Degré zéro

Выйдя из палаты, Куникида на какое-то время замирает возле окна, старательно не обращая внимания на дверь 306-й напротив. Интересно, что он делает? Спит? Или вообще собирает вещи на выписку из-за странных отношений с Фукудзавой? Да, нужно узнать. Да, нужно идти. Но идти разобравшись. Конечно, следует сделать, как и планировалось: забрать книгу, подаренную Рампо, внимательно её изучить, пожалуй, дома, и только после… — Даже не думай свалить, я предупреждал, — человек, кричащий эту угрозу с другого конца коридора, кажется несоизмеримо крохотным. Сама же сцена напоминает дешёвую и смехотворную пародию на вестерны пятидесятых годов. Расстояние сокращается Накахарой за пару секунд. Кажется, Доппо успевает только моргнуть один раз — даже времени на отстраниться или сдвинуться в сторону не осталось. Сейчас он стоит до неприличия близко, смотрит глазами почти нечеловеческими и то ли шепчет, то ли шипит: — Срочно вызвони Эдогаву. Просьба. Подумать только. Куникида совершенно без раздумий берет телефон, но после второго гудка решается спросить: — А сам почему… — Мой номер в блоке. Это взаимное. Доппо кивает, конспектируя в голове особенности нервного срыва у подобных пациентов. Информация нужная и безусловно относящаяся к разряду той, которую невозможно получить, заучивая все параграфы учебников наизусть. Три раза выслушав механический голос строгой женщины-автоответчика на том конце провода, психотерапевт убирает телефон в карман. — Может, я как-то… — Ну уж нет, блять, только попробуй ко мне прикоснуться. Сядь и сиди, — Чуя толкает Куникиду на тот самый злосчастно-трагичный диван, возле которого меньше месяца назад «ничего не произошло». Доппо косится на своего вроде бы уже и приятного знакомого, пытаясь все же понять, как его предложение связано с прикосновениями. Каким образом Накахару… — …можно избавить от раздражителя. Рампо-сан обычно снимает с него перчатки, потому что коротышке не хватает эмоциональной устойчивости. Он сейчас истерит от страха, что как только он останется без них, случится что-то непоправимое, — этот голос, слегка приглушённый плотно закрытой дверью, выбивает из головы все картинки, кроме одной. Да от него, мать твою, ноги подкашиваются. Неожиданная дрожь земли. Оценка по шкале Рихтера невозможна. Не так все должно быть. Отвратительно. — Ой блять, лучше бы ты молчал, Дазай! Он здесь сейчас в лужу растечется, — обозлённый невротик удивительно быстро переключает все внимание на источник звука. — Знаешь ли, это моя первая возможность поговорить со своим лечащим врачом за целую неделю. Не будь таким холодным, Чуя-кун. Вот эта тупая боль под левой лопаткой — точно от ощущения тяжести совершенных ошибок. Простая психосоматика для самых маленьких. Но от знания легче не становится. — Ладно, — Накахара разворачивается в половину корпуса. Его колени как будто привязаны марионеточными тросами — их слишком резко и бесконтрольно подбрасывает вверх, — я все, что мог — сделал. Теперь ты скажи ему, чтобы отъебался. Сложив несколько обстоятельств в полноценную картину, Доппо приходит к выводу, что Чуя, несмотря на все свои угрозы, грубость и бесшабашность относится к тем, кому стоит внятно донести: — Ничего не делаешь пару минут, и я оказываю тебе помощь, идёт? — Ещё раз наберёшь Эдогаву? — Договорились, — Доппо нажимает на иконку контакта. Подойдя ближе к двери и положив на неё обе руки, вероятно, чтобы слышно было лучше, Куникида задаёт первый вопрос: — И что Рампо-сан делает в таких ситуациях? Чуя же буквально может… — Успокойся, — этот слегка усталый и насмешливый тон похож на тот, что мерещился в каждом из снов. — Если взять его за запястья, то он впадает в панику, совмещенную с параличом. Можно свободно снимать перчатки. Только по очереди. После этого все бесы отступают… — Бесы? Чего ты набрался пока меня не было? — Одолжил немного религиозной литературы у бывшего священника из триста девятой. Я вообще-то умею сближаться с людьми, и ты не единственный, кому хочется поделиться со мной чем-то, — допустим. Дазай злится. Но зализывать раны, нанесённые им сейчас, стоит после избавления Накахары от… — …зависимости. Сам подумай, ты же знаешь — Эдогава не ответит. Иначе ему придётся всю жизнь таскать с собой социопата, как собачку на привязи. Подобные срывы имеют периодизацию. Каждую неделю примерно в вечернее время. Он хорошо осведомлён об этом, он же их и отслеживал. — Это отчасти жестоко, — делится честным мнением Куникида. — Да нет. Подходящее время, подходящее место. Просто не все такие, как ты, — после этого из палаты доносятся только звуки отдаляющихся шагов. Видимо, бывший мафиози высказал все и потерял интерес к происходящему. Комментировать эффективные методы лечения — прямая задача для лиц более высокопоставленных. Куникида же обычный психотерапевт. Один из многих. Все, что он может, это довольно незаметно приблизиться, вырвать свой телефон у Чуи и резко перехватить того за руки. Среагировать на беспокойное: — Начни с левой. Я правша, она слабее. Сдохнешь не сразу. Аккуратно положить невероятно мягкие и вероятно очень дорогие перчатки рядом с собой. Позволить Накахаре их забрать. Просидеть в неловкости около десяти минут. — Тебе больше заняться нечем? — кажется, он снова на грани. Есть в его голосе что-то слезливое и обиженное. — Серьезно, пойди и прочитай это блядское письмо. — Письмо? — Доппо переводит встревоженный взгляд на Накахару, спокойно раздирающего ногтем обивку дивана. — Мой «лечащий» мудила оставил тебе рекомендации по гомоебле для чайников или типа того. — То есть дело вообще не в самой книге и не надо тратить время на её прочтение? — Да сука, какой же ты тугой, — этот удар в плечо — вовсе не со зла. — Разрываешь подарочную упаковку, открываешь конвертик, читаешь. Стоишь в ахуе, как обычно. Потом решаешь все с Дазаем. Решаешь все с Дазаем. Невыполнимая задача. Письмо. Руководство. Гнев, направленный на Эдогаву, почти трещит в воздухе, благополучно подпитываясь недовольством Чуи. С одной стороны от психиатра можно было ожидать подобного, с другой — он здесь. Сам пришёл в свой выходной. Почему бы просто не… — …разобраться со всем и сразу. Стой, не беги, блять, — Доппо не заметил, как встал и двинулся по направлению к своему кабинету. Также проигнорировал тот факт, что держал кулаки будто в карманах халата, отчего выглядел крайне нелепо со стороны. Рыжая голова немного склонилась вперёд. Ему слишком стыдно выдавать себя, оно и понятно: — Спасибо. — Это моя работа. — Прими благодарность и уебывай. — Ладно, но я хотел бы кое-что узнать. — Валяй, — Чуя отмахивается, в очередной раз осматривая свою освобожденную руку. — Накахара, скажи мне: какой магический трюк я провернул, чтобы резко сменить ориентацию всему отделению? — вопрос на миллион. — Ты издеваешься? Нихера не всему отделению. И нихера особенного ты не сделал. Просто слишком старался, как обычно. А оказалось, что этим людям, в итоге, ничего кроме любви не надо, — очень поэтично. Даже лирически. Усердие вредно для сердца. С некоторых пор. Как только Куникида удаляется, дверь 306-й подаётся в сторону. Конечно же, Осаму Дазай собственной персоной объявляется в коридоре и присаживается рядом с поверженным Накахарой, только чтобы надавить на больное: — Ты же знал, что он не заявится. — И че, нахуй? Я тебе сейчас по морде съезжу. — Хочешь — бей, — добродушные дозволения, скорее всего, проявление повреждения рассудка. Иначе подобное объяснить нельзя. — Это же я тебя довёл. — Пошёл нахер. Дело не в том, кто довёл, а в том, кто спас, мудила ты эдакая. Добился, чего хотел — прыгай от радости. — А разве я знал, чего я хотел? — Дазай выглядит ошеломлённым. — Не припомню за собой такого. — Подарочков и побегушек, нет? А ещё чтобы этот педик тебя вылечил, выписал, забрал с собой и вся поебота про счастье. Ты его… — Да, люблю, — а вот об эту улыбку Осаму можно порезаться. — Давай после этого просто спокойно помолчим? Мы же с тобой напарники, Чуя-кун. Посиди со мной, я почти при смерти. — Я хотел сказать, что ты его не совсем достоин, придурок. И вообще, хочешь молчать — значит, ебало первым заваливаешь, — Накахара неожиданно хватает Дазая за голову и с какой-то даже отцовской нежностью укладывает её себе на колени. Опускает сверху оба локтя, фиксируя. — Он тебя тоже…того… В голову Чуи напрашивается грубая и разрушающая всю атмосферу мысль: «Если эта скотина сейчас разноется, на перчатках останутся белые разводы соли. Какая же дрянь».

***

— И чем ты здесь занимаешься, закинув ноги на мой стол? — Куникида лихорадочно пытается избежать активной агрессии. Мало того, что за время его отсутствия относительное количество пыли скопилось на мебели, так ещё и следы периодического пребывания Эдогавы, а именно: пустые стаканчики из-под кофе, порванные бумажки и несколько оригами портили общий вид и снижали рейтинг удобности рабочего места процентов эдак на 70. — Скучаю по обществу Накахары, — Рампо отстранённо озирается, будто только что проснувшись. — Если честно, большего разочарования от своего состояния никогда не испытывал. — Я отчасти понимаю тебя. Есть ещё что сказать? — Стоп. Ты неправильно меня «понимаешь». Не в том смысле «скучаю», а именно… — Почему ты именно сейчас решил сбросить на него работу с установками? Он же сегодня с самого… — Тянуть дальше нет смысла. Утром мы ругались по этому же поводу и, кстати, он высказал, что сидеть в тюрьме как-то попривлекательнее, чем ошиваться вокруг меня ещё хотя бы несколько часов, — череда бесконечных прерываний друг друга на середине предложения закончилась. Психиатр довольно нервно хватает со стола листик, складывает вдвое, но, поразмыслив ещё полминуты, отбрасывает его в сторону. — Вообще-то я хотел тебя ударить за бардак, но вижу, что сейчас ты слишком расторможен душевными метаниями, и из великого благородства отложу побои до следующего раза, — Куникида спокойно присаживается в кресло и следит за лицом Эдогавы, которое, в свою очередь сменяет эмоции на скорости олимпийского бегуна. — Ты действительно не так понял! Да, мне немного не по себе, но… Ох. Хорошо. Напомню тебе один биологический факт, — Рампо воодушевленно разводит руками. — Боже, нет. — Сам напросился. Гарантирую непременную травму твоего глубоко традиционного ума, драгоценный мой друг… — Ладно, хватит. Я просто решил применить твои же методы, потому что сегодняшний поступок кажется мне почти что недопустимым и максимально непрофессиональным, — Доппо откидывается на спинку и устраивается с комфортом. Насколько это возможно. — Мои же методы? Никто не навязывал тебе ложных чувств, Куникида, — психиатр фыркает, задевает рукой кружку и опрокидывает её на пол. Смерив произведённый хаос незаинтересованным взглядом, он снова обращается к хозяину кабинета: — На письмо можешь забить. Раз я здесь, то просто поболтаем. От тебя требуется только выполнить некоторые условия. — Диктуй, — возможно, это поспешное решение. Доппо не горит желанием весь ближайший месяц называть Рампо «повелитель» или же таскать ему кофе. Игра в шахматы также висит в списке строгих отказов. — Не прячься. Будешь отпираться — я пройдусь по твоей кандидатской. И не забуду последнюю статью, которую ты не сдал, — Эдогава серьезно сложил руки на груди. — После чего ты, конечно, снова вспылишь, назовёшь меня «заучка» или «козёл» и проведешь целый час, доказывая, что тебе нужны спокойствие, идеальное расписание и леденец после пыток. — У меня нет целого часа. — Вот и отлично, — Рампо снова ослепляюще засветился. — Напомни, кстати, почему ты в учебном совете? — если Доппо сейчас закатит глаза, шансов на то, что они выкатятся обратно, чересчур мало. — Потому что я не поднимал на всеобщее обозрение своё недовольство чисто биологическим подходом к лечению на последнем курсе, — очевидный ответ. — Хорошо, я понял. Теперь переходи к главному. — Окей, — психиатр с хрустом размял пальцы. — Все именно так, как сказал Накахара. Ты уже все понял, принял, но почему-то тянешься за советом ко всем и каждому, от кого только можешь получить хоть слово. Тебя легко провоцировать, тобой легко управлять, поэтому ты себе и не веришь. Все по-классике: расслабляемся, задаём себе вопросы, расставляем чувства по диаграмме Эйлера*, выделяем управляющие и… — Я точно педик, — Куникида закрывает руками лицо. Эдогава несколько раз моргает, охватывая взглядом всю комнату целиком, останавливается на начищенных до блеска ботинках коллеги и выдаёт: — Какое же Чуя-кун у нас золотце. Если бы ещё не раздражал так сильно, цены бы ему не было. — Он раздражает тебя тем, что нездоров? — если ответ будет положительным, Эдогава лишится лицензии. Все присутствующие знают об этом. — Нет, раздражают те риски, с которыми совмещено его лечение, — слишком расплывчато и туманно. Это возвращает Куникиду в точку перемены мнений. Он решается потратить несколько минут консультативного общения на заварку молочного улуна и только вернувшись к своему месту замечает сосредоточенность Рампо на переписке с кем-то. Так много восклицательных знаков… Культовый филологический хоррор. — Впрочем, неважно, — психиатр хлопает в ладоши. — Всё происходящее только подтверждает мою теорию о противодействии. Следовательно, показательная грубость и аномальное поведение могут невероятно притягивать, вызывая положительные эмоции, и сделать с этим ничего нельзя. Это похоже на тот эксперимент, где крысам привили любовь к ударам током, — да они с Чуей как будто сговорились сегодня. Снова надо уточнять: — Мы все ещё говорим про Накахару? — Ты где-то подцепил иронию? Конечно нет, — фыркает Эдогава, взглядом отдавая приказ провалиться под землю. — Я действительно в замешательстве, — подтверждающе кивает Куникида. — Это очень легко объяснить, — сама невинность во плоти. — Текущее окружение оказывает определенное влияние на твое мировоззрение. Вот ты и сравниваешь всех с собой. — Ты любишь обвинения на ровном месте, — почему-то сейчас данная черта невероятно злит. Психотерапевт закусывает губу. — Ты любишь саркастичных, — мастерское парирование в исполнении Рампо. — Выбиваешь из меня сейчас констатацию того, что твой характер мне нравится? — Доппо слишком неудовлетворённо размешивает в кружке чайные листы. — Ну, тебе же надо тренироваться в признаниях. Хоть как-то, — Эдогава пожимает плечами, будто действительно «ничего такого». Ладно. Это фол. Куникида любит саркастичных. Какое-то время оба не обращают друг на друга внимания. Тишина начинает оплывать капелькой пота со лба. На улице душно — скорее всего, будет ливень. Как же тогда Доппо пойдёт домой? Стоит переночевать в клинике. Наверняка ни у кого из присутствующих на территории трёхсот человек не найдётся зонта. Психотерапевт с такой настойчивостью переворачивает страницу медицинского журнала, что почти вырывает её с корнями. Грустно повисшая вощеная бумага советует обращать больше внимания на размер желудочков мозга при выявлении склонности к болезни Альцгеймера**. Громкий треск сдвигает установленный порядок молчания. — Знаешь, я вообще хотел передать, что эта затея мне нравится… не слишком уж сильно, — Эдогава кривится, заглянув в один из стаканов и не обнаружив там ничего. — Да, это забавно, что из серьезного и непреклонного профессионала какой-то психопат за два месяца сотворил потерянного чувствительного бедняжку, но если смотреть дальше: все становится мрачнее, ты… — Решил, что делать. Бесповоротно. Спасибо. Вы оба правы, а Накахара так вообще умница. Пусть и довольно грубо, но он растолкал мои сомнения на места, — Доппо поднимается, тянется поправить полы халата и не замечает их. Хорошо, следует исправить. В этот раз он вернулся насовсем. Черт бы побрал этот ещё один день отпуска, — поэтому будь с ним помягче. Рампо не отвечает. Скорее всего, ему нечего сказать. Пока что. Куникида отдаёт ещё несколько минут на отряхивание и разглаживание складок своей «рабочей формы». У него слишком много дел. Надо успеть все до отбоя. Потому что после будет довольно сложно и… Ладно. Никто не сможет запретить ему делать что-либо. Это снова бредовые отговорки. — А, и вот, учти кое-что, — Доппо извлекает из шкафа папку с подписью на обложке: Накахара Чуя. — Я же лечил его около месяца. Там немного. Прогресса не было. Он ненавидит всех, а тебе поверил. С первой встречи. Эдогава принимает карту не то чтобы с большим интересом, но все же решается ее открыть, ведь с неизвестного номера кого-то из пациентов ему приходит: «Да чтоб ты сдох блять!!!!!!!!!!!!!!»