костры и вороны

Я видела, как сумрак собирался над водо-ой, вдалеке-е,

На время превращаясь в обезумевшую ночь.

Ночью шепчут тени на забытом языке.

Беги, что будет сил, если услышишь и поймёшь...

Кроваво-красный закат с диском золотого солнца уже давно уплыл за горизонт, оставив за собой только полотно тёмно-голубого неба и рваные полосы серо-фиолетового зарева всё у того же горизонта. На этой грязной и тусклой, почти выцветшей – как, впрочем, и всё в Городе – голубизне нет ни единого облачка, ни единой звёздочки, и даже туч нет. Где-то вдалеке каркают вороны. Вечер в Степи удивительно спокойный. В ушах шумит прохладный ветер, словно напевая песню, понятную только ему самому и Укладу. Вокруг никого нет, под ногами лишь шуршит сухая трава, неподалёку трещит костёр с трупами, взвиваясь столбом едкого дыма до самого грязного неба. Сегодня прибавилось очень много мёртвых тел. Это уже даже перестало удивлять Бакалавра. Ветер обдувает бледные щёки и доносит до мужчины запах едкого дыма, огня, пряной твири, гнили и сожжённой мертвечины. Воздух кажется тяжёлым даже в Степи, в которой нечасто встретишь живую душу – ни бандитов, ни поджигателей, ни заражённых жителей в черных балахонах, полностью закрывающих поражённое Песчанкой тело. Здесь можно встретить лишь Исполнителей в жутких масках птиц, время от времени сжигающих новые трупы. Даже без костров воздух Города пропах смертью, сырой землёй, кровью, больными крысами, специфическим и очень резким запахом той коркообразной плесени на стенах домов и дорогах заражённых районов. Даже в Степи не избавиться от этого запаха. Что здесь делает Бакалавр? Ну... Он сам толком не знает. Казалось бы, запланированные на сегодня дела давно выполнены, нет нужды бродить по городу: еды и лекарств у него хватает как минимум до завтрашнего утра, ему стоило бы поторопиться и найти ночлег. Прогулки по городу в позднее время чреваты тем, что он может стать жертвой озверевшего бандита, коих ночью на улицах города особенно много. Но он давно не находился в такой относительно спокойной обстановке. Жизнь в Столице последнее время обернулась для него вечной тревогой и переживаниями насчёт своего будущего, Танатики и вопроса её дальнейшего существования, а пребывание в Городе... тут даже и говорить не стоит. Уже почти неделю, которую Данковский проводит здесь, в Городе-на-Горхоне, поражённом страшной эпидемией, Бакалавр то и дело старается просыпаться как можно раньше, чтобы успеть выполнить как можно больше дел и набрать ресурсов для своего дальнейшего существования, которое может оборваться в любую секунду. После того, как его ежедневные дела завершены, Бакалавр бредёт к ближайшему особняку, заматывается в одеяло и впадает в беспокойный сон, во время которого он видит либо какие-то сюрреалистичные, психоделичные и попросту жуткие вещи, либо пустую черноту. Третьего не дано. И он может лечь спать до утра в любой промежуток времени и таким образом проспать тринадцать, шесть, девять часов. Наверное, это на нервной почве. Просто нет желания находиться в этой реальности. А как давно он мог себе позволить встать посреди Степи, словно истукан, и лениво наблюдать за мирно потрескивающим костром трупов? Отбросить хотя бы ненадолго экзистенциальный ужас и пустоту внутри, расползающуюся мерзкой чернотой по его организму; переживания, вечную тревогу? Давно. Одиночество такое приятное. Даниил был бы рад остаться в нём на всю оставшуюся жизнь. Вот только это спокойствие и умиротворяющее одиночество продлилось недолго.       – Ойнон, что ты здесь делаешь? – Из-за спины внезапно слышится грубый мужской голос и громкий топот чужих сапогов. Словно за ним идёт человек немалых размеров, или, может, какой-нибудь бык или медведь, например. Данковский раздражённо вздыхает. Ну почему именно сейчас?!       – Стою. – Кратко, лаконично и исчерпывающе. И даже не разворачивается, как невежливо.       – А если серьёзно?       – А что я ещё здесь могу делать? Стою, на костёр смотрю. – Вываливать свой душевный груз другому человеку – пусть и тому, который тебя поймёт – нет желания. Он не привык к этому. – А какова цель твоего пребывания здесь, коллега? Он всё же оборачивается и смотрит на вставшего позади Гаруспика. Впивается взглядом с уколом яда и раздражения, который, впрочем, пропадает буквально за пару секунд. Сейчас у него нет сил на какие-то эмоции помимо пугающего безразличия и умиротворения. Артемий, впрочем, тоже не выглядит каким-то взвинченным. Разве что брови сведены к переносице в привычной для него манере, придающей его острой физиономии строгости и какой-то злобы. Ничего удивительного.       – Я хотел собрать твирь, раз уж минутка выдалась. В степи её особенно много. Бакалавр молчит. Рассказы Артемия о этих его степных травках ничего ему не дают – не разбирается он в них. Да и нет сейчас желания вести с энтузиазмом диалоги. Утолил свой интерес и хватит. Холодает. Бакалавр ёжится, заматывается в свой плащ, превращаясь в одно большое чёрное пятно, которое почти не видно на фоне потемневшего неба. Совсем скоро оно покроется мириадами звёзд, в замудрёных соединениях которых Хозяйки смогут найти послание или очередное предсказание будущего. Но Гаруспик тяжело, задумчиво молчит, и за твирью своей идти не сильно-то и торопится. Словно что-то хочет сказать. И говорит.       – Раз уж выдалась возможность, я тут спросить хотел... что ты собираешься делать после окончания эпидемии?       – Зачем тебе это? – Бакалавр недоуменно хмурит чёрные брови, сфокусировав всё своё внимание на Потрошителе по левую руку от него, задумчиво уставившемся на догорающее пламя трупного костра.       – Просто интересно. Выглядит неубедительно. Но Бурах вряд-ли сознается в истинных причинах своего интереса. Даниил снова вздыхает и прикрывает уставшие глаза. Как бы ни хотелось сейчас абстрагироваться от этого вопроса и от темы собственного будущего, которое сейчас находится в подвешенном состоянии, прямого вопроса избежать уже не получится. Он и сам не знает, честно говоря. Вся его деятельность, некогда являющаяся смыслом жизни, рухнула вместе с жизнью Симона Каина, и теперь Даниил даже не знает, кем является. Наверняка отныне он даже не Бакалавр, а так, бывший учёный-маразматик с бредовыми идеями. Правда, в нём всё ещё горит его собственная идея. И это всё. В Столицу ему возвращаться не очень то и хочется, и на данный момент его волнует только задача по спасению города, повешенная на него Властями. У него больше ничего не осталось, кроме этой самой задачи. И порой он даже не справляется и с этим. Когда руки у некогда спокойного, словно удав, Бакалавра трясутся от нахлынувшего волной отчаяния и осознания того, что времени осталось безбожно мало, а трупов – безбожно много. Когда из пальцев все выпадывает, ускользает, а всё вокруг – серые стены, пол, вид за окном – кажется раздражающим и вызывает ещё большую тревогу, заставляя голову ужасно болеть, Бакалавру очень хочется разбить всё к чертям собачьим, а заодно размозжить себе череп о стол или стену. Но он держится. Изо всех оставшихся сил. Но а что делать дальше? Куда идти? Как понять, кто ты теперь? Каково твоё призвание по жизни? Мерзкие червячки тревоги вновь начинают шевелиться где-то под рёбрами, доставляя противный дискомфорт.       – Я не знаю. Посмотрим. Гаруспик, на самом деле, догадывается о происходящем на душе Даниила, потому что усталый взгляд карих глаз исподлобья говорит о многом. И, честно говоря, столь ценного союзника и удивительного человека терять бы не хотелось. И тут до мужчин, безмолвно стоящих посреди такой же безмолвной степи, доносится звук. Карканье ворон. Гаруспик поднимает голову и видит полчища чёрных птичьих тушек, едва различаемых на фоне тёмного неба и стремглав летящих куда-то в сторону Горхона. Странно, вороны ведь совершают свои перелёты вечером, а не ночью. Вороны летят не так, как журавли – красивым и стройным клином, печально гогоча на прощание, вызывая у людей лишь приятные мысли и ассоциации. Они представляют собой одну большую и разбитую стаю, напоминая рваную чёрную тучу. Чёрную тучу, которая оглушающе, хрипло и будто бы отчаянно каркает, чем пугает суеверных горхонских жителей.       – Вороны – редкие гости здесь. – Задумчиво произносит Гаруспик, наблюдая за полчищем каркающих птиц в небе. – Считается, что это к смерти. Бакалавр усмехается. Смертью их уже не удивишь, потому что люди и без этого сотнями дохнут в агонии ежедневно. Происходящее перед ним, честно говоря, ему немного безразлично.       – Они несут за собой смерть и беды, – Продолжает Артемий, – Чуют их запах и предвещают трагедии.       – Поздно спохватились, значит.       – Говорят, что они стали часто прилетать сюда последнее время. Стали нападать на людей, хотя такого раньше не было.       – Да? И почему же? – Бакалавр также поднимает голову и следит за тучей каркающих птиц над его головой, мысленно представляя Город с нашествием ворон, которые нападают на мирных жителей с агрессивным карканьем.       – А кто их знает? Может, чуют запах падали. – Он пожимает плечами. – Но, знаешь, эрдем, я бы лучше ушёл отсюда. И твирь уже собрать не получится. Бакалавр хмурится. Он никогда не верил в приметы, мистику или какие-то суеверные или религиозные объяснения поведения ворон, – Гаруспик, кстати, тоже – считал их бесполезной тратой времени, которое можно было потратить на более полезные дела, однако теперь делать им тут и вправду нечего. К тому же, здесь стало совсем уж холодно, не спасает даже теплый плащ. Неподалёку от мужчин уже догорел тот самый костёр с трупами, оставив после себя лишь прах и пепел тел чьих-то любимых сыновней, дочерей, мужей или жён. На душе Бакалавра вновь беспокойно.

Кто сказал тебе, что ты вернёшься,

Что ты выиграешь борьбу с удушьем?

Без надежды, как без оружия;

Круг – защита, нет, круг – ловушка.

Непокорная цель на мушке,

Они смотрят мне прямо в душу.

Воздух капает вниз, душно,

Темнота говорит, слушай.