И я не знаю — сила это или слабость

Следующие дни после сакрального Лёхиного падения чувствую себя ответственным за нашу ячейку общества. И немного как в «Дне сурка». Счастлив в нашей квартире, кажется, только Зевс, который не отходит от пациента. Из хорошего — Лёха говорит, что уже не хочет блевать. Из плохого — из-за того, что он не хочет блевать, Лёша становится более активным и норовит то сам допрыгать до балкона, чтобы покурить, то найти спрятанный телефон, чтобы загнить в соцсети. Рекомендациям тут следую один я, поэтому несколько раз на дню отбираю телефон и сиги, а так же помогаю добраться до ванной, пресекая Лёшину самостоятельность. Кроме этого постоянно обнаруживаются мелкие дела, выманивающие меня из дома, типа вынести мусор, купить корм Зевсу или нам. Раз уж выхожу в минус двадцать, то иду заодно и в универ, с осуждением поглядывая на гололед. В общем, жизнь более-менее наладилась, даже Лёша, видимо, принял этот свой новый этап отношений с мамой. Этап, пока, молчаливый, но нервный. Я со своей, конечно, так и не поговорил. И оттягивал бы дальше, если бы сегодня была не среда. Если сегодня среда, значит завтра, логично, четверг и у Киры репетиторство. Сейчас же это репетиторство лежит на диване с приступом головной боли, свайпает музыку в приложении и ноет, что хочет курить. Мы договорились, что я возвращаю ему телефон, но только для музыки и Лёха третий день изображает из себя королеву грусти, слушая Лану. Я в целом-то не против, тем более ему почему-то это идет. — Ладно, пойду маме наберу, — вздыхаю я, закончив все важные дела на сегодня, — надо сорвать этот пластырь. Откладывал разговор как мог. Даже квартиру отмыл и приготовил что-то как будто бы ужин. — Потом разрешишь мне покурить? — на Лёхе домашняя майка-алкоголичка, треники и кот. — Потом мы, наверное, оба прикурим, — хмыкаю я. Лёша грустно улыбается отмахиваясь от меня, ну или торопит побыстрее закончить с разговором, чтобы я разрешил ему немного никотина. Плотно закрываю за собой дверь, борясь с острым желанием перекреститься обоими руками перед звонком и мобилу еще перекрестить. Ладно, разговор будет не из приятных, и я в общем-то к этому готов. Нахожу в телефоне нужный контакт, и все-таки набираю. В тайне надеясь дождаться четвертого гудка и сбросить. Но мама поднимает на третьем. — Привет, Женечка! — голос у нее жизнерадостный, что мне даже не по себе, — как дела? Как у Лёши здоровье? Недовольств и агрессий с порога не поступает. Я удивлен. — Привет, ну это, — я даже теряюсь, — ну лежит, страдает. — Ты уж позаботься о нем! — Да я и так вроде да, — пытаюсь сосредоточиться на ее словах, и распознать хоть нотку осуждения, — слушай, я что хотел сказать, ну он не придет короче завтра да, и вообще ну говорит, может другого репетитора найдешь? — Глупости какие, — фыркает родительница, — понятно дело он сейчас не может заниматься, но когда ему получше станет — Кира к вам сама поездит. Я все еще не до конца понимаю происходящее. — Подожди, а тебе что именно мама Лёши сказала? — Что он ногу сломал, — объясняет она мне. — Вывихнул, — поправляю, — а еще? — И что головой тоже ударился, — пересказывает она дальше слова Лидии Николавны и я даже на секунду радуюсь. — Ага, и все? — И что ты ее идеального сына совратил и он из-за тебя теперь не женится, внуков не родит и в ад попадет. — А все, теперь у нас одна информация, — вздыхаю я. Ну, пластырь сорван. — Ой да ничего, успокоится, — подозрительно весело отзывается мама с той стороны телефонной трубки, — даю ей еще два дня максимум и сама позвонит мириться. — А ты что такая счастливая то? — удивляюсь я. — Я вообще-то тоже в ад собираюсь. — Ну это конечно, не отпускать же Лёшу туда одного. — Мам, ты нормальная вообще, нет? У тебя еще первый шок, да? — кажется, я начинаю понимать. — Да какой шок Женя? Я в прошлом году хотела у тебя с телефона фотки скинуть, где мы втроем с Кирой, ну, помнишь на первое сентября ты нас фотографировал? — я судорожно вспоминаю, — а там уведомления от некого Вадима… ну и как-то все понятно стало. — Ну все, — я с глупый видом пялюсь себе под ноги, — теперь у меня шок. А ты мне раньше не могла сказать? Чтобы я не переживал там лишний раз? — Я просто ждала, чтобы ты мне все сам сказал, — вздыхает мама, — но раз уж так все получилось. Мы еще некоторое время говорим про приближающийся новый год, и я обещаю, что мы обязательно зайдём к ним с Кирой после салютов. Прощаемся и я все еще в небольшом шоке. Я ожидал какой угодно реакции, кроме этой. Зря я маму, конечно, недооценивал, думается мне. По возвращению в меланхоличное логово Лёши и Ланы Дель Рей, пересказываю своему будущему попутчику в место наказания грешников наш разговор. Лёха даже бровью не ведет. — Я ж говорил, она у тебя классная, — Лёша, кажется, даже не удивлен. — Блять, а тебя это не удивляет? — Вообще нет, — пожимает плечами Лёша, — курить дашь? — Нет! — Пидора ответ, — он наконец-то довольно скалится. Знал бы, что тебя бодрят тупые шутки, давно бы уже начал, — блять, как же ты бесишь! Если я за три дня от сиг не скопытился, то вряд ли на четвертый что-то изменится! — Ладно, — я лезу в ящик стола, куда скидываю все сигареты в доме, решив, что действительно уже можно, — тебе импотенцию или ампутацию? — А страдание кончилось? — спрашивает и у него это как-то позитивненько выходит. Если еще Лану переключит, то точно на поправку пошел. — Да, вчера. Помогаю Лёше выйти на балкон, подставляя свое плечо. Больше чем сигареты меня разве что бесит, что он с сотрясом умудряется прыгать на здоровой ноге, мне больно становится от одной мысли об этом. На улице уже темно, и по-вечернему холодно, хотя время даже не шесть. Все-таки зима — это от лукавого. Простояв с полминуты рядом, пока Лёша закуривает, аккуратно переступаю назад, обнимая парня сзади и утыкаюсь носом ему в шею. Как всегда крышесностно пахнет мятой и лаймом. И мне сейчас так ебейше хорошо. Кажется, сейчас все мысли, чувства и желания сошлись вместе. Как бы я там не старался убеждать себя, что Лёха это просто так, я прекрасно понимаю, что это совсем не просто так. — Пойдем? — шепчу ему в шею, так что на ней появляются мурашки. — Ага, — Лёша поворачивается и обвивает меня руками, требовательно целует сначала в скулу, потом под ухом, — у меня, кстати, голова прошла. — Это намек? — уточняю на всякий случай. — Это намек, — ледяные руки Лёши уже под моими домашними трениками. — Тебе можно вообще? Ты же поломанный весь, — слишком много я уточняю, конечно. — Ну будь понежнее тогда. После звуков улицы, первое, что я слышу войдя в квартиру, это вой Зевса и стук в дверь. По-моему, у нас все-таки собака. — Не открывай, — морщится Лёша, утягивая меня в сторону кровати, — еще ни разу ничего хорошего от этих гостей не было. — А вдруг там кто-то важный? — хмурюсь я, борясь с желанием забить на внезапных гостей, — вдруг мама твоя? — Что значит «вдруг»? — вздыхает Лёша, — я готов спорить, что это она. Мутное изображение в дверном глазке подтверждает Лёшину догадку. — Ну фига ты ванга! — Ладно, открывай, — вздыхает он, — у них там коллективный разум какой-то, одна другой звонит. Лёха, вопреки моим наставлениям прыгает в сторону кухни, держась одной рукой за стену, пока я вожусь с замками. — Здрасьте, — у меня плохо получается в доброжелательность. — Здравствуйте, Евгений, — у нее тоже, хотя надо отдать Лёшиной маме должное, она пыталась. Даже вижу, что принесла апельсины. — Мам, я на кухне, проходи, — кричит Лёша. — Я, знаете, пойду там это, — хватаю Зевса подмышку, и жестикулирую в сторону своей комнаты, — это, короче, вот. Ближайшие полчаса не слышно ни криков, ни проклятий, ни воплей. Считаю, что это хороший знак. Лучше только громкое: «До свидания, Евгений» и звук закрывающейся двери. Лёха на кухне, сидит, поджав здоровую ногу под себя, с чашкой остывшего чая в руках. — Еще? — спрашиваю его, кивая на его чашку и доставая себе тоже. Наливаю чай себе и Лёше, который как будто бы еще не отошел от встречи. Он смотрит в точку, проходя рукой по коротким волосам. Ну вот, только в себя же пришел, думаю я. — Помирились? — спрашиваю. Лёха только кивает. — А что такой кислый, раз помирились? Лёша наконец-то выходит из своего транса: — Да я что-то не ожидал. — А, теперь ты меня понимаешь, — улыбаюсь я. — А еще нас на юбилей пригласили. — Прям пригласили? — Ну так, сказали будут рады, если я приду не один. Но я думаю вообще не ходить, скажу, что еще нога очень болит. — Ты только представь, — хмыкаю я, — как она обрадуются, если мы не придём. — Да, надо идти, — соглашается Лёша. И мне становится так хорошо. То же самое чувство, что на балконе. Ставлю наш чай на стол, с четким желанием приступить к чаепитиям потом, потому что сейчас у меня другое, более важное четкое желание. Сажусь рядом с Лёшиным стулом на пол и кладу голову ему на колени. Чувствую тяжелую ладонь, которая медленно перебирает мои волосы. Сижу так с полминуты, ища в себе силы на прыжок веры. Все таки нахожу: — Знаешь, Лёш, я кажется это, — говорю еле слышно. — Знаю, — так же тихо говорит мне в ответ, — и я должен сказать тебе одну вещь, но больше не проси. Я люблю тебя.