Берлинская кровь 2

      Лето 1943       C каждым днём ситуация становилась всё тревожнее и тревожнее. Война, которую немцы рассчитывали быстро выиграть, провалилась. Дела шли хуже и хуже, что не могло не обеспокоить верхушку третьего рейха.       Немцы отступали и сдавали позиции, союзники сомневались, оказывать ли помощь и поддержку, но Гитлер уверял всех окружающих его людей, что всё не так плохо, и ему пока ещё верили. Однако большинство образованных людей и офицеров уже чувствовали, чем всё закончится. И если офицеры знали хоть что-то, то все остальные находились в полном неведении. Это, конечно, не могло не сказаться на людях, их настроении и на атмосфере в целом.       Готтер всё чаще и чаще уезжал на совещания, после которых надолго запирался у себя в кабинете и много выпивал. Тилике, помимо документации, пришлось взять на себя обучение курсантов. Готтер был доволен тем, что нашел себе в помощники такого человека. Сам же Тилике пребывал в мрачном расположении духа. Он оценил все шансы и чувствовал, что Германия проиграет. Силы не равны.       Гнетущие мысли, конечно, не могли не сказаться на реакции и внимательности Тилике. Кофе, от одного вида которого его уже тошнило, перестал на него действовать. Он пристрастился к сигаретам, но к чему он ещё больше пристрастился, так это к лекарствам, имеющим расслабляюще-наркотический эффект. Кодеин был его самым любимым, и всё же Тилике старался не пить его много. Его история знакомства с этим препаратом началась еще ранней весной, когда он по глупости слег с кашлем. Тогда-то ему и прописали этот чудо-препарат. От кашля он действительно помог, и Тилике, сидя поздно ночью в кабинете, пил его теперь, чтобы не падать от усталости.       В последний месяц Гитлер загонял всех, ему не нравилось количество жертв на фронте. Он отправлял на верную смерть тысячи своих людей, и не только своих, но и солдат союзников, которые порой не были готовы нести такие жертвы.       Тилике много раз спрашивал у оберфюрера, почему они не могут просто отпустить солдат, пока еще не все потеряно и их окончательно не уничтожили? Тот лишь отвечал: «Мы слишком далеко зашли». Тилике всё понимал.       Сидя в том же кабинете, он вспоминал Хильду, которая не узнала его на расстоянии вытянутой руки… Сколько он ни пытался понять, что на нее нашло. Он хотел встретиться с ней еще раз, но никак не мог найти её следов. Она словно исчезла, испарилась.       Что же, это было не самое тревожащее в его положении. Если бы у Тилике спросили, чего он не хотел бы испытать еще раз, он точно бы ответил — страх на поле боя.       Он думал, что навсегда попрощался с передовой и с реальным боем, но в одно утро всё перевернулось.

***

      Идя вечером по узким коридорам штаба, Тилике ощущал давление. Оберфюрер никогда не вызывал его вне рабочего времени. Он постучался и, получив короткое «да», вошел.       — Вы вызывали меня, оберфюрер?       — Да, вызывал, проходи, — Готтер указал на стул и стол рядом, на котором расположились карта и чертежи. Они сели.       — Тилике, завтра рано утром тебе нужно будет выступить на польско-белорусской границе, взвод будет под твоим управлением. Твоя задача — задержать врага и отбросить его.       — Я понял, — они окунулись в карты, и начальник стал объяснять план.

***

      Утром Тилике зашел к Готтеру, чтобы получить разрешение на выезд.       — Оберфюрер, всё готово, можно отправляться? — Тилике стоял в своей полевой форме, она состояла из достаточно легкой рубашки коричневого цвета, брюк, и легкого пиджака, который не ограничивал движения.       — Да, можете, штурмбаннфюрер.       — Готтер, — он впервые так обращался. — нам всё время твердят, что мы делаем это во благо. Что мы убиваем и уничтожаем чужую культуру во благо… Разве это правда?       — Мальчик, ты молод и умен не по годам, — Готтер положил руку ему на плечо. — Послушай, вот, что я тебе скажу. Я не знаю, кому мы делаем добро, и являемся ли мы добром, но я знаю точно, что мы сейчас живем во времени, когда общество твердит о равенстве, которое выгодно им самим же. Общество нуждается в рабах, которые будут легко подчиняться всему, что им скажут. Все должны быть одинаковыми, но при этом считать себя личностями.       — Я понял, спасибо.       — Выполняй приказ и тогда никто не полезет тебе в душу. И ты не предстанешь перед страшным судом — судом общества.       — Так точно.       Тилике попрощался и вышел к своему экипажу, который только его и ждал.       Он стоял и смотрел на первые восходящие лучи солнца. Понимал своего командира Йенса, который, будучи командиром, очень любил уединение. Ведь только так можно привести свои мысли в порядок и успокоить нервы. Он понимает, что от его настроения будут зависеть настроения и дух команды и всего взвода, а сейчас подрывать уверенность его людей никак нельзя. Особенно, когда перед тобой молодые ребята, понимающие, что впереди бой. Их первый бой, и поблажек тут не будет.

***

      — Танки! Интервал двенадцать метров, марш!       Их доставили к границе Польши, дальше они двинулись сами. Танки шли словно по линейке и это было похвально. То ли легкая нервозность сказывалась на том, что солдаты собрались, то ли они не хотели позориться и спешили показать всё, чему научились в академии.       Первые километры они ехали довольно спокойно и тихо, но Тилике чувствовал — что-то тут не то, должен быть подвох. Не может быть всё так прекрасно и гладко.       — Командиры групп, смотрите внимательно. Если вы никого не видите или всё выглядит спокойно, это не означает, что всё так и есть на самом деле.       Тилике прилип к прибору и сосредоточил всё своё внимание на дороге впереди.