***
Туалет, как обычно, был занят. Жан стукнул пару раз кулаком в дверь — никакой реакции. — Совесть имейте! — крикнул он гневно, но без особой надежды на успех. Пьянка вошла в ту фазу, когда кто-нибудь мог не то, что трахаться в толчке, а просто в нём уснуть. Идти справлять нужду на улицу не улыбалось даже несмотря на повышенный уровень алкоголя в крови. Но Жан чувствовал, как с каждым мгновением его личные стандарты комфорта и приличий стремительно снижаются. — Что за шум в отсутствие драки? — осведомилась откуда ни возьмись появившаяся Мина, виновница торжества. Жан молча простёр руки к двери. — О, понятно, — весело ответила Каролина. — На втором этаже есть ещё один, там, скорее всего, свободно. — И ты молчала все эти годы?! — Да блин, вам только скажи! И его бы разнесли. История о том, как во время очередной вечеринки неизвестные привели в негодность унитаз в доме Мины, со временем приобрела статус легендарной. Виновных лиц установить так и не удалось — не столько потому, что никто не признался, сколько потому, что никто ничего не вспомнил. Теперь Кирштайн намерения разъёбывать толчки у себя не обнаружил, а потому направился к лестнице, ускоряясь. На клапан уже давило весьма ощутимо. К счастью, дверь сразу же поддалась, но на этом везение Жана Кирштайна закончилось. Только не это. — Привет, Микаса, — проговорил он обречённо. Она лежала в ванне, вытянув свои длинные ноги, — и открыла глаза только на звук его голоса. Сонно пробормотав «Привет», спросила со слабой улыбкой: — Я что, не закрылась? Жан в ответ развёл руками: — Нет, я взломал дверь. Аккерман мягко усмехнулась. — Ужас. Ну, тогда слава богу, что это ты. Ага, слава богу. Но он же не просто так сюда залез… — Я никуда не встану, — предупредила Микаса, раскрыв и без того очевидные его намерения. — Либо вали вниз, либо делай свои дела здесь, подсматривать не буду, так уж и быть. И снова зажмурилась в подтверждение своих слов. — Что ты себе позволяешь, Аккерман? — издал нервный смешок Жан и, не придумав ничего лучше, задёрнул шторку, закрывая девушке обзор чтоб уж наверняка. — Пиздец как накидалась, — доверительно сообщили из-за клеёнки. — Я так и понял. Пить крепач она никогда не умела. Кирштайн помыл руки, отлил, помыл снова, вернул шторку в исходное положение и уставился на Аккерман сверху вниз. — Тебе нормально? — спросил он заботливо. — Уже да. — Может, проблеваться? Микаса открыла глаза, чтобы продемонстрировать, как глубоко она может их закатить, и закрыла обратно. — Жан, отстань. Я же сказала, что всё нормально. Но неуёмное желание причинить заботу вкупе с извечным его упрямством разрывало изнутри. — Ты лежишь в ванне. — Я заметила. — Ладно, — Жан коротко вздохнул. — Хочешь попить? Веки девушки оживлённо встрепенулись. — А вот от воды не откажусь. Если тебе не сложно… — Не сложно. Сейчас сгоняю. Будь здесь, маленький алкоголик. Она приоткрыла один глаз и улыбнулась. — Я никуда и не собиралась. Выудив из холодильника бутылку с минералкой, явно припасённую на похмельное утро, Кирштайн отправился обратно на второй этаж, перешагивая через три ступеньки разом — как будто боялся, что она уйдёт. Но Микаса лежала на том же месте, всё так же лениво жмурясь. — Держи. — Открутив крышку и протянув девушке бутылку, Кирштайн опустился на пол, опершись спиной на бортик ванны. — Спасибо. — Она села, подтянув коленки к груди, и сделала пару жадных, громких глотков. — Откуда ты знаешь про этот туалет? — спросил Жан первое, что пришло в голову. Микаса усмехнулась. — Ну так я же раньше не пила. Мне было можно. — Знала и ничего не сказала! Пока мы обоссывали клумбы в саду… Микаса рассмеялась: — После того случая с разбитым унитазом Мина буквально заставила меня поклясться, что я никому про второй туалет не расскажу. Жан тоже улыбнулся, проваливаясь в ностальгию. — Кстати, мы до сих пор не знаем, кто именно его расхреначил. Никто так и не признался. — Ещё бы, — фыркнула Аккерман, — вы даже не вспомнили наутро, что его вообще кто-то сломал. Куда уж до таких подробностей. Потом Микаса, кажется, спросила что-то про работу и «как жизнь» в целом. И тут его одолел словесный понос. Вообразив, будто ей на самом деле интересно, Кирштайн завёл рассказ о новой клинике, куда ему повезло попасть, о коллегах, о новом соседе — наконец-то адекватный человек попался! (спойлер: думать так было ошибкой) — словом, он, оказывается, очень давно ни с кем не болтал. И уж точно не припомнить, когда они с Микасой разговаривали с глазу на глаз просто так. — …И только представь, она берёт и достаёт из кармана какую-то булку — а у неё на кушетке женщина, там уже родовая деятельность идёт вовсю… И тут Аккерман вдруг запустила пальцы в волосы у него на затылке и аккуратно прошлась ногтями по коже. Мурашки бешено пустились по позвоночнику, Жан осёкся на середине фразы. Микаса тут же попыталась убрать руку, но он, успев схватить за запястье, вернул её обратно. Сложно сказать, что было дальше — сколько они ещё так сидели, о чём ещё говорили и говорили ли вообще, — в памяти как-то не отложилось. Жан не помнил, и о чём думал, когда взял её руку и прижался к ладони щекой, жмурясь. Когда она замерла, чуть дыша — и он поцеловал по очереди каждый палец, поцеловал центр узкой ладошки, а затем и предплечье с внутренней стороны — от запястья до сгиба локтя, водя в отчаянном восторге носом и губами по нежной коже. И она совершенно, абсолютно ничего с этим не захотела сделать. И когда резко поднялся на ноги, потянув Микасу за собой вверх. Когда, обхватив талию, одним лёгким движением вытащил из ванны. Жан провёл ладонью от её лба к затылку, убирая волосы от лица и заставляя взглянуть на него. — Хочешь, чтобы я поцеловал тебя? Он так сильно боялся услышать «нет». Он готов был сбежать на край света и там где-нибудь самоуничтожиться в случае, если она снова его оттолкнёт. Но ещё сильнее — просто безумно — хотелось, чтобы она сказала «да». Сказала вслух. Аккерман смущённо порозовела, но послушно вскинула глаза. Самые красивые глаза, в которых плескалось нечто, чего Кирштайн раньше никогда в них не видел. Тот самый взгляд, что никогда не мог предназначаться ему. Она приоткрыла губы, словно собираясь ответить, но издала только короткий полувздох-полустон. А потом узкие девичьи ладони легли Жану на лицо. Он с силой зажмурился, вбирая кожей их приятную прохладность. — Нет? — тихо спросил Кирштайн, балансируя своей настойчивостью на грани безумия. Ты пожалеешь об этом ты пожалеешь об этом пожалеешь пожалеешь пожалеешь… Если она скажет «нет»… — Да, — так же еле слышно прошелестела она. Больше Жан Кирштайн ничего не спрашивал. Ни единого миллиметра между телами и никакой возможности вздохнуть. Губами на чужих губах, плечах и шее. Руками, что сначала отчаянно обхватили её лицо, а потом ласково гладили и яростно сжимали уже везде, куда можно было дотянуться. Стояк спустя жалких пару мгновений настиг прямо-таки душераздирающий — как и понимание того, что Микаса его чувствует. Они прижимались друг к другу так плотно, тут уж без вариантов. В голове не было буквально ни одной мысли. Наконец-то дорвался — именно так выглядели попытки Жана зацеловать её до потери дыхания и пульса, потрогать сразу везде. Плоский твёрдый живот, крутые бёдра, восхитительные сиськи. Запустив ладони Микасе под кофту, Жан с диким восторгом обнаружил, что она презрела лифчик сегодня. Не встретившая препятствий ладонь сжала оба полушария разом. Микаса глухо застонала и в отместку прихватила в районе промежности, ловя ртом вызванный этим движением судорожный выдох. Потрясающая женщина. Идеальная, совершенная. На все его оголтелые, хаотичные прикосновения и ласки она отвечала с таким жаром, с такой отдачей, что можно было спятить. Это было круче, чем все его дрочильные фантазии, вместе взятые. Это было вообще за гранью добра и зла. Жан всерьёз думал, что у него в жизни ни на кого другого больше не встанет.***
Они, глядишь, уже год были бы вместе. А если бы всё-таки поняли, что не подходят друг другу, он узнал бы хоть, каково это. Грёбаная Микаса. Грёбаный я.***
— С возвращением. Жан вылез из машины и неловко застыл возле. Пик стояла у калитки, опираясь на костыль, и улыбалась, слегка прищурив хронически усталые глаза. — Привет, — сказал Жан. Приехав в родной город, он чувствовал себя будто на чужой территории. А потом Фингер протянула к нему свободную руку. Приблизившись, Кирштайн обнял девушку за шею. — Я очень устал и проголодался, — доверительно сообщил он, зарываясь носом в её макушку. — Тогда тебе повезло — у меня как раз наготове и ужин, и постель.***
После принятого наспех душа они завалились на кровать, и Жан тут же сгрёб Пик в охапку, прижимая спиной к себе. Пик завозилась, устраиваясь поудобнее. Тело налилось тяжестью, глаза нещадно слипались. — Переезжай в Стохесс, — пробормотал Жан полуразборчиво в волосы Пик и широким движением ухватил её за грудь. О, эти шутливые намёки на совместное будущее. Порко имел обыкновение периодически звать Пик замуж и даже фантазировать на тему внешности их общей дочери («конечно, такая же красавица, как ты, Пику»). Даже иллюзорная вероятность рождения сына не рассматривалась. Фингер никогда не воспринимала всерьез подобные предложения. — Уже побежала вещи собирать, — отозвалась она. Но в груди что-то болезненно встрепенулось. И Пик поддалась соблазну задуматься о том, как всё могло бы сложиться. Она бы устроилась в школу — благо, этого добра везде хватает. Со своими питомцами, храни господь современные технологии, могла бы заниматься онлайн. Они с Жаном поселились бы вместе. Разделили поровну домашние обязанности. Занялись сексом на всех доступных поверхностях той классной квартиры. И во время поездок вместе на машине Жан клал бы ладонь ей на коленку. Глупо, но именно это представлялось девушке ярче всего. Жан шумно вздохнул, и этот звук прямо над ухом Пик отозвался звенящей нежностью у неё в груди. — Спишь? — прошептала девушка. Он ничего не ответил — и судя по тому, как расслабилась и потяжелела его рука у Пик на груди, видимо, действительно уснул. Они могли бы засыпать так каждую ночь, и эта мысль казалась такой сладкой, такой желанной, что Пик чуть не расплакалась. Чем больше она фантазировала, тем сильнее осознавала несбыточность этих фантазий. И тогда усилием воли пришлось заставить себя заземлиться. Мы знакомы неделю, а сейчас выпили слишком много и на славу потрахались, так что это не может быть серьезным. «Я подумаю, что ответить, если он снова поднимет эту тему».***
Но он не заговорил об этом снова ни наутро, ни на следующий день, ни в один из дней после. И Пик спрятала все свои фантазии, откуда взяла.***
— Поначалу было непривычно… из-за габаритов. Нанаба заинтересованно изогнула бровь. — Да блин, не в том смысле, — поспешила добавить Анни, всплеснув руками. — Просто Берт сам по себе был гораздо крупнее. И мне всегда казалось, что он слишком осторожничает, как будто боится раздавить меня или что-то в этом духе. — А Армин? Анни смущенно вздохнула и сжала переносицу, прикрывая лицо. — Он понимает, как надо. Нанаба весело хмыкнула. — Что тебе ещё в нём нравится? Леонхарт лежала в кресле, перекинув ноги через подлокотник, и разглядывала узоры на расписном потолке кабинета доктора Захариус. Полчаса назад она сказала Нанабе, что запуталась. По крайней мере, это было честно. Нанаба попросила рассказать, что Анни нравится в её парне. Почему-то первым делом Анни подумала про секс. А потом… Вообще-то он очень красивый, прям как молодой Деймон Албарн. И то, как он горит делом, которым занимается. Весь этот научный интерес. Анни не то, чтобы хоть сколько-нибудь во всём этом разбиралась. Ей нравилось, что для Армина его профессия — не просто способ зарабатывания денег. В основном с ним хорошо. И спокойно. Но… «Я как будто постоянно сравниваю эти отношения с предыдущими. И я устала от этого.» «У меня всё идет по одному и тому же сценарию — что-то происходит, и появляется рыцарь в сияющих доспехах, готовый спасать. Я не хочу, чтобы меня спасали.» «Мне кажется, мы поторопились.» «Я пыталась это с ним обсуждать, но невыносимо видеть, как он расстраивается.» «Наверное, я эгоистка. Всё ведь хорошо. Мы не ссоримся. И мне абсолютно не в чем его упрекнуть.» — Ты боишься его потерять или быть неудобной? Вопрос Нанабы завис в воздухе. Анни долго обводила взглядом рисунки на потолке, прежде чем ответить. — Не знаю. Может быть, и то, и другое.