Degré zéro

— Клянусь говорить правду и только правду, — легко соскочив с кровати, Дазай принимает стойку рыцаря при посвящении, склоняя голову. Эта театральность отразилась от стен и влепила Куникиде пощечину за проявленную слабость воли. Залезая чуть глубже, чем надо, в самоанализ, он молча наблюдает, как Осаму поднимается, проходит мимо, на минуту оказываясь непозволительно близко, и закрывает дверь. После чего как-то дёргано присаживается на край кровати и вытягивает руку в сторону кресла возле выхода: — Присядьте, Куникида-сан, — голос отдаёт зефиром. От сладости сводит скулы. — Надеюсь, Вы правильно меня поняли, Дазай, — Доппо одергивает халат, почему-то представления не имея, куда деть глаза. — Не смею больше задерживаться. У меня приём, — он торопится, тянется к алюминиевой ручке, но звучит почти резкое: — Не уходите. Ацуши умный мальчик и точно найдёт, чем себя занять. Тем более, он почти здоров, вряд ли ему Вы нужны больше, чем мне. — Откуда… — к черту. — Обоснуйте. — Я же преступник и прочее, — Осаму явно развлекается. — И что «прочее»? — стоя спиной к комнате нельзя точно определить, насколько серьезным будет разговор, но менять положение — глупость в последней инстанции. — Ну, ловкость рук, смерти, подлости… — Мне нет дела до Ваших рук и морали, — психотерапевт вздыхает, убирая чёлку со лба. — А вдруг я смогу покончить с собой даже здесь? — чистое ребячество. Куникида задал абсолютное условие — не лгать, но не попросил перестать играть в игры… и уже сожалеет об этом. Можно сказать — раскаивается. — Примеры, — холодный тон человека, видавшего многое. — Накопить таблеток. — Палату обыщут. — Повеситься? — Низкие потолки. Отсутствие креплений. — Перерезать вены? — Обходы. Каждые 30 минут. Группа крови — не редкая. Реанимация — первый этаж. — Хмм… броситься с окна нереально. — Согласен, — Доппо удовлетворенно кивает головой. — Боитесь смерти, Куникида-сан? — это какая-то чертовщина. Кто-то точно проклял несчастного психотерапевта, наслав на него сглаз, демонические печати или магию вуду. Совершенно антинаучное заключение, но самое вероятное. — Да, боюсь, — явка с повинной. — А меня боитесь? — это звучит до сопливого жалостиво. Какая же дрянь. — Нет, — коротко и лаконично. — Значит, мы друзья? — Вряд ли, — Доппо даже пожимает плечами. Какие-либо отношения между врачом и пациентом — своего рода табу. Особенно в его сфере деятельности. Смешивать рабочее и личное абсолютно против правил, но почему-то от мыслей о том, что и в каких деталях Дазай может поведать не врачу, а другу предательски-красным загорается… — …лицо, — голос Осаму вырывает Куникиду из никудышного подобия аналитики. — Что? — Говорю: отказы обычно выдают людям прямо в лицо, — скрип кровати и неторопливые шаги. До тошноты протяжно и с долей трагизма подаётся тирада: — Но я все понимаю, мой драгоценный доктор! Вы стеснительны, и Вам непросто заявить: «Дорогой Осаму Дазай, мы никогда не сможем быть друзьями! Ведь я весь такой серьёзный специалист из самой дорогой клиники города, я идеален, а Вы… — Психопат, — заканчивает за него Куникида, резко разворачиваясь и сталкиваясь почти нос к носу с прекрасным, но неудачливым актёром. Дазай отскакивает, как от предупреждающего выстрела, примерно на полтора метра. Какое-то время он не замечает протянутую ладонь, прожигая нечитаемым взглядом дыру в стене. — Так Вы пожмёте или нет? — Доппо привлекает к себе внимание, потому что палата кажется невыносимо душной, и задерживаться здесь ещё хотя бы на пять минут он не собирается. — В знак чего? — «мафиози» не уверен. Конечно. Это объяснимо. Такому, как он, нужно знать все места расстановки орудий. От и до. — Новый контракт, — спокойно произносит Куникида, — Вы не лжёте и не юлите, а я становлюсь Вашим другом. Осаму позволяет удивлению и азарту взять над собой власть всего на секунду, по истечение которой он крепко вцепляется в руку врача, и тараторит без продоху, вынуждая не сводить с себя глаз: — Сеансы два раза в неделю, но каждый чертов день Вы, собственной персоной, гуляете со мной по больнице и территории. — Договорились, — потерять происходящее из-за мерзкого ощущения боли было бы непозволительной низостью, но стоит признать, что от настолько сильной хватки запястье неприятно саднит. Ничего. Доппо выпьет анальгетики потом. Сейчас же: — Что-то ещё? — Переходим на «ты», приноси мне книжки, заходи пожелать спокойной ночи, — детский сад. — Хорошо. Ещё? — Сократи дозу снотворного, и… кофе, — Дазай расслабляет пальцы, позволяя себе прикрыть глаза и спокойно вздохнуть, — два раза в день. — В первом отказано, о втором — попросишь Йосано, — Куникида потирает кисть, явно пытаясь прикрыть данный факт перещелкиванием запонки. — Нет, — Осаму протягивает перебинтованную руку к блондинистым волосам и ерошит их. Так детей хвалят за старательность. Так ещё никому… — … не удавалось запомнить с первого раза, сколько сахара я добавляю, — маниакальная улыбочка сменяется светлой: доброжелательной и безупречно правдивой.

***

Куникида кивает и буквально вылетает за дверь, испугав этим проходящего мимо Эдогаву. Окинув психотерапевта подозрительным взглядом, он задаёт риторический вопрос: — Тяжелый вечер, тебе так не кажется? Доппо запрокидывает голову и медленно сползает по стене: — Просто какой-то цирк. Этот парень обеспечит мне степень профессора и безбедную старость. — Если не загонит в могилу раньше, — ухмыляется Рампо. — Сделаем ставки? — Нет, — уверенно и жестко обрывает Куникида. — С меня на сегодня хватит.