По рукам

      Джин волновался с самого утра и не мог понять, почему. Однако, мог понять, что это волнение было исключительно приятным, крепко держась за ручки с самыми смелыми ожиданиями, которые обречены были сбыться. Джин знал это. И то, что это будет не просто сеанс арт-терапии, а самое настоящее свидание. А еще Джин не мог вспомнить, когда для него устраивали что-то подобное, нестандартное, оригинальное, что должно было не только настроить на нужный, романтически-сексуальный лад, но в принципе задумывалось как возможность помочь снять стресс, улучшить настроение и прочее простое, но очень важное. Он знал, что Тэхен на самом деле готовился. А еще он был уверен, то даже если бы он не делал до этого широких, финансово-затратных действий, Тэхен все равно бы теперь готовился. Потому что он принимал все подарки не как что-то должное, зная, что он всегда сможет предложить взамен, а как… Сюрприз. Он не ожидал, и поэтому всегда так искренне радовался и пытался что-то предложить взамен. Не секс, как бывало до этого. И, остановившись на этой мысли и светофоре, Джин вслух ухмыльнулся. И захотел найти подвох. Неуверенность в себе. Он касался этой темы, когда работал со специалистом. И на ум сразу пришел разговор о гарантиях. Дорогие подарки — это возможность получить гарантии, сделать человека обязанным. Подкуп. Но гарантии, о которых говорил Тэхена, нельзя купить или заслужить. А это пугало и делало почву под ногами зыбкой. Хотя, возможно, зыбкими были только те гарантии, что он получал, покупая секс. Бартер. Но любовь — это ведь тоже бартер. Разумеется. Только в нем не участвуют деньги.       Но участвует клубника, которую Джин приобрел, случайно узнав о том, что Тэхен ее обожает. Саморефлексия. Наставления специалиста, (который обнадежил его, уверив, что у Джина не было серьезных ментальных расстройств) пришло на ум само собой. Джин купил клубнику, чтобы посмотреть, как Тэхен будет набивать ею щеки, улыбаться и закатывать глаза от удовольствия. Даже если после этого он выставит его за дверь, не сказав спасибо. Он хотел видеть реакцию, потому что Тэхен умел радоваться мелочам, и в этот момент был очень красивым. Всегда был красивым. И в момент, когда открыл дверь, в белых льняных бермудах и белой рубашке, с воротником-стойкой, которую Джин подарил ему до этого. Как будто он сам теперь был холстом. Который широко улыбнулся, а затем удивленно округлил глаза, завидев корзинку с отборной клубникой.       — Витамины. — Джин вошел, протягивая подарок, за который Тэхен взялся двумя руками, будто загипнотизировнный. — Сладкая и сочная.       — Как твои губы? — Тэхен явно успел прийти в себя, подняв на Джина хитрый взгляд, затем забавно вытянув шею и губы, напрашиваясь на поцелуй, даже прикрыв глаза. — Я ждуууу.       Джин быстро избавился от легких туфель и сразу двумя руками взял лицо ждущего Тэхена, тщательно примерившись к его губам. И он поймал себя на ощущении того, что этот поцелуй, простой и короткий, в любой момент мог разыграться во что-то серьезное и головокружительное, стоило только на нем задержаться. Напряжение. Между ними было напряжение, но не гнетущее и роняющее настроение, а... Легковоспламенимое, из-за того, что к взаимному желанию было примешано томительное ожидание, которое, как специи, добавляло совершенно новый вкус любому привычному блюду. А Джин за свой богатый сексуальный опыт, успел привыкнуть и к сексу, и к тому, что его предваряло.       — У нас сегодня очень серьезная программа. — Тэхен отстранился первым, направившись на кухню, по пути указывая Джину на гостиную, которая уже была подготовлена… к чему-то грандиозному.       Устеленный газетами пол (и Джин порадовался, но в последний момент решил носки, которые теперь должны были его избавить от необходимости трясти пятками, чтобы отлепить от них бумагу), длинный стол, который был заставлен емкостями с водой и баночками с красками, при чем все это было расположено так хаотично, что Джин не мог разглядеть всё одним махом. Но он заметил холст, натянутый на деревянную рамку и установленный на настоящем мольберте, рядом с которым стоял высокий столик. И Тэхен заметил, что он заметил.       — Начнем с этого. Уверен, тебе будет полезно почувствовать себя настоящим художником, потому что художник — это всегда чистый холст. И пусть холст в случае настоящего творчества — нечто фигуральное, у тебя будет холст настоящий. — Тэхен поставил корзинку на обеденный стол, сразу начав ее распаковывать, пока Джин, медленно продвигаясь к кухне, пытался получше рассмотреть, что его ждало.       — Тэ, я совсем не умею рисовать. — Он смирился, остановившись рядом с Тэхеном, который увидев печатное уведомление о том, что продукт полностью готов к употреблению, уже засунул сладкую ягоду за щеку.       — Я тоже. — Он пожал плечами, затем засунув клубнику за щеку и Джину. — Мы будем творить. Знаешь, чем творить отличается от просто рисовать? Не важен результат. Важны твои эмоции в процессе. Радость творчества — это удовольствие от этого самого процесса, который высвобождает из тебя стресс и всякие неприятные эмоции, которые незаметно точат твои жизненные силы. И ты сразу поймешь это, как только позволишь себе по-настоящему расслабиться. — Он зашел за спину Джину, положив обе руки на его плечи, крепко их сжав, потом разжав пальцы и сдвинувшись чуть к шее, заставив Джина опустить голову, чтобы насладиться этим воздействием. — А тебе нужно себе разрешать расслабляться, потому что на твоих широченных плечах всегда что-то лежит. И я не о твоем бизнесе. О мыслях. Их у тебя слишком много.       — Большинство из них о тебе. — Джин улыбнулся, чувствуя, что пальцы Тэхена продолжали начатое до этого дело. — Я не могу от них избавиться. Жалко.       — Джинни, зачем тебе мысли обо мне, если я в твоем распоряжении? — Он нагнулся к уху Джина, который до этого поднял голову, откликнувшись на волнующе низкий шепот. — Неужели ты будешь смотреть на репродукцию Джоконды, когда оригинал перед твоими глазами?       — Я буду смотреть на тебя. — Джин повернулся, самодовольно улыбаясь, пока Тэхен… На мгновение замер, а потом серьезно насупился. — Что?       — Ты говоришь то, что я хочу услышать, или то, что думаешь?       Джин удивленно поднял брови.       — Можем отправиться в Лувр, для проведения эксперимента. — Джин с подозрением прищурился. — Ты сомневаешься в моей искренности?       — Просто ты слишком хорошо попадаешь в мои ноты. — Тэхен мягко улыбнулся, пальцами коснувшись щеки Джина. Трепетно и нежно. Так обычно трогают лепестки цветов, чтобы их случайно не ранить. Или детей, но потом Тэхен самодовольно улыбнулся. — Нам нельзя в Лувр, потому что мы будем смотреть друг на друга. А нам надо рисовать. И начнем мы прямо сейчас и с простого.       Тэхен взял Джина за руку и потянул к холсту, пока Джин понятия не имел, что рисовать. Он волновался как в школе, когда тебя вызывают к доске, а ты понятия не имеешь, что именно от тебя хотят. И Тэхен это почувствовал, аккуратно подвинув Джина к мольберту и встав за его плечом.       — Я буду направлять твою руку. На самом деле, даже я теряюсь, когда вижу перед собой чистый лист и не чувствую вдохновения. А ты волнуешься. А я хочу, чтобы ты получил удовольствие. А что это значит? Что я сделаю все, чтобы ты волноваться перестал.       — Я полностью тебе доверяю. — Джин прикрыл глаза, будто собраясь с моральными силами, пока Тэхен оборудовал место рядом, придвинув высокий столик, на который переместил стакан с водой, палитру, краски и кисти.       — Тогда, ты смешиваешь и набираешь цвета, а я направляю твою руку. — Тэхен повернул Джина к столику, показывая ему все разнообразие. — Обмакиваешь кисть в воду, снимаешь о край стакана излишек. Макаешь ворс в баночку с краской и затем переносишь цвет на палитру. Кисточку промываешь и берешь другой цвет. Если хочешь разбавить белым — используешься белый стаканчик, чтобы не запачкать его. — Мягкий и низкий голос Тэхена сам по себе действовал успокаивающе, и Джин начал на самом деле расслабляться. — Я хочу, чтобы ты просто это почувствовал. Творчество.       Но по началу Джин чувствовал себя не так уверенно, как хотелось бы Тэхену, который был очень терпелив. А к моменту, когда на палитре было уже семь разных красок, застывая яркими лужицами, его рука стала тверже и взгляд осознаннее. Он тщательнее и с большим любопытством осматривал баночки с цветами, спрашивал Тэхена, как получить тот или иной оттенок, а затем и вовсе попросил отдать ему кисть, уверив, что готов закончить то, что до этого талантливо вывела рука настоящего художника. И Тэхен наблюдал, положив голову Джину на плечо. Он не оценивал рисунок — только то, насколько это нравилось Джину. Возможно, он теперь как раз представлял себя настоящим творцом, выставляя к холсту зажатую между пальцами кисть, будто измерял пропорции со знанием дела, и Тэхену приходилось сдерживаться, чтобы не смеяться, но судя по всему, Джин именно этого и добивался, потому что был всё настойчивее в своих попытках изобразить немного карикатурного, но всё же художника.       — Ты смеешься, потому что это красиво и я талантливее тебя? — Джин повернул голову, щекой нарвавшись на нос Тэхена, который, уткнувшись в его кожу, сделал несколько глубоких торопливых вдохов, заставив Джина задорно, но сдавленно хихикнуть.       — Потому что ты хотел, чтобы я улыбался. И потому что мне нравится, что ты стал относиться к этому как к игре. — Тэхен мягко и воодушевляющее поцеловал Джина в ту же щеку, что пытался до этого вдохнуть в себя.       — Знаешь, мне тоже нравится. — Джин продолжал водить кистью по холсту, на самом деле представляя, что творит абстракцию, которую затем продаст на аукционе Сотбис за огромную кучу денег. Рука сама двигалась, а он только добавлял на кисть краску, постаравшись подойти к этому вопросу как профессионал.       То, что результат был неважен — воодушевляло, поэтому Джин чувствовал себя свободно. В том числе потому, что все это время Тэхен стоял либо рядом, либо обнимал его сзади, если не носился в ванную, чтобы менять воду и ополаскивать чашечки со стаканчиками, где Джин промывал и отжимал мягкий ворс.       — Всё, я думаю, что для шедевра хватит. — Он отложил кисть, скрестив на груди руки, рассматривая свое творение так, как будто был большим ценителем. — Что скажете, коллега? Я хочу оценку!       — Расслабленно. — Тэхен встал к Джину плечом к плечу. — Судя по тому, что ты использовал в цветах весь спектр радуги, у тебя либо хорошее настроение, либо ты решительно настрое его себе поднять. Круги, плавные замкнутые линии передают чувство защищенности, когда ты расслаблен и чувствуешь себя будто бы в домике. — Тэхен повернулся к Джину. — Мне ценно то, что рядом со мной ты чувствуешь себя в безопасности. И я сделаю всё, чтобы тебе было еще комфортнее.       Джин засомневался лишь на мгновение, затем решив, что на самом деле рядом с Тэхеном было спокойно. В сравнении тем, что он испытывал в романтической жизни до этого, он, правда, был рядом с ним в безопасности. И в хорошем настроении. И он улыбнулся, кивнув, почувствовав, что Тэхен взял его за руку. Просто сжал его ладонь в своих пальцах, но это почему-то было важно. Настолько важно, что Джин даже улыбаться перестал, неосознанно оценив непонятную и неизведанную разумом глубину установившегося между ними момента.       — Так. — Джин не заметил, как задержал дыхание до этого. — Один холст я уже испортил. Теперь нужна бумага? Готов творить даже на туалетной.       — Не испортил, а украсил. — Тэхен многозначительно улыбнулся, затем аккуратно взявшись за мольберт и переставив его на безопасное расстояние, чтобы занять его место перед Джином. — И теперь пришла очередь следующего холста.       Он широко улыбался, расставив руки.       — Нет, Тэ. Я не собираюсь портить твою одежду. — Джин покачал головой, улыбаясь снисходительно, так, как будто предупреждал, что переубедить его будет невозможно.       — Собираешься, Джинни. Но не портить, а украшать. И я настаиваю! Повторяю, мы играем по моим правилам. Ты согласился на это тогда, когда появился здесь. И чтобы тебе было проще решиться… — Он макнул в баночку с желтой краской… палец?! Затем проведя им вокруг горловины своей рубашки, оставив плотный цветной след.       — Ты… — Это были слишком… некомфортные условия, потому что Джин еще с детства усвоил, что рисовать на одежде и других не предназначенных для этого поверхностях, плохо. — Это слишком.       — Слишком свободно для тебя? — Тэхен в недоумении поднял брови. — Одни правила говорят, что рисовать можно только кистями и на бумаге, а мои правила — то, что твои правила здесь не действуют. Ты можешь рисовать, чем угодно. Это все тот же контроль, Джинни, только в других условиях.       — Которые продиктовал ты, значит, это твой контроль.       — Но ты ведь мне доверяешь, правда? А я не настолько честолюбив, чтобы контролировать всё в одиночку. Как привык ты. — Тэхен говорил спокойно, и его умиротворяюще тихий и мягкий голос все больше ослаблял желание Джина сопротивляться. — Ты купил мне рубашку — спасибо. Но я хочу нечто более эксклюзивное.       Вредность.       — Я хочу заняться и твоими шортами. — Джин скрестил на груди руки, поджав губы.       — Если ты думаешь, что я передумаю — ты ошибаешься. — Тэхен самодовольно улыбался, а затем все тем же пальцем, на котором остались следы краски, провел по животу Джина, прикрытому белой футболкой, спустившись к поясу джинсов, где палец окончательно вытер. — Ох, как красиво!       Его глаза блестели, и в выражении красивого лица легко угадывался вызов.       — Тогда я тебя сегодня не буду целовать. — Джин скрестил руки на груди непримиримее, пока Тэхен только усмехнулся, взяв его за щеки и притянув к себе.       К своему поцелую, спустив пальцы к подбородку, направив голову так, что Джину пришлось приоткрыть обиженные губы и впустить язык. Вот так, без предупреждения и лишних заигрываний, пока Джин распустил руки, скрестив их уже за спиной Тэхена. А Тэхен тем временем продолжал вдохновенно и чувственно контролировать их сплетенные языки, в один момент почти болезненно вжавшись в губы Джина, проникнув непозволительно глубоко. Ох, как это было… Горячо! И как будто издеваясь, в тот самый момент, когда Джин готовился растопить все свои возражения в голосе, Тэхен отстранился.       — Тебе понравится. Я не предложу тебе ничего из того, что может тебя огорчить или не понравится мне. Просто… расслабься, как расслабился сейчас. — И без того всегда гипнотизирующий, приглушенный дыханием шепот теперь совсем сбивал с толку. — Я же дал тебе гарантии.       — Я… сделаю все, что ты скажешь.       Это было просто. Раньше Джин говорил такое, прекрасно осознавая, что услышит только то, что сам захочет, а теперь он просто готов был отдать инициативу. Это были другие эмоции, другая обстановка, другие чувства.       — А я сделаю всё, что скажешь ты, но только после того, как мы закончим играть по моим правилам.       Он говорил будто бы без контекста, но его интонация, взгляд, изгиб чуть припухших губ — всё это обещало без озвучивания исполнение желаний. В которых Джин теперь не мог определиться. Пока Тэхен отстранился, повернувшись к большому столу, потянув к нему Джина.       — Ты можешь рисовать всем, чем хочешь. Пальцами, кистями, губками. Никаких ограничений, абсолютно. Кроме того, что ты должен рисовать на этой рубашке. Можешь даже руководить мной, если понадобится поднять руки или повернуться. И пожалуйста, не думай, что ты портишь. Ты украшаешь мою одежду красками и своими эмоциями. Можешь думать о поцелуе и рисовать.       — Если я буду думать о поцелуе, я захочу целовать, а не рисовать. — Джин теперь вновь испытывал любопытство, оглядывая все творческие инструменты, находящиеся в его распоряжении. — На самом деле, Тэ… — Он поднял свои глаза не сразу, но Тэхен не смог сдержать счастливую квадратную улыбку, рассмотрев в его глазах блеск, на который наделялся. — Это очень круто!       И процесс творчества пошел так, что в какой-то момент Тэхен начал с восхищением за ним наблюдать. Джин сначала рисовал кистями — он выбрал цветы. Сосредоточенно водил по ткани, даже ругался, когда мягкий ворс застревал из-за недостатка краски влаги. Потом взял губку и начал намазывать краску на нее, став уже губкой промакивать ткань, затем размывая кистью следы. Рубашка становилась влажной, но Тэхена это совсем не смущало. Он послушно крутился, поднимал руки, то и дело нетерпеливо осматривая то, что получалось. В этом была какая-то задумка.       — Я восхищен, Джинни. И я серьезно. — Это было понятно по интонации, и Джин поднял на него глаза, незаметно вытерев пальцы, которыми до этого сжимал ткань по бокам, о те же бока.       — Мне нравится. — Джин самодовольно улыбнулся, а затем вдруг направился на кухню, принеся корзину, успев по дороге запихнуть в рот несколько ягод. — Даже кушать хочется.       — Энергия высвобождается. Я всегда когда вдохновен, ем как не в себя. — И Тэхен открыл рот, сразу получив заслуженную клубнику.       Работа была закончена в скорости, и Джин с очень удовлетворенным выражением лица оглядывал свое творение, подведя перемазанного клубничным соком Тэхена к зеркалу, до этого пальцами вытерев его губы, которые затем облизал. И пальцы, и губы. Чтобы было совсем чисто. И потому что было всё равно. Гулять так гулять!       — Я буду ее носить. До первой стирки, потому что… Черт, надо было купить акрил! — Он оглядывал себя, пока Джин был более чем доволен собой.       — Что теперь?       — Зависит от того, захочешь ты сегодня остаться у меня или нет. — Тэхен смотрел на Джина через зеркало, и было в этом что-то… сильное. Как будто в его прямом взгляде отражались мысли и желания Джина, которые почему-то заставили его смутиться.       — А у меня разве есть выбор? — Джин улыбнулся, но Тэхен не торопился улыбаться в ответ. Он как будто испытывал его на прочность, но Джин не мог угадать, чего именно он ждал. Что Джин отведет свой взгляд? Или что наоборот задавит его своим авторитетом? Задавить Джин теперь не мог, потому что был слишком взволнован, но и взгляд отвести был не в состоянии, потому что просто не мог перестать смотреть. Готов был смотреть вечно.       И он теперь не мог ограничиваться только лицом, с изысканными чертами, и Джин даже удивился тому, насколько это было верное определение. Изысканные черты. Глаза, скулы, губы, которые, опускаясь уголками, внушали почти священный трепет, а растягиваясь в улыбке, заставляли, буквально силой, улыбнуться в ответ. Шея… Мужественная. Присущая сформировавшему и созревшему во всех смыслах мужчине. Раньше Джин думал, что ему нравилось что-то изящное и тонкое, но теперь он не думал, и это был ответ.       Кажется, он совсем потерялся в своем неторопливом разглядывании, которое не только спасало его от смущения, но и насыщало кровь кислородом и сексуальной энергией, и не сразу заметил, что Тэхен начал расстегивать рубашку. Длинные идеальные пальцы очень аккуратно высвобождали пуговицы из узких петель, чтобы случайно не нарушить возможно еще не до конца просохший рисунок. И Джин сразу попал в ловушку, до этого достаточно расслабившись и отпустив себя, чтобы теперь даже не пытаться удерживать свою слабость на привязи рассудка, который, разумеется, все отрицал и порицал. Джин был заворожен. Если было на свете искусство, высокое и вечное, то оно создавалось именно такими руками. Совершенными по-мужски широкими ладонями, с длинными, прямыми, вылепленными лишь для того, чтобы восхищать, пальцами. Смотреть было удовольствием, которое приятно щекотало чувство прекрасного, и, в свете того, что это произведение искусства принадлежало тому, кто уже совершенно точно украл его сердце… Теперь это было сексуально. Воображение и бессознательное, выбравшееся из плена, подбрасывали ему чувственные фантазии. Ничего пошлого, потому что такие пальцы не могут касаться и ассоциироваться с чем-то банальным, но...       — До этого были тренировки, чтобы твоя рука стала увереннее. — Низкий голос не выдернул Джина из его размышлений, а наоборот. Придал им новых красок. — Этот холст в мире в единственном экземпляре.       Джин не мог думать, но прекрасно чувствовал момент, аккуратно, даже бережно взяв рубашку Тэхена в районе воротника, чтобы помочь спустить ее с плеч, затем аккуратно повесив на дверцу шкафа.       — Однако есть условия — я тоже буду рисовать. — Тэхен улыбнулся, но в сочетании с его тяжелым взглядом, который как будто статическим электричеством поднимал волосы на загривке... в этом было что-то угрожающее. Самым сексуальным образом.       — Справедливо, но ты будешь рисовать пальцами. — Джин как будто выдохнул с облегчением, когда Тэхен развернулся к нему, многозначительно улыбаясь, положив ладони ему на плечи, которые пока были прикрыты, но он собирался это исправить.       — Ты, наконец, понял правила игры, Ким Сокджин. — Он потянулся к его уху. — Хочу потакать твоим слабостям.       — Потому что в них твоя сила, да? — Джин засунул руки в карманы, и в его взгляде появилось что-то, что нельзя было заметить с первого взгляда, но что теперь ощущалось кусающими раскаленными искрами где-то в районе позвоночника.       — Я не буду использовать это против тебя. Даже если ты совсем перестанешь дарить мне подарки. Но продолжишь так смотреть. — И на губах Тэхена заиграла мягкая, заискивающая улыбка, мигом разрядившая установившееся между ними электричество.       Джин достал руки из карманов, остановив их на пояснице Тэхена, кончиками пальцев скользнув под край шорт. А потом поцеловал его. Трепетно. Мягко коснувшись губами, досчитав до трех, затем отстранившись. В этом поцелуе было то, что не нужно было озвучивать. Чувства. Те чувства, которые нельзя было рассмотреть под яркими эмоциями, которые теперь играли в крови и между ними.       — Сейчас я подготовлю место, и мы сможем приступить. — Тэхен вновь потянул Джина в гостиную.       — Я могу помочь? — Джин на самом деле хотел стать частью не только творчества непосредственно, но и подготовки к нему. — Нет, не так. Я хочу помочь.       — Тогда тебе нужно поменять водичку вот здесь. — Тэхен указывал на живописно раскрашенные в разные цвета и выстроившиеся друг за другом емкости с водой. — А я пока помою кисти, подготовлю влажные салфетки… — Тэхен, который теперь щеголял полуголым, радуя глаз Джина (который только что не облизывался, особенно теперь, когда был уверен, что его подпустят к телу), сосредоточенно оглядывался. — Оставлю только кисти. Кисти и пальцы.       Они справились достаточно быстро, сделав дополнительный перерыв на необходимые нужды, которые не должны были никак препятствовать творческому процессу.       — Давай ты первый? — Джин уверенно стянул с себя футболку, сразу попав под хищный карий взгляд, который однажды уже заметил на себе. И это волновало. А еще поднимало самооценку. А еще укрепляло уверенность в намерении доставить как можно больше удовольствия. Джин никогда в постели не был жадиной, но теперь в нем просыпался истинный альтруизм. А еще Джин никогда так настойчиво не думал о постели, когда ее на самом деле не было даже в обозримой перспективе. Буквально.       — Как скажешь. — Тэхен изучал стол, начав подготавливать всё, что могло ему понадобиться, затем подняв на Джина задумчивый и как будто ничего не видящий взгляд. — Только нужно завязать глаза.       — В смысле? Кому? — Джин собирался понаблюдать за настоящим художником, в которого был влюблен, и теперь готовился возмутиться.       — Тому, кто рисует. — Тэхен улыбнулся, потянувшись за приготовленным для этого тонким черным отрезом плотной ткани. — Это чистое, можно сказать, концентрированное творчество, при котором даже ты сам не можешь выступить критиком. Все отдается на волю твоему воображению, которое единственное будет управлять рукой. И на самом деле, это очень забавная штука. — Тэхен улыбнулся, явно вспомнив что-то приятное. — Малыши обожают это. Особенно, угадывать друг у друга, что они нарисовали.       — Знаешь… — Джин давно думал об этом. — Мне бы очень хотелось посмотреть на то, как ты ведешь уроки.       — Если ты не передумаешь, я с удовольствием это организую. Правда, хорошо бы придумать легальный повод, потому что это все-таки дети… — Тэхен уже начал придумывать, пока Джин…       — Спонсорство. Я могу себе позволить спонсировать художественную детскую студию.       Тэхен удивленно округлил глаза.       — Идет! Но об этом мы поговорим потом. — Он еще раз оглядел стол. — Тебе нужно будет мне помогать. Следить за тем, чтобы я пихал пальцы в нужные банки с красками.       — Если ты будешь руководить, я готов оказать тебе абсолютно любую помощь. — Джин уверенно и сосредоточенно кивнул, пока Тэхен, видя его готовность, улыбнулся.       — Расположение воды я запомню. И салфеток… Я немного разбавил гуашь, так что проблем не возникнет с тем, чтобы не глядя смыть ее с пальцев... Или я все-таки могу поиграться с кистью?       Звучало как-то слишком многообещающе, и Джин только кивнул. И Тэхен с воодушевлением положил рядом с собой пару большим пушистых кистей, еще раз проверив наличие всех необходимых ему красок.       — Поможешь? — Тэхен протянул Джину повязку, затем повернувшись спиной.       Джин затянул нежестокий узел, удостоверившись, чтобы Тэхену было комфортно, а затем поцеловал его в плечо, наверное, неожиданно, потому что Тэхен плечи поджал, а затем повернулся с улыбкой на лице. И видеть на нем повязку... Джин опустил глаза, проверив теперь особенно впечатлительный член, который, кажется, еще не успел расслышать все его вдруг возникшие в голове фантазии. Вообще, Джин любил секс, но не помнил себя в нем фантазером. А теперь... он стал фантазером? Эротическое вдохновение?       — Ни черта не вижу. — Тэхен тем временем широко улыбался, вытянув руки, чтобы нащупать Джина. — Так, зато чувствую. Перенеси, пожалуйста, мои пальцы к краскам.       Джин бережно взял его ладони и медленно, чтобы Тэхен понял направление, перенес, как и было велено, на стол. Тэхен кивнул, став аккуратно ощупывать предметы, улыбаясь, потому что он знал, что Джин теперь очень внимательно следил за его руками. Нет, не только потому, что это был его фетиш. Тэхен был уверен в том, что Джин будет следить за его безопасностью и безопасностью его окружения.       А Джин был уверен, что это свидание уже перешло в категорию незабываемых. А ведь день, еще не успев перевалить за отметку три часа по полудню, только начался…

* * *

      Юнги осознавал, что если бы ему озвучили нечто подобное, он бы матерно покрутил у виска и предложил бы озвучившему это помощь. Медицинскую. Однако, это на самом деле был идеальный вариант. Единственное, что могло еще привязывать Джина к Бэкхену — его полное отрицание (а отрицал он, судя по последним сведениям, до сих пор) факта неверности, потому что Юнги прекрасно знал, что Джин не терпел даже флирт в сторону от человека, с которым состоял в отношениях. Поэтому, по факту, это была измена. Которую Бэкхен не желал признавать, продолжая настаивать на своей лебединой верности и том, что после Джина он принял обет безбрачия. Значит, если Юнги сможет доказать Джину, что Нам Бэкхен нечестен в вопросе верности, он избавит его от этой зависимости раз и навсегда. Юнги был в этом уверен, потому что несмотря на мягкое и порой слишком деликатное сердце, его кузен обладал несгибаемой волей. И то, что рядом с ним был замечательный Ким Тэхен (а Юнги убедился в этом лично, не успев разглядеть в молодом художнике ни намека на то, что он не выносил)… Он также поможет и ему, и их отношения окончательно и бесповоротно встанут на твердую почву. Однако… Разумеется, это были также и личные счеты. Юнги не мог лицемерить даже внутрь себя, пытаясь полностью прикрыть жажду отмщения желанием спасти душевное равновесие любимого брата. И это было честно. И потом он обязательно скажет об этом Джину, после того, как тот поблагодарит его. Но…       Юнги начал отбивать по деревянной столешнице агрессивный ритм, просто потому, что волновался. Пальцы тарабанили, пока глаза, вместе с нервно вертящейся головой, пытались нащупать того, кого теперь он будет просить. Он специально выбрал это время, сразу после общепринятых обеденных перерывов, и место — крошечная кофейня, в которой подавали лучшую итальянскую арабику, не уродуя благородную горечь взбитыми сливками и сиропами. Они слишком часто здесь делились вдохновением, чтобы теперь Юнги с порога услышал категоричное нет.       — Я знаю, тебе что-то от меня надо, иначе ты бы дождался наступления ночи.       Юнги дернулся, услышав знакомый, низко переливающийся голос, который, и это были официальные данные, сводил с ума миллионы. Вместе с гениальной лирикой, автором которой был Ким Намджун. RM. Высокий, атлетически сложенный красавец, с профилем древнего императора, взглядом и глазами дракона и ямочками, которые всегда нивелировали его агрессивную мужественность до мягонького очарования. Юнги, как только посмотрел раз Энимал Плэнет, сразу стал ассоциировать его с бурым медведем. Пушистый великан, который предпочитал ягодки и мед, но если ты попадешься на его пути не в то время, убьет одним лишь ударом лапы, до этого заставив обосраться от размера своих клыков, когтей и рыка. Такой был и Ким Намджун.       — Подумал, что ты захочешь выебнуться передом мной лично, после того, как собрал первый стадион, и не мог медлить. — Юнги поднялся, сразу заметив на лице Намджуна ямочки и смущение. — Че краснеешь? — Юнги агрессивно поджал губы, затем улыбнувшись. — Рад тебя видеть.       — Взаимно, музыкальный гений. — И Намджун, как всегда неловко, но очень искренне, потянулся, чтобы Юнги обнять, успев наткнуться на обматеренный за мгновение после стул. Неуклюж он тоже был как медведь. — У меня сейчас творческий отпуск. — Намджун сразу опустился на тот самый стул, дождавшись, когда усядется Юнги, чтобы повернуться к нему. — Хуярю в студии без оплаты и постоянно что-то вынашиваю в голове, надеясь, что рано или поздно начнутся схватки. Пока компания стрижет купоны и честно повышает мое материальное благосостояние.       Юнги поднял руку, дав знак официантке, что можно подавать заказанное до этого специально для друга кофе. Девушка кивнула, задержав на широкой спине Намджуна взгляд, затем скользнув им к его светловолосой и коротко стриженной макушке, сделав шаг в сторону, чтобы лучше всмотреться в лицо. Узнала. Слишком яркая фактура в индустрии.       — Значит, ты не жалеешь, что кинул меня пять лет назад… Эх… — Юнги деланно трагично вздохнул.       Они подружились десять лет назад на волне творчества, которая в то время накрыла их обоих с головой, лишив воздуха и возможности жить чем-то другим, кроме музыки. И они дополняли друг друга: Юнги писал гениальную музыку, пока Намджун снабжал ее гениальным речитативом, который они затем, не перебивая друг друга, дерзко выплевывали в микрофон на различных андерграундных площадках. Юнги однажды понял, что ему больше нравится музыку писать, нежели исполнять, а Намджуну одинаково хорошо удавалось и сочинительство, и общение с публикой. И поэтому Юнги не обиделся, почти, когда его соавтор подписал контракт с крупным продюсерским агентством. Юнги сам потом открыл свое.       — Ты и так отлично справляешься. Я держу руку на пульсе. И наш директор, который наверняка однажды предложит тебе заколабиться, чтобы ты не стряхнул его с Олимпа. — Намджун самодовольно улыбался, пока Юнги закатил глаза.       — Ой, маленький пиздунишка… Но мне приятно, что ты такого высокого мнения о деле моей жизни. И, если ты согласишься мне помочь, обещаю тебе пару качественных сэмплов, на которые ты положишь своим глубокомысленные стихи, а потом угостишь этим шедевром своих фанатов. — Это был незаметный переход к главному, который Намджун чуть пропустил, принимая из рук официантки чашку, краснея в свои ямочки, когда давал автограф.       — Что ты хочешь от меня? — Намджун был сосредоточен, как будто всерьез намеревался оказать любую помощь. Возможно, он до сих пор испытывал чувство вины за то, что однажды просто попал в струю, с помощью безусловного таланта быстрее достигнув вершины горы, на которую Юнги, который был еще талантливее, пришлось взбираться, матерясь и обдирая колени.       — Дело не связано с музыкой. Дохуя щепетильное, потому что замешаны чувства и мой брат.       — Джин? — Намджун удивленно округлил глаза. — Ну тогда давай сразу к делу, раз тут замешана родня.       — Хочу вывести на чистую воду одного злодея, который заебал моего дорогого кузена настолько, что заставил обратиться к психологу.       Намджун явно глубоко задумался по поводу своих возможностей, нахмурившись, от чего Юнги стало немного страшно. И понятно, почему его в фандоме называли Папочкой.       — Ты хочешь, чтобы я его отпиздил? Пытал, пока не сознается даже в убийстве Джона Кеннеди? Отчитал без музыки матерными текстами, чтобы он покаялся и обкакался?       — Соблазнил. — Юнги выдохнул, пока Намджун… Да, он смотрел на него как на идиота. — Я знаю, что у тебя был гейский опыт. А он, между прочим, красавчик. Сукин сын, но гены его не обидели.       — Юнги, скажи, ты перегрелся? — Намджун улыбнулся сочувствующе, будто Юнги был душевно больным, но при этом всегда готовым на немотивированную агрессию. — Нет, серьезно, мне льстит, что ты думаешь, что я смогу подмять под себя какого-то несознательного, но красивого додика, но… Я не ходил на свидания лет пять. Особенно с мужчинами. Нет, я готов продолжать эксперименты, но...       — Можешь его трахнуть, если до этого дойдет — здесь никаких ограничений. — Как будто это должно было Намджуна, который лишь усмехнулся, покачав головой, убедить. — Джуни, я объясню. Ты знаменит, богат, красив, являешь собой образ идеального актива доминанта… Я бы сказал, шуга дэдди, сахарный папочка, но боюсь, ты пробьешь мне за это челюсть. Так вот! Если он не чист на руку и член, а он не чист, он поведется и тебе вообще ничего не надо будет делать! Просто меня бесит, что он до сих пор катает яйца в сторону Джина!       — Юнги. Я публичная личность. Он настолько тупой, что поведется на меня, при том, что об этом быстро станет известно всей общественности? Не хочу хвастаться, но меня частенько пасут и не захотят упустить такой инфоповод, заподозрив меня в обхаживании красавчика.       — Я все продумал. — Юнги уверенно кивнул. — Просто скажи, что ты готов мне помочь, и я расскажу тебе свой план.       — Ты знаешь, я всегда рад помочь тебе, но это… — Намджун был задумчив, а это вселяло надежду. — Я очень уважаю твоего брата и был бы рад помочь и ему, но я просто боюсь, что у меня не получится. Понимаешь, из меня на самом деле хуевый герой-любовник, пусть я так и не выгляжу. И даже если ты все настолько предусмотрел, что компания не дознается…       — Не дознается. Ты ничем не рискуешь. И да, Джуни, тебе не надо делать ничего особенного. Просто оденься так, как на ковровую дорожку, зачеши назад волосы и посмотри на него, не улыбаясь. Я признаюсь тебе, как другу — даже у меня бы встал, не будь у меня слишком активная сексуальная позиция, потому что я знаю, что ты умеешь только нагибать. — Юнги обезоруживающе улыбнулся, пока Намджун закатил глаза, тихо и бессильно матерясь, явно не зная, как отказаться. — Я всё тебе расскажу. И вспомни начало разговора — я дам тебе два акустических фрагмента, которые вашим звуковикам останется только аранжировать красиво, чтобы ты смог написать лирику. Без всяких авторских притезаний. Только из любви к тебе.       Намджун смотрел на Юнги прямо, не моргая и изучающее, и Юнги видел, как от напряжения ходили его желваки.       — Ты с ним закусился, верно? Не верю, что ради припизднутого альтруизма, о котором твой брат даже не просил, уверен, ты бы отважился меня просить о таком, зная, что это звучит как пиздец. Ну?       Десять лет дружбы и зашкаливающий айкью. Юнги вздохнул.       — Он настраивал Джина против меня и ему это почти удалось, потому что по природе своей изворотливый гондон. Недавно, я публично назвал его дерьмом, так что… Я не играю при нем хорошего парня и вполне могу себе позволить промышленный шпионаж.       — Ну, тогда я в деле. — Намджун улыбнулся ямочками, пока Юнги забыл, как жить. — Давай подробности. И я хочу послушать музыку, что ты мне отдашь так и так, даже если план провалится. А я не даю гарантии, что он не провалится, потому что не ебу, каким боком может повернуться ко мне мое расписание и к чему меня обяжет менеджер. Но я сделаю всё возможное, чтобы ты не думал, что я зазнавшийся неблагодарный мудак, который... Что-то я распизделся. Давай уже свой план!       Мог ли поверить Юнги, что все оказалось так просто? Нет. Но план свой все-таки рассказал. И после того, как Намджун его со знанием дела дополнил, используя свой бездонный интеллектуальный потенциал, игра началась.