Леденцы и рождественские крекеры // Candy Canes And Christmas Crackers

Тодороки проснулся в панике, учащенно дыша, а его сердце колотилось, как у колибри, от яркого кошмара. Он проглотил комок в горле и заставил себя сделать глубокий вдох в попытке унять пульс, гулко отдающийся в ушах. Это был не первый раз, когда он просыпался подобным образом, и он не верил, что это в последний раз, но от этого было ничуть не легче избавиться от паники, которая так сильно охватила его. Что действительно давалось легко, так это умение вести себя тихо. Будучи маленьким мальчиком, он просыпался посреди кошмара с криком, но это только злило его отца, утверждавшего, что он слаб из-за того, что боится чего-то, что даже не было реальным — будто предметы его кошмаров не были жестокой частью его реальности. Тодороки, оставаясь один в темноте, научился ограничиваться тихими хриплыми вздохами, чтобы отец не слышал, но это было не только ради него, но и ради его матери. Кошмар был таким же, как обычно, размытая какофония ужасов его прошлого проносилась мимо, как старая кинопленка. Фигура матери, свернувшейся калачиком и сотрясающейся от рыданий. Образ отца, стоящего во весь рост и смотрящего на него сверху вниз с отвращением. Звук чайника, крики его пропавшего брата, когда его заставляли использовать пламя снова, и снова, и снова, его ногти скребли по деревянному полу тренировочного зала, когда он хватался за живот… Тодороки вздрогнул, сделав еще один прерывистый вдох, когда он усилием воли вернул свой кошмар обратно в подсознание. Когда он пошевелился, пытаясь поднять руку, чтобы вытереть пот со лба, он, к своему большому удивлению, обнаружил, что его руку держит Бакуго, который крепко вцепился в нее. Светловолосый парень издал тихий протестующий стон, когда Тодороки попытался пошевелиться, и еще глубже уткнулся лицом в бицепс Тодороки. Волна благоговения захлестнула Тодороки, когда Бакуго удовлетворенно фыркнул, будто он был именно там, где хотел быть. При виде спящего лица Бакуго Тодороки почувствовал, как у него перехватило горло, совсем не так, как от охватившей его паники из ночного кошмара; даже если он видел это раньше, Тодороки никогда не переставал удивляться, каким мягким выглядел парень в подобные моменты. Раздраженного выражения не было, оно разгладилось до расслабленного, что подчеркивало его удивительно приятные черты от носа-пуговки до слегка приоткрытых розовых губ. Тодороки осознал, что поднял руку, за которую Бакуго не держался, чтобы дотронуться до него, и остановился, позволив ей опуститься на собственную грудь. Когда он вызвался быть фальшивым парнем Бакуго, он понятия не имел, насколько мучительно было быть так близко к тому, чего он на самом деле не мог иметь. Самыми болезненными моментами были те, когда он почти забывал, что все это было ненастоящим, грудь переполнялась чувствами, которые он испытывал к парню, только для того, чтобы в следующий момент почувствовать пустоту, когда Бакуго снова напоминал, что все это было притворством. И все же, если бы он мог вернуться к тому моменту, когда все началось, он бы ничего не изменил. Время, которое он проводит с парнем, стоило того, и не важно, что будет чувствовать Тодороки, когда это соглашение закончится. Когда тем ранним утром на кухне он услышал о ситуации Бакуго, он не планировал предлагать свои «услуги», но когда он услышал, как Каминари и Киришима предложили идею о фальшивом парне, Тодороки поймал себя, что открыл рот раньше, чем подумал. Было много причин, которые повлияли на его решение, от отсутствия фильтра, когда он уставал, до легкой вспышки ревности, когда он услышал, как Киришима и Каминари обсуждают, кто мог бы быть «парнем» Бакуго. Однако на самом деле все сводилось к тому, что он питал чувства к парню, спящему рядом, со второго класса, и за это время в его голове промелькнуло множество сценариев, каково быть в отношениях с Бакуго. Итак, когда появился шанс узнать простые вещи, например, как это — держать Бакуго за руку или видеть его настоящую улыбку, обращенную к нему, Тодороки без колебаний согласился на «работу». Осознание того, что он также может сбежать от своего отца на время каникулы только заставили его осознать, что эта идея была еще лучше, хотя он точно не планировал делиться этой информацией. Вот так Момо обнаружила Тодороки, погруженного в свои мысли перед камином в общей комнате и смотрящего на танцующие языки пламени. — Доброе утро, Шото, — поздоровалась она, но остановилась, оглядев его и почти мгновенно поняв, что что-то не так. — Что случилось? По ее суровому тону он понял, что она, должно быть, сразу заподозрила, что это из-за его отца. Тодороки быстро поднял глаза и покачал головой, исключая эту мысль. — Ничего. Наверное. — Наверное… Значит, что-то может пойти не так? — в тоне Момо не было ничего назойливого, скорее, она мягко уговаривала его рассказать. За годы их дружбы она хорошо научилась довольно терпеливо заставлять его говорить о том, что было у него на уме, что никогда не давалось ему легко. — Возможно, — Тодороки прикусил губу, на мгновение думая, что сказать. — Я проведу каникулы с Бакуго, притворяясь его фальшивым парнем. Это, казалось, вывело Момо из состояния стратегического планирования, когда она внезапно подавилась чаем, который потягивала. Тодороки подошел к ней, на его лице отразилось легкое беспокойство, и неловко похлопал ее по спине в какой-то попытке помочь, пока она кашляла и отплевывалась. — Ты что? — прохрипела она, как только к ней вернулось самообладание. — Ему нужен был кто-то, кто притворился бы его парнем на неделю, так что я… вызвался добровольцем. Ей потребовалось мгновение, чтобы переварить то, что он сказал, прежде чем спросить: — Значит, ты будешь с ним наедине целую неделю? — С ним и его семьей. — Его семьей? — Я мало что знаю, только то, что у него большая встреча семьи. — Ты справишься? — хороший вопрос, она знала его достаточно долго, чтобы понимать, что Тодороки терялся, когда сталкивался с большими группами людей, которых он не знал. — Думаю, это лучше, чем вернуться домой, — услышав ответ, она понимающе кивнула. — Но это единственная причина, по которой ты согласился? — он отвел взгляд, и это был весь ответ, который ей был нужен. — У тебя все еще есть чувства к нему. Он нервно сглотнул, прежде чем выдохнуть через нос и тихо признать: — Да. — Тогда ладно… нам предстоит много работы. Его голова склонилась в замешательстве, посмотрев на нее, когда она закончила печатать что-то в телефоне, прежде чем сунуть его в карман. Любой вопрос, который он собирался задать, был прерван, когда она схватила его за руку и потащила за собой из общей комнаты. Она втолкнула его в лифт, нажав кнопку пятого этажа, прежде чем спросить: — Когда ты уезжаешь? В ее голосе звучала уверенность, которая, как он понял, означала, что у нее есть план, который она готова привести в исполнение. — В пять вечера. Она задумчиво хмыкнула и еще раз взглянула на свой телефон, уже производя мысленные вычисления. — Не так много времени для нашей работы. — Нашей? Двери лифта открылись на втором этаже, и Изуку вбежал внутрь с такой скоростью, что со скрипом проехал по полу и врезался в стену. Тодороки хмыкнул, но зеленоволосый парень проигнорировал, посмотрев на них двоих, и на его лице появилось выражение облегчения. — Яойорозу! Я получил твое сообщение и пришел, как только смог! Что случилось? — в его голосе слышался тревожный оттенок, но все в его позе говорило о том, что парень готов к драке, несмотря на то, что на нем были слишком длинные пижамные штаны и выцветшая футболка с рисунком. Момо вздрогнула, когда осознала свою ошибку: — Извини, мне следовало быть более конкретной. Это не такая уж чрезвычайная ситуация, мне нужно, чтобы ты помог мне подготовить Шото к каникулам. Изуку опустил кулаки, его брови нахмурились в замешательстве, но прежде чем он успел спросить о подробностях, Тодороки заговорил в свою защиту. — Если ты о том, что я останусь с его семьей, я не так уж плох в общении с людьми… — Мы говорим не о людях, а о Бакуго. Тебе нужна любая помощь. — Кач-чан? Он замешан в этой «чрезвычайной ситуации»? Что происходит? Какое это имеет отношение к каникулам Шото? — Тодороки почти видел, как крутятся шестеренки в голове Изуку, когда он пытался сложить все это воедино. — Шото должен притвориться парнем Бакуго на неделю, и мы собираемся научить его, как использовать эту возможность, чтобы сбить этого парня с ног, — заявила она с чувством убежденности. Челюсть Изуку на мгновение отвисла, а затем захлопнулась. Он явно пережил несколько стадий шока. Тодороки был в похожем состоянии, но внешне не был так поражен, как Изуку, который в данный момент застыл, будто перезагружаясь. Его вывел из транса звук лифта, когда они поднялись на пятый этаж. — Хорошо, у меня есть план, — решительно заявил Изуку, Момо одобрительно кивнула, прежде чем выйти из лифта, таща Тодороки за собой. Они уже совещались друг с другом, игнорируя Тодороки, который пытался заговорить громче и привлечь их внимание. — Подождите… — Он должен одеваться действительно хорошо, они все модные критики… — Без проблем, я могу порыться в его шкафу и позаботиться об этом. Я работала в модельном агентстве его тети, когда проходила стажировку у Увабами. — Просто прекратите… — Он мог бы произвести впечатление на семью, играя на пианино, если бы оно у них было. У нас с Шото был один учитель игры на фортепиано, я могла бы попросить ее отправить Шото по электронной почте ноты рождественских песен. — Да! Отличная идея! Жаль, что у нас нет достаточно времени, чтобы научить Шото готовить… — Ни у кого нет на это достаточно времени… — Ребята! — они замолчали, услышав повышенный голос Тодороки, и оглянулись на него, когда он вырвал руку из хватки Момо. — Это не сработает. — О чем ты… — начал Изуку, но Тодороки оборвал его. — Нет никакого способа «сбить его с ног». «План» не сработает. Бакуго не испытывает ко мне таких чувств, и я смирился с этим… Я могу с этим смириться. Мы только приблизились к тому, чтобы стать друзьями, а я не… Я не хочу все испортить. Если это единственный способ, чтобы он был в моей жизни, то и этого достаточно. — Шото… — Момо была готова запротестовать, но Тодороки остановил ее, покачав головой. — Я не могу… Я не хочу идти и обманом втягивать его в какие-то отношения со мной… — Нет, — немедленно оборвал его Изуку тоном, не оставляющим места для споров, который на мгновение лишил Тодороки дара речи. — Флиртовать с кем-то, кто тебе нравится, — это не значит «обманывать». Да, это странно, но я точно знаю, что ты никогда бы не воспользовался Кач-чаном. Во-первых, ты слишком сильно заботишься о нем, но в то же время ты хороший человек. Не говоря уже о том, что он ни за что бы этого не позволил, Кач-чан может учуять дурные намерения за милю. Ты делаешь ему одолжение, а не действуешь по какому-то подлому плану. Изуку попал в самую точку. За всю свою жизнь Тодороки видел не так уж много хороших отношений. Конечно, теперь он видел это в окружающих его парах, таких как Айзава и Сущий Мик, а также Момо и Джиро, но в детстве он видел только несчастье своей матери от брака, навязанного его отцом. В глубине души в нем поселился подспудный страх, что однажды он может сделать своего будущего партнера таким же несчастным. Последнее, чего бы он хотел, это чтобы Бакуго чувствовал себя пойманным в ловушку из-за того, что чувства Тодороки навязывались ему в течение недели, которую им пришлось провести вместе. Изуку шагнул вперед и положил нежную, но ободряющую руку на плечо Тодороки. — Я также думаю, что ты, возможно, немного недооцениваешь себя. Такое чувство, что каждый раз Кач-чан находит какой-то способ привлечь твое внимание. Если бы взгляды могли убивать, та девушка, которая пыталась пригласить тебя на обед на днях, вероятно, загорелась бы от взгляда, которым он ее одарил. Тодороки бросил на него смущенный взгляд: — Та девушка из 2В? Она просто была милой. Момо хихикнула и попыталась прикрыть это рукой, мягко поправляя друга. — Она заигрывала с тобой, Шото. Ты просто слишком рассеянный и по уши влюбленный, чтобы заметить кого-то другого. Тодороки почувствовал, как его лицо слегка покраснело, что, конечно же, не ускользнуло от двух самых наблюдательных учеников в его классе. К счастью для него, они оба были достаточно любезны, чтобы избавить его от любых подколов. — Я знаю Кач-чана долгое время, и он мой друг, хотя иногда кажется, что это не так, — Изуку вернулся к серьезному тону. — Если я что-то и узнал о нем за эти годы, так это то, что ему трудно справляться с эмоциями. Ему нужен кто-то, кто будет терпелив, пока он во всем разбирается. Ты тот, кому я доверяю в этом, и честно… Я думаю, что Кач-чан что-то чувствует к тебе. Он просто еще не знает, что это такое. Тодороки удивленно посмотрел на него, не в силах подобрать слов, и Момо воспользовалась возможностью. — Я знаю, ты упрямый и, вероятно, будешь отрицать, что ты нравишься Бакуго в ответ, хотя я уверена, что мы правы, но, по крайней мере, дай нам шанс попытаться помочь тебе. Я действительно думаю, что это сработает… и я также в большом долгу перед тобой за то, что ты помог мне с Кекой. Тодороки опустил глаза и прикусил нижнюю губу, стоя посреди зала и размышляя над тем, что они оба сказали. Было трудно не позволить предательскому лучику надежды проскользнуть в сердце, когда его друзья говорили все это с такой уверенностью, что он почти мог в это поверить. — Ты заслуживаешь быть счастливым, — в голосе Момо была такая искренность, что Тодороки почувствовал, как рушатся остатки его решимости. Тодороки слегка кивнул, вызвав ухмылки Момо и Изуку, которые, на его взгляд, были слишком восторженными, но было слишком поздно их останавливать. Они вдвоем затащили Тодороки в его комнату и принялись за работу, настроение сменилось на что-то гораздо более серьезное, будто они отправляли его на войну, а не на каникулы. Момо рылась в его шкафу в поисках одежды на следующую неделю, часто останавливаясь на вещах, которые купила для него Фуюми. Она даже достала поношенную черную водолазку с высоким воротом и потребовала, чтобы он переоделся в нее перед уходом. Изуку, знавший Бакуго с детства, пытался наставлять его в том, что Бакуго нравится и что нет, хотя он больше говорил о последнем. Большинство из того, что он рассказал, Тодороки уже знал, что заставило Изуку и Момо обменяться улыбками, которые он не мог до конца понять. Бакуго всегда был очень красноречив в своем мнении; почему он не должен знать эти вещи? Прежде чем отправить его на встречу с Бакуго, Момо создала групповой чат, чтобы помогать Тодороки, если в какой-то момент он не будет знать, что делать. Она добавила Тенью и Очако в группу после того, как рассказала им о сложившейся ситуации. Это привело к натиску текстов о романтических гипотезах Очако, которые казались крайне маловероятными. Он также получил презентацию о хороших манерах, сделанную самим Теньей. Тодороки не был уверен, должен ли он чувствовать себя обиженным или благодарным — до тех пор, пока позже не вспомнил о ней в ванной после того, как заморозил напиток кузена Бакуго в первый вечер. Сказать, что семья Бакуго была неожиданной, было бы преуменьшением. Из-за непрекращающихся предупреждений Бакуго и ограниченной информации, которую Изуку смог рассказать, Тодороки был готов к этой встрече как к битве. Поэтому, излишне говорить, что он был застигнут врасплох, когда семья взволнованно встретила его с распростертыми объятиями. Внезапный приступ привязанности, мягко говоря, раздражал, и Тодороки был благодарен, когда Бакуго боролся, чтобы дать ему немного пространства. Наблюдение за их взаимодействием Тодороки нашел увлекательным, поскольку никогда не видел, чтобы семья вела себя так открыто друг с другом. Каждый человек был непримиримо самим собой, и в тот момент, когда он думал, что они сыты друг другом по горло, кто-нибудь делал что-то, что доказывало, насколько безусловной была их любовь друг к другу. Это было нечто такое, чего Тодороки никогда не ожидал испытать сам, но, даже не осознавая этого, семья без особых усилий втянула его в это. Он не мог избавиться от ощущения, что здесь должен быть какой-то подвох, будто в любой момент он мог напортачить, и иллюзия рухнет, но они никогда не переставали заставлять его чувствовать себя частью их шумной маленькой вселенной. В моменты своей слабости Тодороки чувствовал, что это может быть реальностью. Но это не так. В конце недели он и Бакуго вернутся к своей обычной жизни, будто этого никогда не случалось, и для семьи они расстанутся. Конечно, после этого они возненавидели бы Тодороки. Он усложнял себе жизнь, так быстро привязываясь. Тодороки не общался со своими друзьями так часто, как им бы хотелось, судя по обилию сообщений, которые он получал от них ежедневно, но в конце дня он, по крайней мере, информировал их о произошедших событиях. Он смутно помнил, что из-за всего, что произошло прошлой ночью, он забыл им что-нибудь написать, а это означало, что его ждал шквал вопросов. Он смутно задавался вопросом, что они подумают о том, что произошло, но Тодороки не мог найти в себе сил беспокоиться, поскольку потерялся в воспоминаниях о поцелуе. Бакуго побежал бы в противоположную сторону, если бы знал, как долго Тодороки хотел это сделать. Тодороки всегда представлял, что целоваться Бакуго будет агрессивно и грубо, как он делает все остальное, но когда Бакуго поцеловал его, у Тодороки перехватило дыхание, он был совершенно поражен шокирующим количеством нежности, которое другой парень смог вложить в это действие. Это было чувство, к которому Тодороки мог бы быстро пристраститься, если бы был шанс. Бакуго полностью обвел Тодороки вокруг пальца, и в тот момент, когда Тодороки согласился научить его целоваться, он действительно согласился бы на все, о чем блондин попросил. Вспоминая ощущение мозолистых рук Бакуго, блуждающих по его коже, и твердую, но удобную тяжесть на нем, когда они целовались, Тодороки чувствовал, что все больше и больше влюбляется в парня, и он знал, что повернуть невозможно. Несмотря на кажущуюся неизбежность, он понял, что встревожен силой эмоций, которые поселились глубоко в его груди. И все же, если бы он мог вернуться, он знал, что ничего бы не изменил. Тодороки попытался проглотить комок, который образовался в горле, но понял, насколько пересохло во рту. Как бы он не хотел менять положение, он знал, что должен встать и очистить свой разум после пробуждения от подобного кошмара. Он осторожно высвободился из рук Бакуго, ослабив хватку, проведя свободной рукой по его пушистым светлым волосам, что заставило Бакуго почти мгновенно расслабиться. Однако это не помешало Бакуго заскулить во сне и перекатиться лицом вниз в теплое место на кровати, оставленное Тодороки, волосы, на которых он спал, прилипли к его лицу. Тихий смешок сорвался с губ Тодороки прежде, чем он смог его остановить, но, к счастью, он не разбудил парня. Как может кто-то настолько непоправимо сварливый и наводящий ужас быть в то же время таким чертовски милым? Тодороки бесшумно вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить Бакуго, и осторожно пошел по коридору, пытаясь не потревожить никого из других спящих за рядами закрытых дверей. Изящно задрапированные гирлянды украшали стены мягкими белыми рождественскими огоньками, обеспечивая Тодороки достаточную видимость, чтобы найти дорогу к лестнице. Когда он впервые приехал, Тодороки был очарован рождественскими украшениями, это было зрелище, которое он не привык видеть во время праздников. Было странно ходить ночью по большому дому после того, как он так привык к шумной и неугомонной семье. Зловещая тишина казалась нормой для дома, который он оставил в прошлом. По крайней мере, когда он не был наполнен гулким требовательным голосом его отца. Тодороки покачал головой, когда воспоминания о его ночном кошмаре всплыли на задворки сознания. Держась за край лестницы, чтобы дерево не скрипело под ним, он направился на кухню. Потребовалось несколько попыток, чтобы найти шкафчик со стеклянной посудой, но как только он нашел, Тодороки схватил стакан и наполнил его водой из холодильника. Он почувствовал, как его пробрала непроизвольная дрожь, и понял, что ему странно холодно, несмотря на причуду, теперь, когда он не прижимался к теплому телу Бакуго. Он осушил стакан воды за считанные секунды, прежде чем налить еще, пытаясь избавиться от сухого зуда в задней части горла. Он потягивал второй стакан, глядя в кухонное окно, когда звук скрипнувшей половицы заставил его вздрогнуть и обернуться с тихим, но встревоженным «Ох». — Извини, это я, — отец Бакуго, Масару, остановился на полпути на кухню, подняв руки перед собой, как бы говоря, что не хотел никого обидеть. — Ты в порядке? Тодороки проследил за его взглядом и понял, что вода в стакане замерзла, и, смутившись, быстро поставил его в раковину, будто вообще не держал в руках. Сухо кивнув, Тодороки сказал: — Я в порядке. Извините, если я вас разбудил. Я уйду. Он быстро направился к выходу, но был остановлен Масару, который вошел в комнату, покачав головой. — Нет, нет. Все в порядке, я всегда встаю так рано. Вообще-то, обычно я просыпаюсь первым. Пожалуйста, садись. Я как раз собирался заварить чай. Ты уверен, что с тобой все в порядке? — Я… — Тодороки был готов снова отрицать, что что-то не так, несмотря на учащенное сердцебиение, но, едва осознавая, что делает, он сел на стул у кухонного островка, на который указал Масару. — Просто проблемы со сном. Со мной все будет в порядке. — И часто они бывают? — спросил он, когда наполнил чайник водой. — Время от времени, — он сказал это так, будто всегда спал спокойно. — Раньше… хотя в последнее время стало легче. В те ночи, которые он провел здесь с Бакуго, он спал лучше, чем за последние месяцы. Судя по легкой улыбке на его лице, Масару, казалось, понял, что именно он имел в виду. — Ясно. Взгляд Тодороки проследовал за чайником, когда отец Бакуго поставил его на плиту, включив огонь. — Можете оставить носик открытым? Масару, казалось, был слегка удивлен его странной просьбой, но, тем не менее, выполнил ее. Тодороки почувствовал, как небольшое напряжение в плечах ослабло, как только понял, что ему не придется иметь дело с громким свистом, который издавал чайник. Масару не стал спрашивать его почему, а вместо этого продолжил: — Знаешь, впервые я познакомился с семьей Мицуки тоже во время каникул. Тодороки с интересом оторвал взгляд от своих беспокойных рук, когда Масару сел напротив, чтобы продолжить свой рассказ. — Моя мать умерла, когда я был маленьким, так что я рос только с папой. Я не знал, чего ожидать, когда Мицуки сказала мне, что хочет познакомить меня со своей семьей, единственным предупреждением, которое она мне дала, было сказать ей, если кто-то из ее сестер будет приставать ко мне, чтобы она могла «выбить из них дерьмо». Как бы она ни пыталась это скрыть, я знал, что семья была важна для нее, и я боялся произвести плохое впечатление, поэтому дошел до того, что сам сшил себе костюм для этого случая, за что она бесконечно надо мной смеялась. Представляешь себе мое удивление, когда они отнеслись ко мне как к члену семьи, как только я переступил порог. — Зачем вы все мне это рассказываете? — как только эти слова слетели с его губ, Тодороки понял, как это прозвучало. — Подождите, я не это имел в виду, то есть… Тодороки был прерван внезапным тихим смехом Масару, прежде чем мужчина встал, чтобы приготовить чай. — Извини, я не хотел смеяться. Я понял, что ты имел в виду. Я просто хотел, чтобы ты знал, что не одинок в этом переживании и что ты всегда можешь обратиться ко мне за советом или поддержкой. Тодороки был ошеломлен неожиданным ответом и искренним уважением к нему, прозвучавшим в тоне этого человека. Это был тот вид беспокойства, к которому он все еще не привык, и из-за этого он почувствовал, как его захлестнула безымянная эмоция. — Спасибо… Они погрузились в уютное молчание, пока Масару заваривал чай, который Тодороки признал одним из любимых сортов ромашкового чая Момо. Масару поставил перед Тодороки кружку с надписью «Пляжи сводят с ума», на которой была изображена пальма и название какого-то тропического места, где, как он предположил, побывала тетя Бакуго Минеко. Тодороки насыпал в свой чай, несомненно, слишком много сахара, прежде чем сделать глоток и подержать кружку в руках, в то время как Масару снова сел напротив, чтобы заварить собственную чашку чая. — Их было когда-нибудь… слишком много? Для вас? — наконец-то заговорил Тодороки. — Конечно. Думаю, так бывает в любой семье, — легко ответил он. — Независимо от того, как сильно ты любишь определенных людей, каждому время от времени нужен перерыв, чтобы побыть одному. Я думаю, иногда семья забывает, что не все привыкли к такой большой и шумной компании людей, поэтому не бойся улизнуть на минутку, чтобы расслабиться. Мне приходится делать так несколько раз в день во время каникул. — Они не замечают, что вы уходите? — Чаще всего слишком шумно, чтобы кто-то, кроме Мицуки, мог это заметить. Обычно я просто даю ей понять, что мне нужна передышка. Кроме того, если тебе когда-нибудь понадобится, чтобы кто-то тебя прикрыл, просто попроси моего отца. Он отлично умеет отвлекать внимание, и это прекрасно, пока он не симулирует сердечный приступ. Они вошли в непринужденный ритм беседы. Тодороки задавал вопросы о разных вещах и членах семьи, в то время как Масару давал ему полезные и хорошо продуманные советы. Тодороки ни разу не почувствовал, что с ним разговаривают свысока или расспрашивают о недостатке опыта общения с людьми, вместо этого Марасу шел ему навстречу, пытаясь показать, что он понимает, о чем речь. Тодороки на мгновение задумался, каково это — иметь отца, или Бакуго просто был одним из счастливчиков. Он пришел к выводу, что у него было немного и того, и другого. Разговор снова перешел в непринужденную тишину, когда они вдвоем допивали свой чай. Масару мыл кружки в раковине, когда Тодороки заговорил снова. — Я влюблен в вашего сына, — признался Тодороки так внезапно, что удивился сам, но Масару казался невозмутимым. — Я надеюсь на это, — сказал он с мягкой улыбкой. — Я просто хочу, чтобы он был счастлив, — когда Тодороки начал откровенничать, он не мог остановиться. Но он почувствовал себя легче. — Я хочу защитить его, и я знаю, что, если бы он это услышал, то огрызнулся, что может защитить себя сам, но это правда. Я хочу, чтобы он был в безопасности. — Я рад, что могу довериться тебе в этом, — серьезно сказал Масару. — Не думаю, что нашелся бы кто-то лучше для этой работы. — Почему? — Ты не навязываешь ему свои собственные ожидания. Я наблюдал за вами двоими, и ты просто позволил ему быть самим собой. Я больше ничего не мог бы желать для него. И еще то, что ты готов стоять с ним плечом к плечу и заставить его принять помощь, если он в ней нуждается, — так поступил бы не каждый. Тодороки некоторое время сидел молча, обдумывая слова. Часть его хотела, чтобы он мог рассказать правду о том, почему он здесь, и получить хоть какой-то совет от Масару, но он не мог так поступить с Бакуго. Он был здесь не просто так, и он должен был перестать забывать об этом. Как бы ему ни хотелось стать частью этого, эта семья не принадлежала ему и никогда не будет принадлежать. Было достаточно трудно сдерживать эту безответную любовь к Бакуго. Он боялся, на что будет похоже, если он тоже сблизится с его семьей. Он почувствовал, как чья-то рука похлопала его по плечу, и это вырвало его из раздумий. — Почему бы тебе не вернуться в постель, Шото. У тебя есть еще несколько часов, прежде чем все проснутся и начнут шуметь. Тодороки кивнул, ничего не сказав, но он был уверен, что Масару мог сказать, как он благодарен за этот разговор. Когда Масару упомянул о сне, Тодороки почувствовал, что его веки отяжелели и что на этот раз он, возможно, действительно сможет снова заснуть после ночного кошмара. Он тихо вернулся в их с Бакуго комнату, медленно приоткрыв дверь, чтобы заглянуть внутрь и посмотреть, спит ли еще Бакуго. Его сердце сжалось при виде Бакуго, уткнувшегося лицом в подушку Тодороки и крепко обхватившего ее руками. Это зрелище заставило Тодороки почти поверить, что парень скучал по нему за то короткое время, что его не было. Тодороки закрыл за собой дверь и направился к кровати, где ловко вытащил подушку из рук Бакуго тем же способом, что и ранее, погладив его по волосам. Парень удовлетворенно выгнул спину, сильнее прижимая голову к руке Тодороки, и Тодороки легко смог перевернуть его на спину, скользя обратно в постель рядом с ним, не разбудив его. Он не ожидал, но должен был, когда Бакуго снова перевернулся, так что прижался к груди Тодороки, его волосы щекотали подбородок парня. На мгновение Тодороки застыл, забыв, как дышать, но смог расслабиться, когда Бакуго сделал глубокий удовлетворенный вдох и прижался к нему. Тодороки положил руку на позвоночник Бакуго и позволил ощущению ровного сердцебиения и дыхания другого вернуть его в сонливость. За время своего пребывания здесь Тодороки многое узнал о Бакуго. Кое-что было мелочью, например, то, что он и его мама были единственными в семье с такими ярко выраженными красными глазами, и то, что, когда Бакуго по-настоящему улыбался, его нос слегка морщился, что заставило бы Тодороки сделать все, чтобы увидеть это снова. Другие вещи были более масштабными, например, то, как Бакуго проявлял свою заботу о людях скорее действиями, чем словами, и как даже при своем резком характере он знал, когда вмешаться, а когда оставить все как есть. Тодороки будет ценить всю информацию, и был благодарен, что у него появился шанс узнать. Тодороки зарылся лицом в мягкие светлые волосы Бакуго и поддался искушению оставить поцелуй на его макушке. Тодороки заснул, вдыхая успокаивающий аромат карамели и мечтая о мире, где они действительно могли быть вместе. А пока все, что он мог делать, — это дорожить этим временем, которое у него было.