Я пытался уйти от любви Я брал острую бритву и правил себя Я укрылся в подвале, я резал Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь Но я хочу быть с тобой Я хочу быть с тобой И я буду с тобой «Я хочу быть с тобой», Наутилус Помпилиус
Вероятно, поездка в Америку была одним из лучших событий, произошедших жизни Гермионы, тем более за последние несколько лет. Полтора месяца, прошедших в интенсивной работе и постоянном изучении нового, как будто вдохнули в Гермиону новую жизнь. Вернувшись в Британию и получив от Кингсли хорошую должность в отделе международного сотрудничества в министерстве, Гермиона была довольна: кто бы мог подумать, что увольнение из лаборатории Мунго может повлечь за собой такой потрясающий жизненный поворот, о котором она не жалела ни одной секунды. Кроме того, неожиданная поездка завершилась успешно: американский конгресс был последним из всех международных отделов, связи с которыми нужно было восстановить после затяжной войны, и сделать это удалось достаточно быстро. Пусть Гермиона присутствовала на переговорах в качестве стажера и больше занималась оформлением и проверкой бумаг, опыт оказался запоминающимся и позволил ей немного отвлечься от всех тяготивших ее мыслей. Гермиона всегда хотела побывать в Америке со своими родителями. Она много читала о ней еще в детстве, но судьба повернула все иначе. В одиннадцать лет в ее доме появилась женщина в остроконечной шляпе и сообщила ее семье, что Гермиона родилась настоящей волшебницей, а уже через несколько лет в этом самом волшебном мире началась война. Кто бы мог подумать, что в семнадцать лет ей придется стереть память своим родителям, искать крестражи, скрываясь в лесах и биться за свою жизнь. Можно было бесконечно удивляться тому, что судьба все же направила ее в ту самую страну, о которой когда-то мечтала маленькая Гермиона. Правда ее родители теперь жили в далекой Австралии, не подозревая о существовании дочери, а сама Америка открывалась из окна кабинета магического конгресса. Легкая грусть ненадолго окутала Гермиону во время поездки, когда она снова подумала о своей матери, безмерно любившей ее в прошлой жизни и всегда с интересом слушавшей истории дочери из того мира, куда ей не было суждено попасть, и о своем отце, который не был в восторге ни от женщины в остроконечной шляпе, ни от странного волшебства, но всегда поддерживал дочь напутственным словом. Воспоминания вызывали слезы, но Гермиона заставила себя их сдержать, напомнив себе, что они в полной безопасности, живы и вполне вероятно счастливы, а это — самое главное. Впрочем, такие меланхоличные мысли не смогли сбить ее настроя, и даже через месяц после возвращения домой и начала работы в родном министерстве, Гермиона оставалась вдохновленной. Казалось бы, перед ней открылись по-настоящему новые горизонты, но к кое-чему, а точнее к кое-кому, ее мысли не переставали возвращаться спустя все прошедшее время. Америка не смогла выветрить образ темноволосого волшебника, постоянно маячивший на границе ее сознания, и стоило Гермионе вернуться в Британию, поздними вечерами ее мысли продолжали метаться, не желая укладываться на полочки. Порой, возвращаясь в пустующий дом после рабочего дня, Гермиона с оттенком горечи усмехалась сама над собой. В американском конгрессе она познакомилась с одним молодым человеком. Внешность, как и имя, у него были абсолютно непримечательными — Джон, чуть выше ее ростом с русыми короткими волосами. Характером он ей напомнил обоих ее мальчишек — Рона и Гарри, объединенных в одном человеке. Когда тяжелые рабочие будни заканчивались, Джон приглашал ее в изысканные рестораны или шумные бары, знакомил ее ближе с местной культурой и показывал ей Америку глазами человека, прожившего в ней всю жизнь. На короткое время Гермионе показалось, что она увлечена им — умный и веселый мужчина был старше ее на пять лет, порой казался забавным и абсолютно точно не был серьезным в общении несмотря на то, что в свои двадцать шесть лет уже работал в руководстве международного отдела собственного магического конгресса. Он был по-настоящему живым и это притянуло Гермиону, все еще чувствовавшую себя разбитой, настолько сильно, что она успела провести с ним несколько теплых ночей. Джон предложил ей остаться в Америке, окунуться в новую жизнь вместе с ним, и Гермиона почти согласилась на это, но в последний момент в ее голове щелкнула мысль, которая перевернула весь ее романтичный настрой с ног на голову. В очередной вечер после работы, Джон позвал ее в небольшой итальянский ресторанчик. Они разговаривали о том, что было на повестке в тот день, а именно о зельеварческих исследованиях, проводившихся в странах. Как человек, брезгующий кропотливой работой и не ценящий длительную деятельность, порой остававшуюся безрезультатной, Джон высказывался об отделах крайне критично. В Америке на исследования тратили большие суммы денег, и именно Джон выступал за сокращения бюджетов, оценивая статистику. Магическая наука, по его мнению, была зачастую лишена смысла. В этот самый момент внезапная мысль пронеслась в голове Гермионы, заставив ее взглянуть на все происходившее по-другому. На ее лице не отразилось ни капли эмоций, хотя ее внутренний мир как будто дрогнул: Гермиона вдруг поняла, почему она так сильно зацепилась за этого человека, и все ее чувства, так похожие на влюбленность, начали обрушиваться одно за другим. Все было в том, на кого Джон не был похож: он был полной противоположностью Северуса Снейпа. Начиная с внешности, заканчивая манерой общения и увлечениями. Задумавшись, Гермиона вдруг обнаружила, что ни разу за весь месяц общения не была вовлечена в диалог настолько, чтобы забыть о времени, как бывало с Северусом: она слушала Джона, но часто думала о работе или наслаждалась видами разных городов, где никогда не бывала. Чувство эйфории было связано совсем не с тем человеком, с которым она сидела за одним столом в этот вечер. Вновь подняв взгляд на своего спутника, Гермиона не ощутила ничего кроме тоски и жалости к самой себе: Джон был замечательным, невероятно добрым и харизматичным человеком, и почему она не могла влюбиться в него по-настоящему? Почему ее сердце с удвоенной силой потянуло в Британию, когда ее глаза вдруг открылись? Те же вопросы Гермиона задавала себе месяц спустя у себя на кухне. Она помнила, как скомкано они попрощались: Джон не мог понять, что вдруг переменилось в ней и почему она отказалась остаться с ним, а Гермиона не могла ничего ему объяснить. Он обещал ей писать и согласился подождать, если вдруг ее решение переменится — и письма в самом деле приходили к ней раз в неделю. Вот только ее сердце не замирало от этих писем, хотя ей ужасно хотелось это ощутить. Гермиона отвечала ему с теплотой, но каждый раз давала понять, что возвращаться она не планирует. Сидя дома по вечерам Гермиона каждый раз думала: быть может, она совершила ошибку, но возвращаясь мыслями к Джону каждый раз понимала, что продолжает сравнивать его с другим человеком. Неосознанно во всех его действиях видит то, что является отражением слов и поступков Северуса, и это было еще мучительнее, чем присутствие мыслей о нем в ее голове. Стараясь сбежать от новых эмоций, Гермиона вновь погрузилась в работу, и ей действительно это помогло. Когда она возвращалась вымотанная после тяжелого рабочего дня, сил не хватало ни на мысли о Снейпе, ни на мысли о своих чувствах — о глупостях, которыми она окрестила свои переживания. Джон продолжал писать ей, а Гермиона однострочно отвечала ему на письма, чувствуя себя виноватой. Он ведь испытывал к ней чувства, а Гермиона, выходит, обманула не только себя, но и его. Постепенно снова выстраивались рутинные будни и Гермиону это несколько успокаивало. Вечерами, когда работы было немного, она запрещала себе думать о Снейпе, даже когда мысли настойчиво лезли в голову: он не писал ей и никак не проявлял себя. Он даже не поблагодарил ее за фамильяра, и Гермиона поклялась сама себе не делать больше шагов в его сторону. Вероятно, все действительно закончено, и она успокаивала себя тем, что в ближайший год чувства наверняка поутихнут, а там уже она встретит того человека, который полюбит ее, и которого ей самой любить будет в разы проще. В одну тихую ночь все снова перевернулось. Гермиона уже легла спать, когда в ее доме зазвучал настойчивый стук. Не выдержав монотонного дребезжания, она поднялась с кровати и открыла окно. Птица была ужасно знакомой, но в темноте Гермиона не сразу поняла, чья она. Подождав, пока филин устроился на столике, Гермиона отвязала от его лапки записку, и первая чертова строчка заставила ее сердце замереть. Записка была от Северуса и строгостью не уступала ее собственному письму, отправленному пару месяцев назад. Выходит, ему нужна помощь. И он все-таки поблагодарил ее за фамильяра, отметила про себя Гермиона. На секунду она ощутила радость, но в следующий момент реальность накрыла ее с головой. Северус снова предлагал им работать вместе — ни больше, ни меньше. Вероятно, над запрещенным экспериментальным зельем, хотя этого в письме не уточнялось. Сжав маленькую записку в руке, Гермиона села у изголовья кровати, крепко задумавшись. Вот и наступил тот момент, о котором она думала, когда писала свое письмо — стоит ли ей соглашаться? Она обещала себе не действовать в ущерб своим чувствам, и знала, что поступит иначе, столкнувшись с его холодностью и идеальной маской равнодушия. Взглянув на письмо еще раз, Гермиона уронила голову на руки, тяжело вздохнув — по записке не было понятно абсолютно ничего — ни капли эмоций или чего-то подобного. Она не ждала от него извинений, особенно в такой форме, но они бы дали понять хоть что-то. Прошло несколько часов, прежде чем Гермиона приняла решение: она попытается исполнить свое обещание помочь ему. Северус звал ее поговорить, и если поговорив с ним ей захочется остаться — она поможет ему, а если нет — то больше никогда не вернется. Решение вселило в нее уверенность, и Гермиона твердой рукой написала Северусу ответ — короткое предложение — и отправила его с филином к нему домой.***
Оказавшись перед дверью знакомого дома на следующий вечер, Гермиона застыла в нерешительности: она знала заклинание, чтобы войти, но стоило ли его применять? Немного подумав, она несколько раз тихо стукнула по двери, и та сразу же открылась. Перейдя порог, Гермиона застыла в удивлении: из гостиной виднелся свет. Неужели?.. Мысль не успела оформиться до конца, как возникла другая. Зачем ему была нужна ее помощь, если зрение вернулось? Гермиона заставила себя успокоиться: она все узнает от него самого. Несколько вздохов, изображенная на лице расслабленная улыбка, хотя внутри все натянулось, и Гермиона, наконец, решилась выйти из темноты коридора, глядя в освещенную комнату. Северус по обыкновению сидел в кресле, словно ничего не изменилось, словно она видела его не позже, чем вчера. На секунду Гермиона успела подумать, что глаза его по-прежнему смотрят в пустоту, но тут же обратила внимания на птицу у него на плече — та смотрела на нее не отрываясь. Похоже, эксперимент с фамильяром удался, но отчего-то Гермиона почувствовала себя скованно и неловко, осознав, что это именно Северус смотрит на нее так пристально и неотрывно. — Добрый вечер, Гермиона, — наконец, произнес Северус, нарушив тишину. — Рад, что вы решили прийти. Его голос звучал абсолютно ровно и немного учтиво, что слегка напрягало Гермиону — по нему она тоже ничего не могла прочесть. Гермионе показалось, что волнение охватывало только ее одну. Но это было не так. Северус был далек от спокойствия. Едва Гермиона показалась в гостиной, его дыхание сорвалось от волнения. Она действительно пришла — несмотря на то, что он ей сказал, не смотря на то, что написал он ей лишь спустя несколько месяцев, не смотря на то, что строчки в его письме были весьма строги. Ему было тяжело поверить в свою удачу и, когда Гермиона вышла из затемненного коридора, он вцепился в нее взглядом, не находя сил оторваться. Она изменилась: Гермиона, стоявшая перед ним, была иной, совсем не той девушкой, что скрывалась по лесам во время войны: как только Северус смог увидеть ее, прежние образы вспыхнули в голове. Ее взгляд стал серьезнее, гораздо более взрослым, фигура, в подчеркивавших талию маггловских джинсах, была женственной, лицо стало куда более утонченным, а кудрявые волосы лежали красивыми локонами на ее плечах. Вот только мягкая на первый взгляд улыбка была наигранной — Гермиона, очевидно, нервничала. Северусу пришлось приложить значительные усилия, чтобы сдержать окклюментный щит, накрывавший распиравшие изнутри чувства. К счастью, голос не подвел его, прозвучав ровно. Гермиона улыбнулась чуть шире на его слова, но все это оставалось неудачной игрой, которую легко было прочитать. Конечно, она поняла, что он видел ее через своего фамильяра, и Северус внезапно задался вопросом о том, каким было бы ее лицо, если бы не его взгляд. — Добрый вечер, — негромко отозвалась девушка, аккуратно усаживаясь на край дивана. — Я обещала вам, что приду, и только поэтому я здесь. — Я это понимаю, — произнес Северус, ощущая неловкость, тяжело повисшую в воздухе. Пожалуй, лучше начать с работы, а дальше общение пойдет проще. — Думаю, не стоит оттягивать разговор о деле, — продолжил Северус, призывая к себе бумаги с выдержками из теоретических расчетов. — Как вы могли понять из письма, мне нужен грамотный ассистент для практической работы над зельем. Вы можете прочитать выдержки здесь, — на этих словах стопка бумаг мягко приземлилась на стол. — Если кратко, зелье должно создать новую структуру нервных окончаний и, тем самым, вернуть зрение. Но я должен сразу вас предупредить, Гермиона, в состав зелья входят запрещенные ингредиенты, часть из которых мне еще не удалось достать. За такие эксперименты наше министерство с новыми законами может посадить в Азкабан скорее, чем разберет сам прецедент. Конечно, вы пользуетесь доверием и вас не стали бы даже подозревать, но риски все равно остаются, а потому выбор только за вами, — на этих словах Северус поудобнее устроился в кресле, подняв взгляд на лицо девушки. Окклюментный щит прочно стоял на месте, но мысли, метавшиеся в голове, не давали покоя. Это действительно то, что он собирался сказать? Начать с работы, как будто ничего не произошло, как будто виделись они не позже, чем вчера? Судя по лицу Гермионы, с искусственным, натянутым дружелюбным выражением, она задавалась теми же вопросами. Северусу захотелось отвесить себе подзатыльник, но нужные слова, которые он подбирал последние несколько дней, не шли. И тишина со стороны Гермионы, приправленная странной улыбкой, задачи не облегчала. Гермиона потянулась к бумагам. Встреча складывалась тяжело, и Гермиона даже смогла заметить, что Северус подбирал слова, также ощущая неловкость. Это было чем-то новым. Конечно, как она и предполагала, он закрылся от нее, за его щитами было сложно что-то распознать. Ей хотелось вздохнуть с разочарованием, а в какой-то момент — уйти, чтобы больше не чувствовать этого давления, но Гермиона заставила себя остаться на месте. Пока разворачиваться было рано, и в попытке хоть немного расслабиться, она погрузилась в бумаги. Все расчеты действительно были очень сжаты, но их сеть, приписанные заметки и выводы поражали. Северус — настоящий гений в своем деле, в этом Гермиона убедилась еще раз. Пока она просматривала стопку листов беглым взглядом, несколько вопросов успели возникнуть в ее голове. — Это очень тонкая работа, — произнесла она, подняв взгляд от последних строк. — Но для всего этого нужна огромная и современная лаборатория, вроде той, что в Мунго. Если вам нужен ассистент, имеющий к ней доступ, боюсь, я вас разочарую — я больше там не работаю, — на этих словах Гермиона вернула бумаги на стеклянный столик. — В чужой лаборатории я не нуждаюсь, — тут же ответил Северус. — Ассистент мне нужен по другим причинам, — небольшая пауза снова повисла в воздухе. — Дело в том, что связь с фамильяром удается удерживать не больше трех часов, и она требует большой концентрации, что серьезно сказывается на работе, — сказав это, Северус неосознанно шевельнул перебинтованной рукой, приковывая к ней взгляд Гермионы. — Как не прискорбно, мне придется делегировать часть задач. Похоже, что Северус не решался ей написать до последнего, поняла Гермиона, отводя взгляд от пострадавшей руки. Какая бы травма там не была, котел наверняка взорвался и эксперимент был сорван в очередной раз. Почему-то ей захотелось узнать, что именно произошло, но она сдержала себя, напомнив, что сам Северус не задал ей ни одного вопроса, выходящего за рамки работы. — Позволите поинтересоваться насчет лаборатории? — Гермиона решила остановиться на более обезличенном вопросе, который интересовал ее не меньше. — Это значит, что вы готовы работать? — мужчина произнес это с долей иронии. — Нет, — пожала плечами Гермиона. — Я еще не готова ответить вам, но лабораторию хотелось бы посмотреть заранее. Северус хмыкнул, продемонстрировав кривую улыбку. — Будь по-вашему, — произнес он и, достав из рукава темной рубашки палочку одним плавным жестом, взмахнул ей в сторону дальнего угла. У Гермионы на глазах книжный шкаф немного отодвинулся в сторону, а на полу начали вырисовываться очертания небольшого люка. Пока она в удивлении наблюдала, Северус уже успел подойти к потайному входу. — Пойдемте, — махнул он рукой, неспешно спускаясь в подвал, и Гермиона, недолго думая, последовала за ним. Такого размаха она не ожидала. Спустившись вниз, Гермиона увидела огромную лабораторию, простиравшуюся по периметру не только самого дома, но и расширенную дополнительными чарами. Огромные стеллажи закрывали собой почти все стены — ингредиентов было невероятное количество — столько Гермиона не видела даже в Мунго, а большая часть оборудования была в разы новее и, вероятно, дороже. Она не сразу поняла, что наблюдала за всем с приоткрытым ртом, и закрыла его раньше, чем это мог увидеть Северус. Пусть Гермиона и не была влюблена в зельеварение так сильно, как он, но его лаборатория произвела на нее неизгладимое впечатление: возможно, здесь она сама завершила бы пару своих собственных исследований. Когда они поднялись в дом, вся волшебная атмосфера постепенно испарилась. Конечно, лаборатория была потрясающей, а эксперимент действительно интересный, но ничто из этого не могло сгладить напряжение, которое появлялось между ними всякий раз, стоило им замолчать или отвлечься от дела. Каждый из них пытался демонстрировать равнодушие, в то время как недосказанность, словно пропасть, пролегла между ними. Гермиона думала, что, возможно, если она перестанет закрывать эмоции, Северус ответит ей тем же, но слепо надеяться на это она не могла. Обещание самой себе крепко засело в ее голове, наталкивая на мысли, что она здесь в последний раз. Выносить эту тишину было непросто, и чем дольше бы они находились рядом, тем тяжелее Гермионе было бы с каждым разом. Северус оправдывал все ее худшие ожидания, отгородившись стеной холодной вежливости и общаясь с ней, как с очередным претендентом на должность зельевара, полностью обезличенным в его глазах. Несмотря на все свои мысли, Гермиона вернулась на диван в гостиной и еще какое-то время смотрела бумаги. Ей было интересно вчитаться в подробности, чтобы проследить ход мыслей Северуса, и чтобы еще немного времени дать себе на раздумья. Она не поднимала взгляда от строчек, но ощущала на себе его взгляд. Северус молчал, но что происходит в его голове догадаться она не могла. За окном постепенно стемнело и, отложив бумаги на стол, Гермиона в задумчивости посмотрела на Северуса. — Что скажете? — поинтересовался он, и голос показался ей не совсем уверенным. — Я не знаю, — честно призналась Гермиона, наконец, перестав держать вежливую улыбку, и на ее лице немедленно отразилась усталость. — Мне нужно подумать. — Если дело во времени, я готов ориентироваться на ваш график. Скорость здесь не в приоритете, — добавил он, отчетливо понимая, что дело было не в этом. Гермиона вежливо кивнула на его слова, и почему-то Северус поймал себя на стойком ощущении, что она не вернется. — Я напишу вам письмо, — сказала Гермиона, и, подхватив сумку, плавно поднялась с дивана. Напряжение в теле Северуса, казалось, достигло своего пика. Гермиона словно убегала, и он понимал почему: весь вечер он был слишком холоден и официален. Он не поинтересовался у нее ничем, кроме работы, и стойко игнорировал повисшую недосказанность. Он никогда не умел налаживать отношения, а Гермиона, на этот раз не собиралась делать это самостоятельно, и упрекнуть ее было не в чем. Он задолжал ей извинение или хотя бы какое-то объяснение того, что произошло раньше. Очевидно, она больше не собиралась делать первые шаги навстречу. В это время Гермиона мягко кивнула ему на прощание, и уже удалилась в темноту коридора. Похоже, ему не на что рассчитывать. Но внезапно у него как будто проснулся внутренний голос. Какого черта он сидел здесь, раздумывая о чем-то, когда девушка, которая была нужна ему, уходила из его дома, возможно, навсегда? Он обещал себе, что все объяснит ей, даже если она оттолкнет его, как когда-то произошло с Лили. Он должен был это сделать, несмотря на то что за долгие десять лет его характер, казалось, окончательно закостенел. Гермиона заслуживала объяснений. Северус подорвался с кресла и в два шага преодолел расстояние до узкого коридора. К черту удобные моменты, которые никогда не наступали вовремя. — Постойте, — громко произнес он, и Гермиона, уже взявшаяся за ручку двери, обернулась. — Я должен был сказать вам сразу или написать раньше, но момента не представилось. Я… — он замялся. — Я был не прав в нашу последнюю встречу. И я хочу извиниться перед вами за свое поведение и те слова, которые сказал вам тогда. То, что я сказал — далеко от правды, и не являлось отражением моих мыслей. Вы умная девушка, Гермиона, а ваша уверенность и настойчивость… порой вдохновляет, — слегка изогнув уголок рта в улыбке, признался Северус и в тот же момент ощутил, как будто груз на его плечах стал легче. Гермиона смотрела на него, не отрываясь, и уже успела отпустить ручку двери и сделать небольшой шажок в его сторону. Темнота в коридоре не позволяла рассмотреть ее лицо детально, но Северусу показалось, что Гермиона впервые искренне улыбнулась за весь прошедший вечер. — И что же было в ваших мыслях? — несмело произнесла она после продолжительной паузы. Северус слегка усмехнулся, не отрывая от нее взгляда. Все-то она хотела узнать в один момент. Окклюментный щит в его голове покачнулся, но Северус не дал ему упасть. Не так быстро. — Возможно, я скажу вам об этом немного позже, — мягко ответил он, и был вознагражден еще одной короткой улыбкой. — Я напишу вам завтра, — пообещала Гермиона. Задержав взгляд на пару мгновений, она вновь взялась за ручку двери и вскоре скрылась за пределами дома. На этот раз Северус был уверен, что она вернется. Столько времени он пытался побороть самого себя: исправить собственные мысли, запереть чувства внутри, чтобы вернуться к той жизни, к которой уже привык. Но в действительности все это не имело смысла. Северус, наконец, признал, что хотел быть с ней и готов был постепенно разбирать самолично установленную внутри стену, пока не дойдет до самого основания.