Degré zéro

Дазая оберегает сам Господь Бог, и совершенно неважно, что в его существование Куникида никогда не верил. Как только было поставлено условие о прогулке, дождь закончился. И сейчас, за сорок минут до начала вечерней смены, Куникида стоял посреди больничного парка под палящим солнцем. Точнее, провёл он здесь уже час из-за своей педантичности, ответственности и пунктуальности. Ожидать от такого пациента можно было чего угодно и самое очевидное — побега сразу же после получения разрешения покинуть территорию. Подписывая это самое разрешение, психотерапевт, кажется, смотрел куда угодно, но не в светлое будущее. Постепенно сравнивая себя с разными видами ждущих людей, Доппо добрался до школьниц перед признанием, и тогда аномальное для этого месяца тепло окончательно ударило в голову. — Если так ей дорожишь, можешь и не давать, — недовольно хмыкнул Осаму, появляясь буквально из ниоткуда. Около минуты потребовалось Куникиде, чтобы понять, что все это время он с немыслимой силой прижимал к себе несчастный учебник по физиологии. Как грубый картон обложки не треснул под таким напором — тайна за семью печатями. — Нет, все в порядке. Ты попросил принести, я принёс, вот, забирай, мне совсем не жалко, — что это вообще за набор слов? — Оставлю на стойке регистрации, — Дазай, получив книгу, ретировался слишком уж быстро. Сегодня он выглядел немного… иначе. Ему поразительно идут вещи светлых оттенков. Пижамы, кардиганы, такие плащи, как сейчас, пиджак самого психотерапевта, в общем-то… Все светлое, кроме бинтов. Мысль пришла сама и утаскивала за собой в дичайшие дебри. Зрение как-то моментально расфокусировалось, объекты потеряли очертания, в висках отдалось глухой болью. В таких ситуациях вызывают скорую или говорят: — Верни мне очки. — Ты слишком задумчив, Куникида-кун, — Дазай послушно протягивает краденое. — Какие-то проблемы на работе? — Да, есть несколько, — Доппо представления не имел о чем с ним говорить и куда идти вне пределов клиники, но Осаму быстро взял все в свои руки и буквально потащил его к воротам. — Мы идём в парк, — с благоговейной улыбкой увещевал он. — И в кофейню. — Выбери что-то одно, времени не хватит, — чисто рациональный подход, так держать. — Первое, — не задумываясь ни на секунду. — Из одного парка в другой? Какой вообще смысл? — Я хочу в парк, центр которого не украшает этот серый уродец в 10 этажей, — не оборачиваясь, Дазай указывает на здание психиатрической больницы. И этот жест удивительно красив. Как факт. Отрицание очевидного — признак ненормативного поведения. Поэтому Куникида не отрицает, старается не отрицать, на секунду позволяя его психическому равновесию скатываться, как с горочки на аква-аттракционе. Быстро и ужасно страшно. Выйдя на улицу Осаму какое-то время смотрит на небо, подозрительно глубоко дышит и переходит почти на бег, периодически тыкая пальцами в разные кафе и описывая их нелицеприятными эпитетами. Возле автобусной остановки Дазай подсказывает туристке на идеальном английском дорогу до ближайшего храма, после чего отвечает на ее неловкий традиционный поклон с неотвратимой кошачьей грацией. Он не умрет. Такие не умирают. — Сколько языков ты знаешь? — в голове Куникиды бегущей строкой пролетает: «Зачем. Тебе. Эта. Информация». — Если быть точным… Четыре. — Достойно, — он действительно так считает. Изучение языков требует терпения. Поэтому, скорее всего, Дазай врет. — Французский? — Oui, tu as raison.* — Немецкий? — Нет. Запорол его ещё на артиклях, — он немного мнётся, сравнивая в голове сложность немецкого и французского, но в итоге выдаёт: — Не гадай. Русский. Осаму без акцента (наверное) произносит фразу, наполненную отличным от произношения в других языках жестким «р». После чего уходит немного вперёд и почти кричит более короткую с мягкими «л» в (наверное) предпоследнем из слов.** Черт. Две буквы «л». Почти рядом. Это просто какие-то фокусы. Куникида чувствует, как эго, рассыпаясь, подкидывает идейки из разряда: «Кроме психиатрии ты углубляешься только в составы очищающих средств». — И о чем ты сейчас распинался? — Сказал сначала, что погода хорошая, а потом… — он заминается, выискивая либо оправдание, либо подходящий перевод. Доппо уверен, что это было какое-то ругательство в его сторону, но Дазай останавливается и снова повышает голос: — «Мы опаздываем!». Как-то так. Хм, если это правда, то всё довольно невинно. Психотерапевт одобрительно кивает, наблюдая за неуверенными прыжками Осаму по бордюру дороги. Дазай смело подходит к пешеходному переходу, все ещё находясь впереди. Он не смотрит на светофор, ему это не нужно. Куникиду охватывает страх и паника, он отмирает уже на вскрике: — СТОЙ! Красный! — совершенно не контролируя своего голоса. Осаму равнодушно кивает с еле слышным: — Да знаю я, — после чего делает шаг. Провокация уровня начальной школы, но Доппо срывается во всех смыслах и одергивает психопата на себя, оказываясь рядом ровно в тот момент, когда улицу оглушает гудение клаксона небольшого грузовика. Он почти шипит, сжав Дазая до хруста рёбер и объяснимой адреналином аритмии: — Ты можешь хоть пару минут не убегать от меня? Осаму как-то послушно затихает, оценивая положение этого неловкого спасения. От него исходит жар, усугубляющий ситуацию с погодой. Куникида гневно и прерывисто выдыхает. С одной стороны: телесные контакты всегда успокаивают, с другой… Звучит насмешливый голос: — Ну, если всегда вот так будешь держать, то никуда я не денусь. Доппо будто окатывает кипятком. Он все ещё зол, поэтому слишком уж резко отталкивает Дазая в сторону кнопки переключения на зелёный. Через пятьдесят секунд загорается сигнал: «Можно идти! Не забудьте прихватить весь груз недоумения и необъяснимых ощущений от идиотских ситуаций! Надеюсь, вы справитесь». Спасибо, бездушная лампочка. Почти вся дальнейшая прогулка проходит в улыбках Осаму и объяснении какой-то иррациональной чуши про вечное и статичное человеческое стремление к смерти. Его доводы в корне неверны и разнести их можно одним предложением, но Доппо слушает, потому что это интересно. Иногда бывает приятно — просто слушать. Допустим, что все именно так. — …нарушение способности вспоминать характерно для истерии, *** — на этом моменте Куникида не выдерживает. — Это только у Фрейда. Психоанализ — слишком усложнённая практика. В именно врачебном подходе теорий множество, — он не спорит, ему на удивление комфортно. — Наконец-то хоть какое-то сопротивление. Тогда я совсем ни в чем не прав и буду говорить о вещах, в которых разбираюсь лучше, — поспешно капитулирует Дазай, останавливаясь. — Например, убийство признают делом рук мафии, когда… — С чего ты взял, что я хочу это знать? — Куникида даже бегает глазами по его лицу, пытаясь найти хоть какую-то опору, но натыкается только на радостно-паническое: — Тогда помолчим. Не против? Чем меньше остаётся времени, тем больше нервничает бывший мафиози. Это видно по резким жестам, частым вдохам, коротким фразам. Около выхода что-то неясное подталкивает Куникиду на самый глупый и нелепый в его жизни акт поддержки. Как результат, он подходит к небольшому ларьку, пока Дазай, закрыв глаза, подставляет лицо дребезжащему солнцу, сидя на небольшой лавочке. Психотерапевт мучительно долго выбирает из нескольких цветов наиболее приятный желтый и возвращается уже с неимоверно глупо смотрящимся в его руках облаком сладкой ваты. — Держи, — он протягивает её как-то небрежно, отводя взгляд в сторону. — Там цианистый калий? — осведомляется Осаму, рассматривая «подарок» с неподдельным интересом. — Нет. — Другие яды? — Это просто чертова вата из того киоска, — Доппо снова начинает закипать. Как известно, благими намерениями… Несколько секунд Дазай оценивает ларёк, забирает вату, отрывая от неё приличный по размеру кусок, и резко вскакивает, двигаясь в направлении ворот, с вопросом: — По какому случаю? «По запущенному». — Потому что ты чертовски любишь сладкое, — вынужденная правда. — Мне за разглашение этого ударить Йосано или Эдогаву? — Женщин бить нельзя, — очень благородно. — Значит, Рампо-сан. Ладно. Подыграй, — а вот это уже слишком внезапно. Дазай мило улыбается девушке за стойкой, приветствует ее, поднимается на носочки и целует Куникиду в щеку. Занавес поднялся. Сахар с губ Осаму мгновенно стягивает кожу. И если совсем уж честно, актёр из Куникиды отвратительный, и подыграть он может, только если его попросить стать камнем или любой другой неприметной декорацией. Сейчас психотерапевта буквально колотит, но Осаму берет его за руку, переплетая пальцы и немного сжимая без видимого усилия. Это позволяет частично схватить самоконтроль за хвост. Абсолютно спокойно и непоколебимо Дазай навязывает мирную беседу ошарашенной девушке, наматывающей второе «облако» на палку. Из-за какой-то её внутренней борьбы оно выходит чересчур огромным, но никого из присутствующих это не смущает, ведь за последние пару минут произошел целый набор куда более неудобных вещей. Дазай, не отпуская руки Куникиды, каким-то образом перехватывает поданную продавщицей сладость, и, рассказывая о чём-то безостановочно и увлечённо, утаскивает Доппо прочь. Только потеряв хоть какой-то охлаждающий механизм в виде тени деревьев, на залитом солнцем тротуаре Куникида отпрыгивает от бывшего мафиози, как от огня. — Что ты, твою мать, только что делал? — Я не виноват. Ты просто невнимательный. — Что? — Слепой, — Дазай как-то неоднозначно и одновременно горько посмеивается. — Какого… — Хорошо, объясняю: ты видел, чтобы я платил за это? — Осаму указывает на вторую необъятную ярко-розовую вату. — Нет, — честно сознается Доппо. Он ничего в тот момент не видел. Если бы рядом упал метеорит, он бы обратил внимание только на факт своей предсмертной агонии. Да и то не точно. — Пáрам — две штуки по цене одной, — Осаму отправляет палочку с разводами желтого растаявшего сахара в урну. — Так а на кой черт тебе две? «Хренов экономист» пожимает плечами как-то уж слишком спокойно: — Я люблю сладкое, забыл уже? — Но не таким же способом… — да, стыд вышибает из людей остатки связного мышления. — Каким «таким»? Куникиде нечего ответить. Он испытывает что-то пограничное, между желанием ударить Дазая и откатить время назад, остановившись на том самом моменте, чтобы получше обдумать тактику поведения. — Я просто делаю то, что хочу, — Осаму пользуется его замешательством, дабы вставить свои пять копеек. Это звонкое «что хочу» отпечатывается где-то на обратной стороне век. Получается, он хочет смерти Куникиды? Абсолютно точно. Ведь сейчас Доппо, возвращаясь на работу, чувствует себя идущим по краю пропасти в полнейшей прострации. Момент, когда он сорвётся вниз, зависит от тяжести его головы, которая каждую секунду, кажется, приближается по весу к чугунному шару.

***

— Тебя прокáпать? ****— Эдогава буквально подлетает со стула и со скоростью Соника преодолевает расстояние до входа в отделение. — Ты только скажи, я сразу же попрошу Йосано. — И всё-то ты знаешь… — Куникида несколько обречённо вглядывается в солнечное лицо напротив. — Не всё, я плох в бытовых вопросах и ориентировании, — почти мурлыкающим голосом рапортует психиатр. — Просто сделай мне кофе, — Доппо отточенным движением снимает очки и растирает глаза до звёздочек перед ними. Эдогава кивает, направляясь к ординаторской, но на половине пути его перемкнуло: — Так ты всё-таки чему-то научился у 306-го! — Уходить отсюда не собираешься? — психотерапевт уже скрывается за дверью своего кабинета, не дожидаясь ответа. — Да нет, я химию никогда не пропускал, — шепчет Рампо пустому коридору.