Берлинская кровь 2

      Лето 1941       Чем ближе они становились к России, тем больше подрагивали руки у парня, который смотрел в прицел. В танке стояла небывалая тишина. Никто и слова не решался сказать. Их так неожиданно оповестили об этой операции, и так быстро снарядили, что никто даже и подумать ничего не успел.       Тилике ничего не знал о России, как и все остальные. Они могли только гадать и представлять себе, что же их ждет. И какие они, русские? Многие солдаты высшего ранга, которым довелось побывать в России, говорили, что это странные, ни на кого не похожие люди, живущие душой, а не головой. Что язык у них тоже душевный, и ни один переводчик мира порой не может перевести то, что они говорят. А как живут эти люди, лучше вообще не смотреть. И если начать понимать Россию головой, можно сойти с ума.       Лето — прекрасное время года, парень любит его больше остальных. Он любит поля — наблюдать, как трава раскачивается на ветру, а закатное солнце клонится к горизонту. Вот и сейчас, вечером, подъезжая к границе СССР и Польши, он наблюдает такую же картину.       — Да… испортим мы им тут красоту, — Альфред всю дорогу отпускал шуточки и пытался выучить новые слова, и под конец дороги все уже молились, чтобы это закончилось. Мало того, что Альфред действительно ужасно выговаривает их, едва не по слогам, так еще и его голос, севший из-за недавней простуды, похож скорее на карканье.       — Пожалуйста, Альфред, не насилуй нас этим языком. И перестань бурчать себе под нос. У меня складывается впечатление, что ты нас материшь или проклинаешь, — сказал Эрих, и был прав, а Йенс ухмыльнулся тому, что хоть кто-то это сказал.       — В любом случае, готовимся к бою. Не ждите, что он будет очень простым. Все помнят свои задачи? —обращается ко всем Йенс.       Все закивали.       — И я надеюсь, что на этот раз обойдётся без пропаданий. Я к тебе обращаюсь, Эрих, — произнес Йенс. Эрих послушно опустил голову со словами: «так точно». Ему было стыдно за тот случай, и он еще несколько раз приходил извиняться перед Тилике после происшествия. Однако, неделю спустя все забыли и стали дальше наслаждаться отдыхом и развлечениями во Франции.       — Скоро будем на месте, всем занять свои позиции согласно плану! — из наушников послышался приказ, и все поняли, что настал час.       — Всем приготовиться, — скомандовал Йенс, команда оживилась и заняла свои места. — Удачного нам боя, господа!       И бой начался. Танки шли как по линейке, один за другим, и действовали четко по плану. Они не давали противнику ни единого шанса не то что на победу — силы были не равны — но даже на отступление. Уничтожали на месте, четко продвигаясь вперед.       — Эрис, что слышно от других?       — Нам нужно двигаться за другими и найти возвышенность, нас прикроют.       — Хорошо, идем согласно курсу, — Йенс, как командир, держал обстановку и всю команду в своих руках. Его способности командира поражали. Когда была напряжённая ситуация, он всегда приводил команду к согласию, даже когда ссоры разражались посреди боя. А такие случаи были.       Когда солнце уже заходило за горизонт, Тилике наконец смог вылезти из танка и посмотреть на природу и на страну, в которой он находится с недавнего времени. Роскошные поля расстилались на много километров вокруг, а трава шевелилась на ветру. Из недр своей формы он достал карандаш, небольшую записную книжку, не больше его ладони. В ней он вел записи всего, что с ним происходило от самого училища, чтобы по приезде в Берлин встретиться с Хильдой и зачитать ей все, что тут написал от первого лица, чтобы она почувствовала атмосферу танкового боя и стран, где они побывали. Он улыбнулся и, выведя дату, начал запись.       «22 июня       Сегодня пересекли границу СССР. Погода в первый день хорошая, может дальше она и испортится. Однако, надеемся, что нет. Один из солдат говорит, что тут очень переменчивая погода — непредсказуемая, как женщины. Посмотрим. Сегодняшний бой с русскими я не отметил бы как трудный. Может, потому что силы неравны. А может, потому что русские еще не показали, на что способны. Жду еще одного раунда, где мы одержим победу. Не сомневаюсь в этом. Наша команда работает очень слажено, как и вся четвертая армия, куда мы входим».       Закончив писать, Тилике слез с танка и отправился к товарищам, которые уже успели пригреться у костра. Становится холодно, дымок медленно уходит в чистое и светлое, как его воображаемое будущее, небо.       «9 июля.       Мы подошли к Пскову, бои идут не совсем так, как я себе представлял. У русских людей нет полумер — есть только крайности. Я это понял, когда, подбив один из танков, мы всей командой думали, что он уже не сдвинется с места, но, к нашему удивлению, он мало того, что сдвинулся, так еще и пошел на нас в бой. Мы еле успели уклониться, чтобы нас не задели».       «10 июля       Мы отклонились от заданного курса. Мы были окружены русскими и вынуждены искать другой путь, чтобы прорываться дальше и, к счастью, нам это удалось. Мы прорвались в район Комарина. Надеюсь, что дальше все будет хорошо. Не так мы все представляли себе нападение на СССР. Мы думали, что они не готовы и отчасти это было так. Но у них есть то, чего нет ни у одного из нас — преданность родине. Я не вижу того же в наших солдатах — русские принимают все проще и прямее, им нужно спасти свою землю. Я сделал вывод, что вся Европа подкупная. Мы все торгаши и банкиры. Нет у нас такой душевности, как у них. А у них нет логики, да и первый раз, когда я попал в эту страну, у меня сложилось впечатление, что я попал в прошлое».       «11 июля       После мощной артподготовки и массированной бомбардировки советских позиций у Комарина, нам пришлось двигаться вдоль шоссе на Ленинград. В районе Новоселье — Лудони нас задержали на несколько часов, из-за чего командование срывалось на нас. Все были злы. Русские наши атаки отбивали, но с большими потерями. Хоть что-то. Позже нам все же удалось прорваться через позиции пограничников, мы вышли на рубеж Лудони — Шабаново, и вступили в бой, который был самым напряжённым за все время моей службы. Чуть позднее наш батальон прорвал оборону пограничников на правом фланге позиции».       Тилике заканчивал писать, и в его голову приходило всё больше и больше мыслей, которые он не мог успокоить. Принимать первитин приходилось чаще, да и дозы увеличились. Про других он не знал, но догадывался, что дела обстоят хуже. Никто уже не верит, что Россию завоевать так легко, и никто уже не преисполнен таким боевым духом, как прежде. Все чаще начинают задумываться, что они тут надолго. И все сильнее хочется домой.       Солдат сидит у костра и смотрит вдаль. Над ним простирается бесконечное звездное небо. Он понимает, как мал не только он сам, но и весь мир. Такой крошечный. Они всего лишь марионетки в огромной системе. Им твердят, что они пришли на эту землю навести порядок, что они будут богами. Но кто сделал их богами? Кто он? И является ли сам богом? Парень часто думает, что было бы неплохо знать свою жизнь наперед. Тилике смотрит на командира, который тоже задумался о чем-то своем.       Да, было бы неплохо. Может они и знают всю жизнь, только все это скрыто в глубине их подсознания. В глубине души. Тилике начинает развивать мысль. Если бы человечество все знало, то, наверное, множество трагедий и смертей можно было бы предотвратить. Если бы его родители знали, что умрут, наверное, они бы оставили своему сыну не только бумажку с его именем, а нечто большее. Хотя бы свои фотографии. С другой стороны, если бы мы все знали даты смерти, наша жизнь потеряла бы краски. Мы все смогли бы предвидеть, и даже случайность не имела бы в нашей жизни никакого значения. Жизнь стала бы похожа на фильм, концовку которого ты знаешь наизусть, как и всю ленту. Но ты идешь смотреть его в сотый раз только ради определенных моментов — моментов счастья, любви и опыта, которой нельзя получить никаким иным способом, кроме как с помощью горя.       Тилике засыпает на земле, представляя колени Хильды, и клянется себе в том, что он пройдет через все, что уготовано ему, и придёт к ней.        «12 июля        Мы, осуществив перегруппировку сил, атаковали советские позиции. Я долго ждал боя. При поддержке танков, артиллерии и авиации в ожесточённых боях, неся потери, мы оттеснили советские войска из Новоселья и Лудоней. Мотострелки неоднократно, но безрезультатно контратаковали врага. Нам передают, чтобы мы не отступали и шли в бой. Во второй половине дня мы прикрывали отход, ведя бои. В течение часа шёл бой у смолокурни Смоляники. После тяжёлого боя мы все же оставили деревню Николаево. Мы отошли к Заполью».       « 14 июля       Русские перешли в наступление. Это был неожиданный поворот для нас с их стороны, но мы быстро отреагировали. По нашей танковой дивизии, растянувшейся от Петрилово до Которска, нанесли удар три батальона и, разгромив охранный батальон, роту наших сапёров и противотанковую роту, русские захватили плацдарм. Мы оказались разрезаны на две части без возможности как-то связаться. Мне впервые в жизни страшно. И это не просто страх — это страх кролика, который знает, что его придут и убьют. Я все еще верю, что наши помогут и вытащат нас. Все, чего я хочу — это, наверное, помыться и надеть свежую форму. Эта форма уже давно полна блох и вшей, мы по уши в грязи и не только в ней. Многие смеются, что привезут гостинцы с восточного фронта, но это не смешно ни капельки. Мы не в силах что-либо сделать».       « 15 июля        Мы не сдаемся и сражаемся. По сообщениям, которые мы получаем, наши уже на подходе, и они скоро нас вытащат, пока держимся своими силами. К полудню мы вместе со стрелками и сапёрами прорвались к станции, заставив врага отойти на восточный берег реки. Мы понемногу, со скоростью улитки, стали продвигаться. Это лучше, чем ничего. К нам прибыла пехота. Хорошие ребята».       « 30 июля       Наша танковая дивизия вела тяжёлые бои три недели, пытаясь прорваться к цели— таков был приказ сверху. Это оказалось тяжелее, чем мы все думали. Нервы у всех на пределе. Начинает казаться, что мы все сошли с ума. Хотя я слышал, что с ума сходят по одиночке. Все не хватает времени написать тебе. Но я сделаю это, как только ситуация станет стабильной. Пока в воздухе повисла нехорошая тишина».       В Августе ситуация стала лучше и все смогли ненадолго прийти в себя. Подтянув пехотные соединения, немцам удается продолжить наступление. Все выглядят плохо, требуется отдых или хотя бы перерыв.       Да и настроение у всех изменилось. Солдаты начинают мечтать о том, чтобы выместить свою злость на русских. И, если еще в начале пути это было связано только с политическими взглядами некоторых членов армии и не имело никаких личных предпосылок, то теперь с этим смешалась и личная злоба. Страшная смесь, которая, по наблюдениям Тилике, способна принести немалый вред не только людям, на которых будет выплескиваться этот яд, но и тем, кто его выплескивает.       Парень курит, перечитывая свои старые записи, сделанные еще в Польше. Он много раз сравнивал себя из 1939 и 1941 — он изменился. Такие перемены не пугали его, но разочаровывали. Ему дали первую награду в его жизни — первый железный крест. Он много раз представлял этот момент, но в реальности все получилось иначе. Он сидит, смотрит на него и не чувствует ни малейшей радости.       Их командир Йенс особенно зол. Ему приходится отвечать за все их проигрыши и победы и именно ему прилетает от вышестоящего начальства. Ему хочется поспать на кровати и поесть нормальной еды, а не из котелка. Они должны остановиться возле одной деревни, и он счастлив. Может, солдаты хоть немного поспят и повеселеют. Дела обстоят совсем плохо. Ему даже не уснуть, постоянно дурацкие сны снятся — с девушкой, чей взгляд манит к себе и зазывает.