***
Где-то с потолка капала вода, и было не ясно: из-за дождя, что лил наверху или из-за фонтана, который был над темницей и как обычно протекал, образовывая лужу под землей. Этот легкий звук бьющейся капли о пол разрушал давящую тишину. Парень лежал на боку и постанывал. Все тело затекло, а руки ужасно натерло – хотелось лишь скинуть эти надоедливые оковы и просто развалиться звездой, пускай и на ужасно холодном каменном полу. Заключенного не устраивал такой расклад: он был одним из капитанов огромного восстания. И он попался, как какой-то школьник во время кражи. А ведь ранее товарищ его предупреждал, что на их группировку начали охоту. Но кто же знал, что псы империи примутся за дело в тот же день? Никто. И глупый предводитель поплатился за своё легкомыслие, но, по его мнению, лучше он, чем другие мятежники. Особо угрожать ему нечем было. В голове всплыл образ парня с русыми волосами, что небрежно торчали в стороны, его широкая улыбка с ямочками и тонкие губы. Его вечное: «я же прав и ты это знаешь» – и раздражающее до скрежета в зубах: «я же тебе говорил». Почему-то заключенный был уверен на сто из десяти, что если бы тут был этот парень, то он сейчас бы сказал что-то вроде: «Э-э-эй, да ты ж ходячая катастрофа! Я предупреждал тебя, почему ты меня никогда не слушаешь?» – от этой мысли заложник усмехнулся. Сколько времени прошло с того момента, как его притащили в эту тюрьму, парень не мог точно сказать. Казалось вечность, но на деле несколько часов. Минуты тянулись ужасно медленно. Проще было разбить голову о камень, на котором он лежал, чем слушать, как где-то наверху, за многочисленными ступеньками и поворотами, шуршало что-то похожее на дерево и, казалось, дрался с толстой дверью дождь. Капли все так же надоедливо падали где-то в углу и стали своего рода секундомером, чтобы не свихнуться от тишины окончательно. 34, 35… Шел медленно отчет и отчего-то мятежник вдруг вспомнил, что не попрощался со своей рыбкой, хотя делал это каждый раз перед вылазкой, так… На всякий случай. 56, 57… Интересно, будут ли по нему скучать, если он вдруг умрет? Все командиры всегда идут на риск. Но он всегда считался лучшим, только вот и его постиг крах. Парень в шаге от глупой смерти или же от великого героизма? Вернется или умрет? Одна минута, 22, 23… Где-то далеко проскрипела дверь, шум дождя и шелест листьев стал более отчетливым, но все равно звуки были приглушенные, как будто нереальные. Парень сжался и словно уменьшился в размере раза в три. Он слышал шаги, ровные, отчетливые, но всё ещё тихие. С каждым стуком сердце пропускало удар, с каждым более громким шагом кислорода становилось всё меньше. Страх придавил тело своей тушкой, крича: «Бойся меня, скотина!». Заключенный смотрел на деревянную дверь, почти не моргая... Шаги замерли прямо перед ней, а через долю секунды дверь распахнулась, по-прежнему скрывая гостя. Человек замер перед порогом и даже заключенный, который был атеистом, не верующим в Бога, вдруг начал молиться. «Если ты существуешь, то самое время доказать мне это!» – последняя мысль перед тем, как шаги возобновились и на каменном полу показались грязные кожаные ботинки. Взгляд скользнул по крепким ногам к бедрам, где на поясе висела толстая верёвка, оружие и были пришиты какие-то маленькие кармашки. Заключенный даже знать не хотел, что там. Глаза поднимались всё выше, обнаружив тонкую талию, обтянутую черной с кожаной материей, довольно широкие плечи и потрепанный черно-серый плащ за спиной. А затем получилось рассмотреть лицо то ли мучителя, то ли спасителя. В глаза бросились знакомые русые волосы, родной серый оттенок глаз и ямочки... эти чёртовы ямочки. Рука гостя закрыла за собой тяжелую дверь. Послышался вздох не ясно чего: облегчения или же чего похуже. Парень за решёткой сглотнул. — Уолте-ер, — протянул тихо голос, ударяясь о стены и отдаваясь чуть ли не эхом в голове у заключенного. — Что же ты наделал? — Гость отошел от двери и с болью в глазах посмотрел вперед. Прямо на Уолтера. Заключенный обомлел, видя перед собой родные и любимые черты лица. Захотелось разреветься, но он не мог выдавить даже скупую мужскую слезу. — Кажется, только что уверовал в Бога, — голос Уолтера сильно отдавал хрипотцой – скорее всего на это повлиял холод в темнице, только сейчас это было неважно. — Я же тебя… — Предупрежда-ал, — закончил оборванную фразу. — Да, я знаю… — Тихий ответ, а глаза прятались где-то под челкой. Было стыдно. Человек в черном подошел к камере и, достав ключ, тихо открыл замок. — Как ты стал одним из лидеров, когда являешься ходячей..? — Катастрофой, это я тоже знаю, — и Уолтер снова больно усмехнулся. Настолько хорошо один другого знал, что аж это чувство взаимопонимания разливалось по лёгким лавой, прожигая ткани до боли в груди. Русые волосы гостя были слегка мокрые, из-за чего так и хотелось смахнуть эти холодные капли, убрать мешающуюся прядь. Но запястья по-прежнему были связаны, а сильные руки лишь ослабили веревки, чтобы так сильно не натирали. Кожа наконец-то почувствовала какую-то неопределенную, но желанную свободу. Кровь ощутимо стала доходить до кончиков пальцев и дарить не хватающее тепло. Хорошо. Гость приподнял тело Уолтера и усадил его возле стены. — Я бы положил тебя на кровать, но тогда они могут заподозрить… — Понимаю. И печальный взгляд устремился сквозь стену напротив. — Попей… — Черная фляга была подставлена к губам и из неё потекла прохладная струйка воды. Уолтер начал судорожно из нее пить, быстро глотая воду. — Спасибо, — облизывая влажные губы, ответил заключенный. — Завтра будет допрос. Я буду там присутствовать, но не знаю, как он будет проходить, поэтому готовься к худшему, — гость снова предупредил. Он всегда предупреждал. Рука человека в черном так ласково и так легко поправила каштановые пряди, что аж стало по-домашнему уютно. Хоть Уолтер и находился в пыльной, грязной и вонючей камере, дом – это не только место, где ты живешь, дом – это люди, к которым тебе хочется вернуться. — Смотри, не дернись, если я вдруг заору в голос, — усмешка слетела с губ Уолтера. Он как обычно пытался пошутить, чтобы разбавить нагнетающую атмосферу вокруг, но с шутками у него всегда дела обстояли не лучшим образом. Уолтер знал, что парень напротив него ещё как дёрнется, захочет вмазать тому, кто заставит лицо заключенного скривиться от боли. Но… Ничего из этого он не сделает, потому что опасно. Опасно не только для себя, но и для Уолтера. Опасно для всех остальных. А остальных много: сотни и тысячи… — Не дёрнусь, — убедил гость и вновь потянулся рукой к слегка бледному лицу Уолтера, проводя большим пальцем по мягкой коже на щеке. — Не сдавайся им, я придумаю, как тебя отсюда вытащить. Уверенные и обнадеживающие слова, но правда ли это? Хотелось верить. И Уолтер верил своему мальчику, потому что тот его ещё ни разу не обманывал. Легкое касание губ заставляет всхлипнуть. Дверь тюремной камеры закрылась – щелчок ключа подтвердил это действие. И капитан императорской стражи подошёл к двери, чтобы скрыться за ней через несколько секунд. Ему тоже было страшно.***
Четверо парней шли по коридору, гордо отбивая ритм ботинками по мраморному полу. Их цветные мантии развивались за спинами, создавая эффект героев. Они чувствовали себя гордо, превосходно и как-то... Отвратительно. Перед ними открылись двери в тронный зал и стихийники зашли внутрь, встав перед золотым троном, поклонившись императору в пол. Казалось, что правителя совсем не волновало, зачем и почему парни здесь. Ему бы поскорее расправиться с их присутствием и вернуться к игре в шахматы со своим дворецким. Генри V смотрел недовольно на четверых ребят, словно на врагов народа. Кристиан Бретт вышел вперед. — Мой император, вчера у нас была вылазка с целью поймать одного из бунтующих и допросить. Был пойман человек, если я правильно понял, то один из командиров, — Кристиан выпрямился сразу после своей речи и взглянул в глаза человеку в короне, что сверкнули непонятным огнём азарта. Ожив и поправив подол своей мантии, Генри искривил полные и плотно сжатые губы в привычной смазливой улыбке. — Хорошая работа, мои… Лорды, — пауза в речи выбивала всё желание находиться в одном помещении с человеком, даже дышать одним воздухом стало противно. В уме крутилось лишь одно единственное слово, которое идеально могло заменить «лорды». И каждый из них понимал, что это за слово. Понимал и император у трона, понимали и стражи, что стояли перед ним. — Что прикажете делать дальше? — Бретт опустил взгляд в пол, дабы не смотреть на это отвратительное лицо. — Допросить, разумеется! — Император в странной манере прикрикнул, но вовремя опомнившись, сбавил тон. — Я прикажу вызвать лучшего человека. Вы обязаны лишь присутствовать во время допроса. Не подведите меня, мальчики, — он оглядел всех четверых, не замечая никаких изменений: всё те же сорванцы, которыми было легко вертеть. — Сегодня в три после полудня спускайтесь в темницу и начинайте. Всё, что узнаете, расскажите мне завтра, — правитель кивнул лорду воды, давая немое согласие на то, чтобы стихийники ушли и закинул виноградинку в рот. Четверо развернулись и, как один, пошли к дверям, чувствуя своими спинами пристальный взгляд правителя. А Генри V знал, что в этот день что-то человеческое должно надломиться в этих сорванцах, и тогда они станут «очередными». — А! И еще… — Добавил милорд, когда двери почти закрылись. — Пытать, но ни в коем случае не убивать! — Послышалось за секунду до того, как металлические ставни скрыли за собой юных лордов, разрешая им выдохнуть от облегчения. В назначенное время Кристиан, Николас, Вильгельм и Лео стояли у заржавевшей и покрытой мхом двери в подвалы камер. Каждый отчего-то тушевался: то ли это была их еще по-детски чистая вера в добро, то ли они морально в свои годы не были готовы к тому, что сейчас произойдет. Наверное, всё и сразу. — Ну что, мы идём? — Спросил лорд ветра, сжав кулаки до вздутых венок. Парни переглянулись, как бы убеждаясь, что да, действительно идём. И в презренном жесте Кристиан открыл эту несчастную дверь, входя внутрь. Как только ребята перешагнули порог, то сразу почувствовался дикий жар, что неприятно ложился на незащищенную плащом кожу лица, шеи и рук. — Что-то жгут, — вынес вердикт огневик – внутри него все перевернулось, запах был отвратительный. Переглянувшись вновь, товарищи начали спускаться. Чем дольше они находились на лестнице, тем жарче становилось. Дышать было сложно, но, несмотря на все это, терпимо. Кристиан вновь открыл, на этот раз последнюю, дверь, и вошел в коридор подземных камер. Огляделся. Недалеко от клетки заключенного стоял деревянный стул с высокими палками, которые как бы возвышались для того, чтобы сделать еще и спинку, но без самой дощечки для этого; сбоку был стол, накрытый простыней и целое железное корыто с раскаленными углями в нём. Около стола с другой стороны был незнакомый человек в серой одежде, недалеко от него стоял капитан императорской стражи Алан Фриз и парочка охранников. — Здравствуйте, вы тот самый Минчи? — Спросил Кристиан и мужчина слегка дернулся. — Да, я. — Тогда можем приступать, все в сборе. Короткие слова, как приговор для парня за решеткой. Ведь почти сразу двое охранников, как зачарованные, открыли камеру и выволокли заключенного, толкая и пиная за сопротивление. Охрана насильно посадила мятежника на стул, сняли с него рубаху вместе с плащом и оставили того без верхней одежды. Стражники обвили чужими руками высокие палки и привязали их с обратной стороны стула. Минчи тихо цыкнул, якобы в отвращении и подошёл к небольшому столу, откинул кофейного цвета простыню, оглядев инструменты. Он провел ладонью по приборам разного размера и формы, начиная от крохотных игл и заканчивая огромным лезвием топора и пилы. Мужчина почесал седую голову и взял металлическую палку с рукоятью, начиная прикручивать к наконечнику металлический круг. Затем осмотрел это творение и направился к корыту с углями, аккуратно укладывая палку на горячие камни так, чтобы нагрелся только обруч на конце, потом развернулся и вернулся к рабочему месту, что-то опять высматривая. Во второй раз рука уже взяла среднего размера лезвие. — Говорю сразу, — Минчи разрушил тишину, взяв в ладонь камень и проводя им по острию, затачивая нож, — лучше тебе начать говорить или молиться Богу, чтобы было не слишком больно… А больно будет. — Острый взгляд осмотрел стройное тело со спины, а затем Минчи, не отрывая взгляда от заключенного, обошел Уолтера и заглянул в его карие глаза. — К твоему сведению, я атеист, — фыркнул Уолтер. — Самое время уверовать в Господа, красавчик, — Минчи посмеялся, как-то странно подмигивая, и отправился к своему столу, дабы вернуть камень на место. А Уолтер сидел, не понимая: с ним только что заигрывал этот трухлявый старик? — Эх, как жаль такую-то красоту портить… — Конец лезвия тихо и неожиданно коснулся кожи спины, не принося ей никакого вреда, а по телу прошлись мурашки. — Может, заговоришь уже? — Старик вновь обошел мятежника, заглядывая в глаза и пытаясь найти в них ответ на главный вопрос: «Где твоё слабое место? Только покажи мне его, и я надавлю…» — Да пошел ты к чёрту! — Рявкнул и плюнул в лицо, выказывая всё свое неуважение и неприязнь к собеседнику, одновременно роя этим себе могилу, чтобы лечь в нее живьём.