Яд и Кровь

Лишь немного успокоившись и пройдя какое-то расстояние, проветрив разгоряченную голову, Байрон стал рассуждать с рациональной точки зрения: не мог человек за такое долгое время не измениться совершенно никак. Это попросту невозможно. Скорее всего, память подводит, подставляя желаемое за действительное. Байрон даже толком не рассмотрел своего спасителя, а что уж говорить о том, сколько воды с тех пор утекло! Только вот почему он подневольно всё пытается высмотреть знакомые черты в каждом лице? Настолько признателен за свое спасение, а отблагодарить так и не смог, — подсказывает подсознание и Байрон соглашается. Такое объяснение звучит более-менее разумно. Это чувство висело на душе камнем, неисполненным долгом очень долгое время. И всё-таки, тот человек очень похож. Такие выразительные и необыкновенные глаза вряд ли бывают у каждого встречного. Уж Байрон не понаслышке об этом знает. Может, это родственник. Может, сын, оттого такое удивительное сходство. У серпентолога вот детей нет... Лишь сейчас, достигнув преклонного возраста, он осознает всю несуразность данного факта. Сколько они уже в браке? Более двадцати лет? Впрочем, чего тут удивляться. Разве можно представить Белль законопослушной домохозяйкой в окружении своры детишек, пекущей пироги и вышивающей крестиком? Байрон невольно усмехается, представив сию миролюбивую картину во всех красках. Нет, сидеть на месте не для нее. А сам учёный, вечно погружённый в работу, о детях даже не помышлял. И теперь имеет то, что имеет. Но. Даже если то был сын спасителя, он наверняка подскажет, где найти своего родителя. Учёный резко останавливается, шаркнув каблуками по гладкому асфальту. Его грызли сомнения. Развернуться обратно? Будет выглядеть странно. За Байроном никогда раньше не наблюдалось подобного фанатизма и мании преследования, лишь когда дело касалось ползучих гадов. Вот тогда-то, не имея под рукой ни проверенных поставщиков, ни особого оборудования, он мог днями и ночами выслеживать скрытную рептилию. В одну из таких охот Байрон встретил свою судьбу. Искал гадюку, а поймал королевскую кобру. Учёный ещё немного постоял в замешательстве, а затем круто развернулся вокруг своей оси, уверенно зашагав обратно. Эх, была не была! Возможно, то в нем говорили остатки алкоголя, придав невиданной самоуверенности, или странное отчаяние, что другого шанса разузнать хоть что-то может не выпасть. Даже если он и ошибается, даже если обознался, что ж, за спрос не бьют в нос. Обычно не бьют. Естественно, манящего незнакомца и след простыл, когда запыхавшийся Байрон ворвался в бар. Упустил, снова упустил, — негодовало подсознание и хотелось рвать и метать. Чуть позже становится неловко, горечь укора жжет на языке. Не удастся отблагодарить за спасенную жизнь, это отвратительно. В долгу Байрон оставаться не любил. Он уныло обвел взглядом помещение. Люди уже сбились в небольшие группки, общались и выпивали. А он что? Ну, раз уже пришел, совершил какое-то усилие, то пойдёт до конца. Возможно, Барли что-то знает? Роботу нельзя отказать в памяти; в своей железной коробке он хранит множество сведений: сотни рецептов для коктейлей, годы, выдержка и марки всего хранящегося в баре алкоголя, список поставщиков и, конечно же, данные о клиентах. Всё-таки, хоть и будучи механическим, он остаётся барменом, а бармены всегда в курсе всех событий, слухов и шепотков, а также частенько выступают персональными психологами. Даже Байрону, бывало, приходилось обращаться к чужим ушам... Или что там у Барли вместо них? — Слушай, Барли, — Байрон улучил момент, пробравшись к угловому месту на барной стойке, весьма удачно пустующему. Робот чутко повернул к клиенту голову, чуть звякнув металлическим шарниром. Его единственный глаз словно удивлённо моргнул и прищурил механическое веко. Учёный неуютно поежился под этим внимательным циклопьим взглядом, но продолжил: — К тебе тут буквально десять минут назад приходил такой... человек, — он бегло описал пришельца в общих чертах, как запомнил, и Барли кивнул, отчего в глубине души робко шевельнулась надежда. — Да-да, это новый посетитель. Стал заходить совсем недавно, всегда берет или вино, или водку, и сразу уходит. Никогда не сидит долго... — бармен задумчиво склоняет голову набок, отчего его шляпка слегка съезжает, удерживаясь на стальных креплениях, — его зовут... — Мортис. Этого гада Мортисом кличут, тьфу ты, — сбоку раздается мерзкий скрипучий голосок и Байрон вздрагивает от неожиданности. Он прекрасно знает, кому этот голос принадлежит и, честно говоря, общаться с его владельцем не возникало никакого желания. Но тот явно что-то знает. — Расскажи, Майк, — со вздохом Байрон поворачивается к новому участнику их беседы. Вот кто здесь настоящий дед, даже старик, так это Майк, в народе прозванный Динамайком за большую страсть ко всякой пиротехнике. Говорят, контузило дедулю однажды в шахте, где он работал подрывником. Неудачно заложил динамит, задело взрывной волной и едва не завалило насмерть. Еле откопали горе работника, блуждающего в темноте пещер три дня, и с тех пор он сам не свой. Дерганый и нервный, всё ему враги везде мерещатся, которых срочно нужно подорвать. Если бы не успокоительное вперемешку со спиртом, Майк по-настоящему бы представлял угрозу для общества. А так он всего лишь контуженный дед, пропивающий в баре все свое пособие. Слушать его, конечно, себе дороже, но Байрон придвинулся поближе, внимая визгливой речи старика. — Ты этого Мортиса не ищи, это чудище, страшное чудище. Как ты говоришь – глазищи во! В темноте горят! Клыки во! Жуткая тварь, я таких в той пещере и видел! Сидят во тьме, гады, прячутся и только ждут, когда ты оступишься или подойдёшь поближе. Тогда БАЦ и всё! — Майк хлопает в ладоши, изображая это "всё". Губы Байрона трогает сомнительная улыбка: снова бывший подрывник поминает былое, в очередной раз фантастически приукрашивая историю. Но заметив подозрительность собеседника Диномайк качает лохматой головой. — Ты зря не веришь, а я тогда динамитом их логово обложил, хотел избавиться от всего кубла за раз. Ты думаешь, чего шахтеры пропадали? В каверны падали, думаешь? Опытнейшие ребята! Нет! Это они, точно они были. Майк берет секундную передышку, промочив хриплое горло глотком из бокала, а Байрон меж тем задумывается. Верить Майку он, конечно, не собирался. Чушь какая-то. Этот человек уж точно не чудовище, он его спас! Ну, возможно, это был он. — И этот Мортис точно из них. Я уж за ним несколько дней слежу. Приходит только ночью, бледный, как мертвец, глаза горят, как у зверя... Не суйся к нему, если жить хочешь. — Он приходит сюда между девятью и десятью вечера, — внезапно в разговор включается Барли, — не каждый день, но регулярно, с некоторых пор. Байрон кивает, глубоко задумавшись. Не над опасениями Майка, скорее, над своими дальнейшими действиями. Подсознание тактично молчит и приходится остаться один на один со своим Я и демонами разума. С одной стороны: что он, собственно, теряет? Ну, разыщет он этого Мортиса, узнает, что это был не он и продолжит дальше жить себе спокойно. А если это всё-таки был он... Об этом думать не хотелось. Слишком велик соблазн. Очень много тогда возникнет вопросов совершенно бестактных и неудобных, но раздирающих от любопытства, которые Байрон, как человек старого воспитания, задавать в лоб не будет и останется лишь мучаться от безграничного интереса. И хочется, и колется. "Обо всем нужно подумать на холодную голову," — твердо решает Байрон, заваливаясь домой во втором часу ночи. Он не мог не отплатить Майку и Барли за столь ценную информацию, а потому стакан за стаканом — и вот он едва стоит на ногах. В его возрасте нельзя так налегать на спиртное, но вечер выдался весьма стрессовым, пытался оправдаться Байрон перед самим собой. Все же, не каждый день встречаешь спасителей из глубокого детства. Постель привычно холодна и безупречно заправлена. Байрон решает ее не расстилать — зачем, если утром снова с нее вставать? Не самое лучшее решение, но хорошо ещё, что хватило сил помокнуть пять минут в душевой кабине перед сном. Смыть дневную пыль и накопившиеся переживания. На такие простые бытовые вещи Байрон ещё способен, а значит не всё потеряно. Думать о депрессии пока рано. Да и не признавал он такое расстройство. Депрессия — болезнь нового века, да-да. Чепуха. Вот тоска и грусть возможны, но это лишь эмоции, приходящие и уходящие. Эмоции, преследующие его уже на протяжении нескольких лет. Всё из-за Белль и её командировок. Иногда, они запланированы, но чаще всего спонтанны и неконтролируемы. Эти внезапные срывы сильно расшатывали ту стабильность, что Байрон стал ценить превыше всего благодаря порывистости второй половинки. Спокойствие — благо. И когда серпентолог, работающий с самыми опасными существами на планете и рискующий некогда жизнью с непередаваемым азартом, стал таким скучным?... Уже в полусне Байрон пытается вновь дозвониться до жены. Безуспешно, конечно же. Пишет СМС, слепо щурясь без очков в полутьме. Сухое "Где ты сейчас, как? Отзвонись по возможности." совершенно не отражают печального состояния её друга сердечного. Не очень-то хорошо Байрон когда-либо вообще выражал свои эмоции. В юности частенько терялся и рдел с поводом и без, а с возрастом зачерствел и огрубел, войдя в суровую жизнь, так и не развив зачатки чувственности. Лишь Белль знала, что скрывается под твердой чешуей мирового змея, но сейчас ей дела явно нет, оттого Байрон терял даже то, что с нею приобрел. Но сегодня... Сегодня что-то изменилось. Надтреснуло глубоко в душе. Появился тонкий интерес, тяга к чему-то новому, совершенно новому.