***
Тилике, наблюдавший все это, очень хотел утешить командира. Самому было больно. Хильда не писала, он не знал, что и думать.Часть 8
3 июня 2022 г. в 04:52
13 октября 1941
Холодный ветер нещадно задувает под пальто, небо совсем затянуло облаками, которые тянутся далеко за пределы расположения их танковой дивизии. От холода не спасает ничего — ни перчатки, ни пальто. Йенс все больше удивляется, как он считал их осень в Германии холодной? Если где и было холодно в этот сезон, то, наверное, только в России. Нигде больше — парень был уверен — не бывает такой ужасной погоды, которая меняется через каждые пять минут.
Солнце они с товарищами почти не видят, только дожди и тучи. И если днем они еще хоть как-то переносят холод, то ночью это становится невозможным. Ливни — отдельная проблема. Они льют не переставая и осложняют проезд техники. Если танки ещё могут выехать из такой грязюки, то обычные машины постоянно застревают. Альфред порой отказывался вообще ехать или рулить по дорогам, аргументируя это тем, что, если танк застрянет, они его не вытащат. Так произошло с их товарищами, когда водитель не очень удачно заехал в колею.
Йенс — командир — в такие моменты хмурился все мрачнее и мрачнее, и порой был похож на ту самую тучу, висевшую над ними. Обстановка и так не сказать чтобы дружелюбная. Порой вспыхивали ссоры и разногласия. В их команде не ладили между собой в открытую только Альфред и Эрис. Эрис как полная противоположность Альфреда — молодой, замкнутый и всегда просто отдающий приказы — не был понятен старшему товарищу. Альфред не любил людей, которые закрывают свой внутренний мир и никому не позволяют в него проникнуть.
Командир никогда не встревает в разборки. Он придерживается мнения, что лучше они разберутся сами, в бою все равно все будут работать слажено и подчиняться ему. Командир чувствует, что у него и у самого не спокойно на душе. Наступают холода.
Йенс, приняв роль командира, поначалу очень волновался, когда они шли в бой. Только потом он научился отдавать приказы и практически ни о чем не думать, научился мало спать и высыпаться с открытыми глазами. Он не знает, зачем пошел на войну. Наверное, чтобы, как и Тилике, тот молодой парень, реализоваться в чем-то… К тому же, раз он избрал для себя этот путь, нужно ему следовать. Ему чуждо чувство любви и привязанности, но не чужды клятвы, которые он давал, идя в бой.
Он не думал о том, что будет делать, когда вернется с войны. Да и вернётся ли? В нынешней ситуации его терзают сомнения, которых не должно быть. Йенс мечтает покорить другую страну и наполовину его мечта сбылась. Вот только никакой радости от этого он не получил. Пара наград и звание. Черт! Он ведь так хотел тоже быть успешным, как его товарищи и закадычный друг Август. Он хотел показать, что тоже не просто солдат и тоже может достичь чего-то. Война была идеальной возможностью. На фронте он мог бы быстро взлететь по карьерной лестнице, но все оказалось не так просто.
Он часто завидовал Августу, когда тот, сидя перед ним и Рудольфом, хвалился своим повышением и наградами. Он продал все, что у него было, и решил, что, когда приедет с войны, все девушки будут у его ног, он получит полковника, и только тогда он сможет сказать, что жизнь состоялась. Но реальность оставалась суровой.
Они почти подошли к Москве. Еще немного и они были бы на Красной площади. Йенс же получает сообщение, что русские наступают, и до зимы им следует оставаться на занятых позициях.
Деревня, что была недалеко, прекрасно подошла для их размещения. Местные жители были напуганы. Они шли пешком вместе с пехотинцами. Танки стояли неподалеку. Солдатам было любопытно, какие они — русские люди? Неубиваемые?
В одной из изб, где они расположились, живет девчонка с матерью. Йенс часто наблюдает за ними. Девчонке лет девятнадцать. Она кажется ему непростой, от нее веет доброй и теплом, которых так не хватает солдатам. Поначалу он отрицал свою симпатию к этой девушке, тем более, что во всех подразделениях действовал приказ зачищать каждую покинутую деревню, а всех жителей — убивать. Однако вскоре это перестало иметь значение. Йенс не мог оторваться.
Выглядит она как русская красавица: стройное тело, пухлые губы и глаза цвета темного шоколада, волосы до пояса — черные, как ночь. Но больше всего Йенсу нравится ее взгляд, полный странного магнетизма: их блеск манит к себе, как озерный блик. Её взгляд, несмотря на все горести и невзгоды, полон чего-то живого. Ему интересно, осталось ли что-то живое в его глазах. Кажется, нет.
Она тоже изучает его украдкой. Ей интересно. Она иностранцев никогда не видела. Боится — это чувствуется за версту. Мать ее — совсем низенькая старуха с глубокими морщинами через все лицо. Сразу видно: человек многое пережил, многое повидал, ее ничем не удивить. Она за дочкой смотрит в оба глаза, чтобы беды не натворила на свою юную голову. А Маша — звать девчонку — со всеми солдатами пересекается взглядом. Со всеми флиртует. Опасно. Им только волю дай, они набросятся на нее, бедненькую. Истосковались по женщинам. Йенс в оба глаза за ней и смотрит. Но нельзя уберечь человека от всего на этом свете.
Йенс возвращался от танков, которые были неподалеку. Заметил, как солдат пристает совсем уж откровенно, а та упирается, да оттолкнуть сил нет.
— Что ты делаешь? — воскликнул Йенс.
Солдат, заметив его, отскочил и, выпучив глаза от того, что был пойман, не оправдываясь, пошел прочь. Девушка посмотрела на Йенса и в глазах этих было столько благодарности и столько радости, смешанной с непониманием. Как это обычно бывает, мы замечаем только внешнее. Она улыбается ему и, развернувшись, с таким же настроением идет обратно в избу. А он за ней. Черт! Ну вот зачем он полез? Прошел бы мимо. И глаза, они говорят о многом, только вот понять не каждый может.
Йенс даже не помнит, когда он влюбился в нее. Когда, вставая по утрам, видеть эту серость и холод стало не так ужасно? Когда видел её согревающую улыбку или же когда она пыталась залечить его порез на руке гусиным жиром? Ее прикосновения были неуловимы. Он сосредотачивает свой взгляд на ней и рисует в своей голове ее лицо и фигуру. Он записывает, как на пленку, ее движения и ее глаза. Он запоминает каждое мгновение, чтобы потом, спустя много лет, вспоминать. Он знает, что уедет отсюда. И ему придётся убить ее, как и всех русских здесь. Он наслаждается той искрой, которая возникла между ними, хотя они не понимают ни слова на языках друг друга. Их выручают жесты, взгляды, улыбки — они интернациональны.
Никто не знает об их общении. Это — тайна, спрятанная у всех на глазах.
Только мать девушки, которая все прекрасно понимает, ночью тихо-тихо, когда все живое спит, объясняла дочери, что сейчас не время, да и удумала она черте-что — с врагом в переглядки играть. А Маша и слушать ее не хотела. Она была неглупой и все понимала, но сердцу приказать не могла. Она играла с ним поначалу, но теперь не могла остановиться.
Оба понимали, что пропадут. Это игра на поражение обоих.
Так проходит два месяца. Йенс получает известие двигаться дальше. Он до последнего надеялся, что они пробудут тут еще немного. Но приказ есть приказ. Он пришел к ней вечером после обхода и общего оповещения солдат. Сел напротив и долго смотрел на нее, пытался донести свои слова и мысли. Он не хотел ее оставлять, уж очень полюбил. Таково было его проклятье. Она, видимо, все поняла, встала со стула и пошла в соседнюю комнату.
— Послушай, — Йенс решил излить ей всю душу, сел на кровать рядом с ней и, взяв ее за руку, начал: — Послушай, я знаю, что ты ничего не поймешь и что для вас мы враги, но я впервые в жизни к кому-то чувствую тепло. Я вижу в твоих глазах сияние, его нет ни у одной женщины. Прости, но мне придётся бросить тебя тут. Я могу попросить тебя уйти в лес, но не знаю, выживешь ли ты там. Как бы сильно я ни хотел забрать тебя с собой, этого нельзя сделать, — закончив, Йенс в последний раз посмотрел ей в глаза. Она всё понимала, всё читала.
— Хорошо, — сказала она по-русски. Возможно, поняв половину, она и правда решила уберечь себя от беды.
Она, не удержавшись, первая припала к его губам. Уж очень сильно ей хотелось почувствовать, что такое любовь. Она заставляла кровь кипеть, а разум отступать перед такой силой, и Маша поняла это еще при первой их встрече. Она увидела в его глазах себя, это и есть самый верный признак того, что человек твой. Маша все знала. Она понимала немецкий, но держала это в секрете, и даже не пыталась говорить. Поэтому и решилась на такой шаг. Она живет один раз и каждый день, как последний.
Они сидели под луной и еще долго не могли оторваться от губ друг друга. Но им пришлось. И, если бы не глаза, нельзя было бы сказать, что между ними что-то есть. В момент, когда Йенс посмотрел Маше в глаза, в них было столько печали. Он никогда не видывал сколько: еще немного, и она заплачет. Он обнял ее, вдохнул запах ее тела и вышел. Он больше не мог находиться в комнате, задержись он еще хоть на минуту, то точно решит либо сам остаться в этой стране, либо забрать Машу. Но оба варианта неправильны и оба — не для них.