Degré zéro

— Мог бы и не притворяться, — как-то азартно хмыкает Дазай. — Прошу прощения, услышал это слово, подойдя к палате. Я не владею французским, — Доппо проходит немного вперёд, игнорируя стул, на котором сидел Накахара. Сейчас он точно знает, что должен присесть на край кровати. Пока уверенность совсем не исчерпала себя, нужно довести начатое до конца. — Тогда это было, — Осаму заинтересованно затихает, когда матрас прогибается под чужим весом, — красиво. Твоя первая победа надо мной, Куникида-кун. — Что, настолько естественно прозвучало? — Да, как-то уж слишком уверенно, — мафиози кидает один из коллекции тех самых взглядов на лицо Доппо, после чего выдаёт беспокойное: — Ты постарел. — Я просто вымотан, — психотерапевт как-то резко тянет руки к глазам, дабы проверить не заслезились ли они опять. Это настораживает. — Тогда я понимаю, почему каждый букет читается, как подобранное на все лады «прости меня», — издевательски подмечает Дазай. Но даже от такой легкой нападки абсолютно все напряжение вспыхивает и угасает. — «Прости меня»? — это действительно неожиданная информация. — Про значения цветов ты тоже ничего не знаешь? — скорее утверждение, чем вопрос. Доппо как-то нелепо кивает, хотя стесняться здесь нечего. В выборе подобных подарков он действительно профан. Все свои проблемы в этом плане он скинул на милую девушку из цветочного, каждый раз заказывая «что-то особенное, но я представления не имею, какое». И если язык цветов действительно существует, стоит её поблагодарить хотя бы за то, что она не собрала букет: «желаю мучительной смерти от кишечной инфекции». — Так вот, здесь стоит восемь разных «извини», — Осаму окидывает взглядом палату. — И я понимаю мотивы флориста. Выглядишь так, будто тебя после двадцати лет счастливого брака выставили за порог в одной пижаме. А учитывая факт, что каждый день в 9:00 утра появлялся уже новый букет, покупал ты его где-то в 7:00. Даже не хочу представлять, насколько паршиво ты выглядел по утрам. — Да не так уж все и плохо, — слабо контролируя процесс, Куникида начинает как-то нервно крутиться в поисках зеркала. Когда Дазай придвинулся ближе — неясно. Он аккуратно обхватывает руками голову Куникиды с обеих сторон и, осторожно поворачивая, подставляя свету, рассматривает каждую деталь, будто пытаясь запомнить так — чтобы навсегда. Руки исчезли настолько же быстро, насколько и появились. Без исходящего от них тепла, Доппо окатило холодом северного ледовитого. — Нет, все даже хуже, чем тебе кажется, — Осаму выдвинул неутешительное заключение, как-то неоднозначно поморщившись. — Отдохни. — Это вообще-то ты здесь не спишь, — фразу «язык мой — враг мой» придумали как раз для ситуаций, когда ты палишься за просто так, но Осаму игнорирует выпад, позволив себе только хитрую ухмылку: — Сегодня засну. Подписать клятву кровью? — Обойдёмся без этого, — от упоминания крови мутит. Несвойственная вещь для врача. Нужно сменить тему: — Лучше расскажи, как ты здесь? — Я порезал руку довольно глубоко, хотя совсем некритично, — Дазай взбудораженно подскакивает, самодовольно демонстрируя свежую повязку. — Но Йосано-сан расценила это как катастрофу уровня радиационного выброса. Она устроила сущий ад всем работникам этого крыла. Куникида засмеялся неловко и нервно, будто извиняясь. Да, Акико действительно могла. Страшно представить, что медсестра творила здесь, пока сам Доппо пытался отбиться от слабых ударов Накахары обессилевшими кулаками той ночью. — Из-за этого у пребывания здесь есть свои минусы: меня боится весь медицинский персонал, но плюсов гораздо больше, — данная усмешка уже значительно переходит все грани возможного человеческого поведения. По крайней мере те, о которых знает Доппо. Небольшая пометка: Доппо Куникида — психотерапевт. — Например, — продолжает Осаму, — это лучшая одноместная палата со свободным посещением, огромными окнами, большой современной реанимационной кроватью, и дверью, которая, в свою очередь, — а этот шёпот нарушает несколько установок морали, нравственности и все сразу конвенции о защите прав, — запирается на ключ изнутри. — Прекрати уже свои шутки, — врач все же передёргивает плечами намного резче, чем хотелось бы. Это наверняка от злости. — Раз есть силы продолжать творить подобное, значит, скоро выпустят. — Какой же ты зануда, — Дазай недовольно заваливается на подушки. — Может, хотя бы за ручки подержимся? — Как… — «тебе это вообще пришло в голову?» — Как в детском саду, — непринужденность пробивает на лёгкую улыбку. — Добрая воспитательница сказала, что ходим только парами. Поторопись, иначе… Куникида неумолимо испуганно берет Дазая за запястье, будто есть риск обжечься, но в итоге просто накрывает его ладонь своей. — Сойдёт? — …все веселье пропустишь, — Осаму завершает продуманную историю, съезжая взглядом куда-то в сторону. Какое-то время он пытается улечься удобнее, а потом довольно грубо, но изящно, выворачивается и переплетает пальцы, завершая действие фразой: — Вот теперь отлично, так и сиди. Доппо подчиняется и замирает. Если бы он не умел слушать и слушаться, то не добился бы в своей работе таких успехов. Да, он определённо работник месяца. И его ненавидит, кажется, сам Бог. Все Боги. А ещё… Работник месяца, сознание которого сейчас мечется на околозвуковой скорости, не давая успокоиться, пока горе-суицидник и его пациент, по совместительству, плавно отходит в царство Морфея. Работник месяца, который проводит пальцами по уже старым огрубевшим шрамам выше белоснежных бинтов, периодически получая в ответ на касания какое-то неудовлетворенное сонное мычание. Работник месяца, что завтра утром, несмотря на уверения Рампо, пришлёт в эту палату девятое «прости».

***

Осаму резко подскакивает на кровати. Не открывая глаз и выбросив вперёд руки, бывший мафиози буквально наваливается на сидящего рядом. В ответ он получает недовольное: — Совсем что ли ебнулся? — почему-то шёпотом. — А где Куникида? — Дазай только сильнее сжимает пленника, избегая опасности. Получить по лицу сразу после пробуждения — не самая радужная перспектива и в его планы не входит. — Спит на кресле в углу, — удивительно, что Чуя как-то держится и не срывается на вопли. — А с тобой что за пиздец? — Решил сделать вид, что приснился кошмар, даже губы обкусал, — ухмыляется как-то слишком безумно. — Меня, блять, передёргивает от этого, мать твою, — Накахара пытается вывернуться, но бестолку. В итоге, он выдаёт сокрушительное и отчаянное: — Да просто скажи ему уже хоть что-то нормальное, идиот. — Все идёт своим чередом, — оценив ситуацию, Осаму отстраняется. — Ты же знаешь что-то о Мори, вот и явился, да? — Конечно, великий-неповторимый-ебучий-детектив догадался сразу, как я мог упустить, — от злобного вскрика Доппо как-то автоматически поворачивает голову налево, но после снова успокаивается. — Ещё раз заорёшь, и я вытащу на всеобщее твои самые мерзкие секретики, Чуя-кун, — Дазай придает его имени излишнюю приторность. — И от этого тоже передёргивает, — уточняет Накахара. — В любом случае, Мори плевать на тебя, а вот Эдогаве — нет. И педику твоему тоже неровно дышится. Вся эта чушь — проверка того, насколько сильно ты теперь хочешь здесь застрять. — Вообще, забавно, но можно было просто спросить. Босс немного перестарался, — Дазай только недовольно поводит плечами. — А что там с Эдогавой и… — Знаешь, — этот нахальный вид победителя, что сейчас нацепил на себя Чуя, режет глаза сильнее, чем пыльца аллергику, — три часа ночи. — И что? — Осаму наблюдает, как его бывший напарник легко спрыгивает с койки и стремительно направляется в сторону двери. Кажется, он даже резко выдохнул, дабы бросить на прощание: — Пошёл ты нахуй, Дазай. Вот что.

***

— Назовём это групповым занятием, — Куникида опирается о край стола, так как свой рабочий стул ему пришлось пожертвовать Накахаре. Этот кабинет отлично подходит для обсуждений муторной жизни тет-а-тет, но ни в коем случае не для сборища троих людей, не считая самого Доппо. Виной всему, конечно, Эдогава, отказавшийся занять общий зал, так как по прошлому опыту знает: его пациента лучше не приводить в места, где много широких, мелких, да и вообще любых окон. Чуя восседал, как на троне, закинув ногу на ногу, периодически покачиваясь из стороны в сторону и гиперболизированно тяжело заглядывая Куникиде прямо в глаза. — А вот это уже нечестно, — фыркает Дазай, изучающе осматривая Рампо. — Вполне себе честно. Частая психотерапевтическая практика, — Доппо, конечно, только делает вид, что все в порядке. На самом же деле осознание: «сегодня, возможно, тот легендарный день, в который он узнает всю правду о своём пациенте», переворачивает его с ног на голову с такой периодичностью, будто он — песочные часы. Таймер одной минуты. От силы полторы. От силы… — …половина из того, что будет сказано, окажется правдой и никто из этих двоих не сможет опровергнуть тех или иных фактов, — ну да, очевидно. План был провален ещё в зачатке, но тем не менее, Осаму не нацелен на побег. Наоборот, он как-то лениво потягивается и спрашивает: — Начнём? Эдогава лишь слегка улыбается, разглядывая что-то на столе, а Куникида же до сих пор пребывает в некотором шоке от ситуации и не произносит ни слова. — Если нет, можем просто перекинуться в карты на желание, — Дазай поправляет концы бинтов на шее, словно воротник рубашки, — или в настолки. — Настолки? — Рампо становится как-то даже серьёзнее. — Ну да, парочка точно есть в общей комнате, — бывший мафиози активно кивает, будто собираясь действительно сходить за ними. — Только учти, что… — …ты ни разу не солжешь, — отстранённо и холодно Доппо перебивает своего коллегу. — У нас договор. — Хо-ро-шо, — подобный оскал: признак того, что Дазай принимает правила игры. — Но тогда не стой здесь столбом и спроси что-нибудь. Что-то из разряда: «Вы боитесь смерти?» — Начинать с такого вопроса — не лучший вариант, — профессионально подмечает Рампо. — Вы удивитесь, Эдогава-сан, но на первом приеме он так и сделал, — придав своему голосу лишней драмы, вздохнул Осаму. — Серьезно? — Он вообще-то здесь, идиоты, — Куникида готов поаплодировать защитившему его Чуе. Ещё с момента пародии своей речи Дазаем он чувствовал себя максимально вне зоны комфорта. И дело даже не в том, что именно о злосчастном первом приёме с ним психотерапевт пожалел больше десятка раз. — Хорошо, вопрос первый: почему ты калечишь себя? — прямо со старта прямо в могилу. Отличная тактика. — Потому что это кажется мне эстетически привлекательным. Почти полностью покрытое бинтами тело заставляет человека гадать: «Что же под ними?», — на секунду Дазай задумывается сильнее. — Я люблю привлекать внимание. — Поэтому решил остаться в клинике с одними и теми же людьми? — спасибо, Эдогава. Разговор уже не спасти. Уровень неловкости Куникиды пробил потолок, и здание вот-вот рухнет. — Нет, на это у меня уже совершенно другие причины… — почти мурлычет. Накахара складывает пальцы пистолетом, направляет себе в голову, откидываясь на спинку стула, и сшибает всё, стоящее на комоде позади него. Резкий шум отвлекает всех. И Дазая в том числе. Сквозь сознание Доппо пролетает проблемное: «Да ему памятник надо поставить». — Ты мог бы просто переводить бинты ежедневно, не нанося себе увечий, — как-то это пассивно-агрессивно. — Когда под подобным прикрытием действительно нет ничего особенного, слишком сложно вести себя таинственно, — бесконечный инфантилизм*. Он не назовёт реальную причину. В эту сторону давить бесполезно. — Хорошо, вернёмся в самое начало, — заметив насмешку Рампо, Куникида поправляет сам себя. — В наш второй сеанс. Расскажи, кто ты, Осаму Дазай. — Без проблем, — кажется, он даже искренне улыбается. — Бывший мафиози. Убийца. Многого добился, но все же, не совсем моя ниша. С самого начала это заметил, но ушёл только тогда, когда понял, что я слишком хорош… — Заставь его захлопнуть рот, — Чуя как-то нервно чешет руки, бросая взгляды-молнии на своего врача. — Так вот, — Осаму продолжает. Он полностью напряжен и, видимо, готов перестать оправдывать себя. — Странные установки на жизнь связаны, конечно, с самим родом деятельности. Я постоянно наблюдал за смертью и заинтересовался… — Да ты всегда ебанутым был, — Накахара уже почти воет. — …самим ощущением. Я ушёл ещё и по причине того, что окончательно сделал выбор: я убью себя сам. Просто сбежал от случайности попасть под чей-то нож. Меня запихнули сюда, так как я довольно ценный кадр, а в последнее время мое желание стало слишком заметным. Сойдёт? В голове у Доппо лёгкий ветер подхватывает и гоняет перекати-поле. Конечно, сойдёт. Все, что он сказал вполне близкó к реальности. Фобии, также как и мании, развиваются на фоне наблюдений за тем или иным явлением. Все складывается, осталось только подвести итоги и… — Пизди́т, — Чуя без усилий разбивает ход анализа вдребезги, обвинительно указывая пальцем на Дазая. — «Ценный кадр», охуеть. Да все уже давно привыкли к тому, что через день-другой он выкинет какую-либо херню. Рампо кивает, поддакивая. — А вы-то почему так уверены, Эдогава-сан? — удивлению Осаму нет никакого предела, но внешне это почти незаметно. — Первое время Накахара говорил только о тебе, и его фактически невозможно было заткнуть, — спокойно разводит руками психиатр. — Потом лекарства начали действовать. — А теперь он пизди́т, — палец переводится на Рампо, который в свою очередь только неудовлетворённо хмыкает. — Да чтоб вас всех! — Куникида наконец переступает последний рубеж. Свои слова он сопровождает громким хлопком обеих ладоней по столу. За несколько прошедших дней как-то позабылась суперспособность «пациента из 306-й» раздражать до белого шума. Зря. Блять. Злобно выдохнув сквозь сжатые зубы, он добавляет: — Кроме тебя, Накахара. Тебе спасибо. Ты молодец. Накинь себе десять баллов кармы. Чуя кажется немного смущенным и как-то необычно-широко и испуганно распахивает глаза, сопровождая это невероятно тихим: — Обращайся, — отчего подвисает уже Эдогава. Какое-то время улыбка психиатра кажется непроницаемой. Дазай, до этого собранный и слегка скучающий, пытается сдержать смех, поворачиваясь к Куникиде: — А похвали его ещё. Такой прелестный, не могу. Доппо снимает с себя очки и надевает снова. Он абсолютно не знает, куда девать руки, которые, кажется, уже потряхивает от разгорающегося гнева: — Хочешь вопросов? Хорошо, будут тебе вопросы! Какого черта ты просто не можешь хотя бы на что-то ответить прямо? Какого черта ты потащился в ублюдский парк? — первый прыжок в могильную яму вышел каким-то кривым. Нужно повторить, но уже по всем эталонным стандартам. — Взять и вскрыть вены, потому что я того, вроде как, захотел? Да пожалуйста, товарищ, получите и распишитесь! Легко! В конце концов, какого черта я вообще провел ночь в этом убогом кресле, следил, как ты спишь, а то мало ли что, волновался, держал тебя за руку и дарил букеты? Тишина звенит в ушах. Тишина следит за каждым движением психотерапевта. Тишина прерывается слегка дёрганным: — Да я терпеть не могу твои цветы и твои прикосновения. Куникида действительно слишком зол, чтобы здраво размышлять. Его врачебная этика маячит где-то в отдалении. Его чувство вины испарилось без следа. Его глаза… прикованы целиком к глазам Дазая. Периферическое зрение — отключено. И если бы в темных омутах напротив не читалось откровенное: «Я опять соврал», он бы просто ударил своего пациента по лицу. Куникида не уверен, что Эдогава молитвенно сложил ладони, читая какую-то буддистскую мантру, но вполне может быть. — Ебни ему уже, — Накахара имеет все шансы стать хорошим психологом. Слишком уж хорошо чувствует настроение окружающих. Рампо осуждающе качает головой, но Чуя только отмахивается: — Успокойся, Куникида. Всех своих прошлых врачей он довёл почти до инсульта. Почему я это говорю? Так знай: у меня в палате одно свободное место. Если его займёшь ты, я клянусь, что обставлю убийство как охуенно-невероятный несчастный случай. Это действительно достойные слова, оказывающие лечебный эффект. Если после сегодняшнего у Накахары не засияет нимб, Доппо будет в растерянности. Импровизированные гляделки прерывает Эдогава, кашлянув в кулак. Он все же врач. Он не просто так штаны просиживает на этом побоище. По всем правилам других специалистов здесь быть не должно, но… Вряд ли его грызёт вина, потому что он снова натягивает приторную улыбочку: — Лично я все выводы сделал, а у тебя что, Куникида? «Абсолютный ноль» — могло бы стать отличным ответом, но вместо него Доппо выбирает истерически-уверенное: — Явная психопатия. Упивается близостью смерти. Нездоровый фетишизм. Оставаться на грани и наносить себе увечья для привлечение внимания — защита. Травма — брошенность, точнее, неотработанная потеря, горе, — это заключение бьет по больному неизвестно, кого. — Маска, скорее всего… —…еблан, — Накахара щёлкает пальцами так, будто только что ответил на последний вопрос money-шоу. Это разряжает обстановку настолько, что Куникида позволяет себе взять кружку и отпить из неё немного. Через полминуты и пару уже менее нервных вздохов он продолжает: — Асоциален, но социализирован. Темп мышления ускоренный. Координация 1/1. Интеллект выше среднего. Эмоциональный интеллект лидирует. Следовательно, от привычек не откажется, слишком нравится производимый эффект, — конечности не дрожат. Отлично. — Нет, снова ошибка, — легко выдыхает Дазай, игнорируя, кажется, все вышесказанное. Вопрос: «А что тогда нравится?» — моментально отбраковывается Доппо по причинам «перебор» и «я не готов слышать двусмысленные шутки снова», но Рампо имеет один лишний год практики в запасе, поэтому воодушевленно выпаливает: — Тогда перечисляй все, что любишь. Если что-то прямо или косвенно будет относится к вещам, от которых ты отрекался ранее, значит, ты обманщик, — он расправляет плечи, запуская отсчёт до суицида уже самого Доппо. Все ещё представляя себя гениальным актёром или же доброй свахой в разных процентных соотношениях Эдогава совершенно «незаметно» пододвигает блокнот поближе к психотерапевту. Куникиде плевать на это. Нет смысла что-то записывать. По неясным причинам он готов ловить и отпечатывать на подкорке каждое слово, что сейчас произнесёт его головная боль, но Дазай… — Серьезно? Так и будешь молчать? — Чуе не хватает терпения. Карьера психолога автоматически канула в Лету. — Так он даже не мой лечащий врач, — разводит руками Осаму с легкой ухмылкой. С некоторой опаской и парой изменений Куникида повторяет запрос психиатра, но также натыкается на молчание и полуопущенные веки. Ему надо услышать ответ. До горячки. До мурашек по коже. Надо. Нужно. — Видимо, я тоже не твой лечащий врач, — в конце концов заключает он. — Ты мой… — это будет издёвка. Очередная. Нет смысла её терпеть. Весь процесс обсуждений давно уже потерял медицинский подтекст и поможет буквально никому. Но в правилах терапевтической группы есть пункт о недопущении длительного молчания, поэтому: — Кто я? И снова тишина. — Боишься смерти, Дазай? — Теперь да. Накахара многозначительно и довольно звонко присвистывает, отчего Рампо вздрагивает, будто ужаленный током в 220 Вольт. Судя по выражаемому Чуей шоку, вопрос останется без ответа, но Эдогава все же решается: — Зачем ты целый месяц жаловался, что свистеть не умеешь?