Аято
Часы в поместье Камисато четко отсчитывали секунды в повисшей тишине. Когда-то этот клан перенёс тяжёлый удар: им не удалось защитить оружейника государственной важности. Фатуи не давали им покоя, клан потерял многих людей и подвергся жесточайшей критике. Отец Аято и Аяки сильно постарел от переживаний, а положение клана Камисато в сёгунате стало чрезвычайно шатким. Взяв бразды правления в свои руки, Аято без устали работал над тем, чтобы повернуть ситуацию в пользу клана. И пусть положение клана Камисато было восстановлено пару лет назад, а комиссия Ясиро снова объединилась, все по-прежнему полагались на Аято, ожидая от него решений по вопросам любой важности. Покойная мать Аято и Аяки, бывало, говорила, что у сына никогда не будет чего-то вроде семейного уюта. И одним жарким летом он доказал это. Тогда стоял июль и Аято оказался на северо-западном береге острова Наруками, где судьба свела его с самым очаровательным созданием — девушкой, красота которой могла тягаться с самими богами. Долгое время она не обращала на него внимания. Если взгляды могли говорить, любой дурак тогда бы догадался, что Аято был по уши влюблён. Однажды, она наконец поняла его и стала бросать ответные взгляды, полные теплоты. И как он повёл себя дальше? Стал ледяным и ушёл в себя, будто рачки, которых вынесло прибоем на берег, и с каждым разом становился все холоднее, пока в голове той девушки не появилась воображаемая ошибка. Через некоторое время девушка уехала из Инадзумы. С этого странного манёвра чувств началась репутация Аято как бессердечного и расчетливого человека. Уже тогдашнего главы комиссии Ясиро. И, как не странно, первым человеком, который, назвал его так, была Яэ Мико. В словах этой лисицы всегда пролегала красная нить садизма, которую Аято всегда отчетливо слышал. Будучи ребенком, ему так нравилось с ней спорить, видя на ее лице неподдельный интерес и желание доказать свою правоту, но годы шли, а подобное хобби его всё равно забавляло. Но её язык, пропитавшийся скверной... Вчера Аято бы точно послал её к бездне, а не смотрел, как флуоресцентные цветы отбрасывали блики на светлую кожу скулы и щеки, отчего Гудзи Яэ хмурилась ещё больше и щурила глаза. Интересно… какие у неё глаза, когда они не смотрят с привычным раздражением и ненавистью. Такое вообще бывает? Святой гром, конечно, такого не бывает. Если и есть человек, на которого она не смотрит с неприязнью, то он наверняка живёт в отражении её зеркал. Точнее не человек, а ёкай. В гостиную ворвалась Аяка. — Это правда? — её глаза стали похожи на два кристально чистых озерца, из который вот-вот хлынет вода. В нынешней ситуации ему даже не нужно было ничего спрашивать что имела в виду сестра. — Да. — Святой гром... — протянула она, усаживаясь за столик к Аято. — Глаз Бога — знак одобрения для самых честолюбивых. Я ни в коем случае не сомневаюсь во Всемогущем Сёгуне, но... Сначала указ Сакоку, а теперь и это. Аято тяжело вздохнул и потёр переносицу. — Что ж, значит одной проблемой больше. — Аято, пожалуйста, даже в такие времена не забывай заботиться о себе. Хотя бы ради моего спокойствия. — Конечно. Но данная ситуация выглядит весьма скверно. И мне кажется, Гудзи Яэ имеет к этому отношение. Любая война состояла из битв. Тактика — это о том, как победить в битве. Стратегия — как победить в войне. Тактика учила использовать местность, доступное оружие и прочее. Стратегия — нечто глобальное глобальное и учила использовать слабости противников и союзников, ресурсы и прочее на протяжении всей войны. Можно выиграть все битвы и проиграть в войне. А можно проиграть все битвы, но в конечном итоге выиграть в войне. Отличных тактиков должен возглавлять гениальный стратег. Тогда всё пройдёт гладко. Поэтому, он должен стать гениальным стратегом в этой войне с Гудзи Яэ, выведать у неё сведения и избавить Инадзуму от Охоты и указа Сакоку. — Вы до сих пор друг друга на дух не переносите? — спросила Аяка. — Мне всегда очень нравилось работать с Гудзи Яэ. Организация праздников, как правило, отнимает массу сил и приносит не так много дохода, однако её мероприятия всегда оказываются не только изысканными, но и прибыльными. Аято глубоко вздохнул. Выхода не было. Он не пойдёт к Яэ Мико даже под страхом смерти: это равносильно признанию, что она главнее. Сначала нужно разобраться, почему началась Охота. — Ты помнишь какой была первая встреча с ней? — Ещё бы. — усмехнулась Аяка. — Ты назвал её высокомерной кицунэ. И был неправ. — А ты назвала её красивой леди и тоже была неправа. — в тоне Аято мелькнула издевка. — Права. Практически никому из Инадзумы не удастся добиться хотя бы половины красоты, которая принадлежит ёкаям. Старший Камисато фыркнул, заново принимая немного самодовольный вид, и лениво обвел ее взглядом. Аяка же задержала дыхание, понимая, что таким образом лишь вывела его на еще больший поток яда в сторону леди Яэ. — Мама всегда говорила, что с Гудзи Яэ стоит поддерживать хорошие отношения. Может, она знала то, чего не знаем мы. Стало не по себе. В особенности от того, что эта излюбленная тема Аяки — использовать слова матери как рычажок воздействия на него. При всей огромной любви к сестре это раздражало. — Не приплетай сюда покойных людей, Аяка. Она протянула руку и коснулась внешней стороны его ладони. Аято продолжил изучать её, уже с меньшим напряжением, но всё также внимательно. — Прости. Мне не следовало. — тихо отозвалась младшая Камисато. — Я просто... Столько времени прошло, а я до сих пор скучаю. Аяка кивнула и направилась к двери, опустив глаза. — Аяка. — раздался его голос за её спиной. Сестра остановилась, но не обернулась. — Будь осторожна. — Как и ты. — прошептала она. Спустя время и Аято вышел из гостиной, привалившись к деревянной колонне в холле имения Камисато. Сухие глаза смотрели перед собой. Кажется, он никогда больше не сможет сфокусировать свой взгляд или же закрыть веки. Глаза умирающей матери на всю жизнь отпечатались на внутренней стороне сетчатки. Только сейчас он понял, как чудовищно устал. От всего. От политики, угроз, опасностей, сложных отношений с остальными комиссиями, своих размышлений в конце концов. Но назад никогда не было пути. Старший Камисато так же вспомнил отца. Он рассказывал, что в далёком прошлом более половины из пяти ремесленных родов Инадзумы были уничтожены. В тот заговор было вовлечено много влиятельных людей и даже клан Камисато. Но прежде чем Всемогущий Сёгун вынесла окончательное решение, Гудзи Великого Храма Наруками, которая обычно держалась в стороне от государственных дел, неожиданно вмешалась, спасая клан Камисато. Мотивы Гудзи Яэ даже по сей день оставались неизвестными, а та история передавалась из уст в уста и Аято, когда занятия фехтования и чтение книг сменились уроками отца, который давал сыну необходимые для преемника клана знания: «Клан Камисато занимает своё положение и по сей день по милости Наруками. Из этого следует, что клан Камисато обязан защищать путь вечности и неизменно следовать за Сёгуном. Таково данное обещание, и такого непреложное правило клана. Никогда не забывай этого». Аято чуть ли не хмыкнул. Защищать пути вечности или простых людей. Это выбор, который ещё предстоит сделать. Совсем скоро наступит Хиган — время весеннего равноденствия. Время, когда все соберутся в Великом Храме Наруками. Какую игру затеяла эта лисица? Будет ли она изучать реакции людей, ловить взгляды, распиная душу давлением стальной воли? Всех ли поймает, вычислит? Самый крупный хищник может учуять беду и скрыться под густыми кронами лесов, пока она вылавливала мелких лгунов.Аяка
«Тати Дзюцу — воплощение твоего достоинства, проявление твоей воли. Разум воина должен быть чистым, спокойным. Во время удара будь быстра, как молния, и холодна, как лёд. Стань мастером клинка и добудь победу движением столь совершенным, какие парировать невозможно». Таковы были слова матери Аяки. Младшей Камисато всегда хотелось обучиться иноземной технике фехтования. Но в нынешних реалиях это стало невозможным. Аяка достала свой меч. И это означало, что противнику стоило быть крайне осторожным. Она порывисто вздохнула, собираясь с силами. Её клинок со свистом рассёк воздух пятью ударами. Она чуть пригнулась, выполняя продолжительный поток ветряных мечей, сочетая быстрые и яростные атаки с мощью Крио элемента. Это отнимало немало сил, но отступать младшая Камисато не стала бы. Она сжала зубы, вспоминая все приёмы, которым её обучили. Аяка отступила в сторону, чтобы не потерять равновесие от очередного замаха и исчезла. Теперь она была инеем. Снегом. Непробиваемым льдом. Появившись вновь Аяка взмахнула рукой. В её кружащемся танце поднялась метель, похожая на цветение. — Искусство Камисато: Сомэцу! Безупречным движением вызвала снежную бурю и выпустила непрерывно движущийся вперёд Морозный сэки-но-то. Пронзающий холодный ветер мог непрерывно кромсать противников с помощью стихии Крио. Физические тренировки отлично сцепляли с реальностью, не позволяя сознанию бесцельно бороздить просторы души. Хотя после них тело болело так, словно его колотили палками. Но это была другая боль: приятная, тягучая, обещающая силу в мышцах. Та боль, которая приносила удовлетворение. Её Аяка готова терпеть. Раздались звуки хлопков. Буря затихла. Младшая Камисато подняла голову, возвращаясь в реальность. — Великолепно, моя леди! Ваши движения, как и всегда, точны. Аяка плавно развернулась и мягко улыбнулась Томе. Смотрела на него своими голубыми глазами долгую долю секунды. — Но бьете вы слишком сильно. — задумчиво произнёс он. — Вдруг кто-нибудь пораниться? — Ой. Я перестаралась? Аяка взглянула на свой клинок. Слегка кивнула. — Похоже, мне ещё есть чему поучиться. Главный долг комиссии Ясиро был в том, чтобы помогать жрицам в делах свящённых и направлять выдающихся деятелей искусства разного рода. С малых лет воспитание обязывало Аяку изучать этикет. Рисование, каллиграфия, искусство чайной церемонии. И по большому желанию младшей Камисато — фехтование. Аяке всегда было приятно возвращаться домой и забывать об этикете. Это давало возможность сражаться в полную мощь. Она много работала, сжав зубы и не думая ни о чём, кроме тренировок. Со временем тело понемногу укреплялось, принося уверенность. — Охота на Глаза Бога. — её улыбка дрогнула, когда Тома произнёс это, но Аяка старалась держать лицо. — Вы это обсуждали, не так ли? — На сегодняшний день это главная новость. — она почувствовала, как дрожат пальцы. — К сожалению, это указ Всемогущего Сёгуна. Отнять Глаз Бога — всё равно, что отнять сердце у человека. Вместе с его мечтами, целями и чувствами. Я не хочу знать, что могут почувствовать люди в такой момент. Я знаю, что могу подставить под удар весь клан, если ослушаюсь приказа Её Превосходительства. Но я хочу что-то предпринять. А иначе зачем... зачем жить? Чтобы закрыться от мира и забыть, что такое чувства? Забыть, что такое наши амбиции, наша жизнь? Забыть, что мы — люди? Мы живём, когда чувствуем. И умираем, когда перестаём. Инадзума не может застрять на одном месте. Аяка даже и не думала о провале. Наверное, никто бы не подумал, потому что в таком случае таких людей прилюдно казнят особо изощрённым способом. Тома ничего не ответил, лишь продолжал серьезно смотреть на младшую Камисато. — Я слышала, что в Фонтейне есть летающие приспособления, позволяющие перебираться людям через глубокие реки. — голос Аяки наполнился жизнью. — И приспособления, способные погружаться вместе с людьми под воду и находиться там долгое время. А в Сумеру что-то вроде серёжки, которая может добыть тебе любые знания. Она подняла взгляд на небо, где виднелась бесчисленная россыпь звёзд. Небесного острова — Селестии — нигде не видно. Впервые у Аяки появилось такое ощущение, будто над ними жестоко посмеялись. Мир, Архонты или же сам обитель верховных богов — видимо, они слишком невзрачны, чтобы боги Селестии с этим разобрались. — А у нас... вечность. — выдохнула она. Младшая Камисато была сильной госпожой клана, но внутри хрупкой, словно лёд. С огромной дырой внутри. Аяка оторвала взгляд от небосвода, снова оглядывая Тому. На душе скребли кошки от несправедливости и старой боли утраты, а она продолжала держать осанку. Руки начинали откровенно подрагивать, и младшая Камисато вложила одну в другую, пытаясь скрыть это. Она действительно боялась. Чувство, которое успела забыть на короткое время, наслаждаясь спокойствием, снова вползало Аяке за воротник, растекаясь по всему телу. — Скажи... Была бы возможность вернуться в Мондштат, где всегда есть свобода... ты бы вернулся? Ей захотелось ударить себя за такой вопрос. Забота об Инадзуме — её долг и подобный вопрос мог бы показаться тем, что она бы уехала из земель Электро Архонта. Но, конечно, нет. Это её дом. А этот вопрос показал её не со стороны авторитетной госпожи Камисато, а маленькой хрупкой девочки. Сильная. И такая же слабая. Как и все люди перед волей Архонтов. — Инадзума место моей души. — тихо ответил Тома. Аяка подошла к нему и они медленно зашагали по саду. В один момент Тома остановился возле одной из клумб. Он казался таким умиротворенным, что Аяка даже до конца не знала, что сказать. — Для каждого нового члена комиссии Ясиро я сажаю что-то новое. Он указал на небольшой кипарис. — Его я посадил для твоего брата, когда я только оказался в комиссии. Трава наку для тебя. Тот светящийся цветок для бабули Фуруты. — он провел по двум небольшим кустам пальцами. — Летом они расцветают ярко-сиреневым. Они за ваших родителей. Аяка понимала, сколько этот сад значил для Томы, во всяком случае, думала, что понимает, и в её сердце мелькнули боль и грусть. — Остальные кланы могут попытаться раскачать внутреннюю обстановку Инадзумы, убрав с доски две важные фигуры, тебя и брата. Сёгун столь редко появляется на людях и все эти игры настолько мимолётны для неё, что, возможно, она и не заметит. Но люди не могут без религии. — Нет, — она покачала головой. — люди не могут без веры. — Часто они не видят разницы. — Но ты видишь. Пожалуй, Аяка что-то начинала понимать во всех этих игрищах, в которые ввязывался Аято, где на кону поставлено так много, что лучше не думать об этом. У каждого были свои амбиции, цели, мысли и желания, и, накладываясь на чужие, они создавали врагов и союзников, причём в разное время роли могли меняться местами и никому это не казалось странным. Она опустила взгляд, понимая, что ещё чуть чуть и расплачется. Тема доверия вообще была для них с Аято больной. Они до сих пор учились это делать. По крайней мере Аяка. Младшая Камисто продолжала верить людям. Несмотря ни на что. Вытаскивая острые клинки предательств из девичьей спины. С болью, тихими, никому не видными всхлипами. Один, второй, третий, четвертый... Это ведь... тоже опыт? — Ты бы поддержал меня? — Конечно, моя леди. Даже не задумываясь. Аяка успокоилась, прислушиваясь к размеренным ударам своего сердца. Внутри были пустота и лёгкость. Словно ничего не имело значения кроме их разговора и её слов. И она предана им, предана своему пути. Инадзуме. Своему миру, который вёл её. Через тьму и свет.