Космическая пыль

Второй оргазм всегда был более труднодостижимым, чем первый, но зато продолжительнее, ярче и пронзительнее. Энакин просто до гаморреанского визга обожал, когда Кеноби долбил его вплоть до седьмого пота. — Трахни меня… ооо да, трахни меня… — хрипло и низко повторял Скайуокер, шлепки тела о тела ставили звучные точки после каждого его слова, — Сильнее… глубже… ааах, пожалуйста, глубже, еби меня, мммх, мой мастер… Полностью расслабившись и доверившись, Энакин отдавался Оби-Вану, точно в последний раз. Они оба стали скользкими и мокрыми, как после бани, пот струился по коже совокупляющихся мужчин, смешиваясь и капая на влажные простыни. — Ты мне жуть как нравишься таким, — ворковал Кеноби, возделывая его, словно пахарь плодородную почву, — Возбуждаешь меня… любимый Энни… сладкий Энни… Скайуокер излился протяжным, звериным стоном, что сломался на самой высокой ноте от беспощадного, сочного траха. Член Оби-Вана раз за разом попадал точно в цель, стимулируя простату, и густое приятное тепло набухало в животе, сильное и прекрасное. — Трахай меня именно так! Мой мастер! Мой мастер! — ничего не соображая, кричал юноша в неистовстве, уже готовясь подлететь, как мотоспидер на трамплине и разорваться на цветные ленточки. — О Сила, Энакин… я сейчас кончу в тебя… — с трудом выговорил мужчина, дрожа все сильнее с каждой фрикцией, стискивая в пальцах чужие запястья — живое и металлическое. Скайуокер выгнулся ему навстречу, их сознания и тела синхронизировались, выстреливая одновременно, и это был оргазм, кроющийся в оргазме, поддерживающие и преумножающие друг друга, абсолютные и чистые, как кессельский спайс, но гораздо экологичнее. Сердца стучали от любви, а глотки стонали, и Оби-Ван все подрагивал во чреве партнера, невольно лаская его и запуская механизм заново, виток за витком заставляя их обоих причитать и страдать где-то в высших сферах, кроющихся за пределами даже джедайского знания. — Энни, — нежно позвал Оби-Ван, когда все это закончилось. Скайуокер тихонько скулил, все еще не оправившись от пережитого слияния и удовольствия, сопровождавшего его, — Мой хороший. Я люблю тебя. Кеноби неторопливо целовал его взмокшие спину и шею, дожидаясь, когда Энакин придет в себя. Со вздохом парень опустился грудью на испачканную постель и перевернулся, посмотрев таким ясным и спокойным взглядом, что Оби-Ван едва узнал его. — Ты такой красивый, Энакин, — покачав головой, словно это было грехом, прошептал Оби-Ван. Пусть грех, но до чего пылает сердце от него и хочется жить, хочется вкушать этот запретный плод снова и снова… «И снова,» — согласился Скайуокер мысленно, улыбаясь Кеноби. — И я тебя люблю. Поцелуй меня. Оби-Ван склонился, понимая: он потерян для Ордена навсегда. — Сбежим? — говорит он быстрее, чем думает; глаза Энакина распахнуты, как врата, ведущие в прохладный и безбрежный рай. — Ты пошел бы на это ради меня? Бросил бы Галактику гореть в огне? — изумленно спрашивает он, а Кеноби, не раздумывая, кивает: — Да. Скайуокер облизывает губы и в упор смотрит — ищуще, почти испуганно. Затем в его взгляде мелькает решимость. Сердце Оби-Вана рухнуло куда-то в пропасть и резко взметнулось прямо в облака от этого взора и того, какие открытия и радости он сулил. — Я согласен.