И мы сгорели на земле Оставив небо для других Жизнь одинаково права И нет хороших, нет плохих Но только с каждым днем финал Все ближе — что ты скажешь мне? Когда мой черный силуэт В твоем появится окне «Неторопливая любовь», Ночные снайперы
Аппарировав в свой дом, Гермиона начала нервно расхаживать по гостиной. Она так волновалась за Северуса, что не могла найти себе места. Он был таким уверенным, когда говорил ей, что все будет в порядке. Когда обещал ей, что все непременно получится, что ей всей душой хотелось в это поверить. Но она не могла. Гермиона вчитывалась в бумаги, в которых Северус долгие месяцы рассчитывал формулу зелья и подбирал нужный обряд. Она знала, что такое темная магия — пускай никогда ее не использовала, но не раз видела, какие последствия она может принести. В Мунго она видела страшные вещи. Люди сходили с ума после проклятий, некоторые беспрестанно мучались от боли так сильно, что им позволяли выпить яд. Многие теряли магию или страдали от последствий темных обрядов всю жизнь, несмотря на то что лечение находилось. Гермиона знала, как рисковал Северус. Знала, но сделать ничего не могла. Зелье, над которым они проработали вместе не один месяц, было экспериментальным. Оно было настолько сложным и тонким, что его даже нельзя было опробовать на животных — вероятно, оно бы их просто убило. Гермиона до последнего пыталась найти другие решения, но никакой альтернативы не нашлось, у них был только их образец. Несколько раз она пыталась уговорить Северуса остановиться на связи с фамильяром. Пусть удерживать ее не было просто и дольше трех часов кряду она не работала, это было безопасно. Но Северус был непреклонен. Он намеревался вернуть себе зрение полноценно, какие бы риски не были с этим сопряжены. И Гермиону это пугало только сильнее. Когда Северус сказал ей, что она не сможет даже присутствовать при темномагическом обряде, ее на секунды накрыла паника. Она старалась сдержать ее, но эмоций было слишком много, чтобы копить их внутри. Она хотела быть рядом, помочь, если это было необходимо. Гермиона хотела разделить с ним его боль. Но даже это она не смогла сделать, и все, что ей теперь оставалось - это нервно расхаживать по квартире, не находя себе места, терзаясь страхами и сомнениями. Она верила в него. Гермиона твердила себе, что он сильный, что он справится. Северус пережил обе войны с Волдемортом, был двойным шпионом и выжил, несмотря ни на что. Даже когда он потерял зрение, он продолжал жить. Гермиона видела, как тяжело ему это давалось, как он закрылся от всего мира, как его стержень, стальной внутренний стержень, надломился, но и тогда он не был сломлен окончательно. Ее Северус был гением в зельях. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Она повторяла это как мантру, борясь с желанием аппарировать к его дому, чтобы успокоить себя хоть немного, и напоминая себе его просьбу. Он попросил ее оставаться дома и ждать его, ему это было необходимо, для того, чтобы все сработало так, как надо. Именно так Гермиона и собиралась поступить. Когда время приблизилось к трем часам ночи, Гермиона, вымотанная переживаниями, уснула на несколько часов. Ее сон был беспокойным, и уже к шести утра он прервался. Гермиона отправила на работу патронус на работу, будучи не в состоянии аппарировать в министерство. Она должна была и хотела дождаться Северуса. Вскоре от ее начальника пришел ответ: он позволил ей взять несколько выходных. Гермиона только надеялась, что за это время Северус к ней вернется и, наконец, взглянет на нее своими глубокими антрацитовыми глазами, которые могли выражать сотни эмоций, тогда как его лицо оставалось идеально спокойным. Она невероятно соскучилась по этому. Она хотела увидеть еще десятки эмоций, которые раньше никогда не читала в его глазах во время войны. День шел невероятно медленно, но к вечеру и даже к ночи, Северус так и не появился. Гермиона успокаивала себя из последних сил. Ему ведь нужно было восстановиться. Он не мог аппарировать к ней сразу после того, как действие зелья прекратится. Ему просто нужно еще немного времени, она это знала. Следующий день не проходил быстрее. За окном начало смеркаться и уже почти стемнело, когда Гермиона услышала стук в дверь. От неожиданности она подпрыгнула на стуле, и взглянула в окно. Мерлин, наконец-то свершилось! С ним все хорошо. Он здесь! Гермиона уже поворачивала маггловский замок, как вдруг в ее голове возникла мысль. «А почему он стучал в дверь?». Он ведь мог аппарировать в дом с Тинки, которая уже не раз здесь была. Но делать что-то уже было поздно - дверь открылась, больше не запертая замком. На пороге стоял Джон. И улыбаясь, как ни в чем не бывало, держал в рука небольшой букет полевых цветов. Его костюм сидел идеально без единой складки, словно он только что переодел его для этой встречи. Гермиона застыла, пытаясь понять, что именно происходит. Может ей вообще все это кажется? Но Джон заговорил. — Гермиона, привет, — он склонился к ней, чтобы поцеловать в щеку, но Гермиона немедленно рефлекторно отстранилась, не позволяя ему этого сделать. Воспользовавшись ее временным ступором и освободившимся проходом, Джон зашел в квартиру и прошел в гостиную. Как будто так и надо. Как будто она его приглашала. — Где у тебя ваза, Герм? — донесся из комнаты его голос. И тут Гермиона, наконец, вышла из ступора. Какого черта он себе позволяет? Что вообще происходит? Оставив дверь открытой, Гермиона пошла вслед за Джоном в гостиную. Палочку она пока решила не доставать, но коснулась ее пальцами для уверенности. И на всякий случай. — Что ты здесь делаешь? — настороженно произнесла она, опасаясь подходить близко. Джон повернулся к ней, не убирая улыбки. — Ну как что, — весело произнес он. — Ты все не приезжала, вот я и решил нанести визит. Гермиона смотрела на него, как на полоумного. — Ты в своем уме, Джон? — произнесла она, повышая голос. — Ты вообще читал мои письма? Что ты забыл в моем доме? — Конечно, читал, — ответил мужчина. — Ты что-то писала, что не можешь приехать. — Не могу приехать? — переспросила она. — Я написала, что я не вернусь. Я написала тебе, что все кончено. Я просила тебя не писать мне больше. Что ты здесь делаешь, Джон? Я спрашиваю тебя еще раз. Джон, наконец, перестал суетиться по гостиной, положив цветы на стол. — Я приехал, чтобы увести тебя с собой, — серьезно произнес он. — Приехал добиваться тебя. — Что ты творишь, Джон? — Гермиона была на грани шока. Ей казалось, что ее нервная система, которая и так была перенапряжена последние дни из-за переживаний о Северусе, не выдержит. — Я ведь все тебе объяснила. Я написала, что люблю другого человека, Джон. У нас с тобой ничего не может быть. Я все объяснила тебе и больше не отвечала на твои письма, — в ее голосе сквозило отчаяние. — Я подумал, может что-то изменится, если я приеду, — произнес он таким же спокойным тоном, тогда как Гермиона была уже, очевидно, на грани истерики. — Как еще мне нужно было сказать тебе, что между нами больше ничего не может быть? — спросила она, стараясь не сорваться. Голос ее стал звучать тихо. — Уходи. Сейчас же. — Позволь мне объяснить… — Нет, — резко ответила Гермиона. — Уходи, — она достала палочку из рукава, доказывая серьезность слов. Она ничего не понимала. Она действительно написала обо всем Джону в письмах. Притом, написала об этом не один раз. Первые письма были не столь прозрачными, но позже она уже прямо говорила ему о том, что между ними все кончено, что она не вернется, что произошедшее было ошибкой. В предпоследнем письме из тех, что она читала, он предложил встретиться и все обсудить, но Гермиона ответила на это жестким отказом и сообщила о том, что она счастлива с другим человеком. Она не знала, сколько еще раз должна была повторить Джону одно и то же. И после всего, он приехал в ее дом без предупреждений. Просто заявился на порог так, будто у них была назначена встреча. Быть может, она отреагировала бы на это спокойнее в другой день и здраво объяснилась бы с ним еще раз, но сейчас она ждала Северуса. Он должен был скоро аппарировать к ней, и она совершенно не хотела, чтобы он пересекся с Джоном. — Но я лишь хочу… — рука Гермионы с палочкой слегка тряслась. — Я люблю тебя, — выпалил он. Гермиона прикрыла глаза, стараясь сдержаться из последних сил. Не кричать, не выдать эмоций, не запустить заклинанием. Зачем он делает это? Она же все ему сказала тысячу раз. Гермиона корила себя за ошибку, сделанную на эмоциях из-за глупой обиды. Да, тогда она думала, что с Северусом у них все кончено, тогда Северус оттолкнул ее, но она поступила неверно. Ей нужно было разобраться в себе, когда она оказалась в Америке, а не заглушать боль другими чувствами. Позже она это осознала и призналась Джону в том, как на самом деле она поступила. Жестоко, несправедливо. Она не надеялась на его прощение, но ожидала, что на десятый раз он все же ее услышит. Зачем тогда он говорит о любви? — Я не хочу это слышать, — шепотом повторила она, выдыхая. — Последний раз тебе говорю, уходи, — палочка снова дернулась в ее руке. Наконец, Джон, похоже, тоже очнулся. Он словно только теперь заметил состояние Гермионы и отступил на пару шагов, поднимая руки. — Хорошо, — произнес он, снижая голос. — Я услышал тебя. Хорошо, уйду. Только опусти палочку, ладно? Гермиона не сводила с него внимательного взгляда и медленно опустила палочку вниз, надеясь, что Джон ничего больше не выкинет. Ей показалось, что он ее, наконец, понял. Или хотя бы испугался ее порыва. И в самом деле, как только палочка оказалась внизу, Джон медленно повернулся спиной и, не говоря больше ни слова, вышел из ее гостиной и скрылся. Тяжело вздохнув, Гермиона заставила себя успокоиться. Ее сердце бешено скакало от испуга, от нервов, от всего, что произошло в этот день и от измучившего ее ожидания. Засунув палочку в рукав, она вышла в коридор следом, желая закрыть дверь на замок. И застыла. Прямо перед ней стоял Северус и смотрел на нее. Смотрел на нее своими черными глазами. Этот момент должен был стать невероятно счастливым. Мерлин, за что все повернулось так? Что он услышал? А главное, что он для себя понял? Гермиона почувствовала, как у нее закружилась голова и ее затошнило. Она едва устояла на ногах и вцепилась в косяк. Все, чего ей хотелось в эту секунду, это упасть на колени и заплакать.***
Два дня назад. Северус медленно досчитал до десяти и заставил себя открыть глаза. В первое мгновение все внутри него словно обрушилось. В глаза будто кинули горсть битого стекла - он едва мог удержать их открытыми, а вокруг… все было темно. Неужели эксперимент провалился? Что делать дальше? Заставив себя не поддаваться сиюминутной панике, он моргнул еще раз, ощущая режущую боль. Открыв глаза снова, Северус резко вздохнул, сдерживая охватившие его бурлящие эмоции. Нет, вокруг была не та кромешная темнота, к которой он уже смог привыкнуть, в которой на какое-то время успел раствориться. Вокруг было темно, но лишь из-за того, что за окном была ночь. Он повернул голову в сторону, откуда шел тусклый свет. Небо было чистым и на нем были звезды. Они расплывались из-за того, что глаза еще не успели окончательно восстановиться, но он их видел. Мерлин, он видел их! Своими глазами! На доли секунды Северус почувствовал, что готов разрыдаться, но порыв быстро прошел. Все получилось! Зелье и правда сработало. Кажется, на мгновение, он был близок к тому, чтобы искренне ощутить счастье. Он еще какое-то время смотрел в окно, разглядывая небо за ним с непривычным для себя интересом, не обращая внимания на то, как до боли резало в глазах. Северус хотел было привстать, чтобы рассмотреть подробнее комнату и взглянуть на время, а позже завершить подсчеты по действию зелья, но едва он приподнялся на локтях, голова сильно закружилась, не давая ему сдвинуться с места. Его телу нужен был отдых. Северус решил прислушаться к своим ощущениям и лег на кровать. Спустя короткое время он заснул. Он снова открыл глаза уже днем, ближе к вечеру. По своему личному мнению, он проспал неприлично долго. По приблизительным подсчетам зелье действовало в его организме около пары часов. На этот раз он легко сел на кровати и в два глотка осушил подготовленный стакан воды, спасаясь от сильной жажды. Боль из его тела ушла, голова была в целом в порядке, но глаза резало, заставляя его щуриться от солнечных лучей, которые, несмотря на это, его не раздражали. Северус неспешно опустил ноги на пол и осторожно встал. Тело восстановилось на удивление быстро, и он без особых трудностей спустился по лестнице на первый этаж. Там, на журнальном столике, лежала его палочка, которую он заблаговременно оставил внизу. Некоторые темномагические обряды не терпели присутствия такого рода проводников поблизости. Палочка легко легла в его руку, наполняя теплом. Северус произвел пару простейших заклинаний, дабы убедиться, что магия все еще с ним. Как он и ожидал, нехватка энергии ощущалась даже при базовом колдовстве, но сквибом он не стал, а это было самое важное. Часть энергии восстановится через несколько дней, а часть он осознанно отдал тьме. Жертва была обдуманной, Северус знал на что шел. Он не сожалел о своем решении. Вероятно, он больше не сможет управляться с темной магией, не сможет летать, но теперь это было не таким важным. Война закончилась, и использовать эти навыки ему больше не хотелось. Положив палочку обратно, Северус вновь огляделся. Он видел все: ни одна деталь не укрывалась от его взора. Зрение было удивительно четким, не смотря на резь в глазах. Он, наконец, мог видеть мир, не ощущая головной боли. Картинка была настоящей, такой, к которой он привык, а не той, что мог наблюдать через фамильяра: там все цвета были искаженными, а угол зрения порой сбивал его с толку. Северусу хотелось улыбаться. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь он будет радоваться таким обыденным вещам. Несколько лет назад ему казалось, что он вообще забыл, что такое радость. Но теперь Северус ощущал ее, и это было прекрасно. Сняв один из барьеров с дома, он вызвал Тинки, ему ужасно хотелось есть. Эльфийка молча выслушала его, как обычно потупив взор, но, когда она подняла взгляд перед тем, как исчезнуть, застыла. — Господин директор… — ошеломленно произнесла она, в кои-то веки отпустив свои уши. — Да, Тинки? — произнес Северус, когда пауза затянулась. — Простите Тинки ее любопытство… Вы видите, господин директор? — ее голос все еще был удивленным. — С вашим зрением теперь все в порядке? Северус сдержанно кивнул, все же позволяя себе небольшую улыбку. — Тинки так рада за вас, — воскликнула эльфийка, вдруг оживившись. — Тинки сейчас же принесет ужин. Любимый ужин господина директора, — затараторила она и вмиг исчезла, не дав Северусу произнести ни слова. Он усмехнулся, оставшись наедине с собой. Тинки была, пожалуй, лучшей эльфийкой из тех, кто жил в Хогвартсе. В отличии от всех прочих она была живой, не такой тихой и правильной, и Северусу, как ни странно, это импонировало. Он коротко поблагодарил ее, когда она появилась с ужином. Действительно, его любимая еда — стейк из говядины между medium и medium-well и овощи гриль. Просто, но очень вкусно, если правильной прожарки. Эльфийка исчезла также быстро, оставляя Северуса размышлять о том, за что она относилась к нему с теплом. Как только Северус смог подняться с кровати этим утром, он подумал о том, чтобы аппарировать к Гермионе в этот же вечер, но крайняя степень усталости вскоре вновь накатила на него вкупе с головной болью. Глаза резало куда сильнее, чем час назад, и он чувствовал себя физически разбитым. Ему нужно было еще немного поспать и восстановиться, чтобы не упасть в ее доме сразу после аппарации. Наверняка Гермиона за него волновалась. Северус только надеялся, что она не слишком себя накручивала. Он мог бы отправить к ней Тинки с сообщением о том, что с ним уже все в порядке, но предполагал, что Грейнджер тут же к нему сорвется несмотря ни на что, а он не был готов ее сейчас встретить. Из последних сил он заставил себя подняться с кресла и призвал из лаборатории легкое восстанавливающее, сонное и обезболивающее зелья. Он должен восстановиться и подготовиться к следующему дню.***
Зелья подействовали не слишком предсказуемо. Северус снова проспал всю ночь и большую часть дня: за окнами уже смеркалось, но его организм наконец-то восстановился. Глаза слегка покалывало, как от песка, но боли больше не было. Вероятно, еще одна ночь, и сосуды приспособятся, что не могло не радовать. Экспериментальный состав подействовал даже лучше, чем Северус мог предположить. Выпив бодроперцового зелья, чтобы согнать последние следы усталости, он быстро позавтракал, собрался и, привычным жестом засунув в рукав палочку, вызвал Тинки. Он до этого не был у Гермионы, поэтому аппарировать туда самостоятельно не мог. Эльфийка появилась и сразу перенесла его в дом Грейнджер. Северус оказался в небольшом коридоре. Оглянувшись, он с удивлением отметил, что дверь открыта, а по дому гуляет холодный ветер. Он уже хотел сделать шаг в сторону выхода, чтобы прикрыть ее, как вдруг услышал голоса, доносившиеся из гостиной, и замер. Один из голосов был мужским и точно не походил на интонации Поттера или Уизли. Кто бы это мог быть? Возможно, кто-то с работы. Ему не хотелось вслушиваться в разговор, который едва доносился из-за стены, но одна фраза его насторожила. «…может что-то изменится, если я приеду». О чем был этот разговор? Вопреки своей первой мысли, Северус прислушался к голосам. «Как еще мне нужно было сказать тебе, что между нами больше ничего не может быть?». Голос Гермионы был нервным, злым и слегка напуганным. Значит, какая-то интрижка? Законченная со стороны Грейнджер или просто ссора? Когда она могла произойти? Северус ощутил, как внутри всколыхнулась тревога. Могло ли все это происходить недавно или… В то время, когда она вернулась и отношения между ними начали постепенно налаживаться? Вопреки здравому смыслу, он почувствовал себя обманутым. Северус стоял, словно вор, скрываясь во тьме коридора и слушая разговор, но ничего не мог с собой сделать. «Уходи.» Второй раз сказал Гермиона. Ее голос все больше походил на испуганный, и Северус уже подумал вмешаться. Его задел этот разговор, но, в конце концов, он не знал, о чем велась речь и безопасность Гермионы была важнее его домыслов. Он уже сделал шаг вперед, но следующая фраза заставила его остановиться. Я люблю тебя? Северус буквально впал в ступор. Все и правда было настолько серьезно? Могла ли Гермиона… Он махнул головой, стараясь отогнать противоречивые мысли. «Этого не могло быть» — твердо сказал себе он. Не мог ведь он, доверяясь, наступать на одни и те же грабли все время? Он настолько углубился в собственные мысли, что пропустил несколько реплик. Ему захотелось развернуться и уйти. Разобраться в происходящем, не допуская эмоций. Он всегда так делал и, хотя проблему это не решало, он легко ее избегал. Однако едва он задумался об этом, послышались стремительные шаги и ему навстречу вышел молодой мужчина. Северусу не составило труда продемонстрировать ему маску снисходительности и равнодушия. Парень на мгновение остановил на нем взгляд — раздраженный и злой — и тут же скрылся в темноте улиц, не закрыв за собой чертову дверь. Гермиона не вышла следом. У Северуса все еще было время, чтобы уйти или аппарировать, но он изменил решение. Он всегда, когда это было возможно, убегал от проблем, связанных с человеческими отношениями. Результат — никаких отношений у него не осталось, а в трудную минуту рядом оказалась одна Минерва, которая не уставала тянуть их общение на себе. Быть может, на этот раз ему стоит встретиться с проблемой лицом к лицу. Возможно, она окажется не такой сложной, какой кажется на первый взгляд. Он хотел услышать Гермиону, прежде чем делать выводы. В этот момент она появилась перед ним. Гермиона явно направлялась к двери, но столкнувшись с ним взглядом, замерла на месте. Ее глаза выражали ужас, а лицо побледнело, и она ухватилась рукой за косяк, чтобы удержать равновесие. Северус уже хотел послать к черту все принципы и подойти к ней, тревожась за ее состояние, но краски постепенно вернулись к ее лицу, и она ровно встала на ноги. Мысли Гермионы испуганно метались в голове. Лицо Северуса было крайне серьезным, а в глазах, вместо радости и тепла, которые она мечтала увидеть, читались недоверие и напряженность. Удары сердца гулом отдавались у нее в горле. Внезапно Северус развернулся и размеренным шагом пошел к двери. Неужели он не хочет ее видеть? Не хочет даже выслушать? — Северус… — одиноко прозвучал испуганный голос Гермионы. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается. Он подошел к двери и, задержавшись на мгновение, закрыл ее. Эти секунды дали ему собраться с мыслями. Он услышал, как Гермиона нервно выдохнула. — Я тебя слушаю, — произнес он. В голосе читалась одна лишь строгость, но Гермиону это уже не смутило. Главное, он остался. — Может… мы сядем? — неуверенно спросила она, слегка наклоняя голову в сторону гостиной. — Я все объясню. Северус не шелохнулся. Посмотрев в ее лицо внимательным взглядом, он скрестил на груди руки, оставаясь на расстоянии от нее. — Хорошо, — смиренно произнесла Гермиона. — Я не знаю, что ты услышал и что мог подумать, но все это в давно прошлом, Северус… Можно сказать, ничего даже не было. Я не знала, что он окажется здесь, правда… Я ему все давно объяснила, — ее речь была сбивчивой, и она не поднимала глаза, уставившись на одну точку на деревянном полу. — Я встретилась с ним в Америке, через несколько недель после того, как мы с тобой разругались… Я думала… Ты ничего не писал больше. С Тинки я не смогла связаться… Мне было больно, я думала, что между нами все кончено, не начавшись… — Гермиона знала, что слова звучат, как оправдание, но это была правда. — Я хотела отвлечься, забыть то, что нас связывало и то, что между нами зарождалось… То, что я тебе призналась в чувствах, и сами чувства тоже… Тогда я поверила, что безразлична тебе. Между мной и Джоном ничего серьезного не было. Я очень скоро поняла, что хочу лишь вытеснить твой образ и, возвращаясь домой, сказала ему, что не вернусь, — Гермиона судорожно вздохнула, удерживаясь от слез. На секунду она подняла взгляд. Северус смотрел на нее с нечитаемым выражением лица и, очевидно, вслушивался в каждое ее слово. Его поза была все такой же напряженной и закрытой. Гермиона продолжила говорить, снова опустив взгляд. — Прости, что я ничего тебе не сказала, — ее голос едва слышно дрожал. — Я не знала, как сказать… Я боялась тебя оттолкнуть, — она подняла голову и заглянула в его глаза. — Боялась, потому что влюбилась в тебя… По-настоящему. Я не хочу тебя терять, — на ее глаза навернулись слезы. — Я надеюсь, ты можешь мне поверить… Прости меня, Северус… Не выдержав, Гермиона всхлипнула и закрыла лицо руками, ощущая, как из глаз полились слезы. Она так долго выстраивала доверительные отношения между ними, так долго шла к тому, чтобы Северус ей открылся и сейчас, возможно, разрушила все в одночасье. Его лицо, когда она говорила, напоминало идеально вытесанную каменную маску. Такого она не видела уже давно. Она так боялась, что услышит его удаляющие шаги, и не хотела видеть, как он уйдет. Поэтому закрыла глаза и ждала, пытаясь остановить слезы. В доме повисла тишина. Северус мысленно вздохнул, прокручивая в голове все, что она сказала. Если все было так, как она говорила… То ему не в чем ее упрекнуть. А в ее слова ему искренне хотелось верить. Он сам выгнал ее из дома в тот вечер: обесценил ее чувства, когда она ему открылась, и не попытался сказать хоть что-то вразумительное в ответ. Между ними ничего не было в тот момент, и Северус сделал все, чтобы тогда ничего не случилось, оттолкнул ее, рассчитывая на то, что она больше не вернется по своей воле. Было неприятно, что он узнал обо всем таким образом. С другой стороны, если бы она сообщила ему об этом в простом разговоре, Северус не знал, как бы он отреагировал. Ее поступок… Он был импульсивным и необдуманным, но разве сам он был лучше? Она пробилась сквозь все его стены и щиты, сквозь все недоверие. Он не раз срывался на ней в те дни, когда чувствовал себя плохо, а она молчала в ответ, понимала и принимала. Они оба совершали ошибки. Да и черт возьми, он сам не хотел ее терять. Не после того, через что они сумели пройти. Гермиона тихо плакала, и ее плечи вздрагивали, когда она втягивала воздух носом. Северус больше не мог смотреть на это, оставаясь безучастным. Двумя уверенными шагами он преодолел разделявшее их расстояние, протянул к ней руку, и убрав ее ладони от ее заплаканного лица, увидел ее обреченный взгляд. Видимо, глаза его по-прежнему были холодными, потому что Гермиона быстро заговорила. — Если хочешь, можешь посмотреть мои воспоминания прямо сейчас. Я не… — Я тебе верю, — произнес Северус, обрывая ее фразу. Гермиона замерла, не отрывая от него взгляда. Она пыталась осознать сказанное. В самом деле? Все хорошо? — Ты ведь не… — она не могла заставить себя сказать это вслух и лишь взглянула на дверь. Она слишком боялась, что все это растворится, и он уйдет. — Нет, — уверенно ответил ей Северус, понимая, о чем она говорит. Он тоже был слишком влюблен в нее, чтобы это сделать. Он не был готов говорить вслух о своих чувствах, но, кажется, Гермиона умела читать его мысли и без легиллименции. Возможно, теперь его глаза передавали эмоции слишком выразительно? Она улыбнулась и, стерев тыльной стороной ладони дорожки от слез, кинулась его обнимать. Северус обнял ее в ответ, крепче прижимая к себе. В доме вновь возникла тишина, но на этот раз такая, которую не хотелось прерывать. Они поняли друг друга без лишних слов. Гермиона оторвалась от него спустя долгое время и тут же поймала его взгляд. Она словно хотела разглядеть что-то в глубине его глаз. Быть может, она хотела в них раствориться? — Все прошло хорошо? — тихо спросила Гермиона, желая узнать про действие зелья. Северус коротко кивнул. Он не собирался говорить ей про то, что пришлось отдать в жертву. — Я так рада, — ее лицо осветила искренняя улыбка. — У тебя такие потрясающие глаза, — она подняла руку к его лицу, очертила пальцами правую бровь, опустилась чуть ниже, подушечками ощущая тонкие морщинки у глаза, и остановила ладонь на виске. — Я очень боялась. Он тоже боялся. Но теперь, глядя в ее лицо, ощущая ее прикосновения, чувствовал радость и облегчение. Гермиона выглядела по-настоящему счастливой, и именно он был этому причиной. Северусу с трудом в это верилось. Ее улыбка была прекрасной. Прекрасной. Он усмехнулся. — Что такое? — спросила Гермиона, не улавливая его настроя. Ее рука опустилась ниже, к его плечу. Северус криво улыбнулся. — Кое-что вспомнил, — он задумался, глядя в ее глаза. Гермиона будто ждала продолжения, и он решился признаться. — Ты прекрасна. В доме раздался искренний и счастливый женский смех.