***
Четыре утра — вся дивизия на ногах. Прошлой ночью все спали вполглаза, если вообще могли уснуть. Напряжение в воздухе било каждого своими невидимыми стрелами. Все взбудоражены, вся дивизия построена возле танков, а Йенс, как главный, произносит речь, в которой не говорит про смерть, хотя сам не верит в хороший исход. Мужчина не скрывает, что бой будет трудным, но вселяет надежду в солдат и поднимает их боевой дух. Тилике, садясь в танк, ощущает ту же привычную атмосферу. Немного света, наушники для связи, куча людей — каждый полагается и зависит друг от друга. Зима холодная и темная. Ни в одном другом сезоне так четко не ощущается смерть, она повсюду. Нужно верить только в себя. — Танки, интервал двадцать пять метров, марш, — послышался четкий приказ Йенса, и все двинулись в смертельный бой. Их танк идет первым и чем ближе они приближаются к русским, тем хуже становится их положение. Неизвестно, чего ожидать от них. Они могут сидеть в засаде где угодно. Они редко выступают в открытую, ждут подходящего момента, когда твоя реакция ослабнет, и тогда наносят удар. — Первый, мы заглохли, — в наушниках послышался голос командира одного из танков. — Что значит, заглохли? — Йенс мгновенно отреагировал. — Механизмы замерзли. Мы не можем двинуться с места. — Какого черта вы не проверили это перед выездом?! — Йенс ругнулся, они были легкой мишенью на открытом пространстве. Но не успел он дать обратную связь, как послышался выстрел врага. — Тилике, откуда выстрел? — Пушка на одиннадцать часов, — не успел приказать Тилике, как Йенс его опередил. — Четырнадцатый, пятнадцатый, уничтожить, — танки двинулись к цели, выпуская снаряды. — Цель уничтожена! — послышалось в наушниках. — Смотрите в оба! Тилике, глядя в прибор, заметил несколько танков, которые выползают из леса. Их немного, но Тилике заподозрил, что это не все, а только половина. И не ошибся. Первым они подорвали застрявший танк и тот моментально взлетел на воздух. Все остальные двинулись в бой. Команда работала слаженно и врага они уничтожали довольно быстро, но русских было много. Слишком много. Немецкие танки горели один за другим. Пехота тоже ложилась замертво. — Отступаем! — Йенс понимает, что у них нет другого выбора, кроме как сражаться в деревне. Он надеется, что местные жители ушли. Припоминает, что накануне видел, как один из партизан, косивший под местного, проник в деревню. — Мы будем сражаться прямо в деревне? — Альфред ошарашен. — У нас нет выбора, черт побери, — злостно отвечает Йенс и пытается подать Эрису команду: «Держать связь с другими танками». Они прячутся за конюшней. Тилике поглядывает в прибор и, как может, следит за ситуацией, одновременно принимая наркотик. Сейчас сдаваться никак нельзя, а глаза норовят слепиться от недосыпания. — Башню на одиннадцать часов. — Эрих, осколочный, — командует Тилике. Получается отличный выстрел — прямо в лоб, танк загорается. Тилике быстро поворачивает башню и видит позади еще один, намеревавшийся уже выстрелить. Противник не успевает, парень его опередил. — Меняем позицию, — Альфред выруливает так быстро, как только может. Они окружены тремя танками. Снарядов осталось четыре. Напряжение нарастает. Йенс связывается с двумя оставшимися танками и понимает, что их положение плачевно. Одного окружают и выстреливают сразу из двух пушек, у другого вообще не осталось снарядов. Йенс тихо выдохнул и снял наушники, вся команда обернулась в ожидании приказа. — Мы будем биться до последнего вздоха! — то же самое он предлагает сделать и оставшимся в живых танкистам, те соглашаются, сказав, что для них было честью служить ему и немецкому народу. Они всё больше отходят вглубь деревни и больше защищаются, нежели наступают. — Командир, — Эрих впервые за долгое время подает голос. — Последний, — сказав это, он заправляет снаряд. — Стреляй, — эта команда подействовала на Тилике, как еще один наркотик. Он наводит башню на вражеский танк и выстреливает. В голове проносятся самые счастливые моменты. В правый бок, ослепляя, прилетает снаряд. Последнее, что помнит Тилике — это слова их командира: «Я горжусь вами».***
Открыл глаза Тилике, лежа на кровати. Взгляд долго не хотел фокусироваться. По боли во всем теле стало понятно, что он чудом выжил! Все ребра перемотаны, левую руку нестерпимо жжет. Он хочет повернуть голову, но шея тоже болит. Полежав минут десять, Тилике все же смог приподняться и разглядеть, где он находится. Обыкновенная изба. В такой же он жил, когда останавливался в деревне. — Ты очнулся наконец-то! — голос, принадлежавший женщине, подал надежду, что всё не так плохо. — Где все? — посиневшими губами полушепотом спросил он. — Вы немного не дотерпели до подкрепления. Ты у своих. Из вашей команды выжили только ты и ваш командир. Йенс зовут, по-моему. — Как? — Тилике не мог в это поверить. — Ну вот так. Вы лежите, отдыхайте, — Тилике прилег обратно на кровать, проваливаясь в темноту. Пару дней спустя, когда он смог ходить и раны немного зажили, он встретился с Йенсом. Вместе с другой дивизией они похоронили останки. Он видит тела Эриса, Эриха, Альфреда и многих других, с кем общался. Он смотрит, как их закапывают в холодную русскую землю, и на душе становится всё больнее и больнее. Как только хоронят последнего из его товарищей, не выдержав этого, он идет прочь. Тилике не знает, как долго он шел, но он падает от бессилия под разрушенным танком и рыдает, как маленький мальчик. Рыдает во все горло, понимая, что никогда больше не сможет с ними поговорить. Что не будет больше Альфреда, который, сидя по вечерам, рассказывал свои истории, а Эрис говорил, что все это вранье. Не увидит больше никогда улыбку Эриха, и не услышит его редкий, но по-своему прекрасный смех. А как жена Альфреда — Иоанна — воспримет эту новость? Она будет точно так же рыдать, точно так же страдать от того, что ее муж похоронен на чужой земле? Она даже прийти к нему не сможет. Всё перемешалось в один большой комок боли, такой черный и такой большой. Он, словно нож, воткнулся в его сердце и не давал унять эмоции и хоть немного собраться с мыслями. Тилике понял, что все его мечты и все фантазии о том, что война даст ему многое, были глупы и наивны. Война ничего не дает, она только забирает. Награды и звания никогда не сравнятся с человеческой жизнью. Хильда. Как много он не успел ей сказать. Сколько хотел сказать прямо сейчас, стоя на коленях. Но не мог. Всё, что он сейчас в силах сделать — это, сидя под разваленным танком, смотреть в глаза такому же молодому парнишке и плакать от безысходности и собственной глупости. Он был дураком, когда согласился на эту войну. Он шел ко дну, как чертов Титаник. Начался снегопад и холод сковал его. Но Тилике это мало интересовало. Он хотел умереть.