Космическая пыль

Закончив свои дела в секретной части Архива, Дуку вышел в общий зал и практически сразу натолкнулся на своего бывшего ученика. Уже отпущенный — по слухам — Квай-Гоном в самостоятельное плавание, но еще не успевший пройти Инициацию Оби-Ван неуверенно крутился подле учителя, заглядывая тому в рот, словно выпавший из гнезда вороненок. — Мастер Дуку, — поклонился Кеноби, его глаза загорелись надеждой, — Скажите же моему учителю, что брать в ученики девятилетнего мальчишку, уже обремененного страстями — как минимум неразумно! — Ты отзываешься о нем, как о демоне, Оби-Ван, — поморщился Квай-Гон, так же кивая Дуку, — Ну какие могут быть страсти у этого неискушенного богатой городской жизнью ребенка? — Согласен. Ты просто ревнуешь и завидуешь, — поддел Дуку Кеноби, — Ведь тебя самого заметили только в тринадцать. Оби-Ван покраснел, как томат, резко отбрасывая косичку за плечо — злой и вместе с тем капитулирующий жест. Дуку с легкой улыбкой посмотрел в синие глаза Квай-Гона, однако те были серьезны и печальны. — Совет не поверил в твой рассказ о Лорде Ситхе? — также посерьезнел он. «О предателе,» — добавил он про себя. — Лишь сиюминутные решения и невнятные тревоги, — Джинн отвечал пасмурно, — Совет в последние годы слишком… не знаю. — Осторожный? — вставил уже забывший об обиде Кеноби. Квай-Гон дернул уголком рта. — Беззубый, — произнес Дуку так, чтобы не слышали посторонние. Джинн кивнул, вздыхая, отметая последние крохи сомнений. — Ты был прав. Во всем. Все же уловив косые взгляды посетителей Архива, Дуку заговорил погромче, манерно растягивая шипящие: — Так ты познакомишь меня со своим новым учеником? И хлестнул Оби-Вана взглядом, точно плетью — тот вспыхнул и отвернулся. Сила, он играл на нем, как на флейте. Парнишке поучиться бы еще под началом Джинна лет до тридцати. — Нет. Энакин сейчас проходит тесты на чувствительность к Силе, — Квай-Гон положил тяжелую ладонь бывшему падавану на плечо, — Королева Амидала в безопасности, выступает перед Конгрессом. У нас есть несколько часов, вероятно, день до ее отлета на Набу. Есть ли у тебя какие-либо дела, не терпящие отлагательств, мастер? Жадный трепет Оби-Вана не скрылся от внимательных глаз Дуку; почувствовал его и Квай-Гон, крепче стиснув ткань светлой туники, будто держал парня на поводке. Еще минуту назад говорившего о страсти с пренебрежением, а сейчас практически целиком бывшего в ее власти. «Восхитительная в своей нелепости двуличность. Когда ему это выгодно, он включает ревнителя Кодекса, хах?» — Я хочу с вами, — скулил он так, словно просился на аттракционы, — Пожалуйста, мастера, я ведь уже взрослый. Дуку открыто рассмеялся, вновь вызвав несколько недоуменных взглядов в свою сторону, и даже опечаленный трусостью Совета Джинн ухмыльнулся в усы, опуская вторую тяжелую длань на дрогнувшие хрупкие плечи. — Почему бы и нет? — свет Корускант-Прайма плескался в крепком кафе глаз, беспомощно таял кусочком сливочного масла, — Только в этот раз место выбираю я. Дуку склонился ниже, обволакивая горячим шепотом ухо потеющего Оби-Вана: — Не хочу делать это на проссанном диване в какой-нибудь «Бандитской малине». *** Камин с натуральными поленьями — дефицитный товар на Корусканте, всюду позолота, лепнина, тяжелые бархатные портьеры и самый настоящий траходром, на котором могли бы поместиться штук шесть таких, как Оби-Ван. — Мы что-то празднуем? — восседая в кресле-качалке, Квай-Гон вращает в руке бокал роскошного фруктового бренди, прозрачного как слеза, — Оби-Ван, от такого количества еды тебя вывернет, помяни мое слово. Кеноби виновато откладывает морской виноград обратно на серебряное блюдо. — Да, — отвечая на вопрос Джинна, изящными пальцами Дуку нежно гладит хрустальную ножку своего наполовину опустевшего бокала, — Мы все еще живы. Салютует и опрокидывает алкоголь в рот — совсем не благородно, ибо хочется ощутить всепоглощающий жар во рту, а не ту едкую горечь, что подкатывала к корню языка при мысли о Моле. В два шага пересекает пушистый ковер, разделяющий его с беззаботно раскачивающимся на кресле Джинном и объевшимся фруктами, утонувшим в перине Кеноби. — Квай-Гон… — Да, мой мастер, — Джинн хмурится, избавляясь от бокала и взмахом руки останавливая кресло. — Будь осторожен, — Дуку заламывает руки, и Квай-Гон редко видит его таким… уязвимым. — Буду, — он берет красивые кисти в свои, методично целуя каждый пальчик. Оби-Ван нечасто становится свидетелем такой вот нежности, поэтому смотрит на происходящее во все глаза. Секс для него — это когда тебя зажимает в каморке Храма сверстник, с перепугу пытаясь запихать член в пупок. Он жадно сглатывает слюну, чувствуя себя лишним, но уйди он сейчас, и эта дверь закроется для него навсегда. Между мужчинами в Силе полыхают искры, будто промеж Дуку и Джинна повисли гирлянды из огоньков, те, что на День Республики мерцают почти в каждой витрине КоКо Тауна. Дуку явно есть, что сказать, он смотрит на бывшего ученика в упор, да огонь играет в черном жемчуге его глаз, чудит с воображением Оби-Вана, делая их по-соколиному золотыми и совсем не страшными. — Поцелуй меня, Дарт Квэзитор, — наконец прорывается хрустящая, как первый снег тишина, и Квай-Гон вздрагивает, сквозь не загрубевшие еще узы чувствуя: глубоко внутри у Оби-Вана звонко лопается некая струна и щелкает их обоих больно, рассекая душу до крови. — Ты так и не сказал ему? — хмыкнул Дуку, — Я считал, Владыка дал тебе на этот счет весьма четкие инструкции… — Владыка подождет, — отрезал Квай-Гон, — Оби-Ван, ты должен выб… — Я согласен, — выпалил Кеноби, не разрешая себе думать о том, что делает, все еще нуждаясь в том, чтобы мастер указывал ему Путь, пусть даже будет он тернистым и опасным. Дарт Квэзитор облегченно кивает и дает ему Темное Имя. Дуку не встревает больше, не говорит, что в случае отказа Кеноби следовало убить. Он сам поймет это, когда станет старше. А пока… Оби-Вану проще представлять, что он во сне. Ему снятся полные предвкушения слезы, ему снится помноженная на страсть нежность. Неровное дыхание мастеров, что царапает ключицы и взмокший загривок. Чувства тянутся, как жвачка из листьев джакхада, пульсируют, стекая куда-то за обрывистый горизонт этой бесконечной уродливой кровати. Кеноби так ярко ощущает Дуку и Джинна в себе, Вселенная словно вращается вокруг напряженной плоти мужчин, и удовольствие от их слаженных движений становится сильным, глубоким, по-настоящему пронзительным. Слишком близко к Силе, грозит объять, поглотить, сжечь, будто обнаженные провода, будто держишь лицо над пламенем, до слепоты всматриваясь в смертельно опасный танец раскаленной плазмы. Чтобы сберечь глаза, Оби-Ван прикрывает веки и протяжно стонет, не в силах больше вдыхать режущий легкие, напоенный стеклянной пылью воздух, корчась в капкане двух пар бедер и неугомонных рук. — Я люблю вас обоих, — хрипло чеканит Квай-Гон, самоотверженно удерживающий на себе вес их тройного бутерброда; Дуку и Кеноби одинаково грязно матерятся, на что Джинн радостно смеется — в последний, кажется, раз.