Падающего толкни

      Отчаяние.       Оно сковало его разум полностью, выбило почву из-под ног и окончательно приковало к больничной койке цепями безысходности. Если Кеджуро желал как можно скорее вернуться к своему долгу и хотя бы крупицу сомнений в своем полном выздоровлении допускал, то теперь он окончательно потух в своих стремлениях. Даже после выписки, которая когда-нибудь да настанет, когда Шинобу тщательнейшим образом проведет контрольный осмотр, он не сможет больше видеть мир таким, каким запомнили его сияющие жаждой к жизни глаза.       Кеджуро был в этом категоричен.       Тишина стала его соседкой по палате на несколько дней, пока Шинобу была на заданиях, а Сенджуро из-за какого-то дела, которое в письме, присланном вороном, не раскрыл, отлучился в город и посему не навещал его. Бывший Столп почувствовал себя действительно ненужным, хотя логика вопила о том, что у людей есть свои дела. У других есть дела! Они чем-то заняты полезным и делают этот бренный мир лучше!       Кеджуро хотелось перевернуть от досады все четыре койки в палате, разгромить ее, разрушить стены, выбить двери, разбить посуду и наконец-то выбраться из этой клетки на свободу, где воздух не пах мерзким горьким дурманом всевозможных трав, крови и разрушенных надежд.       Внезапно он заметил вазу с камелиями. Откуда они? Кто их прислал? Хотя неважно уже, кто подарил цветы, вазу. Какая к черту разница, когда все то, к чему он шел, отдавая немало крови на пути к званию Столпа, за один миг было разрушено там, возле поезда?       Теперь Кеджуро ненавидел до тряски две вещи: поезда и Аказу.       Он готов поклясться, что нашел бы эту тварь и собственноручно придушил, оторвал голову и сжег своей яростью за отнятую силу, которая двигала им и помогала достигать одной-единственной цели — уничтожение демонической порчи и защита людей.       Он не сможет даже быть простым какуши, что помогают на поле битвы охотникам и заметают следы прошедшей миссии.       А сейчас Кёджуро желал, хотя бы того, чтобы слова, полные презрения и ненависти к демонам, могли ранить так же, как и его катана. Могли бы обезглавить и оставить умирать в агонии любую демоническую тварь.       Кеджуро лелеял мечту словом рубить и уничтожать нечисть.       Он хотел убить Аказу самыми извращенными способами, на которые способна была его фантазия.                                                                                     ***       Букет камелий привлекал своей свежестью, восковым глянцем и простотой. Кеджуро коснулся гладких лепестков, ощупывая и пытаясь вспомнить прошлый сон. Камелии символизируют стойкость, достоинство и душевную чистоту. А ещё на языке цветов камелии говорили о томительном ожидании. Но чего? Тот, кто подарил, явно что-то хотел сказать этим. Первое, что пришло голову, наиболее логичное: ожидание скорейшего выздоровления.       Раз уж тайный доброжелатель подарил вазу, а затем и белые камелии, то и никакого завуалированного подтекста быть не могло. Все кристально ясно: какой-то человек желает как можно быстрее пойти на поправку.       Но почему тогда никто из девочек, в том числе и Аой, которую назначили за главную и наказали следить за Кеджуро, не мог описать этого человека, лишь каждый раз то пожимая плечами, то отвечая растерянное «не знаю».       Кеджуро стало на секунду-другую не по себе. А являлся ли этот тайный доброжелатель таким уж добрым? Он не знал и не от кого было узнать об этом. Неужели незнакомец пробирался поздно ночью и оставлял подарки, пока тот спал?       Ренгоку перестал трогать цветок, смотря на него теперь с опаской. Не было ли все же какого-то злого умысла? Не вонзит ли ему этот незнакомец нож в спину в одну безлунную ночь?       Сердце стучало так гулко и сильно, что Кеджуро казалось, что оно выскачет из груди, сделав ещё одну зияющую дыру в теле. Шинобу сказала, что он даже свою концентрацию дыхания не сможет восстановить полностью, а это означало только одно: невозможность почуять демона или человека, движимого жаждой убийства.       Страшнее, конечно же, не почуять демона.       Ренгоку хотел вырвать с корнем тот прошлый диалог из воспоминаний, вновь пребывать в блаженном неведении и грезах о скором возвращении прежнего уклада жизни.       Он не хотел встречать новую жизнь.       Кеджуро снова вернулся к разглядыванию пышного бутона, касаясь гладких лепестков и снова обдумывая о смысле подаренного букета. Как только он хотел вытащить один из цветков, внезапно, словно стрелой, мысль пронзила тихие размышления о букете: камелии означали недолговечную, но яркую жизнь. Кеджуро теперь сомневался в том, что человек, украдкой наблюдавший за его сном, мог желать исключительно хороших вещей.                                                                                     ***       Сенджуро пришёл ближе к обеду, обрадовав тем самым брата. Кеджуро порывался встать, подбежать к мальчишке и крепко-крепко обнять. Шинобу вколола ему утром лекарство, благодаря которому Кеджуро чувствовал себя бодрее, чем обычно. Как только он приподнялся с кровати, на ослабевших ногах хотел подойти, то чуть было не рухнул на пол.       Сенджуро молнией подбежал к брату, успев поймать осторожно под грудью, и помог устоять на ногах.       — Кеджуро! Тебе нельзя вставать так резко! — Перепуганный голосок остудил пыл Кеджуро и заставил опуститься на кровать обратно.       — Я подумал, что смогу пройтись немного. Кости ноют от безделья! Да я скоро срастусь с этой кроватью!       Сенджуро пытался скрыть за натужной улыбкой сквозившую в глазах панику.       — Б-брат, не стоит так перетруждаться! Ты ещё слаб! Тебе нужно восстановиться как следует и потом уже двигаться.       — Сенджуро, я не могу сидеть! Меня переполняет энергия! Я хочу вновь ощущать себя тем, кто может горы свернуть!       Сенджуро мог поклясться, что услышал в словах брата неприкрытую мольбу. Голос Кеджуро, обыденно бодрый и радостный, вдруг стал таким надломленным, словно мужчина пытался удержать былую весёлость и лёгкость.       — Я был недавно в городе, — начал рассказ Сенджуро, садясь рядом с Кеджуро на койку, — искал работу. Ничего не получилось, к сожалению. Но я не сдамся!       — Сенджуро, скажи пожалуйста, это ты приносил камелии? — внезапно решил перебить мальчишку Кеджуро.       Сенджуро растерянно посмотрел на брата, не понимая, о чем речь идет, пока не наткнулся взглядом на вазу. И правда, стоял букет из трех камелий.       — Нет, — протянул Сенджуро, — я к тебе не приходил эти два дня. Наверное, это тот тайный доброжелатель! Сам же говорил, что ваза именно для цветов и предназначена!       Сенджуро радостно хлопнул в ладоши, а Кеджуро лишь натужно улыбался, боясь показать свое беспокойство и спугнуть радостное настроение у брата своими страшными догадками.       — Митсури-сан тоже не могла прийти. Она в другом городе сейчас. Как раз встретил ее два дня назад, и она так быстро говорила о том, что ей досталось самое сложное задание, которое ей когда-либо давали. Но подробностей не рассказала. Надеюсь, не Высшая Луна в том городе бесчинствует.       Сенджуро остановил свой рассказ, буквально наблюдая, как с каждой секундой взгляд Кеджуро становится все мрачнее и мрачнее. Высшая Луна? Ох, Кеджуро не на шутку испугался за свою бывшую ученицу. Если Митсури столкнется с Аказой, ей не выжить в этом бою. Еще одну потерю Столпа организация не выдержит. И так бедному Тенгену достались территории, на которых вел охоту Кеджуро, тем самым на Столпа Звука взвалив еще больше обязанностей и рисков за свою жизнь. Кеджуро почувствовал отвращение к своей слабости и подступающую тошноту к горлу от самого себя.       — Кеджуро?       — Все в порядке! Я кое о чем хотел бы тебя попросить, — Кеджуро решил вернуть интерес к разговору о цветах, и этот самый разговор привел его к одной мысли.       — Конечно, Кеджуро! Проси о чем хочешь!       — Ты можешь найти книгу о языке цветов?        Просьба была для Кеджуро весьма необычной и на секунду-другую сбила с панталыку Сенджуро. Книга о языке цветов? Неужели Кеджуро думает, что…       — Тебе кто-то хочет оставить послание? — робко предположил Сенджуро, но оказался абсолютно прав, глядя на вспыхнувший взгляд брата. Кеджуро улыбнулся и потрепал мальчишку по голове.       — Скорее всего! Но не думаю, что мы правы. Если этот человек хотел подарить только вазу и камелии, то и следующего визита не стоит ждать. Наверное.       — Кеджуро, а этого человека Аой видела? Или другие из поместья? Как-то же у тебя ваза и камелии оказались в палате, а значит он мог передать эти вещи кому-то из девочек.       Кеджуро долго молчал и не решался что-либо ответить, потому он сам понятия не имел, каким образом незнакомец пробирался к нему в палату. Ему интуиция подсказывала, что двумя походами не закончатся ночные посещения.       — Знаешь, завтра утром и узнаем об этом, — Кежуро решил поставить аккуратную точку в разговоре о тайном доброжелателе и перевел тему в разговоры о повседневных хлопотах.       Книгу Сенджуро обещал достать и на следующий день направился в городскую библиотеку.                                                                                                 ***       Сладкие грёзы о былом беззаботном стелились розовым ковром из опавших лепестков вишни, ведя к светлому и безоблачному вечному счастью. Для него счастье — живая матушка, которая звала его, ловила его, подбегающего к ней, в свои объятия, ласково целуя в пухлую щечку. Матушка часто сравнивали его щёчки с персиками: румяные, круглые, на которые лёг золотистый загар от постоянного пребывания на солнце. Кеджуро сам походил на солнышко, такое маленькое, но яркое, с лучистой улыбкой, от которой становилось тепло на душе.       Теперь его щеки, впалые и тронутые не розовым нежным румянцем, а болезненной худобой, обжигали солоноватые капли. Ночью Кеджуро позволял себе плакать, показывая слабость и тоску по прошлому лишь ночной мгле. С рассветом, как и со слезами, она испарится, и забудет все то, что лицезрела молчаливым зрителем.       «Что бы сейчас ты сказала, матушка, глядя на меня? Рассердилась бы? Разочаровалась? Я ведь нарушил данное тебе обещание, не исполнил свой долг. Как же я хотел бы услышать от тебя совет. Хоть что-нибудь…»       Кеджуро раньше не задумывался об этом. Да, он принял смерть матери слишком рано, но даже так он не до конца понимал, что произошло. Миссии, долгие, высасывающие силы тренировки, травмы, поломанные от лап демонов судьбы людей и их мольбы попросту не оставляли времени на раздумья о матери и о том, что бы она сейчас сказала ему, какое наставление дала, что бы наказала сделать.       Он стремился исполнить свой долг, даже не задумываясь о том, что его лишили выбора в этой жизни, и ничего, кроме охотничьего ремесла, он не постигал.       Впервые мысли о долге вызывали в нем волны страха, накатывавшие все сильнее с каждой секундой раздумий, ведущей к правде.       Матушка говорила ему о том, что его обязанность — защищать слабых. Но люди могут быть беззащитными и слабыми в любых обстоятельствах, а не только перед демонами.       Он не выбирал путь охотника. Ему диктовали им стать семейные традиции, отец. А затем, когда столкнулся лицом к лицу с первым демоном на отборе, еще и ненависть. Ее зачатки сеял сам отец в его незрелое сознание своими рассказами с походов и миссий, но тогда Кеджуро искренне восхищался им, хотел походить на него и тоже взять катану в руки, мол, это ж так легко и здорово - рубить головы демонам.       Как же он ошибался.       Теперь же, лишившись сил, он презирал, что ему никогда не давали выбрать что-то другое. Да банально показать другие пути, которые вели к его той самой цели: помощь людям. Возможно, из него бы вышел отличный педагог или хирург.       Впрочем, Сенджуро уже поведал о том, что хочет стать врачом. Он сам пришел к этому пути и не пошел по той же тропинке, испещренной ломаными трещинами скрепов и традиций, крови и чувством возложенного долга. И все благодаря тому, что Сенджуро не смог овладеть базовыми навыками фехтования, а посему дорога в охотники была ему закрыта. Он волен делать то, что пожелает, даже если это будет порицаться отцом. Кеджуро принимал выбор брата и желал ему только самого лучшего. Но на его душе скребли кошки, и впервые он почувствовал укол зависти.       Свобода.       Кеджуро хотел бы стать свободнее.