Degré zéro

— Короче, вы оба конченые, — Чуя отмечает это так уверенно, будто подписывается и проставляет президентскую печать под каждым словом, — и мы услышали кое-что, что слышать не должны были. Ладно. Но! Если Эдогава просто тупой и до него долго доходит, то я все понял, и эта херня меня уже доебала. Встав с кресла, он отряхивает брюки с такой тщательностью, будто возился в грязи несколько суток к ряду. Накахара заканчивает свои очищающие процедуры, достаёт перчатки, надевает их и выставляет крайне понятные и абсолютно недоступные для отрицания условия: — Даю вам 10 минут на разборки. Вы либо дерётесь насмерть, либо мутите эту вашу гейскую хуйню и все живут долго и счастливо. Если ничего не решится, когда прозвенит будильник, — у него в руках телефон Рампо. Включённый. Снятый с пароля. Психиатра, по каким-то причинам, это не удивляет совсем, — я самостоятельно разобью вам ебальники. Он испытующе смотрит на Куникиду мутными от гнева и транквилизаторов глазами, получает слабый кивок в ответ, после чего как-то нелепо хватает рукав Эдогавы, сжимая до треска ткань, и утаскивает того за дверь, рявкнув напоследок: — Время пошло. И как в такой ситуации должен поступить взрослый уверенный в себе человек с медицинским образованием? Верно, для начала нужно обречённо упасть в кресло. Далее — отчаянно закрыть лицо руками. Следующий… — …шаг может дать нам шанс на спасение, — Дазай подходит слишком уж близко и произносит слишком уж деликатно. — Сядь прямо, Куникида-кун. Просьба выполняется как-то автоматически и беспрекословно. — Теперь держи меня, я тяжелый, — Осаму спокойно устраивается на коленях психотерапевта, обняв того ногами за бёдра. Закидывает свои тонкие запястья на плечи. Кончиками кучерявых волос щекочет щеку. Боже. — Это, конечно, до безумия неловко, но так мы сможем поговорить и побесить Чую-куна одновременно. Не волнуйся, мы просто делаем вид. Без каких-либо подтекстов. Действительно. Без каких-либо подтекстов. Ещё раз: «Без каких-либо подтекстов». Какая тошнотворная правда. Как-то отстранённо и задумчиво Доппо бросает: — Я думал, мы будем драться, — и даже не дышит больше. — С тобой? Нет, ты мне не соперник. — Бахвальство и резонерство*, — ни единого глотка воздуха. — Ага, именно, — Дазай тянет слова. Да чтоб тебя. — Шизотипическое расстройство? **— от недостатка кислорода голова даёт кругосветку. — Не-а. Давай заново. Куникида не совсем аккуратно просовывает руку между их телами и подносит ее к лицу, задумчиво потирая подбородок: — Чисто в теории, как думаешь, мы могли бы все решить за 10 минут? — Без шансов вообще, — Осаму следит. Чересчур пристально. От таких глаз люди бегут. Далеко и надолго. Но Доппо прижат к креслу. — Да и выждать даже это время он не сможет. — Да, потому что инфантильный, — врач кивает. — Иррациональный, — повторяет его движение Дазай. — Аффективное? *** — Ага, — Осаму улыбается одобрительно. Слишком тепло. — Гнев — его защита? И все дело в том, что механизма, купирующего вспышки, просто не существует? — Так точно, — и снова эта улыбка. — Сдерживающее влияние оказывают перчатки, но в целом… Можешь ведь, когда хочешь. — Фукудзава приказал решить твою проблему, так как она должна быть простой, — зачем он говорит это? Ни единого оправдания. — Юкичи-сан много что считает простым, — «Юкичи-сан» режет уши. Надо бы спросить, но не сейчас. Становится как-то злобно и совсем уж разрушающе неясно. — Предположи ещё что-нибудь, часики тикают, — Дазай немного придвигается, покачиваясь из стороны в сторону. Он, конечно, не упадёт, но на всякий случай Доппо все же перехватывает его за талию. Из-за накала подобных пугающих разговоров, противоестественных жестов и невероятной абсурдности врача буквально колотит от… — …обиды, ведь все должно было сложиться не так, — Осаму как-то раздосадовано хмыкает, опустив голову психотерапевту на плечо. — Но этого придурка ни в чем никогда не убедить. Он будет волноваться и выражать это через агрессию. — Естественно будет, вы же друзья и бывшие напарники, — Куникида не совсем улавливает посыл, очнувшись только на середине высказывания. — С Накахарой нельзя нормально дружить, — где-то эту фразу он уже слышал. — Но гораздо хуже быть его врагом, — Доппо пожимает плечами. Темные кудри проходятся полоской каленого железа по шее. Расколотая тишина длится 15 неоднозначных секунд смущённого перебирания складок халата возле воротника. Дазай точно знает, он считал. — Зачем ты постоянно провоцируешь и выводишь меня? — «Куникида-человек», которого бесцеремонно выпнули на сцену из-за кулис, безысходно хлопает себя ладошкой по лбу. — Я придаю твоему вниманию нереально большое значение. В какой-то момент начал придавать. Сам не помню, когда именно, просто что-то щелкнуло, — слишком буднично и устало для подобных раскаяний. — Это патологическое влечение? Или же тревожная привязанность? — Думаю, и то, и другое, — Дазай упирается острым подбородком куда-то в ключицу. Правую. Болезненно. — Тревожно-депрессивное с фиксациями?**** — выстрел не наугад, но скорее всего мимо мишени. — Такое мне ставили пару психотерапевтов назад, — когда он говорит, боль от ключицы распространяется по груди быстрее, и от этой боли как будто сжимает все, что под рёбрами. Надо сказать, чтобы бывший мафиози сел иначе. Это уже не игрушки. — Что ты вообще с ними делал? — Давал себя понять, наверное? — опять какое-то издевательство. — И сколько несчастных это пережило? — Пережили все, но и консультацию прикрыли тоже все, — Осаму веселят такие воспоминания. Он улыбается. Это можно почувствовать по изменившемуся темпу дыхания. Хотя, может быть, такая психосоматика связана с высоким давлением. Сердце у Дазая бьется совсем нестабильно. Дичайшая аритмия и перебивчивость. «Неужели он настолько боится наказания Чуи?» — Гадай дальше, Куникида-кун, не тяни, — Осаму становится как-то ещё ближе, хотя, казалось бы, уже и некуда. — Ты асоциален, — заключение не из простых. — Антисоциален, — поправляет, будто за спиной 20 лет изучения психиатрии. — Допустим, — в такой позиции проще сдаться. — Если взять ситуации, к которым ты с трудом адаптируешься… Диссоциальное расстройство личности?***** — Неверно, — Дазай поднимает взгляд и тормозит его где-то на кончике носа Доппо. — Я отлично знаю, что является нормой, а что нет. Отсутствия принятия этих норм также нет. Мне просто не нравится абсолютно всегда действовать согласно правилам. Куникида выдыхает, кажется, немного расстроено. В горле сильно пересохло… от бесконечной болтовни. Так и запишем. — Я не мог ошибиться с защитой, — он утвердительно кивает каждому слову в предложении. — А ты и не ошибся, — взглядом Дазай уже облазил все его лицо, но так и не нашёл, за что ещё зацепиться. Глаз почему-то избегает. Да и черт с ним. — С травмой тоже угадал? — Кто знает, — угадал. — Биполярное расстройство?****** Фиксации также остаются. Именно они и служат рычагом смены состояний, — звучит более, чем профессионально. — Ты дальше и дальше от правды, — Осаму выпрямляется, смотрит сердито и немного обиженно. — Для тебя все простые вещи настолько неочевидны? — Что именно является простыми, мать твою, вещами? — ворчит, как старик. Дазай только измученно опускает веки. Куникида понимает его. Куникида тоже не хотел бы получить по лицу из-за недостаточной компетенции своего лечащего врача. Нужно сделать последний рывок. Расставить все точки идеально: — У меня ни единого варианта больше, — как-то так. Бывший мафиози смеётся, неуверенно и отрывисто вырисовывая пальцами узоры на спине. Они ощущаются как порезы и ожоги одновременно. Крайне необычно и невероятно. — Ладно, хватит. Слушай внимательно… Отдаленный шорох приближения перерастает в настойчивый грохот. Накахара возвращается. Возможно, он нереально зол. Ужасно зол. По крайней мере, уходя, он точно не светился от счастья. Время вышло, и Осаму не успевает вскрыть карты. Какая жалость, на самом деле. Он ведь хотел, и он мог бы. Он был готов. Даже не на 100 процентов, а на все 110. А теперь, внезапно, не способен произнести и слова. Да какие разговоры, здесь уже не хватает воздуха. Но дверь так и не распахивается. Она изначально-то не была закрыта до конца. Просто этого никто не заметил. К лучшему? Да, наверное. Чуя продолжает шуметь около кабинета, шёпотом проклиная всех святых, включая Эдогаву. Дазай теряется, забывая свой диагноз напрочь. Куникида подается вперёд, попадает почти в щёку, что-то шипит, отстраняется, хватает Осаму за волосы и… — … он его поцеловал. Первым. Где-то минута прошла с начала всего действа. Еще минута — и ты проиграешь. Никто никого отталкивать не собирается, — теперь благоговейную улыбку с лица Рампо нельзя вывести даже кислотой. Накахара не отвечает. Просто выдаёт гримасу всеобъемлющего недовольства. — Земля вызывает исте́рика, приём! Ты уже не следишь, ты пялишься, признайся, — психиатр опирается о стену и шепчет как-то уж совсем запредельно изворотливо. — И что? — также шепотом. Кричать нельзя. Чуя сдержится, честно. — Вдруг он убьёт Дазая. — В текущих обстоятельствах скорее съест, — Эдогава и сам пялится, но немного иначе: с какой-то гордостью и воодушевлением. — Тем более, они бы ни за что не начали драться. Куникида слишком культурный, а ты просто извращенец-вуайерист. Забавно, я и не знал. Даже подумать не мог, — Рампо наклоняется, касается дыханием рыжих локонов опасно и быстро, заставляя отпрыгнуть от себя на добрый метр, после чего возвращает на лицо улыбку-солнышко. — Я блять оторву тебе руки и ноги, — Накахара крутит пальцем у виска, будто это не он числится здесь пациентом. — Не я извращенец, а Акутагава и его карлик. Изначально ты спиздил у них идею, а теперь стоишь тут весь из себя охуенный в белом халате. — За последнее благодарю, — Рампо склоняет голову, выражая глубокое уважение. — Я ничего не крал, просто провёл аналитику агрессивного отрицания влечения через реакции раздражения и гнева. — Вот за такие ебучие речи я тебя и ненавижу блять, — в этих словах столько желчи, что на пару секунд она заменяет собой половину крови в организме Накахары, и только поэтому он не сразу краснеет от осознания просто космического по масштабу проеба. Чуя сверлит пол своими расширенными зрачками почти без окантовки, старательно переставляя все в голове с одного края на другой. Он цепляет взгляд за Рампо, умирающего от невозможности засмеяться в полный голос, и цыкает как-то даже примирительно. Предупреждение не нужно и сделает только хуже. Накахара точно не скажет: — Я закончу с этими мудаками и раздавлю тебя, как вошь. И дабы накинуть себе ценности он, все ещё почему-то продолжая топотать на месте, точно не приправит сказанное ранее рычащим: — Нахуй иди.