В одном из них мы встретились с Минхо. До этого я никогда еще не видел такого несчастного человека. — Чан пригласил меня на кофе, — Минхо усмехается. — Без какого-либо романтического подтекста. У него просто, — мужчина неопределенно машет рукой, которую сразу же возвращает обратно на колено Джисона, как будто ей там самое место, — синдром супергероя. Нужно помочь всем сирым и убогим. — Перестань, — Чан неловко смеется, и Джисон против воли улыбается. Не очень удобно вертеть головой из стороны в сторону, чтобы видеть обоих мужчин, но сейчас, в кольце их рук, спрятанный между ними, он чувствует себя таким маленьким и правильным, так что он не жалуется. — Так вот, я подумал: а почему нет? Чан был так добр ко мне, выслушал и поддержал меня, был так галантен и обходителен с моими чувствами, понял, что мое сердце все еще лелеет боль от потери моего жениха. Так что я решил дать нам шанс. В голос Минхо снова проникает вина, но Джисон лишь бодает его головой в плечо, потому что его руки прижаты телами мужчин. — Все в порядке, — искренне говорит Джисон. — Я никогда бы не хотел, чтобы ты страдал по мне всю жизнь. — Да, — выдыхает Минхо со слабой облегченной улыбкой. — Да, я тоже так подумал. Так что меньше, чем через год мы поженились. Хотя Джисон впервые слышал всю эту историю, он не смог заметить у себя даже отголоска боли, которая была первоначально. — А затем было восстание. А затем начали появляться первые случаи успешного использований нейротриптилина, — продолжает Чан. — Я не позволял себе надеяться, но не мог не думать о том, что ты тоже мог оказаться среди них. И это было бы так нечестно по отношению к нам всем. Джисон мрачно фыркает: — Так и оказалось. Минхо кивает. — Пришло письмо из центра. — Как только Минхо выплакался, он решительно заявил мне, что мы не оставим тебя одного. Старший берет лицо Джисона в ладони и трется своим носом о джисонов, как миллионы раз до этого. По холодному телу младшего разливается тепло. — Потому что я люблю тебя, Хан Джисон. Все эти годы я любил тебя и люблю сейчас. Прости, что заставил тебя чувствовать, будто ты мне больше не нужен. Это не так, Сон-и. Джисону кажется, что он задыхается — от восторга, от паники, от облегчения, от ужаса и от подкрадывающейся второй истерики. — Т-ты?.. — Я люблю тебя, — уверенно подтверждает Минхо и целует Джисона в кончик носа. — Так я и сказал Чану тогда. Джисон испуганно оборачивает, вызывая у Чана сдавленный смех. — Почему ты так смотришь на меня? Конечно, я знал об этом. Все в порядке. — Но, — Джисон теряется в словах, и Минхо приходит ему на помощь. — Я люблю вас обоих, — он пожимает плечами, как бы показывая свою беспомощность. — И наверное, я эгоист, но я не хотел отказываться ни от кого из вас. Все еще не хочу. — Я знал, что человек, которого Минхо так сильно любит, не может быть плохим. Поэтому мы решили попробовать — просто посмотреть, как мы уживемся втроем. — И Боже, прости нас, Сон-и, мы должны были сказать тебе об этом сразу. Но в первый день ты был таким испуганным. А потом нам казалось, что все идет замечательно. Мы не видели того, что творится у тебя на душе. Я не видел. Джисон глубоко вздыхает и откидывает голову на плечо Минхо, прикрывая глаза. Ему нужно подумать. Эта новость не вызывает у него отторжения. Совсем. Что, кстати говоря, не удивительно. Ведь за исключением собственных мыслей Джисона, которые мучили его на протяжении полугода, они действительно хорошо ужились. Не просто хорошо — все было замечательно. — Вы еще хотите? — Конечно, Сон-и. Конечно. Я бы ни за что тебя не оставил, — мягко говорит Минхо. — Джисон-а, — Чан улыбается ему, показывая свои ямочки, — я уже сказал тебе, что ты хороший человек, и я рад, что ты появился в нашей жизни. Может, прозвучит странно, но с тобой все стало более, хм, цельным. — Но мы поймем, если тебе нужно время, — ласково продолжает уговаривать Джисона Минхо. — Только, пожалуйста, не сбегай. Не обрывай с нами связь, не исчезай. Только не снова, Джисон. Джисон гулко сглатывает и кивает, соединяя их мизинцы. — Обещаю, — шепчет он. Старшие выдыхают, и стискивают его в объятиях снова, на что Джисон может лишь смущенно рассмеяться. — Так что, хочешь куда-то поехать? — неуверенно спрашивает Минхо немного позже после сессии длительных обнимашек, и Джисон открыто улыбается в ответ. — Вообще-то, я немного устал. Наверное, все же останусь дома. И Минхо смотрит на него большими блестящими глазами так, будто Джисон центр его вселенной, а Чан довольно тянет губы в широкой красивой улыбке и ерошит его волосы. И Джисон думает, что этот момент стоил всего. Потому что пузырящееся счастье наполняет его внутренности, и сейчас Джисон не думает о том, что он бесполезный и лишний. Он чувствует себя нужным. Он чувствует себя любимым. Разумеется, они решили далеко не все. Им предстоит обговорить многое — и статус их новых отношений, и снова обсудить свои чувства, им нужно будет вывернуть душу наизнанку еще не один раз, но Джисон считает, что он сможет это пройти. Особенно если старшие будут держать его руки. Джисон уверяется в своем решении, когда вместо того, чтобы уйти спать в свою комнату, он оказывается утянут в комнату старших, и его укутывают в одеяло прямо между ними. Так что когда его глаза слипаются от сна, он видит Чана, зависнувшего в своем планшете и освещенного теплым желтым светом настольной лампы, пока мужчина рассеянно перебирает волосы младшего. А Минхо обвивает талию Джисона сзади, прижимаясь большой ложкой к его спине и шепчет-шепчет-шепчет. Младший знает, что кошки свернулись калачиком у них в ногах, а ближе к утру Суни проберется к подушкам и ляжет ему практически на голову, но Джисон на это согласен. Он согласен на то, чтобы остаться со своей семьей. Он дома.