Degré zéro

— Стой! Или сядь! — Дазай подскакивает с кровати полностью готовый защищаться, как перед бойней. В любом случае, вводит в недоумение скорее то, что он почему-то игнорирует, что между ним и Куникидой, замершим в проходе, добрые 3 метра. — Меня неделю не было, черт! Одну! Неделю! Ты повредился мозгом окончательно? — Доппо торопливо закрывает дверь, нервно и агрессивно постукивая себя по бедру папкой пустых обходных листов. В целом, взял он её только для вида. Просто чтобы создать фальшивое ощущение, будто вернулся он сюда: по неотложному делу, развеять скуку старого друга, поболтать с Накаджимой (подчеркнуть нужное), но не только ради этой встречи. Будто. — Я мог бы все обосновать, но теперь принципиально не буду. Страдай, — тем не менее, поза нерадивого пациента становится слегка более обыденной. — Больно надо, — вовсе не радостное приветствие скорее тревожит психотерапевта и оставляет за собой шлейф из досады. Да, хорошо, он может быть обижен. Да, возможно, ему неприятно, но как с логической точки зрения объяснить подобное? Да, скорее всего, это: — Проблемы с бесами? — чудеса врачебного подхода. Просто браво, Доппо. — Вроде того. В любом случае, пока что не приближайся. — Хорошо. Не буду. — Стой там, — еще один предостерегающий жест. — Тебя заклинило что ли? — Зачем вообще явился? — вопросом на вопрос. — Спасти Накахару, получается, — минус два балла кармы. Думай лучше, Куникида.— Ладно, я поддался импульсу. Могу уйти. — Я же сказал раньше — стой там. Как вообще Рампо отпустил тебя сюда? Судя по его вчерашнему настроению, он был на грани того, чтобы попросить у меня твой адрес и оружие. — Мой… адрес? У тебя? — искреннее недоумение периодически является двигателем процесса, ведь вместо эмоционального отклика Осаму окончательно расслабляется, разведя над головой руки в стороны. Судя по всему, между его ладонями должна была вспыхнуть радуга с навязчивым пояснением: «Бывший мафиози». — Да, точно. Извини, — Доппо даже немного тушуется, несуразно переминаясь с носка на пятку. — Ну так…? — Пришлось указать, что мне нужно срочно найти тебя, извиниться, встать на колено и сделать предложение, иначе он бы меня не выпустил, честно, — Куникида предельно серьёзен, потому что не врёт и не приукрашивает. Просто подготовился. За такое же не дисквалифицируют? — Собираешься что-то из этого претворить… в жизнь? — маска напускного равнодушия трескается по швам. Великолепно. — Принести извинения. — А остальное? — Нет, — пауза. Давай же, хотя бы себе не лги. — Пока что. — Это… утешает, спасибо, — Дазай приземляется обратно на кровать, взглядом буквально снимая с психотерапевта кожу. Очень технично. Явно по давно составленной методике. Один квадратный сантиметр в наносекунду. — И что ты там пытаешься спрятать? — Ключи от третьей ординаторской, — все именно так. Наконец-то представилась возможность стоически вытерпеть первородный ужас за правду и ничтожные отсылки на врезавшиеся в память пошловатые фразы, не подходящие самому Доппо до зубовного скрипа. — Она запирается. Изнутри. — Я уже и забыл, — Осаму резко приходит в оживление, открывая ящик тумбы. Долго роется, выуживая на поверхность разную мелочь в попытках что-то найти. Через пару секунд он достаёт точно такую же связку с желтой биркой. — Мать твою! — отличная реакция, Куникида! На десять из десяти. — Я просто более предусмотрителен, поэтому и получил их раньше. Пауза. Еще раз. Более предусмотрителен. — Да что же ты там предусматривал?! — ком в горле почему-то ожил и начал скрести когтями по мягким тканям, разрывая связки, что значительно усложнило Куникиде совершение такого простого социального акта, как диалог. — Да что же ты там себе нафантазировал? — это почти полное совпадение фразы окончательно добивает, словно обухом по темечку. — Через ординаторскую проще всего пройти к выходу для персонала. Я, вообще-то подумывал слинять отсюда через денёк. Как раз к окончанию твоего отпуска. — Прошу прощения за неуместное… — …но сразу я этого факта не указал специально, — смеётся. Осаму действительно смеётся. По-доброму. Глаза слепит. Крутит связку на пальце, оглядывается, не даёт безмолвию поселиться в комнате и просто выдаёт себя с поличным: — Смущать тебя, куда интереснее, чем стыдиться самому. — Жалкое зрелище, — «но притягательное своей очевидностью». — Не хочу слышать это от шестидневного хиккикомори, — театрально разводит руками «бывший мафиози», прикрывая глаза. Он всегда увернётся. Даже целиться не стоит. Эти невыносимые повадки убийцы… Скулы сводит от одного осознания. Надо продолжать. Куникида как-то неуклюже добирается до кровати, присаживается рядом, не встретив отрицания. Что он должен испытывать? Нужно ли ему следить за мимикой, координацией и жестами? Несколько возмутительных по своей абсурдности моментов, которые он успел прогнать в голове по пути в палату, всплывают и застилают собой весь обзор на происходящее. Лучше бы перед глазами стоял невзрачно-белый фон. Лучше бы эта стандартная температура в помещении не казалась Люциферовым котлом. Лучше бы суметь снова найти опору и задать… — Хочешь секрет? — …подобный вопрос. Детская наивность. — Давай, — Куникида не собирается юлить или скрываться. По крайней мере, такое обещание было дано Эдогаве буквально полчаса назад. — На самом деле я совершенно здо… — У тебя пограничное расстройство личности*, — он перебивает. Это некультурно, но вот сам диагноз…абсолютно верный, не терпит пререкательств и должен быть озвучен. — Я всю неделю думал об этом. — Ого, серьезно? — Абсолютно. И также всю неделю отдавал распоряжения по коррекции лекарственной схемы, — даже щеки не покраснели. Видимо, если несколько раз (около 10-ти за последние несколько часов) проигрывать в голове ситуацию, эмоции отходят на второй план, и все кажется до невероятного правильным. — Так вот почему меня вчера безумно тошнило, а сегодня я постоянно падаю в дереализацию**, — это уже неприкрытая злоба, но Доппо стерпит. Он действительно причастен по всем статьям. Дазай как-то недоверчиво тычет пальцем ему в предплечье и резко крутит головой: — Ладно, ты не галлюцинация. Пока что. Подождём до следующего прихода сумеречного… — Да заткнись ты, — довольно грубо. Вообще за гранью. Но, к удивлению, подобный выпад вообще не шокирует Осаму. Он только снова усмехается, смотрит как-то одичавше и даёт дружеский совет: — Не общайся больше с Накахарой, он тебя ещё сильнее испортит. — Не в нем дело, — что именно дергает Куникиду за ниточки иррациональных поступков он не способен понять, сколько бы не пытался. Что в прошлый раз, что в этот. Только тогда не приходилось говорить, смысл был только в действиях. Сейчас же просто обязательно прояснить: — Мне обнять тебя? Будет немного попроще. Телесные, то есть прямо тактильные, осязательные контакты в целом… — Так. Тебе честно говорить или ядовито отпинаться? — Дазай щурится слишком недоверчиво, кажется, сильнее убеждаясь в том, что Доппо — иллюзия. — Давай, как всегда. — Тогда… Я ненавижу твои объятия и предпочел бы никогда с тобой не пересекаться, — половина сказанного — правда. Куникида трусливо откажется от признания, что размышлял об этом. Осаму подсаживается сам, опускает голову психотерапевту на колени, тут же (да какого черта?) схватывая успокаивающие ощущения от ладони, зарывающейся ему в волосы. Он предупреждает так, как предупреждают именно мафиози, видимо, по старой привычке: — Только попробуй испарись куда-нибудь. Обычно перерыв между фазами где-то около часа. — Около часа? Довольно стабильно, — эта ремарка вызывает недовольное шипение и попытку уклониться от поглаживаний. — Просто подождём. Куникида не исчезнет. За час уж точно. Да и вообще как-то особо не собирается. В конце концов, у него выходной, он имеет право распоряжаться им, как пожелает. Конечно, стоит изменить схему сразу же, ведь её побочный эффект аномален, но пока текущие лекарства действуют, очередной приступ будет… во благо. Это шанс что-то доказать. Шанс что-то утвердить. Недостойные мысли… — …неполноценного человека, — Осаму, видимо, что-то говорил все это время. Просить повторять как-то глупо, — любить тяжело? Самый неприятный. Самый мерзкий при таких обстоятельствах вопрос. — Лично мне — да. Есть такое, — самая гнусная ложь. — Как и ожидалось, — Дазай выглядит запредельно сонным, но упорно не закрывает глаз. Он устало потягивается, активно жестикулируя единственной свободной правой будто через силу, и предпринимает попытку устроиться удобнее. — Почему-то, увлёкшись тобой, я постоянно ощущал себя… Знаешь, будто заведомо окажусь в проигрыше. Хотя Чуя постоянно оставлял пометку: «Он кретин». Периодически это казалось даже довольно правдоподобным, учитывая твои действия и… — Накахара, так-то, молодец, — а вот это было довольно искренне. Совершенно нежданная солидарность. «Накахара — солнышко» — должно стать просто безусловным девизом этого дня. Если бы вышеупомянутый слышал все похвалы, то наверняка бы… — …покраснел. Я же не сказал ничего такого, — Осаму кончиками пальцев проводит где-то в районе четвертой пуговицы рубашки. Доппо до дрожи прошибает паникой и невысказанным. — А как сердечко-то забилось, Боже мой. — Снова заткнись. — Не-а. За неделю я довольно вымотался, хотя вел достаточно аскетичный образ жизни. Так что теперь не «заткнусь» ни при каком условии. И ты — единственный доступный собеседник. Не повезло. Вот так вот ты облажался. Можешь меня убить? Не можешь? Тогда признай, и пусть все идет своим чередом, — в этот раз недоделанный провокатор все же переворачивается, фиксируя глаза в глаза. Неожиданно психотерапевт решает, что убил бы, но с другой стороны: абсолютно готов признать свою слабость и все семь смертных до единого в придачу, только бы разорвать прямой визуальный контакт с этим чудовищем. Зрачки Дазая — именно зрачки, радужки не видно от слова совсем, — дают понять, что сейчас он охотится. Ждёт. Но вот только чего? «Поцелуя. Любого. Даже в щеку сойдёт», — эти мысли влетают в левое ухо. Значит, они от лукавого. Да и звучат подобием воплей одного неоднозначного общего знакомого. — Я постараюсь смириться с положением вещей, — рационально. Выверено. Полное фиаско. — Постарайся. Я, если честно, удивлён. Эдогава и Чуя-кун правда приложили все усилия. Я потерял несколько тысяч на факте, что ты не вернёшься раньше срока, — тон настолько оскорбленный, что прилипает к нёбу ириской, поэтому выдавать связную речь становится невыполнимой задачей. Куникида так и замирает. Молча. — Если у тебя все ещё есть пунктик, почему я выбрал тебя жертвой, а он явно есть, мне даже не надо готовиться, чтобы все разъяснить, — спокойно продолжает Дазай. Взгляд не отводит, сглатывает как-то слишком громко. Ему бы откашляться. Скоро воздух начнёт буквально искрить, и тогда шансов вернуть себе способность дышать уже не представится. Лучше сейчас. — В общем, смотри: единственный человек, принимающий меня таким, какой я есть, перед смертью дал задание — тянуться к чему-то светлому. Твои блондинистые волосы подставили тебя. Больше ничьей вины нет и никогда не было. Побрейся налысо, может, полегчает. Если, конечно, мы не об одном и том же сейчас думаем. Например, я все ещё зациклен на ключах от ординаторской и количестве плоских поверхностей… — Стоп. Не продолжай. Пока что мне хватит информации, — ещё секунда и Доппо заплачет от смущения. Сократить уровень напряженности можно только вернув себе холодный врачебный подход к делу, то есть: — Исходя из аналитики — я замена? — Ты идиот, — Осаму оскорбленно фыркает. — И почти-что-доктор-наук. — Ага, это тоже. Если бы я хотел заменить Оду, я бы навязался случайному человеку и внушил, что он проживает не свою жизнь, — такой уровень манипуляции слегка пугает. — Я бы не стал влюбляться и вести себя, как капризная школьница. Это нелепо. — Кто из нас ещё идиот? — чисто риторически. Становится невыносимо бесшумно. Даже отзвуки вечернего допуска к прогулке покидают палату. Как обрывать тишину, чтобы насовсем, а не по частям? Надо ли обрывать? Если нет, что тогда делать? Взять Дазая за подбородок? Наверное, да. В целом, проводить вот так большим пальцем другому человеку по губам как-то вульгарно и бесстыдно. Смотреть на то, как этот самый «другой человек» в ответ на подобное улыбается слишком приглашающе, открывая рот и слегка касаясь подушечки языком, просто где-то на грани между нервным срывом и острым психозом. Читать как: «Критическое состояние». Такой вид состояний корректируется и купируется введением транквилизаторов из расчета дозировки 0,5 миллиграмма на человека массой 40 килограмм и… — …не является обязательным условием. Мне просто нравится смотреть на тебя под всеми углами. Ты можешь потратить еще пару неделек на осознание и возврат в дзен. Я не против, — Осаму слегка кривится и пытается сесть, но рука, лёгшая поперёк грудной клетки, сильно ограничивает действие. — Тебе лучше все же отложить религию, Дазай. Любую, — невинная шутка и виноватые движения. Прекрасное сочетание. Перестать думать в направлении чрезмерной аморальности поступков внутри лечебного заведения? Наверное… нет. Но все же, это неуместно. Не должно быть уместно замирать в пяти сантиметрах от лица другого мужчины, создавая этим ещё более неловкую ситуацию. Консервативный психиатрический опыт считает подобное отклонением. С давних времён консерваторов казнили. Казнили ведь? Да? Или нет? — Да или нет? — ощущение ступора и оправданное отсутствие погрешности в любом из предыдущих выводов Дазая облегчает существование в месиве из собственных сомнений и тоски одиночества. — А чем я рискую, Куникида-кун? — Всем. — Забавно, что у меня при этом ничего нет. — Просто соглашайся, — Доппо сам от себя не ожидал этой внезапной напористости. — Точно все по местам расставил? Никаких там проблем, загонов, да? Вот четкое намерение и… — Ты за… — Заткни меня сам, — звучит, как вызов. В приличном обществе взрослых здоровых людей на вызовы положено отвечать. Осаму Дазай «абсолютно здоров».