И я не знаю — сила это или слабость

Больше всего в истории с теормехом меня калит, что экзамен, на который я забил в прошлом году, проходил по самой банальной схеме: «Кому нужна тройка — зачетки на стол». Все могло бы пройти быстро и безболезненно, как и у почти всех моих одногруппников. Но я не был бы собой, если бы не проебался на таком простом моменте. Поэтому теперь я, изъебанный физрой, решаю в ночи сраные задачки. Лёша уснул рядом на диване, свернувшись как Зевс и подобрав под себя ноги. Зевс же, в свою очередь, куда-то исчез, вероятно, заняв всю Лёшину кровать. Лёша, Лёша, Лёша. Охуенно приятно звучит. И что лежит так рядом, свернувшись, как большой кот, — тоже охуенно. Сосредоточиться на задачках получается плохо. Постоянно в голову лезут мыли о дне рождения. Чувствую навязчивое желание сделать что-то грандиозное. Жаль у меня бюджет тысячи две рублей и бутылка пива. А на две тысячи и пиво не купишь ничего такого, чтоб человек почувствовал, что он охуенный. Все, что приходит мне в голову как достойный Лёхе подарок, стоит тоже достойно. Но вроде бы Лёха в тяге к мещанству замечен не был, так что, может, еще не все потеряно. Даже не знаю, что занимает у меня больше времени, расчеты или терзания относительно подарка Лёхе, но спать я ложусь, когда уже пора вставать. Прижимаюсь сзади к соседу, обхватывая его рукой поперек талии, и зарываюсь носом куда-то в шею. До одури приятно пахнет цитрусом и мятой, и мне начинает казаться, что это уже не запах шампуня, а запах самого Лёши. Он сонно ворочается у меня в объятиях, устраиваясь поудобнее: — Встаешь? — Только ложусь, спи давай, — быстро целую его за ухом. Рискую не рассчитать длительность поцелуя и вообще не поспать этой ночью. Будильник звенит через 3 часа, и я все равно что спал, что не спал. Лёха первый встаёт умываться и готовить нам завтрак. Свежесваренный кофе немного приводит меня в чувство, но осознание, что я еще на один день ближе к Лёшиному дню рождения, действует противоположно. Лёха утром обычно немногословен, он быстро завтракает, почти залпом, почти не глядя выпивает свой американо, так же стремительно подскакивает ко мне, целуя куда-то в висок, и скрывается в коридоре. Слышу оттуда привычное: «Я погнал». Меня даже немного бесит то, как Лёха хорошо себя чувствует рано утром, что он, в отличие от меня, выспался. Но кто в этом виноват, спрашиваю я сам себя, завязывая кроссы в коридоре. Зевс крутится рядом, то ли провожая, то ли выпроваживая. — Что, пиздюк, тоже выспался? Кот традиционно орет в ответ, как и каждый раз, когда я к нему обращаюсь. Снова проебываю свои пары, стоя рядом с расписанием нашего факультета, и пытаюсь понять, где мне ловить свою пересдачу. Пара уже в самом разгаре, придется караулить у кабинета. В общем-то, это меня вполне устраивает, слушать теплофизику мне сейчас не в кайф. В открытой аудитории узнаю препода, у которого после звонка будут позорно выпрашивать трояк. Мысли снова перескакивают на подарок. Невпопад вспоминаю, что еще и свидание Лёхе торчу. Решаю, что что бы я ни купил, это будет хуйня из-под коня, и надо брать эпатажем. Жаль, что в него я тоже не умею. Ход моих мыслей прерывает сильный удар раскрытой ладонью по спине, видимо приветственный, но по ощущениям желающий мне смерти: — Здорово, заебал! — обладатель тяжелой руки обходит меня, и я вижу Димаса, которого, полагаю, наши одногруппники лицезреют еще реже, чем меня. Наша посещаемость с ним вообще почти не пересекается, и мы знаем друг друга в основном по аватаркам ВКонтакте. — Тоже на пересдачу? Дима старше меня на несколько лет, это легко можно объяснить его нерегулярным посещением и множественными академами. И единственный чел в нашей группе с нормальной работой. Я все еще не понимаю, зачем ему сраная физика, да еще и на дневном. Дима как будто бы тоже не понимает, но ходит по инерции. Типа, сражайся до конца. — Нет блять, на пары сюда пришел, — цыкает Дима, — за знаниями. В общем-то, Дима как нельзя лучше меня понимает. Говорить про учебу максимально не хочется, поэтому я решаю съехать на другой вопрос. — Дим, слышь, а ты что девушке своей на дэрэ дарил? — Какой девушке? — недоуменно смотрит на меня одногруппник. — Да не важно, любой, — отмахиваюсь я, думая, что тут дело вообще не в девушке. — А, ну цветы, — пожимает плечами парень. — А еще? — Айфон. Следующие пять минут мы играем в игру «а еще?», и судя по всему, у Димы было очень много женщин, или одна, но день рождения у нее довольно часто. Дима перечисляет вещи, абсолютно Лёхе ненужные, такие как цветы и косметика, хотя там фигурирует парфюм, но он скорее попадает в число вещей, которые я себе позволить не могу. Туда же уходят айфоны и остальные эплштуки. — На Новый год последний, правда ничего не дарил, мы ездили в горы в какой-то распиздатый инста бутик хуитик отель, — заканчивает Дима, — но по деньгам это вышло, нахуй, как айфон. — О, пиздато, — думаю я, но потом вспоминаю очень важный факт, — но у меня тачки нет. — А права есть? — Есть. — Арендуй, — снова пожимает плечами Дима. У него это вообще самый любимый жест. Типа ты что, сам не догадался, дурачок? И правда, думаю я. Это хотя бы похоже на план. Погода, благо, еще стоит теплая. Додумать я не успеваю, потому что раздаётся звонок и мы с Димой плетемся унижаться за трояк. — У меня нет настроения у вас сейчас что-то принимать, — действительно унижает нас препод. — В смысле? — добавляя про себя «блять», спрашиваю я. В смысле, блять, у тебя настроения нет?! — А что нужно сделать, чтобы появилось? — спрашивает Дима, и я невольно охуеваю, вот же нихуя себе, дипломатия. — Не знаю, после обеда может быть, — закрывает он у нас дверь перед носом, — слушать вас на пустой желудок невозможно. Сейчас кажется, что я готов убивать. Как будто бы настроение сдавать есть у меня. Нихуяшеньки нет. Настроение убивать не исчезает даже после салата и макарон с фаршем из нашей столовки, и даже после того, как напротив нас с Димой садится лучезарный Лёха, очевидно, намеренно скользя своей ногой по моей. — Привет, — скалится пацан, — сдал? — Посмотри на него, разве когда сдал, то сидят с таким хмурым ебалом? — со смешком отвечает за меня одногруппник. — Дима, — протягивает Лёхе руку. — Алексей, — Лёха лыбится теперь ему, — слушай, Жень, ко мне вечером друзья придут. — Нахуя? — быкую я. Я не спал, не сдал, не придумал, что дарить, а еще абсолютно нищий. Я хочу жалеть себя, и чтоб Лёха меня жалел, а не звал каких-то типов. — Днюху отпраздновать. — Она же завтра, — почти рычу. — Ну седня пятница, всем так удобнее, — разжевывает мне сосед, но уже не выглядит таким довольным. — Мне не удобнее, я спал сегодня часа три. — Ну ок, в другом месте соберёмся, — Лёха подхватывает рюкзак и уходит не прощаясь. Дима молча наблюдает всю эту сцену, и когда я думаю, что ничего хуже уже быть не может, выдает: — Подарок значит? — Ой, иди нахуй, — у меня даже сил нет отпираться, пусть думает, что хочет. — На шиханах сейчас красиво, там лес смешанный, — отвечает мне Дима, — я тебе скину цифры другана, который тачки в аренду сдаёт. Молча смотрю на него и жду подвох, но подвоха не происходит. Вторая ходка за трояками проходит успешнее, в основном из-за Димы, который умеет разговаривать через рот, я же умею только вовремя подсовывать зачетку, чтобы мне тоже перепало. — На пары пойдешь? — спрашиваю одногруппника, и так зная ответ. — Не, мне на работу надо, тебя домой подвезти? — Дима тоже прекрасно понимает, что пары мне нахуй не сдались. До того как рухнуть наконец-то спать, все-таки пишу по номеру, который дал Дима, особо не веря в эту затею, но то ли Димон предупредил, что у него есть нищий знакомый, то ли это какая-то благотворительность, но моих копеек впритык, но хватает, чтобы снять тачку на сутки, и даже остаётся на бенз и шарики. Считаю, что шарики — это вообще самое необходимое, может даже более нужное, чем бенз. Без бенза мы никуда не уедем, но без шариков уедем не с тем настроением. Шарики тоже заказываю по первой ссылке в инсте, оформляя доставку на одно время с тачкой, в надежде, что никто не проебется, а Лёха вообще будет все утро спать, после своего алкотрипа, в который он меня даже не позвал. Пожалуй, это бесит больше всего. После закрытия долга, меня, конечно же, попустило, и я самому себе могу признать, что не надо было так бесоебить. Эти мысли проскальзывают у меня где-то на грани сна. Просыпаюсь в кромешной темноте от громкого стука входной двери, потом еще одного и еще. Дверь у нас железная, и если ее сразу не закрыть, то она, движимая порывом ветра, будет греметь до третьего пришествия. Она и гремит, пока голос в коридоре не подаёт Зевс. — Тсссссс, Жентоса разбудишь, — отвечает мой заботливый. Меня это одновременно злит и смешит. Но голос вроде не сильно пьяный. Скольжу взглядом по телефону, на котором тускло высвечивается первый час ночи. Даже как-то обидно за Лёху, что он не на все сто покутил. Зато я как будто бы выспался. Выхожу в коридор с твердым намерением перехватить соседа, пока тот не ушел к себе, и поговорить о том, что произошло в столовой. Лёха на кортах в коридоре пытается расшнуровать мартинсы, но непонятно, что ему мешает больше, алкашка или Зевс, который трется об его руки. — Черт, не хотел тебя будить, — поднимает на меня глаза. На Лёху я давно не злюсь, ну не позвал и не позвал, я бы все равно предпочел сон малознакомой компании. Но какого-то хуя из меня прут обиды. Я что, ревную его к друзьям? — Бухать тогда не надо было. — Ты на меня что ли обиделся? Я молчу, вопросы в лоб меня обезоруживают. — Охуеть, а хоть за что? — Лёха смотрит на меня пристально, снизу вверх, и перестает расшнуровывать обувь. Вижу, как белеют костяшки его пальцев. Теперь меня бесит, что он этого еще и не заметил. — Ты даже не поинтересовался, сдал я или нет, — слышу обиду в своем голосе и морщусь от этого. — Господь, да конечно, блять, ты сдал! — Ты не мог этого точно знать! — стою на своем, как последний кретин. Лёха тоже сатанеет, ему, как и мне, многого не надо. — Да это же рабочая схема, сначала, блять, кошмаришь студентов на пересдаче, говоришь, приходите позже, потом они приходят, а ты ставишь ебаный зачет! — орет в ответ Лёша. — Ты не мог этого знать! — Да схуя?! Лёха снова зашнуровывает мартинсы, достаёт из кармана сиги, вертит их в руках и вытягивает две из пачки. У меня проскальзывает мысль, что это нам обоим, но Лёха зажимает одну губами, а вторую убирает за ухо. Понимаю, что никаких «мы» тут нет, и меня снова накрывает волна раздражения. — Куда? — рычу я, уверенно дергая отвернувшегося Лёху за бомбер между лопаток, желая продолжить разговор. И чтоб он никуда не уходил. — Пройтись, — отвечает, щелкая зажигалкой еще в квартире. — Сейчас? — вырываю не успевшую загореться сигу у него из губ. — Бесишь, не могу! — Берётся за ручку двери, но теряет внимание, когда достаёт сигарету из-за уха, и я спиной наваливаюсь на дверь, отстраняя его. — Отошел, — удивлённо произносит он. Вообще Лёха и так вспыльчивый, а когда злится — просто пиздец. Но у меня инстинкт самосохранения отбит уже давно. — Да никуда ты не пойдешь! — Отойди! Он пытается оттолкнуть меня от двери, он сильнее физически, но сейчас я злее. Лёха не сдается и, матерясь, пытается меня отпихнуть. Затем вдруг прописывает мне в ребра, не знаю, специально или нет, но я складываюсь пополам и замираю. Он тоже. Что дает мне фору, чтобы снова поменять нас местами, и я тараню его к противоположной стене, отрывая от двери. Получается как-то просто. — Че за хуйня? — пытаюсь справиться с дыханием, сердце, кажется, скоро выскочит. — Ты б сейчас себя видел, — улыбается как ни в чем не бывало Лёха, — пиздец просто. И правда, пиздец просто, думаю я. Пиздец, потому что Лёха прикрывает глаза и проводит языком по губам. Пиздец, потому что я чувствую, что горю, и это уже не от нашей стычки. Лёша хватает меня за растянутую футболку и тянет на себя, крепко прижимаясь губами. Впивается в губы, прикусывает нижнюю и оттягивает ее. Не сильно, и легкая боль смешивается с удовольствием. Я уже не понимаю, провоцировал меня Лёша специально, вспомнив спонтанный минет на кухне, или это была незапланированная акция. Но факт остаётся фактом, кроме того, что я злой как черт, я теперь еще безумно его хочу. Перестаю прижимать парня к стене, и он толкает меня спиной в сторону комнаты, не отрываясь от моей шеи. Чуть надавливаю ему на затылок, намекая, что можно и сильнее. Лёха слушается, и поцелуи превращаются в укусы. Он падает первый на кровать, усаживая меня на колени. Медленно разжимаю пальцы, удобней усаживаясь сверху, и скольжу руками по животу Лёхи, ныряя ладонями под ткань футболки. Он вновь оказывается зажатым между мной и теперь уже диваном. Лёха тянется ко мне грудью, и я захватываю двумя пальцами шарик штанги на соске и несильно оттягиваю его. — Ебануться просто, — тихо произношу, и Лёха громко стонет. Мои руки блуждают по всему его телу, изучают его. Лёха подается вперёд и трется об мою ладонь, когда я скольжу ей чуть ниже резинки треников. Понимаю, что хочет Лёха основательно и, видимо, давно. Он ведёт бедрами, намекая на продолжение, и я не могу ему отказать, снимая с себя футболку. Чтобы раздеться полностью, мне приходится слезть с него, и он тут же перехватывает инициативу и наваливается на меня сверху. И когда я лежу перед Лёшей уже практически голый, мы начинаем угорать как ебанаты, потому что Лёха все еще не просто одетый, но даже и в обуви. Какие-то очень долгие секунды у него уходят на то, чтобы разуться и сбросить всю остальную одежду, с которой он, конечно же, справляется быстрее. — Раз ты все равно встал, достань резинки из ящика, — как можно увереннее говорю я, но по голосу понятно, что меня кроет. Лёха замирает, но делает несколько шагов к столу, достаёт резинки и смазку и кидает их на край кровати. Лёхина неуверенность вызывает лёгкую улыбку. — Лёш, все в порядке? Лёха кивает и ложится сверху, притираясь ближе. Поцелуями спускается к ключицам и все-таки смущенно утыкается лбом мне в грудь: — Будет стремно, если тебе не понравится, — бубнит едва слышно. — Почему мне-то не понравится? — не понимаю я. Он спускается мокрыми поцелуями от груди до пупка. Едва ощутимые касания губ отдаются жаром в паху. Лёха тянется одной рукой к фольгированному квадратику на кровати и разрывает упаковку резким движением головы. Если бы у меня окончательно не сорвало крышу от этого вида, то сорвало бы через несколько секунд, когда Лёха раскатывает презерватив по члену. На этом энтузиазм Лёши иссякает. Но, во-первых, никто не отберет у меня этот гипотетически охуенный секс, во-вторых, я не против подсказывать. — Сперва пальцами, — голос у меня, конечно, сейчас как в дешевом порно. Лёха тянется за смазкой, но снова зависает, отщелкнув крышку тюбика. — Просто смотри, — сейчас я не могу позволить себе стесняться. Выдавливаю смазку на пальцы и растираю ее, чтобы согреть. Стараюсь не смотреть Лёше в глаза, вспоминая о том, когда я вообще в последний раз трахался. Зато Лёха смотрит на меня не в силах пошевелиться, дыхание рваное, прерывистое, и от каждого моего движения он крепче сжимает свой член. Леха сглатывает, когда я проникаю уже вторым пальцем, а потом, кажется, не дышит вовсе. — Если я буду смотреть, то кончу, — хрипит он. Лёша подается вперед и перехватывает мою руку, нависая сверху, ведет ладонью вниз, пока не упирается в мои пальцы. Скользит дальше, и я издаю позорный стон, когда чужие пальцы внутри начинают двигаться. Движения пальцев ускоряются, я прикрываю глаза и веду бедрами в такт движениям. Когда уже нетерпеливо ерзаю на простынях, Лёха вытягивает пальцы и выдавливает больше лубриканта, размазывая его по члену. Медленно проникает, внимательно следя за моей реакцией. Наклоняется для поцелуя. И я, вцепившись в затылок, прижимаюсь всем телом, вздрагивая от каждого нового медленного, но ощутимого толчка. — Блять, — зажмуриваюсь, когда он полностью внутри. — Все в порядке? — тут же подаёт голос Лёша. — Я делаю что-то не так? — Все охуенно, — мне требуется немного времени, чтобы привыкнуть, — хочу, чтобы ты двигался. И Лёша двигается, взгляд у него при этом мутный. Периодически выныриваю из приятных ощущений и понимаю, что на долго меня не хватит. В голове ни единой мысли, лишь желание, чтобы парень не останавливался. К моему счастью бешеный ритм не утихает. Голову заполняет туман, и член требует разрядки. Лёша входит резкими толчками, но когда он видит мои пальцы, обхватывающие стояк, движения становятся грубее. Лёха, сдерживая громкий стон и прикусывая губу, кончает, не прекращая двигаться. Я же закрываю себе рот свободной рукой, когда кончаю следом: сегодня сдерживаться сил нет. Лёха, отдышавшись, отстраняется и валится на спину, притягивая меня к себе. — С днем рождения, кстати, — говорю я сонно, удобнее устраиваясь у Лёхи на груди. Слышу, как он хмыкает, но может быть, это уже мое воображение, потому что я сразу вырубаюсь. Утро начинается со звонка чувака с тачкой, и нацепив первые попавшиеся вещи, которые оказываются не моими, спускаюсь к падику. Удивительно, но никто не проебывается со временем, и шарики привозят, когда я на улице. Мы оформляем договор, я расплачиваюсь и запихиваю шарики на заднее сиденье. Шарики голубые. Я подумал, что это обосраться как смешно, когда заказывал. — Там заднее стекло плохо закрывается, не открывай его, — предупреждает меня чел. Я киваю, жму ему руку и направляюсь домой. Осматривая себя в зеркало в Лëшиных шмотках, думаю о том, что выгляжу как бомжара, который нацепил модный шмот, но сейчас все равно будет бухать на теплотрассе. А Лёха в них выглядит как сексуальный черт. Как так? Надо бы переодеться, но еще заварить термос чая в дорогу, и решаю начать с этого. Зевс материализуется на кухне и в один прыжок оказывается на столе. Лёха его за это никогда не ругает, и я как-то тоже привык, что шерсть в нашем доме — это приправа. Уже заливаю нарезку из лимона и имбиря горячей водой, когда за моей спиной появляется именинник. — Решил обновить гардероб? — щурится он. — А, да не, сейчас переоденусь, — отмахиваюсь я. — Не нужно, мне нравится, что ты в моих шмотках, — с усмешкой говорит сосед. — Я думал, это на девок только работает. — Ну видимо нет, — Лёха наблюдает за тем, что я делаю, и, видимо, начинает понимать, что что-то не то, — а термос зачем? — Поедем сейчас кое-куда. В общем-то, это лучшее описание. Более подробного пути я не знаю, но, хвала навигаторам, это не проблема. — Кое-куда? — переспрашивает Лёха. — Кое-куда, — пожимаю плечами, типа что, я же объяснил, — иди одевайся. — Ну окей, — Лёха скрывается в своей комнате, которая стала у нас самой непосещаемой комнатой в доме, и кричит оттуда: — такси вызывать? Или на автике? — На автике, — кричу я в ответ, а у самого пальцы трясутся. Сейчас главное с тачкой не обосраться. А то мой опыт вождения ограничивается автошколой и редкими сидением за рулём маминого Соляриса. Бодро первый выхожу из падика и вместо того, чтобы повернуть к автобусной остановке, иду на парковку, открывая тачку с сигналки. — С днем рождения, мы едем куда-то! — скомканно говорю я под непонимающим взглядом Алексея. Лёха опасливо садится на переднее сиденье, но когда замечает голубые шары сзади, прилипшие к крыше, громко смеется. Быстро оглядывается по сторонам, и, схватив меня за куртку в районе груди, притягивает к себе. Поцелуй занимает несколько секунд, но я чувствую в нем то, чего не сказали бы слова. Включаю карты и ставлю конечную точку маршрута, ехать нам часа три. Лёша довольно улыбается, а меня попускает наконец-то, потому что к бабке не ходи — Лёше моя затея вкатила. — Три часа ехать, это дохуя, — все-таки говорит Лёха. — Люди в Москве утром на работу столько едут, — отвечаю я без тени шутки. — Но вообще мне нравится долго ехать, — кивает, — только давай шаву на выезде купим, на Труда, жрать хочу пиздец. Ехать с Лёшей классно, так же классно, как все остальное. Он то рассказывает какие-то нелепые истории, то подпевает музыке. Плейлист, кстати, мой, но ему заходит. Когда он начинает подпевать Лени Кравицу и изображать, что играет на барабанах, я смеюсь. — Ты тоже видел этот клип? — Что значит тоже, я его с 13 лет еженедельно пересматриваю! — смеется он, и я думаю, что когда ты с 13 лет смотришь на полуголого Лени Кравица и тебе заходит, у тебя должны появиться вопросы к самому себе. Хмурым Лёха становится за нашу поездку только один раз, когда ему звонит мама. Понять, о чем они говорят, невозможно, там только «привет, спасибо, да, да, нет, да, пока». Я давно подозреваю, что там не самые тёплые отношения, но в душу не лезу. Мы паркуемся в деревне и идем сначала вдоль озера с охуенным видом на горы, потом поднимаемся прям туда. Назвать это горами можно с натяжкой, но я называю. Это мои первые горы, хотя я родился в краю гор и озёр. Лёха, оказывается, тоже никогда раньше не выезжал вот так, только летом на озеро. Хоть сентябрь и догорел, но на улице сегодня тепло. — Засчитаешь за свидание? — спрашиваю, когда мы стоим наверху, а под нами тот самый смешанный лес и озёра, про которые говорил Димас. Правда красиво. — Схалтурить хочешь? — щурится Лёша, — нет уж. Вдоволь заебавшиеся, мы возвращаемся к тачке, когда уже темно. — Блять, телефон сейчас сядет, — я грустно смотрю на 6% смартфона. — Мой уже, — спокойно отвечает Лёша. Почему каждый раз, когда я думаю, что сегодня мне пауэрбанк не пригодится, в итоге я оказываюсь в какой-то пизде с разряжающимся телефоном? — Ладно, от тачки зарядим, — не поддаюсь я панике, надеясь, что в машине есть провод. Провода, как вы понимаете, нет. — Ну как-нибудь доедем, — философски отзывается сосед и в несколько движений открывает термос. В следующую секунду я чувствую тепло, разливающееся по груди. В прямом смысле. Лёха протягивает мне термос, когда я резко газую, и весь ебаный чай оказывается на моей толстовке. На Лёшиной толстовке, если быть точным. — Сука, — шиплю, готовясь, что сейчас будет больно, но чай успел остыть, в тачке холодно, и я отделываюсь только грязной одеждой. — Сорян. — Да ниче, это твоя кофта, — отмахиваюсь я. Когда мы выезжаем из деревни, Лёхе кажется, что чувак, стоящий у круглосуточного ларька, нас зовёт. Я путаюсь в кнопках на двери и открываю заднее окно. То самое, которое не закрывается. Шарики на ходу частично выплывают из окна, я ору, что это окно не закрывается, Лёха частично переваливается на заднее сиденье и борется с окном, но тщетно. В итоге я, облитый чаем, с разряженным в пизду телефоном, с шариками, торчащими из арендованного логана, и не поднимающимся окном, чувствую, что я самый, нахуй, счастливый на этой планете. Еще чуть счастливее я становлюсь разве что дома, когда захожу в ванну, где Лёха загружает стирку, и протягиваю ему только что снятые с себя футболку и толстовку. В следующую секунду я уже на стиралке, вместо привычных там вещей, которые тут же оказываются на полу.