Космическая пыль

— Ты все-таки попробовал эту отраву, что пираты зовут элем. Оби-Ван тихо застонал. В его голове пульсировала дикая боль, будто ее прогнали через конвеер для отливки дроидов. — Глупый Кеноби. Все такой же доверчивый. Этот голос. Такой знакомый. Мягкий, как ковер, прикрывающий остро наточенные лезвия. Сбивающий с толку, вызывающий смешанные чувства. Трудно было понять чей он сквозь непрекращающийся треск в ушах. Словно по извилинам Оби-Вана разъезжал пьяный клон на танке, паля во все что ни попадя. «Зачем я здесь?» — задался он вопросом. Пересохшие губы попытались произнести его вслух, но не смогли. Сквозь неприятный стук в висках проступило бережное прикосновение. Оно действовало успокаивающе на нервные клетки его воспаленного мозга, и Кеноби задышал ровнее. — И ты до сих пор пахнешь, как поздняя весна на Серенно. Оби-Ван мысленно зацепился за это название, взбираясь на его смысл, как на скользкую ступеньку. И постоянно, постоянно срываясь. — Не могу вспомнить, — хрипло выдавил он из себя, пытаясь открыть глаза — под веки словно песка насыпали. — Давай я тебе помогу, глупенький Кеноби, — с ним разговаривали ласково, как с малолетним ребенком, — Это такая планета Внешнего Кольца. Вращается вокруг одноименной звезды. — Угум, — буркнул Оби-Ван, все еще не понимая, о чем речь. Он вновь попытался поднять тяжеленные веки, но резь в глазах заставила его повременить с этим. — О, Кеноби, — обладателя глубокого, словно глотка змеи голоса явно забавляла его беспомощность, — Мне рассказать подробнее о твоих приключениях на этой живописной планете? — Да, если можно, — шевельнувшись, Оби-Ван понял, что лежит ноющей головой на чьих-то коленях. А вот это уже интересно. — Так, с чего бы начать, — пальцы задумчиво скользили по его лицу, немного отвлекая от тошноты, — Тритт. Помнишь такое животное? — Кажется, да, — этот покровительственный тон начал надоедать Оби-Вану, — И при чем тут эта капризная шестиногая тварь? Мужчина в ответ бархатно рассмеялся: — Мы катались на них верхом больше пятнадцати лет назад. Что-то забрезжило в облачной мути сознания Оби-Вана, но искры никак не желали проскакивать между его нейронами. — А можно поподробнее? Что-то я не понимаю… Смешок повторился, а затем теплые пальцы каплями воска пробежались по открытой шее, кружа в лунке между ключицами. В нормальном состоянии Оби-Ван никогда бы не позволил касаться себя так какому-то незнакомому, да еще и явно высокомерному мужчине. Но ему недоставало сил, чтобы взбрыкнуть. Поэтому он тянул время и слушал: — Мы выехали рано утром, когда роса еще лежала драгоценными камнями на дремлющих листьях. — Как художественно вы это описываете… — А то, — согласился голос, — Ведь это моя любимая история. Теперь рука осторожно забралась под ворот, словно что-то искала на мелко вздымающейся груди. Все страннее и страннее. Этот разговор неизвестно с кем становился каким-то сюрреалистическим. — Когда мы выехали на открытую лесную поляну, солнце уже поднялось над деревьями, а цветы раскрылись, касаясь твоих бедер тяжелыми бутонами. — Моих бедер? — откликнулся Оби-Ван, окончательно растерявшись. — Да, малыш, — откровенно веселился его собеседник, — Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что это такое. Хотя, я мог бы показать… — Не нужно, — быстро ответил Кеноби. Его и без того смущало это стремительно нарастающее тепло в груди под ласковыми подушечками. — Что ж, продолжу. Ты был так счастлив, — интонации мужчины изменились, теперь в них не было и тени насмешки, лишь ностальгическая грусть и даже нежность, — Так молод и беспечен. Только ты, я и твой учитель. «Учитель,» — разразилось белой молнией в мутном разуме Кеноби. Это слово так много значило для него, он просто обязан вспомнить… — Квай-Гон? — тихо выговорил Оби-Ван, чувствуя боль в солнечном сплетении, будто треснул многолетний лед, сковывавший реку. — Да, — печально отозвался мужчина. Некоторое время они молчали. Кеноби куклой лежал в чужих объятиях, отказываясь впускать себе в мозг понимание вместе с соленым потоком долго сдерживаемого горя. Он решил отвлечься на жжение в безвольных конечностях, попробовал согнуть и разогнуть пальцы. Нихрена не получилось. — Мы устроили пикник. Ты купался голышом в холодной речке и упустил в бурном потоке свою одежду. Квай-Гон так смеялся… Оби-Ван издал короткий всхлип, чувствуя, как чужая рука выныривает из выемки между слоями льна и сгребает тунику снаружи, точно над сердцем. Словно пытаясь вытащить из него эту громогласную, мечущуюся по четырем камерам боль. — Я одолжил тебе свой плащ. Тритт понес тебя сумасшедшим галопом, а ткань распахнулась, обнажая твое юное стройное тело. Ты выглядел просто божественно и так звонко хохотал… У меня до сих пор сердце в груди заходится, когда я вспоминаю это. Кеноби враз разлепил ссохшиеся веки, с кристальной ясностью понимая: — Дуку. По-ястребиному желтые глаза смотрели на него с тихой грустью из глубоко прорезавшихся морщин. Затем его гордое, словно высеченное из ценных пород дерева лицо опустилось. Поцелуй был неглубоким, даже деликатным. Толчки крови в голове стали физически осязаемыми, как удары молотка по темечку. — Дуку… — повторил Оби-Ван, задыхаясь. Ситх склонился еще ниже, шепча в самое ухо: — Вечером, так и не добравшись до кровати, мы занимались любовью прямо на ковре у камина. Мы с Квай-Гоном гладили тебя в четыре руки, и ты стонал так искренне, так жадно… Квай-Гон вошел в тебя сзади, а я смотрел прямо в твои темнеющие глаза. — Это все в прошлом, — простонал Оби-Ван, стараясь не получать удовольствие от прижимающихся под самой мочкой горячих губ, — Мимолетное увлечение. — Не похоже, что мимолетное, — скребя ногтями по дюрабетону их общей темницы, Кеноби кожей чувствовал, как граф улыбается, — Я отлично помню, как ты клялся мне в вечной любви и верности, пока я ласкал тебя… — Не более, чем запальчиво сказанные слова, — Кеноби нашел в себе силы оттолкнуться от мужчины и откатиться прямо к груди все еще бессознательного Скайуокера. «Энакин», — отчаянно позвал сквозь какую-то слипшуюся, сонную связь Оби-Ван. Скайуокер вздрогнул всем телом, как от прикосновения дифибриллятора, инстинктивно прижимая мастера к себе. Дуку отскочил от джедаев, насколько позволили путы, соединяющие их на уровне поясницы; зашипел, точно барабел, которому отдавили ногу. Черной нахохлившейся птицей он забился в угол, словно спасался от яркого света. — Прячься за спиной Скайуокера, пока можешь, маленькая пташка. Он разочарует тебя так же, как я разочаровал твоего учителя, а затем и тебя. — Сомневаюсь, — голос Кеноби понемногу крепчал, — Чтобы разочароваться в ком-то, нужно сначала возвести его на пъедестал, чего я никогда не делал. — Лжешь, — обманчиво мягко произнес Дуку, по-волчьи сверкая глазами из своего угла, — Ты лжешь, лицемерная шлюха. — Как ты его назвал? — грозно поднялся из-за спины Кеноби Скайуокер, — Ты, сушеное дерьмо бларрга… — Из штанов смотри не выпрыгни, защитничек, — усмехнулся Дуку. Их взгляды схлестнулись, словно два бодающихся морака за право обладать самкой. Энакин собственнически притиснул к себе слегка зардевшегося от неловкости Оби-Вана. Он заметил, как кисть Скайуокера складывается в подобие гнезда, готовая взметнуться в удушающей атаке Силой. — Не надо, — Кеноби сплел его пальцы со своими, мысленно поглаживая полощущийся, прожигающий в разуме болезненные дырки гнев Энакина, — Он того не стоит. Скайуокер выпустил воздух сквозь зубы, урезонивая свою ярость. Дуку следил за происходящим с кривой, отвратительно всепонимающей улыбкой. — Если я не прикончил тебя, то лишь потому что нам надо бежать отсюда, а мне не хочется тащить за собой твое бездыханное тело, Дуку, — прорычал Скайуокер, выпуская облегченно выдохнувшего Кеноби из рук. — Я весь дрожу от страха, — надменно растягивая слова, скривился ситх, — Раз ты на полном серьезе собрался бежать, то не мог бы тогда посвятить нас с Кеноби в подробности твоего наверняка гениального плана? Политый ядом, словно из шланга, Энакин собирался вскочить, но охнул от боли — оклемавшийся Оби-Ван толкнул его ногой в голень. — Прекрати разоряться на этого старика, — раздраженно прошептал Кеноби, — И давай думать, как вытащить отсюда наши наивные задницы. Дуку, ты с нами? Граф несколько обреченно кивнул. — Энакин? — с выражением обратился к бывшему ученику Оби-Ван. — Да, если ты перестанешь лягаться. Иначе мне еще и ногу новую придется пришивать, — пробурчал Скайуокер, явно расстроенный тем, что ему не дали задушить ситха. Выползши из тени и усевшись рядом с присмиревшими джедаями, Дуку принялся длинным тонким пальцем чертить в пыли коридоры, которыми его вели в темницу. Предвзято настроенный Скайуокер вставлял какие-то грубые замечания, а Оби-Ван на это закатывал глаза. Как будто и не было этого разговора о Серенно десять минут назад, как и похмельного дурмана, да легкой краски на щеках Кеноби от сладко-горьких воспоминаний. Дуку нестерпимо хотелось снова поцеловать декларирующие что-то, прикрытые песочными усами с проблеском седины губы. Ситху нестерпимо хотелось пришить завоевавшего сердце Кеноби Скайуокера, но он вынужден был поддаваться и сдерживаться, потому что знал: у Учителя есть на этого смазливого ребенка далекоидущие планы. А воспоминания о смеющемся златовласом юноше лучше зарыть глубоко-глубоко, чтобы они своими тонкими теплыми лучами не жгли изъеденное Тьмой сердце. «В следующий раз и при других обстоятельствах не жди от меня пощады, Кеноби,» — подумал граф, кивая каким-то его словам.