Космическая пыль

На кухне «Закусочной Декса» было не продохнуть от гари. Пару раз чихнув, Энакин все же сумел поздороваться с ее трудолюбивым хозяином. — Энни! Рад видеть тебя живым и здоровым, — не переставая помешивать что-то в сотейнике, бесалиск поприветствовал Скайуокера крепким рукопожатием одной из свободных ручищ. Снова громогласно чихнув, Энакин Силой расчистил воздух вокруг них: — Что у тебя сгорело, друг? Дым столбом на весь КоКо-Таун. — Стажер учится готовить отбивные из нерфа, — Декстер широко ухмыльнулся, помахав застенчивому мон-каламари за сковородкой, полной головешек, — А у тебя как дела? Как там поживает твой наставник? — Отлично, — ответил Скайуокер сразу на оба вопроса, — Он на Нал-Хатте с Квинланом Восом. — Хах! Поди ходит кислый, как хубба, — Декс заржал, выхватывая из аквариума какую-то извивающуюся тварь и кидая ее в кипящее масло, — Есть хочешь? Сегодня в панторанском комплексном обеде стейки из флик-угря, а такое бывает нечасто! — Благодарю, я перехватил кое-чего в столовой. Декстер буркнул что-то нелестное в адрес поваров Храма. Четыре руки бесалиска метались над плитой и липкими от нагара полками с почти джедайской скоростью. — Стопку цираки тогда, ммм? — Нет, — отмахнулся Скайуокер, — Я к тебе по другому вопросу. — Погоди-ка, — протиснувшись мимо юноши, Джеттстер проверил принесенные остальными работниками кухни блюда и нагрузил ими поскрипывающую дроида-официантку. Наконец он отвел Энакина в служебное помещение: — Выкладывай. Что джедаю понадобилось от старика Декстера? Скайуокер медлил, разглядывая мешки с крупой. Затем поднял на друга глаза — в них читались нежность и растерянность. — Завтра у Оби-Вана день рождения. И он как раз вернется с Нал-Хатты. Я хотел бы угостить его чем-нибудь вкусным. — Что ж ты не пришел раньше? — Декстер всплеснул всеми четырьмя конечностями, — Я сегодня по макушку в заказах! Теперь Энакин рассматривал носки сапог: — Я узнал об этом только вчера, и то случайно. — Случайно? — лукаво шевельнул усами бесалиск. — Ну ладно, я совсем чуть-чуть взломал Архив, — окончательно смутился Скайуокер, — Но Оби-Ван так мало говорит о себе. Что он любит, чего он хочет. Один долг на уме. Декстер понимающе положил руку юноше на плечо. — Не забывай, он с малых лет рос при Храме. Мама не пекла ему пирожки, не покупала игрушки и сладости, не пела детские песенки. При упоминании о матери глаза Энакина вмиг посерьезнели: — Понимаю, о чем ты. Думаю, я хотел бы дать ему почувствовать… ну, понимаешь… Что этот день — особенный. И что он сам тоже особенный. — Пойдем, — ласково улыбнулся Декс, — У меня есть отличный рецепт пирога из ягод васака… *** Киньте Скайуокера в гущу «стервятников» на одной только Дельте, и он порвет их в клочья. Погоните на него стаю бешеных рососпинников, и вскоре эти могучие животные будут скулить у его ног. Дайте ему одного Оби-Вана… …и он будет четверть часа мяться на пороге его каюты. Ведь уставший, покрытый болотной слизью Кеноби ясно дал понять, что не хочет, чтобы его беспокоили. Сделав глубокий вдох, Энакин все же постучал. Дверь бесшумно скользнула в сторону; Оби-Ван стоял к проему полубоком, выворачиваясь из нижней туники. От вида его обнаженного, слегка припорошенного золотом волос торса сердце Скайуокера взметнулось из пяток сразу в горло. — Я… ты… — мямлил он. — А, Энакин. Что-то срочное? Бросив тунику в люк для грязного белья, Оби-Ван в упор посмотрел на него, и внутренности юноши подверглись шоковой заморозке. Сглотнув подпрыгивающее сердце обратно, Скайуокер сказал как можно более непринужденно: — Нет. Я соскучился. Джедай недоуменно поджал губы. Энакин мысленно пожурил себя за то, что никогда вслух не говорил о том, как на самом деле ценит общество Кеноби. — Ну что ж, заходи. Держа руки за спиной, Скайуокер шагнул внутрь. Пока Оби-Ван рылся в гардеробе, он бочком добрался до небольшого диванчика, садясь и пряча сверток под просторным плащом. — Слушай, необычайно рад твоему визиту, но я побывал в пасти у дракозмея и страшно хочу помыться. В тапочках и наброшенном на плечи халате Кеноби выглядел так по-домашнему, что Энакин улыбнулся, чувствуя себя гораздо увереннее. Это же Оби-Ван. Его Оби-Ван. Неужто один поцелуй разрушит их годами строившиеся, пока еще дружеские отношения? — Разумеется. Я подожду. Окинув бывшего ученика задумчивым взглядом и не заметив ничего необычного (окромя легкого румянца на щеках), Кеноби пожал плечами и удалился в душ. Каково же было изумление мастера, когда он, сняв с головы полотенце, обнаружил Скайуокера, нарезающим помятый, но аппетитно пахнущий пирог. Остальное место на письменном столике занимали кружки и приличная бутыль с мертвенно сияющей циракой. — С днем рождения! — пропел Энакин, размахивая ножом. Мокрое полотенце шлепнулось на пол. — Это какая-то шутка? — медленно спросил Оби-Ван. — Нет. Ровно тридцать шесть лет назад Оби-Ван Кеноби увидел свет… Эй, ты чего? — Энакин в тревоге поднялся, собираясь ловить побледневшего, как смерть мужчину. — Надеюсь, это все, до чего ты докопался? — тяжело дыша, Кеноби облокотился о стену. Для него эта информация явно оказалась ударом ниже пояса. Скайуокер поник, сообразив, что тот имеет в виду. — Ага. Я помню, что знание о родителях табуировано. Оно может повлиять на принятие нами решений в пользу той или иной стороны, бла-бла-бла. Но разве тебе никогда не хотелось… — Нет, — отрезал Оби-Ван, — Эти люди сделали свой выбор. В расстроенных чувствах Энакин опустился обратно на диван. — Я не хотел причинить тебе боль, — пробормотал он, — Я подумал, что это знание вполне безобидно и хотел сделать тебе приятно, только и всего… — Охотно верю, — подойдя, Оби-Ван слабо улыбнулся и потрепал юношу по волосам, — Такое мог выкинуть только ты. Скайуокер подставился под эту нехитрую ласку, продолжавшуюся чуть дольше, чем обычно. Кеноби уселся рядом с ним, тоскливый ужас в его взгляде сменился интересом. Энакин легонько выдохнул. — Так, что тут у нас?.. Разговаривая на отвлеченные темы и поедая жутко сладкий и жутко красный пирог, они опустошили бутыль цираки, после чего Оби-Ван как по волшебству выудил откуда-то не вскрытую бутылку шикарного мандалорского вина. — Тиснул с трюма «Короны», — хихикал повеселевший Кеноби, — Дофига бутылок побилось, когда эти дроиды-пауки повыскакивали. Одной больше, одной меньше, да? Только Сатин не говори. Пили, не закусывая. Вдрызг, так, чтобы забылось горькое послевкусие после разговора о родителях Оби-Вана и неловкость Скайуокера рядом с его мастером. Выдув вторую бутылку, джедаи сползли на диван; Энакин смело притиснул к себе податливого, пахнущего мылом и алкоголем Кеноби. Жар вина ударил юноше в голову, и ему захотелось спеть. Пел он в последний раз на Ансионе, а до того на Татуине, в кантине или просто на улице. Вокруг звонкоголосого мальчика собиралась толпа, подкидывающая ему деньги, и он утопал в мечтах, что когда-нибудь заработает достаточно, чтобы выкупить их с Шми и улететь в лучший мир. Мать не любила это его увлечение, не любила, когда сын приносил домой лишние вупиупи или даже тругуты. Она считала, что Энакин подвергает себя опасности, подчеркивает свой статус раба, но тот не слушался, снова и снова сбегая из дома и расстраивая ее. На глаза Скайуокера навернулись слезы. Со страстью и надрывом Энакин исполнил врезавшуюся в память песню на хаттском языке про девушку, которую выкрал и взял в жены тускенский разбойник, затем про смельчаков, охотящихся на жемчужину старого свирепого крайт-дракона, про солнца-братьев, веками враждующих друг с другом. Он пел, пока не охрип. Опустив взгляд, Скайуокер понял, что Оби-Ван все это время смотрел на него, не отрываясь. — Энакин, ты изумительно поешь, — полушепотом произнес джедай, — Твой голос проникает прямо в душу и касается таких струн, о которых я даже не подозревал. От этих слов кровь бросилась Скайуокеру в лицо, а сердце пустилось в галоп, обгоняя самого быстрого джекалопа. — Оби-Ван… — ошеломленный взором мастера — глубоким, жадным. Его пальцами, путающимися в волосах. — Энакин, не дай мне совершить самую страшную ошибку в моей жизни, — сипло молил Кеноби в сантиметре от его губ. — Но я не считаю чувства ошибкой, — ответил Скайуокер, вглядываясь в отчаянно ищущие опору глаза, отчаянно ждущие, что он остановит это безумие, — И ты не заставишь меня сказать «стоп». Кеноби застонал, как от боли, когда их губы встретились. Легкий шепоток неровного дыхания мужчины скользнул по щеке Энакина, и он попробовал углубить поцелуй, лаская внешне ощетинившийся бородой и усами, но такой нежный и уязвимый в сердцевине рот. Оби-Ван доверчиво закрыл глаза, просто позволяя юноше целовать себя, зарыться ладонью во влажные волосы. Как-то незаметно Кеноби оказался под Энакином, и это не встревожило его. — Энни, — задыхаясь, теряя связь с реальностью. Отзывчивые губы покалывали, словно были заряжены электричеством, теплые, желанные. — Оби-Ван, я люблю тебя так давно, что кажется, будто я родился с этой мыслью, этим предназначением, — шептал Энакин, медленно, почти торжественно разводя полы его халата, — Любить тебя. Кеноби неверяще уставился на юношу, на его глазах выступила влага. — Энакин, ты… — он не договорил, поцелуи Скайуокера на груди не дали ему сделать этого. Самоотрешенность, бесстрастность, джедайская выучка — все это предало его, перестало слушаться, оказалось не нужным и мешающимся рудиментом. Любовь Энакина нашла глубокий отклик в Оби-Ване, вынула его душу наружу, заставляя признаться себе — да, он тоже стал рабом этого чувства. Нет. Он не хотел смотреть на это так. Любовь делала его свободным. Свободным выражать свои чувства Энакину, свободу наслаждаться его вниманием и прикосновениями, свободу радовать и ласкать его. Скайуокер терся о него в медленном вязком исступлении, переворачивая все с ног на голову, раздвигая сознание Кеноби до самого ядра. Оби-Ван поймал себя на том, что не боится подаваться ему навстречу, стонать, ловя тяжелое дыхание, получать удовольствие от твердого члена, упирающегося в его собственный. Подгонять Энакина и чувствовать кожей горячие слова любви, что он, не переставая, шептал ему. Тонуть в пьяном похотливом взгляде, не стесняясь того, как это возбуждает. Выгнувшись так, что лопатки оторвались от сидушки и ощутив синхронный с ним залп Энакина на своем животе, Кеноби почувствовал себя заново родившимся. — Прошу, — глаза Скайуокера были на мокром месте. — Что такое, Энни? — Можешь выгнать меня, послать к чертям собачьим, игнорировать всю оставшуюся жизнь. Но, пожалуйста, не называй произошедшее ошибкой, — с этими словами Энакин разревелся, спрятав пылающее лицо в шее мастера. Кеноби прижал юношу к себе, удивленный его трагичной эмоциональностью. Видать, цирака животворящая постаралась, выпустив глубоко сидящие чувства. — Подарки — не отдарки, — пошутил Оби-Ван, сам не очень-то адекватный. Энакин хмуро посмотрел на него, утирая слезы с глаз. А потом облегченно улыбнулся, поняв смысл сказанного. — Да и вообще. Ты сам в это впрягся. Будешь поздравлять меня теперь каждый год. — Только раз в год? — хохотнул Скайуокер. — Издеваешься? Я столько не выдержу. Кеноби привлек юношу к себе, сцеловывая пьянящие слезы с щек, с приоткрытых губ. Ощущая, как связующая их пуповина содрогается от желания. Соль смешалась со вкусом вина, лежащим за зубами. — Я хочу еще, — признался Оби-Ван, комната почему-то кружилась вокруг темных глаз Скайуокера, будто его зрачки были центром Вселенной, — Хочу любить тебя. Хочу чувствовать себя любимым. Ладони вмазались в остывающую сперму, распределяя ее ниже, по бедрам и встающим членам, так хорошо ощущающимся в сцепленных кулаках. — Подари мне ВСЮ эту ночь, Энакин, — Кеноби терял себя все больше с каждой секундой. Или, напротив, находил себя. Хрен его знает. Единственное, что мастер знал точно — он хочет Скайуокера так сильно, что аж яйца болят. — Оби-Ван, — целуя его шею и грудь в пять, нет, десять слоев, — Оби-Ван, я твой всецело. Доказывая, что он серьезен, как никогда, Энакин впустил напряженный пенис мастера за щеку, лаская с полной самоотдачей, на время позабыв о собственных нуждах. Его кулак двигался навстречу к плотно окольцевавшим член губам, крепкий и ловкий. Кеноби увяз в блаженстве, чувствуя себя самым важным человеком в Галактике, самым важным для Скайуокера, и этого было достаточно. Энакин отстранился от него, подув на головку и глядя так, что у любого помрачился бы рассудок, даже у мастера-джедая. Оби-Ван взял в руки его прекрасное молодое лицо, сгорая в труху от того, как он водит членом по припухшим губам. — Хочу, чтобы ты запомнил это надолго, — выдохнул Скайуокер, надеваясь поглубже и смотря глаза в глаза, с поволокой, страстные и потерянные. Отсасывая не слишком умело, порой роняя член на живот и вылизывая вдоль яиц до раскаленной головки, но Оби-Вану было хорошо по самые кончики поджатых пальцев ног. — Ах, Энни! — позвал он, потираясь о горячее нёбо и заливая Скайуокеру рот, — Энни, любимый. — Назови меня так еще, — семя бежало по лицу Энакина, ускоряя пульс до критических значений. — Любимый, — повторил Оби-Ван, погибая в металлическом вкусе спермы на своих губах, в долгоиграющем наслаждении от ласк его руки, которое алкоголь притормаживал, выдаивая нервы до последней капли. Кеноби даже не помнил, что делал в этот момент, но Энакин стонал так крышесносно и сладко, что он кончил бы еще раз, если бы не смертельная усталость. — Ммм, Оби-Ван, — шумно дышал Скайуокер в правое ухо, — Еще, Оби-Ван! Еще! Это еще раскаленным клеймом отпечаталось в его мозгу, навеки запечатлев бурное удовольствие Энакина. *** Оби-Ван проснулся рано — по ощущениям, в пять-шесть стандартных часов. На корабле царила тишина, лишь слышалось отдаленное постукивание — какой-то инженер проводил акустическую диагностику на предмет трещин в вагонетке, да похрапывание накрывшего его своим телом Скайуокера. Довольное выражение лица юноши напомнило Кеноби о том, что ему довелось пережить пару часов назад, и мягкий жар заклубился в низу живота. Звезды, диван ему вовек теперь не отчистить. Силы оставались только на то, чтобы перелечь на кровать и присохнуть друг к другу, как просроченные сэндвичи. Ну ничего. Позже, когда они оба хорошенько выспятся, Оби-Ван затащит Скайуокера в душ, и они поболтают по душам. Улыбнувшись этому простенькому каламбуру, Кеноби закрыл глаза, засыпая.