Degré zéro

— Осаму Дазай остаётся под твоим наблюдением, — Фукудзава, кажется, ущемленно морщится, произнося это. — Вопрос не обсуждается. — Но я не могу с ним работать. Будет затрачено слишком много времени, — Доппо не собирается сдавать позиций. — Он никуда и не торопится, — безусловно, подобное противоречит медицинской этике, так как не подкреплено никакими доказательствами, но и слова психотерапевта… не лучше. Ситуация с бывшим мафиози сейчас не критическая, да и никогда такой не была. Лекарства он пьёт всегда вовремя, и даже не интересуется, чем его успешно пичкают изо дня в день. Читает книжки. Выходит на прогулки и общается с другими пациентами, не показывая враждебности. — Ему станет хуже, — да, исходя из сказанного выше, это ясно, как день. — Так не допусти ухудшений. Я всё-таки надеюсь на твои способности, и в целом, не похоже это на тебя — сбрасывать безнадежные случаи, — главный врач давит на шаткую самооценку. Гладкая поверхность уверенности в себе идёт тонкими трещинками, но пока что это настолько безболезненно, что Доппо не придаёт значения. — Это не безнадежный случай. В нем даже нет ничего сложного, — абсолютно верно, Куникида всего лишь лжец. — Тогда просто справься с ним, как и всегда, — этой банальной до безумия фразой Фукудзава ставит жирную точку в диалоге. Доппо, откланявшись, вылетает из кабинета, сшибая кого-то с ног в коридоре и бросая извинения уже себе за спину. Ему нужно время, чтобы отдышаться и подумать. Ему нужно время, чтобы осознать, что на самом деле это с ним… — …что-то не так. Ты случаем не заболел? — Огай Мори, вынырнувший из приёмной сразу, как хлопнула дверь, теперь протягивал свои непозволительно холодные ладони ко лбу главного врача. — Прекрати ломать комедию, — обрывает его Фукудзава, отталкивая навязчивые руки, которых, кажется, больше двух. — Он один из самых ценных и результативных врачей. Почему вообще это место стало твоим испытательным полигоном? — Я здесь, так-то, не при чем, — иссиня-чёрный плащ натягивается на локтях, когда мужчина разводит руки в стороны в легкомысленно-меланхоличном жесте. — Забота о сотрудниках — наша с тобой общая черта. Дазай тоже «самый-самый» и далее по списку. Я просто исполняю его желание. Правда, твоими руками, Юкичи. Ответом служит только недовольный выдох. Доппо справится, сомневаться не стоит, но все же эта странная авантюра закипает и раскаляется где-то в районе затылка. Через несколько долгих минут раздумий, Фукудзава позволяет себе провокацию: — И с каких пор я прислушиваюсь к психопатам? Мори удивленно хлопает глазами, пытаясь изобразить невероятно сильную обиду, но выходит, мягко говоря, паршиво: — С первого семестра первого курса медицинского университета. Я думал, ты будешь как-то трепетнее относиться к моменту начала нашей дружбы.

***

— Короче, босс снова пошёл тебе на уступки, идиот, — Чуя крутит в руках какую-то новеллу из подборки Дазая, тщательно рассматривая картинки на вощеных листах, — но ты-то блять даже до «спасибо» не снизойдёшь. — В этот раз снизойду, — тон Осаму настолько безликий, что различить правду или ложь невозможно. Подобное сильно напрягает… — …Ацуши, — Дазай, руководящий этим мирным собранием скучающих членов портовой мафии в пределах 306-й палаты, окидывает взглядом мальчишку, почти вплотную прижатого к Акутагаве. — Если ты будешь его здесь держать насильно, он скоро упадет в обморок от страха, Рюноске-кун. — Я его не держу, — мрачный подросток не отрывается от телефона. По нему видно, насколько он напряжен. Что-то странное возможно закралось в его прошлое и причиной тому — человек в бинтах, сидящий в паре метров. Плевать. Если захочет — расскажет Накаджиме сам. Пока что он всего лишь сильнее сжимает его хрупкую руку в своей. И все-таки держит. — Если есть, что сказать, говори. Ты же защищаешь Куникиду-сана, думаешь, что я ужасен и планирую убить его, расчленить и рассовать по пакетам, — взгляд Осаму цепляется за желтые блики в глазах Ацуши. Возможно, это проявление гнева? Или недоброжелательности в целом? Объяснить это способен только его лечащий врач. Из закольцованных и неутешительных мыслей бывшего мафиози вырывает вопрос: — А вы не планируете? — Вообще нет, — перебинтованная рука описывает в воздухе какой-то непонятный узор. — Да и человек я не такой уж и плохой. По моим меркам. — Не обращай внимание, пацан, — Накахара злобно смотрит в сторону кровати, на которой слишком свободно разлегся довольный своим положением хозяин палаты. Ему становится до тошноты противно, но он сдерживается, продолжая: — Он скорее убьёт себя, чем оставит хоть одну блядскую царапинку на этом лощёном… — Странно слышать такое о человеке, склонном к суицидам, — перебивает его Накаджима. — Что-то совсем не верится. — Не хочешь — не верь, но хотя бы посмотри, как Чуя-кун воодушевился, — Дазай хлопает в ладоши, выбивая каждым хлопком негативные эмоции из всех сидящих. — Довольно редкое зрелище. Книге, запущенной ему в голову, не суждено попасть в цель. Дазай ловит ее, аккуратно встряхивает и укладывает на тумбу — ровно параллельно краю.

***

— Так ничего не вышло с моим переводом, да? — Дазай развалился в этот раз буквально по-королевски. Он не подходит этому мягкому свету, строгой угловатой мебели, отполированному стеклу, но…представить его в другом месте сейчас невозможно. — Сочувствую. В сказанное хочется верить. Точнее, в ту часть, где этому психопату действительно жаль. Если все действительно так, то получается, что… Что? Чего же Доппо ждёт? «Извинений. И хоть какой-то ясности», — подсказывает дьявол с левого плеча. Происходящее на фоне стремительно затихает из-за нарастающего в голове гула. Единственное, на что в итоге оказывается способен психотерапевт, злобное: — Ты повлиял на решение главного врача? — Ого, снова на «ты»? Приятно, — довольная и резкая улыбка перерезает лицо. — Да, — Куникида скорбно прикусывает язык. — Допустим. — Допустим, — непонятно, является ли это ответом на вопрос, заданный ранее. — И я очень рад этому. Я бы загнулся здесь без кофе. И без книг. Без тебя в целом как-то печально и мерзко. Куникида пропускает ничем не прикрытое признание мимо ушей. Он чувствует гнев, восходящий по совсем уже нереальной синусоиде, а также… — …он совсем не имеет представления, что делать дальше, — Дазай завершает наверняка длинную и осмысленную фразу о ком-то из своих знакомых. Так. Стоп. Все нормально. Конец света отменяется в срочном порядке. Если Фукудзава верит в Доппо, как в специалиста, он справится. Бывали случаи и похуже. Да? Определенно. Дазай — не самое катастрофичное, что происходило за время клинической практики. Все элементарно, как два и два. Одна из самых опасных и рискованных догадок, отталкиваясь от стен кабинета, звучит размеренно и спокойно: — Из окна ты не прыгнул только потому, что не хотел, чтобы это видел Накахара? Согласен, он сложный человек, но если приложить достаточно усилий, можно добиться терпимости или чего-то большего даже между кровными врагами. Стоит только правильно подать свои эмоции. Тем более, в ваших отношениях не чувствуется настоящей ненависти, скорее… взаимная неприязнь. Поверхностное восприятие неразрешенного конфликта оставляет много недомолвок. В такой ситуации самый простой вариант — полчаса спокойно поговорить. Могу пригласить его сюда и дать вам время, — Доппо крутит ручку как-то слишком маниакально, а вот Дазай… Хохочет буквально до слез. Солёные капли постепенно выступают в уголках его темных глаз, и от этого сложно оторвать взгляд даже при сильном желании. Он нелепо отмахивается от чего-то руками и чуть ли не падает на пол, задыхаясь от смеха. Подобное поведение можно было бы назвать истерикой и записать в карту, но оно того не стоит. Не сейчас. Что-то в идеально логичном и точном выводе «результативного врача» рушится, подобно песочному замку. Отдышавшись пару минут, Дазай выставляет руку вперёд, заставляя этим жестом затолкать себе поглубже в глотку все, что Доппо хотел бы высказать. — Так и знал, что ты вообще меня не слушаешь, — Осаму поправляет бинты на правом локте, случайно ударяется им о стол, недолго шипит и жалуется уже самым будничным тоном: — Совсем не заживают. Больно. — Почему? — вопрос задан в неверном ключе. Куникида осознаёт это слишком поздно. — Первое — потому, что я постоянно что-то задеваю, второе — потому, что никто не понимает, каково это, — глаза Дазая теряют цвет и сливаются с бездной на пару секунд, но этого психотерапевту хватает, чтобы зацепиться за искренность фразы: — Я спрашивал: почему совсем не заживают, — поправляется он, ожидая взрыва или смущения. Но защитная ухмылка уже снова облюбовала лицо Осаму: — А я ответил, почему больно, — не шевелится и, кажется, вжимаясь в кресло, смотрит прямо сквозь объекты. — Мы вроде здесь копанием в моих мозгах занимаемся, а не хирургией. — И правда, — Доппо как-то неровно усмехается и встаёт, дабы приготовить чай. Наверное. — Даже ты не слушаешь и не понимаешь, — Дазай продолжает давить себе на вскрытую печать. — Верно, не понимаю. И не смогу понять. Все мои знания — сухая теория. Я никогда не терял рассудка. Не пытался причинить себе боль. — Не влюблялся? — Что? — руки Куникиды дергает от такого неожиданного и резкого выпада. Камень, летевший в его огород, по счастливой случайности зарядил хозяину участка прямо в голову. — Как это вообще можно было сюда притянуть? — Все просто. Любовь всегда сопровождается болью, — от драматичности хочется закатить глаза. — Тогда ты слишком влюбчивый? — грубостью на грубость — недостойное занятие. Доппо тушуется и обрывает себя сам. Это просто непозволительно. Мысли об отпуске или хотя бы парочке выходных замаячили красным знаменем. Он уже кидается на пациентов. Да чушь собачья! После этой фразы вся врачебная этика… — …«К хуям летит», — щелчок пальцев Дазая выводит Куникиду из транса. — По крайней мере, так говорит Чуя-кун. Но я ничего подобного не чувствую, беспокоиться тебе не стоит. — О чем ты вообще? — О том, что ты слишком много думаешь. Завтра договор снова вступает в силу. Я хочу кофе со сливками и книгу по общей физиологии, — Осаму загибает пальцы на руке. — А ещё хочу выйти на улицу. С тобой. Не успев ничего понять, Доппо просто кивает, почему-то пристально изучая свой диплом. Где-то там должна быть пометка о профнепригодности. Дазай оказывается рядом слишком резко, как-то нервно и неловко перехватывает его руку, оставляя в ней ровный и, наверняка, острый, как лезвие, конверт: — А здесь подписанное разрешение на неделю отгула без указания конкретной даты. — Но я не… — Когда-нибудь пригодится, — Осаму не отпускает руку ещё какое-то время, обхватывая худыми пальцами запястье возле часов, словно заправский карманник. Сами его касания ядовито-тёплые. Под действием ядов люди действуют непредсказуемо и неосознанно, поэтому можно было бы и ответить на это каким-либо не менее травматичным способом. Доппо трясёт головой, выбивая этот бред наотмашь. Думать о подобном нет никакого резона, но, как навязчивый факт, такое положение вещей смотрится привлекательно. Отдаляется Дазай также стремительно, покидая кабинет с невероятно свободным: — Следи за здоровьем, пей много воды и слушайся папочку-Фукудзаву, Куникида-кун.