Космическая пыль

— Прошу прощения, — отвлек от разрисовывания тетрадных полей приятный голос. Иннокентий поднял голову, встретившись взглядом с соседом, на которого до этого не обращал внимания. Это был симпатичный мужчина среднего возраста. Мягкие черты лица, то ли рыжие, то ли золотые волосы и борода. Парень не любил бороды, но этому индивиду она определенно шла. — Я не расслышал, какую клавишу нужно зажать, чтобы потянуть ячейку и получилось один, два, три… ну вы поняли, — в интонациях мужчины сквозила легкая паника. Иннокентий потянулся, выдергивая из руки незнакомца мышь и зажимая ctrl. — О. Спасибо, — смущенно поблагодарил его сосед. Юноша молча кивнул, вернувшись к монстрам, медленно захватывающим тетрадный лист, просачивающимся между строк скудных лекций. — Ты, похоже, разбираешься в этом? — снова обратился к нему мужчина, поняв, что он уже покончил со всеми заданиями и сидит скучает. — Ага, — лениво отозвался Иннокентий, — Я вроде как айтишник, закончил универ полгода назад. С красным дипломом. — Что ты тогда здесь забыл? — удивился сокурсник. — Направили от центра занятости, потому что в нашем мухосранске просто нет работы по моей специальности, — заметив, что взор соседа скользит по изрисованной чудищами тетради, Иннокентий по старой привычке закрыл ее. Мужчина сморгнул так, словно перед его носом захлопнулась дверь. В какой-то степени оно так и было — Иннокентий не любил пускать чужаков в свой внутренний мир. Но сокурсника это не остановило: — Понимаю. А я был учителем начальных классов. Попал под сокращение. Теперь вот буду менеджером, — он невесело усмехнулся. Юноша еще раз окинул взглядом собеседника. Все в нем располагало к себе — искренняя улыбка, теплые морщинки около васильковых глаз, даже этот уютный верблюжий свитер ручной вязки, что он носил поверх лазурной рубашки. Иннокентий, не долго думая, протянул ему руку: — Иннокентий. Для друзей Еник. — Еник? — брови мужчины потерялись в кокетливо уложенной набок челке. Юноша рассмеялся: — В Улице Сезам был такой персонаж. Вот и приклеилось. — Ясно. А я — Иван, — широко улыбнулся сосед, пожимая его руку, — Для своих Ваня. — А я свой? — подхватил его игривое настроение Еник. Иван хитро прищурился: — Если поможешь мне с этой адской программой, то да. — О, тут нет ничего сложного, — с готовностью отозвался парень, хватая листок с заданиями. *** — Соня, мне кажется, я влюбился, — с опаской произнес Иннокентий в трубку. Он прислушался: мама моет посуду на кухне, а отчим как всегда наяривает в танки. — В того прелестного дядюшку? — хихикнула Соня. — Это не смешно, — ответил юноша и сам поразился искреннему страданию в своем голосе, — Отчим меня убьет. Мало того, что он ненавидит… этих… так Ваня еще и старше меня лет на пятнадцать… — Послушай, что я скажу, — голос Сони неожиданно стал жестким, — Надо тебе сваливать из этой конуры и начинать жить своей жизнью. — Я понимаю, — понуро ответил Иннокентий, — Ты же знаешь, что пособия едва на проезд хватает. Как работу найду, так сразу. — Я от тебя не отстану. Предложила бы пожить у себя, но мои кошки… — Нет, спасибо, — быстро отреагировал парень, сразу ощутив мерзкое свербение в носу, — Допустим, с родителями решено. Но Ваня… как он отнесется к этому? Он не так давно пережил тяжелый развод, сокращение, а тут еще я буду обузой… — Ты уверен, что именно обузой, Еник? — мягко спросила Соня. Иннокентий откинулся на подушку. Шестеренки в его голове щелкали, перебирая все возможные и невозможные варианты его подкатов и отказов Ивана. — На кой сдался зрелому мужчине вчерашний студент, безработный и пока еще зависимый от родаков, — уныло пробормотал он. — О, тебе доставляет удовольствие принижать себя, не так ли? Может лучше спросишь у него? Он не похож на человека, которого волнует твое материальное благосостояние. Еник молчал, снова вслушиваясь в громыхание посудой и взрывы танков. Соня что-то продолжала говорить, но он отключился, глядя в неровно побеленный потолок. *** Еник в очередной раз подвез Ваню до дома на своем старом, латанном-перелатанном мотоцикле. И Иван в очередной раз вежливо предложил ему забежать на кружку чая. Юноша всегда отказывался, ссылаясь на всякие срочные дела. Но в этот раз, вспомнив свой разговор с Соней, он кивнул, и Иван расцвел радостной улыбкой. «Он правда хочет проводить со мной больше времени,» — недоверчиво подумал юноша. Самый обычный двор-колодец с крашеными шинами, из которых торчали маленькие зацветающие вишневые деревья. Самый обычный сырой подъезд со сломанными почтовыми ящиками и изрисованным до смерти лифтом. Самая обычная полуторка с кухонным гарнитуром из девяностых, настенными коврами и обоями в бежевую полоску. Несмотря на консервативное, аскетическое убранство, всюду царили порядок и чистота. Вспомнив свою собственную комнатушку, захламленную грязным бельем, банками из-под энергетиков, разобранными системными блоками и приставками, погребенными под поцарапанной гитарой (на которой он перехотел учиться играть), Иннокентий немного покраснел. В такую комнату уже не стыдно было пригласить привыкшую к беспорядку кошатницу-Соню, но не бывшего школьного учителя. Помыв руки, Еник разглядывал небольшую коллекцию советской керамики в буфете. Тюль перед открытым окном полоскался, он ощутил запах дождя. И правда: через некоторое время по подоконнику начали стучать крупные капли. Закрыв окно, Иннокентий развернулся к вошедшему на кухню хозяину квартирки. Иван переоделся в домашние штаны и очередной свитер в катышках, но уже на голое тело. Юноша скользнул взглядом по обнаженным ключицам и отвел глаза. Все время пока Ваня ставил чайник на газовую плиту и скреб по сусекам, отыскивая что-нибудь съестное, они молчали. Енику было уютно и спокойно, как будто он оказался дома. Он поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы чайник закипал вечно, а Иван так и рылся бы на полках, бубня что-то себе под нос. — Совсем забыл о них, — Ваня с улыбкой выудил из шкафчика запечатанную коробку конфет, — Подарили в прошлом году на день учителя. Срок годности нормальный. Будешь? Иннокентий кивнул, складывая голову на руки и исподтишка наблюдая за тем, как хозяин выключает засвистевший чайник и выливает кипяток в заварник. Он наслаждался каждой секундой его заботы и гостеприимства. — Тебе нравилась твоя работа? — решился спросить он. — Конечно, — отозвался Иван, — Детишки просто потрясающие. Из-под моего начала вышло три класса. К ним привязываешься, как к своим. — А не думал найти похожую работу? Иван сел напротив, накладывая сахар в свою кружку. Голубые глаза стали какими-то бледными, как снеговые тучи. — Не могу. После того, как жена уехала и забрала ребенка… Не слишком отдавая себе отчет в том, что делает, Еник осторожно накрыл ладонью его прижатые к столешнице пальцы. Ваня удивленно покосился на нее, и юноша спрятал руку обратно под стол: — Сочувствую, — скомкано произнес он, ощущая себя круглым дураком. — Спасибо. После этого они снова молчали. Обхватив озябшими пальцами милую кружку в цветочек, Еник пригубил чай. Напиток был крепким, с приятной ноткой бергамота. Пока юноша с энтузиазмом жевал конфеты, Ваня даже не притронулся к ним, сжав губы и смотря в серое марево за окном. Дождь разошелся, избивая мокрыми кулачками неокрепшие зеленые листики и почки. Взглянув на часы, Еник с сожалением отодвинул чашку: — Мне пора. Я обещал отчиму помочь с карбюратором. — Погоди, — засуетился Иван, — На улице холодно. Он прошел в гостиную, служившую также спальней, и порылся в шкафу. Когда он вернулся в прихожую, в его руках была потертая джинсовая куртка. — Вот, надень. Носил ее в студенческие годы. Иван помог Енику вдеть руки в рукава. От куртки пахло слежавшейся тканью, стиральным порошком и еще чем-то необъяснимо домашним. — Спасибо, Ваня, — поблагодарил юноша, и тот наконец улыбнулся. *** Иван, поглаживающий бороду. Иван, напряженно грызущий карандаш. Иван, изучающий формулы с мученическим выражением лица. Улыбающийся, печатающий что-то, наливающий чай, даже жующий. Его изображения вытеснили драконов, зомби и русалок, заполняя собой каждую клетку, не занятую лекциями по экономике и компьютерной грамотности. Рука Еника с зажатым в ней дешевым механическим карандашом с истершимся ластиком порхала над тетрадью, не переставая. Он вновь играючи выполнил все упражнения, тогда как отказавшийся от его помощи Ваня корпел над ними с видом первобытного человека, изобретающего колесо. — Это так и должно выглядеть? — неуверенно спросил он у Иннокентия. Оси на его диаграмме поменялись местами, и Еник, предусмотрительно захлопнув тетрадь, потянулся к его мыши, меняя области значений. — Спасибо, — с громадным облегчением произнес Иван и повертел головой, — Неужели я наконец-то закончил раньше, чем другие? — Поздравляю, — Еник подставил ладонь, и Ваня с широкой улыбкой ударил по ней. — Предлагаю это отпраздновать, — Иван совершенно очаровательно положил предплечья и подбородок на спинку кресла, легкомысленно крутясь. Енику страшно захотелось нарисовать это, — Я купил твой любимый рулет с клубникой, — заговорщически добавил он. Наверное, Иннокентия должно было волновать то, что ему интересно проводить время с человеком, что почти в два раза его старше. Наверное, это влечение к Ване было как-то связано с тем, что своего настоящего отца Еник никогда не знал. Но рядом с Иваном он был по-настоящему счастлив. На все остальное плевать. У Вани его ждал не только рулет, но и горячий ужин. Мама называла такое блюдо «мясом по-французски», хотя Еник сомневался, что оно имеет французские корни. — Вау, — произнес он с набитым ртом, — Не жнал, што ты так вкуфно готовишь. — Жизнь заставила, — мягко улыбнулся Иван, а затем с совершенно спокойным видом предложил, — Не хочешь заночевать у меня? Мы бы посмотрели какой-нибудь фильм… Иннокентий поперхнулся черносливиной. Вытаращив глаза, он кашлял до слез, пока друг не поднял его с диванчика, прижимая кулак к животу и ведя к диафрагме. Еда выскочила из его трахеи, и он наконец отдышался. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Ваня, все еще держа юношу в кольце рук. Еник кивнул, с сожалением чувствуя, что он отстраняется. — Я… конечно. Только предупрежу предков. Юноша быстро накидал маме сообщение, что, мол, заночует у друга. А затем отключил телефон. Он знал, что за этим последуют допросы и скандалы, но впервые ему было все равно. Когда он поднял глаза, Иван крутил вилку в пальцах с до странного виноватым видом. Еник решил не заострять на этом внимание и вернулся к ужину. За окном потихоньку темнело, в стекло билась маленькая муха. Чашка чая в руках Иннокентия — на сей раз с шиповником — ароматно парила. Ваня полушепотом, словно боялся нарушить какое-то таинство, рассказывал о забавных случаях в школе. Еник так же тихо смеялся. — Поставил я этого ферби в шкаф, а он и там разговаривает… Ностальгическая улыбка Вани тупой ножовкой резала сердце. Он подумал — как красиво, когда его глаза тоже улыбаются. Иннокентию хотелось смотреть в эти глаза часами. Просто обнять его лицо ладонями и тонуть, тонуть… — Ты же не против кассет, ведь так? — Ваня неловко почесал макушку, — С компа смотреть не очень удобно… — Отнюдь, — улыбнулся Еник, устраиваясь на разложенном диване и упираясь затылком в приставленную к стене подушку. Иван копался на подвесных полках: — Джеймс Бонд, Зеленая миля, Звездные войны… — Давай последнее, — пожал Еник плечами. На самом деле, ему было без разницы, что смотреть, лишь бы Ваня был рядом. Загрузив кассету в видак, Иван с полным предвкушения видом забрался под просторный плед. Отопление отключили, а погода не баловала, так что они оба были в свитерах и штанах. Надо сказать, Иннокентий увлекся. Смотревший этот фильм в глубоком детстве, он лишь сейчас начал улавливать какие-то взаимосвязи. Юноша собрался повернуться к другу, чтобы поделиться впечатлениями, как ощутил, что его голова тяжело давит ему на плечо. Несмотря на активное действо на экране, Ваня уснул. И даже когда фильм закончился, он продолжил мирно спать у Еника на плече. Иннокентий не смел шелохнуться, хоть ему и хотелось в туалет после выпитой большой кружки чая. От Вани пахло хлебом, запеченным сыром, шиповником. Выключив телевизор и видеомагнитофон, юноша осторожно прижался щекой к мягким волосам, закрывая глаза. Проснувшись посреди ночи, Еник все же сбегал отлить. Он забрался под бок к Ване и нежно приткнулся носом к сбегающим по теплой шее локонам, быстро проваливаясь обратно в сон. Иннокентию снилось, что он с Иваном на свидании в кинотеатре. Забыв про кино, они страстно целовали друг друга сладкими от попкорна губами. *** Еник проснулся на диване один, замотавшись в плед, как в паучий кокон. С кухни доносился запах оладьев и негромкая ретро-музыка. Он чувствовал себя ребенком на выходных у заботливой бабушки, и это было до странного приятно. Полусонный и лохматый парень вошел на кухню и сел, скрестив под столом ноги. Иван стрельнул в него легкой улыбкой — значит, проснулись они порознь и все по-старому. Иннокентий перевел дух, представляя, как прижался бы со спины к орудующему лопаткой мужчине, забираясь ладонями под растянутый свитер (сегодня изумрудно-зеленый). Кровь, точно норовистая лошадь рванула было к низу живота, но он вовремя перевел свои мысли в другое русло. Например, как именно он будет объяснять отчиму свое отсутствие и неповиновение. Включив телефон, Еник помрачнел. — Что-то случилось? — взволнованно спросил Ваня, ставя перед ним блюдо с пышущими жаром оладьями. — Семьдесят пропущенных, — проворчал Иннокентий. — О, — Иван не нашелся, что сказать. — Это не твоя вина, — отрезал юноша, шипя, обжигаясь, но упорно хватая ближайшую к себе оладушку. Ваня некоторое время молчал, словно машина разливая малиновый чай, доставая банку сгущенки и вскрывая ее ножом. А затем выдал: — Если хочешь, можешь пожить у меня. Еник изумленно воззрился на него, не обращая внимания, что сгущенка с надкушенного оладушка капает ему на штаны. — Правда, мне не сложно, — осторожно улыбнулся Иван, подавая ему салфетку. — Я подумаю над твоим предложением, — как-то сдавленно произнес Иннокентий. Быстро запихав в рот угощение, он встал и засобирался: — Я… мне надо… — Не объясняй, — качнул головой проницательный Ваня. Уже перешагивая через порог, горящий от стыда Иннокентий бросил скомканное «спасибо». — Не за что, — грустно сказал Иван ему вслед. *** Через день Иннокентий пришел на занятия мрачный и еще более молчаливый, чем обычно. Сухо кивнув другу, он сделал текущие упражнения и сидел, уставившись в одну точку. Привыкший видеть парня исступленно рисующим, Ваня то и дело обеспокоенно поглядывал в его сторону. — Нет вдохновения? — как можно более деликатно спросил он. Еник нахохлился еще больше, спрятав шею в толстовке. Затем подрагивающими пальцами достал из рюкзака тетрадь и раскрыл на середине. Несколько страниц были неаккуратно вырваны. На зазубренных краях листов виднелись обрывки слов и каких-то изображений — пальцев, глаз, волос. Даже по тому, что осталось, было видно, с какой любовью они были выведены. Сам Иннокентий выглядел так, словно вместе с рисунками лишился половины своего сердца: — Отчиму ОЧЕНЬ нужно было знать, чем я на самом деле занимаюсь на курсах. Ему не понравились мои «гомосяцкие» рисунки. Хоть я и наврал ему, что рисовал Оби-Вана — того персонажа из Звездных Войн. — А кто это был на самом деле? Глаза Еника мокро блестели: — Там был ты. Все шесть листов. Каждый гребанный сантиметр. Ваня охнул. — Давай поговорим после курсов, хорошо? — растерянно попросил он, слегка покраснев. Иннокентий утер сбежавшие слезы и кивнул, вновь весь ощетиниваясь. Остаток занятия он не произнес ни слова. *** Он не помнил, как доехал до подъезда Вани, как поднимался на лифте и почему сидит за столом с липкой скатертью в горошек, обжигая рот о горячий чай. Иван просто смотрел на него, а затем накрыл его руку своей — зеркально тому жесту, что сделал Еник неделю назад. Иннокентий не отстранился, но смотрел исподлобья, словно загнанный зверь. Когда мужчина принялся гладить его по руке, в нем будто что-то сломалось. Взгляд юноши смягчился, став рассеянным и влюбленным. — Нарисуешь меня еще? — попросил Иван. Еник кивнул, греясь в ласковых нотках его голоса. — Это… так волнующе, вдохновлять кого-то, — на лице Вани отразилась нескрываемая радость, — Я должен принять какую-то позу? Иннокентий улыбнулся. Его чувства враз присмирели, больше не причиняя ему эту гудящую, возвышенную боль. — Просто будь собой, Ванечка, — ответил он нежно. Ваня выглядел польщенным и заинтересованным. Он подсел на угловой диван к Енику, приобнимая его за плечи. Вкус ромашкового чая на губах был упоительно теплым и родным. Таким же уютным и сердечным, как керамические уточки в буфете, выцветшие до неузнаваемого цвета шторы, синий просторный свитер Ивана. Иннокентий отодвинул стол, усаживая мужчину к себе на колени; разлитый чай закапал веселым дождем на линолеум. Тихие стоны приправляли поцелуи, точно мед тонкие блины. — Останешься на ночь? — выдохнул Иван, когда Еник наконец-то оторвался от его шеи. — Охотно. И на следующую, если позволишь. — Да хоть на всю жизнь, — разулыбался Ваня. — Ловлю на слове, — юноша поймал губами приятный искренний смех, наконец-то реализуя свою мечту и забираясь пальцами под грубую овечью шерсть.