«Какой бы ни была истина, невозможно восполнить потерю любимого человека.
Никакая истина,
Никакая искренность,
Никакая сила,
Никакая доброта не могут восполнить её.
Нам остается лишь пережить это горе и чему-нибудь научиться,
Но эта наука никак не пригодится, когда настанет черед следующего внезапного горя.»
«Норвежский лес», Харуки Мураками
🌖🌕🌔
Насытившись теплом последнего месяца лета, погода стояла непривычно ласковая и горячая, для этих мест. Огненными переливами солнечные блики ложились на платиновые волосы омеги, что с несвойственным себе удовольствием хлопотал на кухне. На душе, наконец-то, было спокойно. Дела в поселении потихоньку шли в гору и даже помощь на шахтах не была в тягость. Привычная рутина вновь окрасилась в яркие барвы. Причина была до банального проста. Минхек наконец-то был рядом. Мужчина проводил с ним почти всё свободное время, все свои силы направив на исправление проблем и неполадок в деревне и шахте. Ласковое лето подходило к концу и радовало до глубины души, даруя свою нежность. Чонин с воодушевлением собирался в поля, на помощь другим волкам. Минхек всё ещё тихо посапывал в его кровати, укрытый одной лишь невесомой простынью, что вовсе не скрывала красоту его закаленного суровым севером тела. Трепетным взглядом омега обвел каждый шрам на спине спящего мужчины, желая так же, как и ночью пройтись следом и пальцами, сцеловывая чужую боль, что прошла давным-давно, оставив на память только белёсые следы. Но не желая тревожить чуткий сон, омега лишь тихо вздохнул, собрал волосы в тугой хвост, чтобы те не мешались, и с корзиной, набитой разными инструментами, направился работать. От яркого света хочется зажмуриться до забавных морщинок на носу. Ветер сильный, но горячий, пропитанный духом тепла и солнца. Уже продолжительное время Чонин чувствует лишь лёгкость на душе, не обременяя себя лишними мыслями, но такое состояние кажется ему достаточно подозрительным. На севере так не бывает. Чтобы без проблем, холода и жестокости. Чтобы солнце и счастливые улыбки каждый день. Плетёная корзина, заготовленная специально для кабачков, становится неподъёмным грузом, на расслабленные плечи возвращается былое, почти родное, напряжение. Как он мог позволить себе забыть о том, где находится? Как мог не вспоминать, какие потери подарила ему эта земля? Холод сковывает внутренности и Чонину кажется даже, что солнце резко пропадает, теряется среди серости туч, не удостоив их больше ни каплей уюта. До полей омега срывается, как бешеный, не замечает на пути ни кустов, ни ям, спотыкается и путается в своих ногах. Картина перед ним открывается ужасающая. Если светлые платиновые волосы могли стать ещё светлее – юноша до конца своей жизни красовался бы седыми прядями. На месте поля Чонин видит только пару волков без сознания и не следа от посевов. Земля выглядит так, будто за одну ночь по ней прошёлся страшный пожар, иссушив всё на своём пути. Поле зияет чернотой выжженных злаков и овощей. Всё, что могло спасти их холодной зимой, обратилось в прах. Скорее всего, те оборотни, что должны были прийти в поля ещё утром, уже успели вернуться в поселение и донести обо всём вожаку, но омега не успокаивает себя этими мыслями, срывается к дому на бешеной скорости, стремясь поскорее оказаться поблизости с единственным человеком, внушающим ему безопасность. Вслед ему слышится дикий рёв и свист, тихие смешки и обрывки фраз. "Он не спасёт тебя." "Ему не нужен ни ты, ни это поселение." "В каждой из жизней он выберет не тебя." Омега только посильнее зажмуривает глаза, сдерживая слёзы, не страшась упасть. Каждое слово врезается прямо в сердце, оставляя кровавые следы. Никогда, ни за что не поверит в это. Минхек — человек, что спас его от одиночества. Подарил смысл жизни и подобие семьи. Ни за что не предаст его доверие к себе. Ни за что не отвернётся от вожака. До последнего вздоха будет рядом с ним. Никакой полевик не заставит его усомниться в своих чувствах. Но в пустом доме его ждала ещё не остывшая постель и горячий завтрак, оставленный для мужчины. Как оказалось позже, Минхека видели только мельком, скрывающегося в чаще леса. Ещё неделю назад мужчина казался самым идеальным альфой в мире. Каждое утро его ждал новый букет свежих полевых цветов и иногда даже милая записка в придачу. Всё свое время Минхек посвятил своим людям, отдавая всего себя и вкладывая все возможные силы в работу. Оборотни будто ожили, проснулись от долгого сна, стали чаще улыбаться и гомон тёплых разговоров слышался изо всех щелей. Поселение ожило вместе с вожаком. Стоило мужчине только всю свою любовь направить на своих людей, отдаться полностью работе и своим обязанностям, как маленький городок расцвёл множеством цветов и звуков. Минхеку это далось не легко. В каждом солнечном луче, каждом ярком блике на водной глади, каждом васильке и маленьком ростке ему виделся только он. Засыпая рядом с Чонином, укутанный его вниманием и любовью, просто не мог не думать о маленьком омеге, что осталась где-то там. Где-то там, что совершенно точно не здесь и не рядом. Это выводило из себя, не давало уснуть, сводило с ума. Постоянные мысли лишь о нём порождали новое, до ужаса глубокое, чувство вины. Перед людьми, за которых ответственен. Перед юным омегой, которого приручил. Перед землёй и небом, что видели и знали все его потайные помыслы и желания. Сам не осознавал сколько грязного и порочного было в этом желании обладать. Сам запутался в своих чувствах и эмоциях. Этот день стал последней каплей. Утопая в белоснежных простынях, сквозь сон улавливая аппетитный запах горячей еды, не мог избавиться от пут беспокойного сна. Снилась ему первая встреча с белоснежной волчицей. Юноша тогда не заметил его, а Минхек, охотившийся на оленей, что завели его глубоко в чащу, не мог оторвать свой завороженный взор от невиданной ранее красоты. Много раз после того возвращался в то место, наблюдал, как юноша оборачиваясь в человека, купается в холодных водах горной реки, наслаждается лучами солнца и тихими переговорами с дриадами. Только спустя несколько таких вылазок, наконец-таки, смог уловить чужой запах и обомлел от ужаса. Горячее медовое молоко и легкие нотки подснежника выбили из легких весь воздух. Под веками всплыли воспоминания минувших лет, где у него ещё была семья. Где у него была та, ради которой с удовольствием просыпался каждое утро. Ради которой жил и становился лучшей версией себя. Когда-то давно, с Юной он познакомился по чистой случайности, но остался покорённым с первого же взгляда. Её ласковая улыбка, горячие руки и открытая душа влюбили в себя бесповоротно. У Минхека не было и шанса выпутаться из этого колдовства. Её не стало в один из бесконечных, холодных зимних дней. Не уследив за временем, они забрели слишком далеко от поселения. И слишком близко к границе с людьми. Её волшебная светло-серая шерсть почти не выделялась на фоне белоснежного снега, но зоркий глаз охотника уловил посторонние движения почти сразу. Испугавшись, целился по лапам, а не успевший сориентироваться Минхек не смог защитить. Пуля попала в левое бедро и раздробила кость. Убежать удалось, но долгую дорогу обратно девушка пережить не смогла. И так уставший после долгой дороги организм, после пережитого стресса, в холодной и белой пустоши просто не выдерживал, волчица не могла больше бороться за две жизни. Свою и их маленького волчонка. До последнего сражалась со смертью и шла дальше, до последнего хранила надежду на лучшее. Но закончить пришлось так. В пустой холодной пещере, под покровом мокрого снега, рассказав о жизни, которой не суждено было явиться в этот мир, последний раз закрыла свои глаза. После этого жизнь Минхека поменялась кардинально. Она оборвалась вместе с чужой. И как быть дальше? Как привыкнуть засыпать в холодной и пустой постели? Пришлось смириться и поддаться нраву сурового севера. Многим позже появилась маленькая, но яркая причина для слабой улыбки. Чонин, будто потерянный брошенный щенок, прибился к нему совершенно неожиданно. Но прочно укоренился в его жизни, занимая в ней особое место. Их отношения оказались вполне взаимовыгодными, будни вожака с тех пор не казались ему сплошным бездонным озером отчаянья, а Чонин нашёл себе достойное подобие семьи, чтобы чувствовать себя наконец под защитой. Всё, что происходило в его жизни сейчас походило на стремительно разрастающуюся опухоль, которая медленно но уверенно убивала все привычные устои его жизни. Его кошмар смешал в себе всё это, окровавленную белоснежно-серую шерсть, ласковую улыбку, горькие слёзы, чужие просьбы и тёплый смех, что сменялся ужасающим криком отчаянья. Минхек, будто обычный наблюдатель, блуждал среди лабиринта разорванных и скрепленных заново воспоминаний, всё глубже погружаясь в пучины своей закостенелой отрешенности и привычного одиночества. Чужие голубые глаза смотрели прямо в его душу со всем имеющимся презрением, пуская липкие мурашки по всему телу, заставляя усомниться в трезвости своего рассудка. Это помешательство не приведёт ни к чему хорошему. Старые воспоминания только бередят незажившие раны, не давая отпустить ту, что уже давно покинула его лишь с одной просьбой. Жить счастливо дальше. Не сожалеть ни о чем. Полюбить кого-то так же сильно, как и её. Но разве это возможно если своё сердце он похоронил вместе с любимым человеком и их нерожденным ребёнком? От этого притворства Минхеку было совсем тошно. Так бесконечно сильно устал, что каждое действие давалось ему с огромным усилием. Ещё немного и пеплом рассеется по этой заледенелой земле не оставляя по себе ни капли воспоминаний. Только один маленький наивный омега будет хранить его в своём сердце до самого конца своей жизни. Кажется, его конец близко. Не может отказать себе в желании увидеть своё помешательство хотя бы ещё раз. Не может так просто отказаться от странного чувства, что породило внутри него зависимость. Бросит всё, но увидит ведьму ещё раз. Последний раз.🌖🌕🌔
Фениксовы глаза, покрасневшие в уголках, пленяли своей красотой и Хёнджин не мог отделаться от мысли, что прекрасней этой синевы он не видел ничего в своей жизни. Будто фарфоровое, лицо прямо перед ним, украшал легкий персиковый румянец. В глубине чертовских глаз светилось так много всего, что Хёнджин захлёбывался чужими чувствами, вдыхая воздух с чужих губ. Юношеская красота манила так сильно. И мужчина сам не заметил, как начал тянуться за поцелуем, желая попробовать его на вкус. Желая распробовать эту сладость своим языком. Сон уходит очень неожиданно и мужчина вздрагивает, понимая, что уснул, так и не дождавшись, когда Феликс очнётся. Омеги в комнате не было и все ещё не отошедший от дремы вожак, ощутил толпу холодных мурашек, что табуном прошлись по позвоночнику, теряясь в тёмных волосах. На трясущихся ногах Хёнджин с огромным трудом поднимается с кресла, слыша, как хрустят позвонки от долгого сидения в одной позе. Лихорадочно соображая, где может быть омега сейчас, накидывает тёплый кардиган, ощущая неприятный озноб, что гуляет по загривку, и направляется в сторону кухни. Даже не думает прислушаться или принюхаться сильнее, чтобы услышать подтверждение чужого присутствия, сейчас готов положиться только на свои собственные глаза. Но всё равно не доверяет до конца своему сознанию. Путает реальность с собственной выдумкой. Омега находится у большой разогретой печи с небольшим глиняным чайничком в руках. Укутанный в плед, которого не оказалось на кровати, в огромных черных носках, что явно были больше на несколько размеров, тихо подпевает что-то себе под нос. Всю кухню заполнил запах малины и свежезаваренных трав. Вожак думает, что даже сильно принюхавшись, среди разнообразия всего, не смог бы выловить нотки родного молока и свежих цветов, принадлежащие только Феликсу. Все ещё не понимая сон это или явь, тихим шагом подходит к юноше как можно ближе, не желая спугнуть ту атмосферу, что витала сейчас в воздухе, напирая всей мощью своей слаженной фигуры, закрывая широкой спиной от всего мира, придавливая того к столешнице и не давая даже малейшего шанса на освобождение. — Ласточка, почему выпорхнула из своего гнезда? — прямым носом зарывается в чужую взъерошенную макушку, вдыхает наконец-то такой желанный запах, смакует чужую сладость, что оседает в глотке и прижимается ещё ближе, не оставляя даже миллиметра между их телами. Разгорячёнными ладонями обнимает хрупкую талию, вжимает в себя, душой к душе тянется, желая соединить их. Сам себе не признается, что уже много лет мечтал о подобном. — Х-Хёнджин? Ты что делаешь? — но выпутаться не пытается. Слишком слаб для этого. Захотел бы, давно по чужой макушке тумаков надавал, чтобы не лапал когда заблагорассудится, но такого желанного тепла лишаться совсем не хочется. Скрывает довольную улыбку в вороте чужой рубахи и показательно хмурит брови, чтобы мужчина не расслаблялся. Феликс разворачивается в его руках, смотрит вроде осуждающе, но в глубине глаз черти танцуют - этого у омеги скрыть не получается. Не может не тянуться в ответ на чужую ласку. Такое желанное тепло разливается согревающим солнечным светом в сердце. Волчонку остается только поддаться. Когда Сынмин приходит проверить состояние Феликса, он застает не очень приятную картину, которую желал бы не видеть никогда в своей жизни. В большой, немного холодной и пустой гостиной, на большом мягком кресле, закутавшись в один плед, Феликс сидел на чужих руках, будто большой послушный белый кот, в то время как Хёнджин, с нескрываемым удовольствием, зарывался носом в его волосы, потираясь о него своей шеей, желая забрать себе побольше его запаха и оставить на омеге свой. — Ты не думаешь, что на время своего гона тебе стоит находиться подальше от него? — в ответ только обиженное рычание. Мужчина сжимает юношу в своих руках еще крепче. Сидя на чужих бёдрах, укрытый от всего мира чужими руками, Феликс выглядит совсем крохотным. Видно, как омега разомлел от такого внимания и ласки, в полудрёме прижимается ближе к горячему телу, чувствуя себя ещё не до конца пришедшим в норму, бессознательно ищет защиты у того, кому доверяет. — Не пущу. — скалится неосознанно, совсем не желая выпускать юношу из своих рук. — Объятий тебе хватит только в первые дни. Что ты собираешься делать, когда захочется большего? Заметь, я тебе не позволю сделать этого. Понадобится – силой отберу. — последняя фраза вынуждает хриплый рык перейти в унизительный скулёж. От мысли, что у него могут забрать этого омегу. Его омегу. Мутнеет сознание не давая трезво соображать. Какая разница, что он будет делать со своим состоянием, если он точно знает, что никогда и ни за что в этой жизни не сможет причинить этой ведьме боль. Укроет в своих объятиях, словно послушный щенок, сядет у чужих ног, охраняя от любой опасности. Какое ему дело до чужих угроз, собственного гона и других проблем, если прямо сейчас в его руках такой сонный, мягкий и совсем беззащитный волчонок. — Хёнджин, я говорю сейчас серьезно. Ты моих слов скорее всего не воспринимаешь, но я не дам тебе совершить ошибку. Ты мне потом ещё спасибо скажешь. Вожак волчонка все-таки отпускает. Никак не может надышаться напоследок, будто расстается с ним на несколько лет, бурлящие инстинкты не дают ни секунды, чтобы задуматься о своих действиях. Испытывать стыд будет уже человек, как только гон закончится. Сейчас же, волк ловит последние мгновенья рядом с желанной омегой, в расстроенных чувствах прощается с ним, и словно зависимый щенок, провожает взглядом через окно две отдаляющиеся фигуры.🌖🌕🌔
«Я хочу увидеть всё» — именно с этих слов начинается более углублённое знакомство с деревней. Не вдаваясь в детали и не задумываясь, Феликсу всегда казалось, что небольшое поселение ограничивалось уютными компактными домиками, чужими крохотными грядками, большим пляжем с бесконечным множеством протоптанных к нему тропинок и полюбившимися банями. Но за всем этим спокойным мирным бытием пряталось намного больше. Несколько минут ведьма не могла прийти в себя, завидев прямо перед своим носом огромнейших размеров амбар, забитый, едва ли не до крыши, разнообразными видами древесины. Феликс почему-то даже и не думал, что действительно для всего, чем он пользуется каждый день, требуется уйма ресурсов. Следующими на очереди стали хранилища зерна, сена, разных продовольственных и строительных материалов. Складывалось это все в довольно масштабную картину, что восхищала Феликса до невозможности. Во всём этом чувствовалось столько чужого труда, что спирало дух. Ни в коем случае Феликс не мог пройти мимо фермы. Да так не мог пройти, что ещё целый месяц каждый день возвращался туда с самого утра, ухаживая за полюбившимися лошадьми, коровами и бандой индюков. С этими птицами у него сложилась особая любовь. В тот день, на мини экскурсии его сопровождал Крис. Феликс был на ферме уже не первый раз и успел понянчиться с молодыми телятами, что родились всего несколько месяцев назад, но именно тогда альфа завёл его к огороже с разнообразной птицей в первый раз. Куры, что когда-то водились и у его хижины в лесу, не вызывали у него восторга. Но едва ему удалось завидеть какое-то загадочное существо, Феликс вспыхнул интересом, как яркий бенгальский огонь. Крис не успел даже пикнуть, как омега ловко перемахнул через ограду и, с предельной осторожностью, но плохо скрываемым восторгом, двинулся в сторону парочки индюков. Те всем своим видом пытались внушить чужаку страх, но едва только ведьма подошла к ним на расстояние вытянутой руки, угрожающе вздыбившееся оперение вернулось в прежнее состояние, выдавая этим расслабившееся состояние бойких птиц. Новоприобретённые защитники целый день не отходили от юноши, сопровождая его по всей ферме, не давая подойти ни одной живой душе хотя бы на шаг. Досталось и вожаку, что после выполненных дел, решил проведать ведьму и провести с ней немного времени перед ужином. Тогда задница болела знатно, покушение на его ягодицы произошло настолько быстро и яростно, что даже грозный вожак не смог справиться с такой атакой. С Феликсом и Крисом пришлось заключить дружеский пакт о не разглашении. Не хватало ещё, чтобы данные вести дошли до Джисона, даря ему ещё один повод поиздеваться над давним другом. Наблюдать за Феликсом оказалось очень... увлекательно. В каждом его действии было столько любви к миру и всему живому, что Хёнджину не удавалось скрывать свой восторг в глазах. Его детская непосредственность сменялась серьёзной ответственностью. Он умело ухаживал за животными, справлялся с уборкой и кормежкой. Каждый рабочий на ферме души в нём не чаял. Всё хвалили его умелые руки. Каково же было удивление вожака, когда даже здесь не обошлось без напряжённых ситуаций. Наблюдая за тем, как Хёнджин едва не коршуном вьется вокруг их новоявленной ласточки, некоторые омеги никак не могли сдержать свою ревность и негодование внутри. Хотелось получать всё внимание мужчины именно себе. Хотелось, чтобы этот глубокий чарующий тёмный взор был обращен только в их сторону. Феликс был весомым препятствием на пути к желаемому, поэтому иногда срывались, конечно же, на нем. Некоторые женщины сплавляли ему свою работу, а пара юношей посчитали смешным «случайно» перевернуть возле него ведро с навозом, изгваздав тем самым свежие ведьмины одежды. Но Феликсу было хоть бы хны. На каждый такой выпад он никак не реагировал, глубоко внутри пряча всю боль и страх. Неприятие других ранило его хрупкую душу не на шутку. С детства любящий активный образ жизни, тянущийся ко всему живому и любящий всем сердцем каждое существо на этой планете, он просто желал быть любимым в ответ. Кем бы этот человек ни был. Пусть то ставший дорогим сердцу вожак, или же чудеснейший Крис, или любой другой житель селения. Хотелось немного чужого тепла, чтобы наконец согреться. Этим утром Феликс планировал, не изменяя своей новой традиции, снова отправиться на фермы, помочь почистить лошадиные стойла. Но с намеченного курса его сбила новость о том, что вожак, впервые за долгое время, сам выйдет на охоту. Собственными силами ведьма добывала себе еду ещё в лесной хижине, поэтому крепкая ностальгия, сдавившая его сердце в тиски, не дала ему даже малейшей возможности подумать. Он тут же направился в дом вожака, собираясь напроситься на охоту вместе с ним. Не в состоянии отказать этим щенячьим просящим глазкам, которые Феликс строил каждый раз, когда ему требовалось добиться чего-то от вожака, мужчина согласился почти сразу, только для приличия немного повозмущавшись. И уже сейчас успел об этом пожалеть. Это неугомонное дитё то и дело пыталось кого-то задеть в попытках отвлечься от скучной дороги и немного поиграть. Первой и, конечно же, главной жертвой стал сам вожак. Омега всё тыкался в него своим мокрым холодным носом, желая обратить на себя внимание, а когда этот трюк не сработал — принялся тереться о Хенджина всем своим туловищем, то и дело спихивая его с прямой дороги, заваливая в кусты или высокую траву. Немного поподдававшись, Хёнджин устал от такого количества внимания, поэтому строго рыкнул на юношу, чтобы тот успокоился. На удивление, никаких возмущений не последовало, Феликс нашёл новую жертву в лице Криса, предлагая тому побегать наперегонки. Вожаку стало даже обидно, от того, как быстро о нём забыли. Да и в деревне все знают, что быстрее всех бегает именно он. Если с кем и соревноваться, так это точно с ним. Когда и Крис вымотался, омега лишь посмеялся над его выносливостью и переключился на Ынсу, с которым наконец-то удалось поговорить и всё уладить. Их разговор произошёл неделю назад, когда Феликс окончательно устал от этих игр в кошки-мышки. Как оказалось, они оба ошибались в своих чувствах друг к другу, проникнувшись чужой личностью и принимая обычную человеческую симпатию за влюбленность. Поэтому без всякой драмы и долгих нудных разговоров, они вернулись к тому, с чего начинали. Их отношения походили на братские узы. Феликс всегда мог положиться на Ынсу и почти каждую свободную от работы с лекарем или на ферме секунду проводил именно с этим альфой. Парень почти никогда не отказывал ему в его диких авантюрах. Соглашаясь и за дриадами подглядывать, и забор возле складов разрисовать. Но ко всему прочему, альфа готов был прийти на помощь в любую секунду, помогая мастерить амулеты для жителей поселения, заботливо готовя покушать, когда все в доме лекаря были настолько заняты, что забывали даже поесть и мастерски отчитывая вожака, когда тот совершал даже малейшую оплошность по отношению к омеге. Ынсу невозможно было угодить. То его не устраивало, что вожак слишком осторожен в проявлении своих чувств и совсем не делает шагов навстречу волчонку, то мужчина слишком долго держал юношу в своих объятиях, пресекая все границы приличия, то говорил совсем глупые вещи вместо нормальных комплиментов. Ынсу оказался достаточно придирчивым и требовательным, серьёзно относясь к роли старшего брата. К слову, роль оказалась самопровозглашенной, потому что даже Феликс час от часу посмеивался над чужим энтузиазмом. Но искренняя забота непередаваемо грела душу. За, казалось бы, всего лишь неделю, альфа успел сделать для него столько всего, что Феликсу иногда просто не хватало слов благодарности. Чужая забота тёплым пледом ложилась на плечи и согревала по вечерам перед сном. На поздних посиделках с чаем и ягодными пирогами частым гостем теперь являлся не только Хёнджин, а ещё и Ынсу. Вместе с ними на охоту пошло ещё пятеро волков, что было достаточно много для их обычных вылазок. Но сегодня Хёнджин планировал поймать как можно больше дичи, уже понемногу начиная готовиться к холодам. Успев утомить почти половину альф, Феликс со спокойной душой отвлекся на рассматривание окружающей их природы, в один момент улавливая где-то впереди едва слышимый звук аккуратных шагов. Немного принюхавшись и прислушавшись к разговорам деревьев, омега точно определил, что впереди находились парочка небольших кабанов. Предупредив остальных альф через стайную связь, они начали охоту. Потратив несколько часов и успев поймать тех самых кабанов и одну небольшую косулю, они собирались возвращаться обратно, не найдя больше никакой живности, но в какой-то момент на их пути неожиданно возникла олениха с маленьким оленёнком рядом. Феликс и не думал останавливаться ради такого. Никогда не позволит себе напасть на мать с ребёнком. Возможно в следующем году, когда оленёнок вырастет и сможет позаботиться о себе сам, он снова наткнется на него в этом лесу и тогда наверняка убьет. Ведь крошечное дитя превратится во взрослого оленя, а сейчас от этой маленькой тушки даже проку не будет. Уже собираясь идти дальше, краем глаза он замечает, как один из альф готовится для прыжка и сам не осознает, как подается вперёд. В попытке защитить, спасти крохотную жизнь, что не успела толком даже пожить. Чужие клыки впиваются в белоснежную шерсть, вызывая у омеги загнанный скулёж, пугая тем самым оленей, что тут же уносятся прочь. Феликс порыкивая под нос, подгибает раненую лапу, не в силах на неё опереться. Выпад альфы должен был стать единственным и смертельным, поэтому сила укуса оказалась достаточно мощной, а мужчина даже не успел сориентироваться, так быстро и юрко Феликс закрыл собой то маленькое животное. — Ты что творишь?! — отвлеченный своей болью Феликс не слышит чужого крика, чувствует, как кто-то из волков подходит к нему, притираясь к боку, ненавязчиво предлагая опереться, ощущает запах Ынсу и позволяет себе немного расслабиться. Но дергается взволнованно, когда понимает, что Хёнджин обратился в человека. Тут же чуткий слух улавливает его шаги и в следующую же секунду его морду резко хватает большая горячая ладонь, заставляя посмотреть вожаку прямо в лицо. — Ты совсем спятил, что ли? Какого лешего скачешь прямо под чужие клыки? Совсем весь свой разум растерял? — ясные синие глаза сталкиваются с чужими – чернее черного. Мужчина разъярён и даже не пытается скрыть этого. Или просто не получается обуздать свои эмоции. Феликс не понимает, только чувствует, как чужие пальцы сильнее сжимают его пасть, доставляя ещё больше боли. — Даже ребёнок и то умнее тебя будет! Как можешь вести себя так беспечно? Больше никогда на охоту не пойдешь! Слепая ярость, захлестнувшая Хёнджина, на даёт ему вовремя остановить поток безжалостных слов, что ядом сочатся изо рта, доставляя несравнимую с полученными ранами боль хрупкому омеге. Не останавливается ни на минуту, не дает ни слова вставить. Испугался. Очень. Поэтому и отчитывает так жестоко. Чтобы не думал больше подобную глупость делать. — Не годен для таких сложных заданий! Только проблем доставляешь... Последнее, что слышит омега, перед тем, как сорваться с места, не обращая внимания на ужасную боль в лапе. Подальше отсюда. Убежать от колких слов, не слышать чужого яда. Успокоиться и вернуться. Но сейчас не видеть бы никого, спрятаться в чаще лесной, а ещё лучше найти ручеек, промыть лапу и попросить у воды исцеления. Бежит не глядя, цепляясь ясной шкурой за колючие ветви, путаясь в траве и своих собственных лапах. Не слышит преследующих его шагов, потому что никто за ним не пошёл. Хёнджин опешил поначалу, а потом, в порыве не остывшей злости, приказал всем немедленно возвращаться домой, запрещая последовать вслед убежавшему волчонку. Но несмотря на приказ, дал себе время остыть и, обернувшись обратно в волка, последовал по чужим следам. Понимая, что идет по запаху крови, и только так определяя местонахождение омеги, едва сумел подавить горестный скулёж, полный вины. Сорвался, как последняя скотина. И то животные ласковей будут. Испугался так сильно, что не мог даже сообразить какие слова говорит. А вина уже съедает изнутри. Как мог так поступить со своим волчонком? Феликс всего лишь мальчик. Мальчик. Ведь действительно, кем ещё ему быть в таком юном возрасте, только начиная познавать мир и социум. Полностью ведомый и потерянный. Незнакомец для общества, чужой и отличающийся. Каким ещё должен быть ребёнок выросший в одиночестве и самостоятельности? Привыкший полагаться только на себя и единственного родного человека во всём белом свете. Ребенок, что умеет слушать только себя и своё сердце. Чем не причина другим для зависти? Разве многие так умеют? Отбросить все предрассудки и мысли о «что же подумает обо мне общество». Малость оборотней может похвастаться таким. А Феликс только так и умеет. И Хёнджин совсем немного завидует. Чужой независимости от мнения окружающих, не обременённости лишними мыслями и обязательствами. Свободен и волен расправить крылья. Феликс видится ему маленькой юркой ласточкой, что только научилась летать, хрупким оленёнком, смотрящим на мир своим особым взглядом, нежным цветком, едва вошедшим в силу своего цветения. От него убегает его маленькое большое помешательство. И кто из них теперь глупый? Как можно выливать свою злость на беззащитный цветок? Как можно позволить себе кричать на молодого оленёнка, что весь мир вокруг себя считает своим домом? Как можно пытаться загнать в рамки птицу, что только расправила крылья? Бредёт, доверяя только нюху и останавливается лишь тогда, когда слышит чужой разговор. Волк внутри не собирается ждать, сразу же клыки показывает, пока сам Хёнджин ещё не понимает в чем дело. Чужой голос узнается не сразу. Давно он его не слышал, но сразу понимает всё, как только мужчина произносит следующие слова. — Кто тебя обидел, подснежник мой. Отчего же плачешь? — только один волк может позволить себе такие фамильярности по отношению к его волчонку. Вожак северной стаи нашёл Феликса первым и Хёнджин не знает совсем, как должен теперь поступить. Едва ли Феликсу сейчас будет приятно его присутствие, но разве может он его оставить здесь с этим волком? Спустя несколько минут молчания, слышит и голос Феликса. Понимает, что тот в человека обратился, не остался в сильнейшем обличии, другому волку доверился. Разве нужен он здесь и сейчас? А разве не обещал до последнего о нём заботиться и оберегать от всего плохого? — Для чего я тебе нужен? Для чего ты меня искал? — голос дрожит от подступающей истерики. Никак не удаётся удержать слезы, позволяя мокрым дорожкам стекать по замёрзшим щекам. От знания, какой именно оборотень стоит сейчас перед ним становится страшно. Не знает чего ожидать от этого мужчины. — Помешался на тебе. Во снах и наяву лишь тебя одного перед глазами вижу. Нуждаюсь в тебе, как в кислороде. Чувствую, что только ты мне ощущение жизни вернуть сможешь. — волчонок никогда о себе таких слов не слышал. Сердце замирает на несколько секунд, пораженное чужой искренностью. В чужих глазах столько боли видит, что становится физически больно. Сам не понимает отчего так холодно становится, содрогается всем телом, чувствуя, как мурашки ползут по позвоночнику. А в следующий миг уже держит в руках чужую тёплую рубаху, заботливо поданную, чтобы омега мог прикрыться и согреться. Мужчина говорит так красиво, что Хёнджин чувствует себя в этот момент действительно лишним здесь. Не уверен до конца, что правильно поступает, но разворачивается, отпускает, даёт возможность волчонку выбрать, выслушать другого альфу. Хёнджин будет неподалеку, как только услышит или почувствует что-то неладное, тут же вернётся, но осознает сейчас, что обязательно должен дать шанс им поговорить. Начинается дождь и люди прячутся в холодной пещере, что удачно расположилась в корнях старой сосны. Хёнджин мельком замечает хрупкий силуэт, укрытый чужой длинной рубахой и сам прячется под раскидистыми ветвями, укладываясь на хранящую тепло землю, готовясь ждать столько, сколько понадобится. Волчонок таким чистым ему видится. Нетронутым, незапятнанным. Страшно представить, что сейчас его мальчик в чужих руках, окружен чужой заботой. И виноват в этом никто иной, как он сам. Сам довёл Феликса до такого. Сам пошёл на поводу у своих эмоций, что удавалось держать в узде уже долгое время. Но любая стабильность рядом с ним превращается в яркий всплеск эндорфина. Феликс для него сказка. Возможно, маленькая фея из страниц детской книги. И мысль о том, что позволил себе не только накричать, но и выставить глупым, безответственным перед другими оборотнями доставляет почти физическую боль. Как бы ведьма не храбрилась, свою хрупкость за бронёй отваги смогла спрятать ото всех, но только не от него. Сейчас в чужих объятиях, в холодной сырой пещере, Феликс ищет заботы у другого мужчины, неосознанно поддаваясь одному единственному желанию, преследовавшему его всю жизнь. Быть нужным. Быть любимым. Быть для кого-то особенным. И разве сложно было Хёнджину промолчать? Обуздать позорную вспышку эмоций. Или хотя бы показать, что все эти слова не со зла. От большой любви сказаны, глубочайшей заботой пропитаны. А он только отчитывать и умеет. Будто за всю жизнь ему этого не хватило. Будто и так не ответственен за множество жизней. Так он взялся ещё кого-то жизни учить. Может, Феликс действительно в этих поучениях нуждается. Но спросить-то его забыли, всё за него решили. В порыве чувств отчитали, как ребёнка нерадивого, что омеге больше всего боли доставило. Его всерьёз не воспринимают. Минхёк же совсем по-другому к нему относится. Ведёт себя более твёрдо и прямолинейно. Без прикрас свой характер показывает, душу северную не скрывает, пропитанную холодом и ледяным хвойным запахом. — Ты правда пугаешь меня. — дрожит от холода и пережитого стресса, но ближе к чужому мужчине жмётся, чувствуя в нём много сокрытой силы и стойкости. — Ты не первый, кто говорит мне это. — От тебя пахнет скорбью. Каждый раз, когда ты рядом со мной, этот запах становится насыщенней. Меня пугает количество боли, которую ты прячешь в своём сердце. — вздыхает действительно расстроенно, чувствует в мужчине что-то особенное, глубоко спрятанное за сотней замков. Минхеку нечего на это ответить. Кажется, мир замирает в этот момент, давая возможность мужчине осознать смысл чужих слов. Никогда не слышал о себе такого и сейчас чужое сострадание раскаленным лезвием наживо вскрывает душу. Кончики пальцев немеют от животного желания забрать этого человека себе. Спрятать внутри своей грудной клетки и никогда не выпустить наружу, в этот холодный и жестокий мир. Собственные желания кажутся ненормальными. Северный вожак начинает осознавать свою больную одержимость. — Я испортил тебе жизнь? — Когда-то должно было прийти время посмотреть, наконец-таки, на весь мир. — Ты не злишься на меня? — на кончике языка крутится столько всего, что Минхек даже не знает с чего начать. Отпускает себя, позволяет всем замкам открыться, подпускает омегу к самому сокровенному. Рассказывает сбивчиво, эмоционально, заставляя на чужих глазах появиться новый поток слёз, сам едва сдерживая подступающую истерику, от того, что наконец позволил себе отпустить и открыться. — Тебе хватает и своей злости. — отвечает на заданный вопрос. После того, как мужчина душу излил, в глубоко укоренившейся тоске признался, горькое сочувствие тяжким грузом легло на его хрупкие плечи. Большого и страшного волка стало как-то жаль. Огромное сердце, хранящее в себе любовь до всего мира, не даёт глаза закрыть на чужую боль леденящую. И правда ведь, внутри столько глубокой ненависти, злобы и отрочества. На самого себя, на несправедливую судьбу, на холодный север. Вырвать бы из груди все чувства, найти наконец покой и дожить до старости в безмятежности. Но всякую возможность всё уладить рушит своими же руками. Хрупкий юноша, сидящий сейчас рядом с ним, делящий один влажный плащ на двоих, никак не может ему помочь. Омега только начал познавать жестокий мир, а Минхек невесть сколько лет не живёт, а существует с одним лишь желанием, чтобы всё это побыстрее закончилось. — Мне так хочется забрать тебя себе. Спрятать подальше от всего мира, где-то поглубже в грудную клетку, чтобы под рёбрами, рядом с сердцем. Ты творишь со мной что-то невероятное. — Ты любишь не меня, а свои воспоминания. Ты совсем не знаешь меня. Минхек молчит, потому что омега действительно прав. Единственное в чем он уверен всем своим заледенелым сердцем — это факт, что эту ведьму он полюбил за бархатный голос, которым он поёт песни по утрам, за безудержную нежность ко всему живому, за яркую живость и почти наивный оптимизм, за яркие глаза, что похожи на небо в ясное морозное утро и за веснушки, которых на севере днём и с огнём не сыщешь. У него было много времени для раздумий. Мужчина не знает помешательство это иль может действительно любовь. Уверен только в одном — такие чувства вызывала только его Юна. — Я тебя расстроил, да? — такой по-детски наивный вопрос и искренняя заинтересованность заставляют только поражённо хмыкнуть и уставиться на юношу с глупым выражением на лице. И разве после такого возможно не покориться? Разве после такого не захочется спрятать его от всего мира? — Ты ещё найдёшь свою волчицу, потому что, кажется, своего волче... я уже нашёл. Минхеку хочется возмутиться, хочется уверить, что волка лучше него во всем мире не сыщешь, хочется пасть на колени и уверить в своей глубокой преданности. Готов стать псом на привязи, ручным волком, что брюшко для поглаживаний подставит. Только бы омега принадлежал ему, только бы смотрел лишь на него. Но ничему из этого не суждено быть услышанным. Интимный разговор прерывает тихий шелест промокшей листвы и неосторожный хруст ветки. Феликс подрывается сразу же, чувствует неладное и готовится обороняться. Минхек чувствуя его настроение, выходит вперёд, закрывая своей широкой спиной, пряча от любой опасности. — Я тут немного подслушал. О каких таких волках вы говорили? — чужаков оказывается несколько. Говоривший мужчина выглядит моложе остальных, но хищный блеск его серых глаз заставляет насторожиться. Оба оборотня чувствуют в них обычную людскую сущность. Нога человека уже много лет не ступала так далеко вглубь леса. Что тут забыли три странника ни Феликс, ни Минхек не имеют ни малейшего понятия. — А тебе какое дело до наших разговоров? — волк северного вожака беснуется от витающей в воздухе опасности. Скалит зубы, готовясь в любой момент стать на защиту. Умереть хотя бы ради него. Своего подснежника спасти не удалось. Не простит себя, если с Феликсом что-то случится. — Спокойно. Мы здесь только ради того, чтобы поохотиться. Видишь? — взглядом указывает на охотничье ружье в своих руках, но мерзкий оскал на сухих губах не внушает ни капли доверия. Где-то в тени ветвей, спрятанный за пеленой дождя, южный вожак остаётся незамеченным. Настороженно подбирается, готовится в любой момент броситься на защиту и даже убить. Никому не позволит волчонка обидеть. Сам с этой задачей, к сожалению, справляется на отлично. — А вы тут что делаете? — в разговор вступает ещё один мужчина. С мягкой улыбкой на пухлых губах, спрашивает заинтересованно, будто даже искренне. — Грибы собирали. — отвечает не задумываясь первое, что пришло в голову. Почти голый Феликс явно не похож на хорошего охотника. — Где же ваша корзинка? — к разговору возвращается первый парень, смотря с явным подозрением. — Потеряли. Начался дождь, а мой спутник ещё и зверька какого-то в кустах увидел. Испугался. — Да так, что в штаны наделал? Или по дороге где потерял? — скрипуче смеётся, пока остальные двое безразлично молчат. Парня это явно не устраивает, но тот решает промолчать, успокаиваясь и снова устремляя свой взгляд на двоих людей людей ли?, которых они неожиданно повстречали в этой глуши. — Упал в лужу, пришлось снять, чтобы высушить. — Понятно. А что за зверь? Случаем не волк? А то нам хотелось бы заполучить парочку шкур, как трофеи. Зря что ли такую дорогу проделали. Феликс испуганно топчется на одном месте, сильнее натягивая пониже чужую рубаху. Вслушивается в встревоженный шепот леса и возмущённые переговоры дриад, тянется ладонью к Минхеку, хватаясь за край плаща, который надежно согревал их двоих всего несколько минут назад. — Что тебя тревожит? Не бойся, я защищу тебя. — вторую фразу произносит намного тише, наклоняясь как можно ближе к веснушчатому лицу, так чтобы слышал только он. — Вы пидоры что ли? — слышится от всё того же парня и Минхек сжимает ладони в кулаки, сдерживая резко появившееся желание врезать этому ублюдку. Омега смотрит на него огромными глазами, даже не понимая значения произнесённого. Не знаком с человеческой культурой так хорошо. Не знает почему чужие слова вызвали у мужчины столько агрессии. — Чжунхо, прекрати. Чего ты к людям пристал, нам нужно двигаться дальше. — второй мужчина снова вступает в разговор, отвлекая внимание на себя. Тянет в сторону, пока третий парень смотрит на всё это с явным безразличием. — Отстань, Сокджин. Я просто разговариваю. Пытаюсь узнать побольше, чтобы нам же легче потом было, может они действительно нам что-то подскажут. — вздыхает раздраженно, снова поворачивается в их сторону. — Так чё, может что-то знаете? — Не знаем. — не хочет продолжать разговор, благоразумно пытается игнорировать чужую грубость, чтобы побыстрее покончить с этим. Уберечь омегу от появившейся неожиданно опасности. Хёнджин с ума сходит, видя, что помочь никак не может. Замечая, как его волчонок в поисках защиты хватается за другого волка, не ощущает опасности рядом с ним. От беспомощности завыть хочется, но не имеет права себя сейчас выдать. От его появления ситуация лучше точно не станет. Должен лишь быть как можно тише, ни в коем случае не выдать своё присутствие. Не хватало ещё по неосторожности пулю поймать. — А чего дружок твой молчит постоянно? Испугался? Мы же не страшные совсем. А Феликс действительно до ужаса напуган. Лихорадочно соображает, что может сделать сейчас, слышит, как дриады пытаются к нему докричаться, видит, как дождь усиливается, будто за стеной скрывая от чужаков, что несут опасность. Хочет вспомнить слова нужные, чтобы колдовство сотворить и отвадить гостей ненужных с их земли родной. — Замерз, говорить тяжело. — едва выдавливает из себя, думает, лихорадочно соображает, но не может ни одной мысли в кучу собрать. От страха действительно кончики пальцев леденеют и гусиная кожа на открытых ногах становится заметней. — Так ничего, раз этот помочь не может – мы тебя согреем. — Чжунхо именно на эти ноги и заглядывается. Что-то для себя в голове решает, снова улыбается мерзко, но не так, как до этого. Намного более пугающе, напоминая хищника сильнее, чем кто-либо из оборотней здесь. — Сказал Сокджин тебе прекратить, а ты всё продолжаешь какую-то дичь нести. Пошли уже, и так до нитки промокли, нам нужно ещё к джипу вернуться. — третий парень не выдерживает, раздраженно закатывает глаза и за шкирку пытается развернуть Чжунхо в сторону, очевидно, джипа, желая побыстрее вернуться в тёплую и сухую машину. — Но, Юнги! — звучит так жалко, что Минсок непроизвольно кривится от этого мерзкого звука. Но не позволяет себе расслабляться до последнего. — Заткнись. И иди. — толкает его в спину, оборачиваясь всего раз для того, чтобы бросить извиняющуюся улыбку. — Извините за доставленные неудобства. Этот придурок не умеет с другими людьми общаться. Никто из оборотней не произносит больше ни слова, дожидаясь, пока три людских силуэта окончательно не скроются за деревьями. — Хёнджин, можешь выйти к нам? — Феликс вздыхает с бесконечной усталостью, чувствуя, как мерзкий слизкий страх понемногу разжимает свои тиски, позволяя свободно вздохнуть. Мужчина появляется незамедлительно, обращаясь в человека и не выглядя виновато. — Я не мог позволить тебе находиться так далеко от поселения совсем одному, я собирался просто убедиться в твоей безопасности. — начинает оправдываться почти сразу, опасаясь, что Феликс мог трактовать всё по-своему. — Тебе не нужно оправдываться. О Луна, я так рад, что ты здесь. Я испугался настолько сильно, что в какой-то момент меня начали успокаивать даже дриады. Они мне и сказали, что ты где-то рядом. — выдыхает громко и протяжно, выпуская весь накопившийся стресс, продолжает неловко переступать с места на место, ощущая, как неприятно к замерзшим ступням липнет влажная земля. — Сплетницы. — Только благодаря этому я смог хотя бы немного успокоиться. — улыбается стеснительно. Оказывается, неловко такие искренние и интимные вещи вслух произносить. — Обязательно должен сделать для них какое-то подношение. Какие чудные существа. — кривится вроде обиженно, но может думать лишь о том, что волчонок признал его своим безопасным местом. Доверился ему полностью, почувствовал защиту именно из-за его присутствия. Минхек наблюдает за их идиллией и чувствует, как крохотный мир внутри него крошится и рушится с громким шумом. Прямо сейчас не имеет ни малейшего понятия, как должен поступить. Взгляд Феликса, устремлённый не на него, наполнен такой непередаваемой любовью, которую северный вожак не видел, кажется, никогда ранее. Этот ребёнок никогда не посмотрит на него так же, в этом уверен наверняка. — Нам пора возвращаться домой, мы задержались. — и этот... альфа, смотрит на Феликса с безграничной нежностью, одаривая таким теплом, которое способно разогнать все тучи, прекратив тем самым даже этот мерзкий дождь. — Минхек, пойдёшь с нами? Кажется, нам нужно много чего обсудить. И правда. Много чего.