Давай дружить!

... Жизнь не кончилась, она продолжалась. Но вы, скорее всего, поймёте меня, когда я скажу, что для Рюноскэ она остановилась. Потеряв опору, он потерял цель жизни. Как теперь Дазай-сан его похвалит, если он ушёл в другую организацию? Навряд ли они пересекутся, а если даже так случится - то только в качестве врагов. Так как же он сможет говорить с ним, с предателем... И учителем?.. Обо всех его мыслях догадывались двое в мафии - Чуя и Гин. И оба по молчаливому соглашению друг друга пытались как-то помочь Рю пережить и принять тот факт, что Дазай ушёл. Несомненно, чего-то ребята совместно добились - уговорили поспать нормально, а не на ходу и не на работе, поесть, чтобы парень не напоминал восставшего мертвеца, привести себя в порядок... А вот до душевного состояния добраться пока не смогли. Акутагава привык прятать всю боль в себе и не делиться ни с кем, чтобы не показать свою "слабость", как он это называл. Но у рыжеволосого на этот счёт были другие планы и мысли. Он помнил себя раньше. Раньше - то есть с тех пор, как попал к Овцам. Помнил, как смотрел на самых старших ребят и проникался к ним глубоким уважением. Как пробовал подражать им во всём, как, по их примеру, запихивал кулачки в карманы (откуда у него и пошла такая привычка), шагать так же независимо и широко, говорить "Всё нормально", когда порезался или ударился - серьёзно или несерьёзно, - молча сносить холод, голод, жажду, унижения. А потом это всё вылилось в один большой срыв. Когда в левом боку внезапно стало очень больно, а тело начало неметь, когда с пригорка на него взглянули глаза его бывших друзей - полные такой ненависти, такого отчуждения - он ещё держался. Но когда он встретился глазами с коварным шатеном, сидящем на камне слева, и когда тот предложил свои условия, а он согласился - Чуя не выдержал. Когда автоматчики убежали наверх, а за ними ускакал и Осаму, Накахара, уже бывший король Овец, беззвучно разрыдался. Слëзы медленно текли по щекам, не хватало воздуха, и каждый вздох перерождался в новый всхлип, а слëзы всë лились да лились, и никак не хотели прекращаться. Естественно, тогда никто ничего не узнал, даже, наверное, сам Дадзай. А с той поры Чуя больше не плакал. События трëхлетней давности наложили на него тяжëлый отпечаток. Да, он выиграл в своë время ещё два года для Агнцев и себя. А потом пришла расплата. Он держал в себе свои отбросы семнадцать лет. Рюноскэ - восемнадцать. И неизвестно, как парнишка до сих пор держится ("Ещё одно доказательство моей слабости!" ) . И если у него в своей время это выплеснулось в плаче, то как это выместит эта больная, изломанная и психически извращëнная натура - невозможно предсказать. Может, так же, как у Чуи. Может - в неконтролируемую агрессию. А может быть и в аутоагрессию... Или ещё хуже... Нет, лучше не думать. Аку ценит жизнь... " А теперь? Что теперь делать, когда его главная мотивация пропала? Создавать новую? Из себя? " "Новую из себя... " Чуя перекинул ногу на ногу и опер подбородок на полусогнутые пальцы. "А что, звучит, как идея... " "Страшно ошибиться? Страшно, ещё бы. Только здесь уже тормозить нельзя. И тупить тоже. Здесь одна оплошность может сломать разом всë - было доверие - и нет доверия. Но именно поэтому - при! Будь уверен в себе в кои-то веки! Чуя, ты не сопля! " Ладно, а что дальше? Дальше - продолжать в том же духе. Если хочешь поддерживать дружбу и перейти на новый уровень - так держать. ..... Опять дом. Опять теперь же четыре стены. Тупые, серые, безликие. Чем-нибудь бы украсить, но нет ни сил, ни желания. Всего поровну - хочется украсить, не хочется украшать, отсуствие воли. Злиться на себя Рю тоже устал, поэтому получалось какое-то жалкое подобие злости и досады. В ослабленном организме всегда так. Благо, Мори дал кучу отчëтов, можно расслабиться за работой. Но и их делать не хочется... Страшно. Так, спокойно. Ты обязан их сделать до вторника, а сегодня воскресенье. Сделает эти и попросит ещё. Чем быстрее, тем лучше. Мысль об этом придала Рюноскэ силы, и парень вскочил с дивана со всем энтузиазмом, на который был сейчас способен. Сел за стол, лихо распахнул лежащую перед ним папку, и застрочил по бумаге с болезненной одержимостью работой. В работе не останется места для жизни - и это удобно. Чтение он забросил. Книги сиротливо лежали рядом со стенкой - возьмите нас, пожалуйста, но никто не берëт. Как будто брошенные животные. Деньги, накопленные на второй книжный шкаф, были забыты, и Аку уже по привычке откладывал туда по пять процентов с доходов. В почти пустой серой квартире сидел парень посреди пыльной полутьмы и безостановочно писал, писал и писал что-то... Внезапно он отбросил ручку, с грохотом смахнул со стола все документы и уронил голову на руки. Дела валялись на словно посеревшем от горя ковре, и их никто не поднимал. Солнечный свет, если можно его было так назвать, неровно падал в форме окна на спину эспера, на спинку стула и на пол за ним. Побелевшие ещё сильней за последние две недели пальцы слабо сжимались и скребли по столу и листам бумаги. К горлу в сотый раз подкатывал знакомый комок, но Акутагава не мог заплакать. Разучился. Это непонятно и страшно, но это так. Такое существует. А он не мог позволить себе выпустить эмоции даже в одиночестве. Ведь он сильнее этого. Он не должен показывать никому свою слабость. Тогда его начнут жалеть, а тогда... Руки ещё отчаянней зацарапали столешницу. Нет, нет, не надо, не хочу! .... Надо с этим что-то делать, а что и как именно - Накахара знал не особо точно. Разговор. Надо было начать с разговора. Им обоим нужно привыкать общаться с людьми. И только голубоглазый хотел встать и отправиться на поиски своего (для себя - более, чем близкого) друга, как в дверь постучали, за стеклом замаячил высокий силуэт, и в кабинет заглянул сам Аку. "Вспомнил солнце - вот и солнце", подумалось Накахаре. - Заходи, - нетерпеливо замахал он рукой, - тебе всегда можно. Будь Рю в лучшем состоянии, он бы непременно призадумался над смыслом этих слов, но сейчас Одарëнный был слишком утомлëн и измотан морально, поэтому он просто кивнул и шмыгнул внутрь. Снова в его поведении появилось что-то, что было три года назад, с тревогой отметил Чуя. Бесшумные шаги едва ли не на носочках, напряжëнность, поспешность. Плюс к тому он поднял ворот. Но когда он повернулся к свету лицом, рыжеволосому с трудом удалось сдержать испуганный вздох. С бледного лица, на котором резко выделялись неестественно острые скулы, в душу Чуи заглядывали пустынные глаза. Теперь они были скорей цвета пыли, нежели расплавленной ртути. И в них исчез тот огонëк, который рыжему удалось высечь пару лет назад. Мëртвые и бесчувственные. Как тогда, когда Чуя в первый раз проводил его до дома... Накахара вспомнил тот день и мысленно содрогнулся. Неужели они откатились в то время, когда Рю было пятнадцать? Когда надежды почти не было? И стоит ему сорваться хоть в одном месте, сломается разом всë? Так. Спокойно. Сейчас он всë исправит. Он сможет. Не впервой. - Садись, Рю, - старший похлопал рукой по кожаной обивке поближе к себе. - Поговорим. Акутагава скользнул к нему и сел. - Рюноскэ, - осторожно-преосторожно начал Чуя, - как ты себя..? - Нормально. "Ну что нормально, я же вижу, что плохо. " - Ммм... Понятно... - невнятно пробубнил Накахара. Что дальше было говорить, непонятно. - Знаешь, - решился он, - я тоже был таким же, как ты. Молчал о своих проблемах... Считал подобное слабостью... Я держал всë своë дерьмо в себе, потому что боялся, что меня будут жалеть... А жалость я ненавидел... - сероглазый удивлëнно поднял глаза на друга, не понимая, к чему тот клонит. - Ну, я становился всë более замкнутым и, якобы, крутым... А потом... - глубокий вдох, как перед прыжком в воду, - ну, ты знаешь, как я попал в мафию... Так вот, в тот день я сорвался. Прям по-крупному, я разревелся и не мог остановиться, потому что было настолько всё... Погано, и мерзко, и подло подстроено... Меня выставили слабаком, и это было невыносимей всего. Потом я понял, что уж лучше было тогда, чем позже. Потому что если бы я начал выплёскивать эмоции в будущем, наверняка мне было бы ещё тяжелей. И знаешь, я понял ещё кое-что, - голубоглазый серьёзно взглянул на брюнета, - некоторые говорят : "Мне не нужна твоя жалость". А некоторые говорят : "Ты не заслуживаешь жалости"... Вот и разбирайся, что это такое... - Чуя вздохнул и потёр переносицу. Украдкой глянул на друга - Рюноскэ сидел в той же позе, только теперь выражение его лица было задумчиво; было видно, что он полностью погружён в себя и свои раздумия. - Рюноскэ,- снова начал Накахара, - ты можешь рассказать мне всё... Акутагава резко поднял голову, так что даже пряди спутались по лицу. Несколько секунд младший изучал бездонными глазами рыжеволосого, и Чуя подумал, что следовало бы несколько прояснить ситуацию... - Так делают, не сомневайся, - ободряюще продолжил он, - и... Это абсолютно нормально... Рю сухо прокашлялся. - Ну... - разумеется, он не решается на такой большой шаг, - может... Только... Я даже не знаю, с чего начать... - Для начала просто расскажи, что ты чувствуешь, - предложил рыжий, ощущая себя каким-то районным психологом. Аку повёл плечами. Конечно, ему неуютно и неудобно, но с другой стороны, он уже настолько устал, что ему было как-то плевать. Учитель ушёл. Хуже теперь точно не станет. - Ну... Мне обидно, ("Так, уже хоть что-то") и... Неприятно, и... Я не понимаю! - обращаясь не то к себе, не то к товарищу, полувоскликнул Рю. - Почему он ушёл? Всё же было так хорошо... Он перестал меня наказывать, он стал уважать меня... Я же всё делал правильно... Ну так что случилось? - со слышным отчаянием проговорил он и отвернулся. Накахара просто сидел и участливо слушал, и не стал мешать. Пусть соберётся с мыслями, чувствами, он будет ждать, сколько понадобится. Рука паренька лежала совсем рядом, и Чуя взял её, насколько мог, мягко. Плечи сероглазого дрогнули, но как будто не из-за прикосновения. У рыжика появилось нехорошее предчувствие. Он протянул руку и за подбородок развернул голову Рю к себе. Ну точно, он не ошибся - по искривлённому лицу Аку струились слёзы. В сердце что-то стрельнуло и оборвалось. Видеть плачущего Акутагаву это было не то что больно - это было непереносимо. Непереносимо смотреть, как плачет вечно спокойный и сдержанный человек. Внезапно черновласый порывисто сгрёб в объятия рыжего и крепко сжал, и уже просто не сдерживаясь, завсхлипывал. Гладя по макушке уткнувшегося ему в плечо Рюноскэ и стараясь изо всех сил заглушить радость от того, что его любимый человек наконец-таки обнял его, Чуя вспомнил это ощущение. Жалость. Такая горькая, болезненная, вызывающая настоящую бурю в душе. Хочется обнять ещё крепче мелкого. Засыпать поцелуями. Что угодно, лишь бы ему не было так больно, лишь бы не плакал. - И, - всхлипывал Рю, - почему он ничего мне не сказал? *шмыг* И даже не, -Ф-ф, - попрощался? Что я, - снова судорожный вдох, - опять сделал не так? Накахаре оставалось только утешительно держать младшего и разрываться от того, что не может никак облегчить его боль. Будь его воля, он бы забрал весь негатив на себя и сам бы с ним разбирался. Вот в его плащ рыдает самый дорогой ему человек. Из-за чего? Из-за одного выродка, который сломал ему психику, жизнь, врос в него корнями, а потом раз - и выдрал, как выдирают сорняк. Выдрал очень больно, с кровью. И даже не счёл нужным объясниться. Теперь плохо всем, и хуже всех как раз тому, кому Осаму сделал больнее всего. А мальчик принял это, как должное, и не стал толком сопротивляться. Но так нельзя. Так не должно быть! Это неправильно. Если подумать, то сколько по свету раскидано таких Акутагав? Израненных морально и никому не нужных? Скрывающих свою боль под маской безразличия? Из размышлений его вывел вздох и сжавшие на спине плащ руки. Аку уже более-менее успокоился и полулежал на старшем, мерно дыша. Рыжеволосый ещё раз взъерошил волосы парнишки и улыбнулся. Рюноскэ сейчас выглядел невыносимо мило. - Прости, - прошептал брюнет, - я закатил такое... Прости... - Ну что ты такое говоришь, - рыжий обнял ещё крепче Аку, - всë нормально. Зато ты теперь научился выговариваться и делиться переживаниями, это ведь очень хорошо. - Да? Знаешь, что? - Рю поднял голову и заглянул в тому глаза, - это было больно. - Потому что ты слишком долго молчал, - с грустью вздохнул Накахара. - Я не привык раскрываться просто, понимаешь? - Ну ещё бы, - от Чуиного выдоха вихры на макушке сероглазого растрепались во все стороны. - Но зато ты молодец. Он почувствовал, как вздрогнул Рю. И погладил по спине. Мальчишке нужно больше ласки, больше похвал, он должен быть уверен в себе. Пусть забирает все слова, Чуе не жалко. Отдаст всё. Акутагава выбрался из объятий Накахары и сейчас стоял, старательно приглаживая причёску. Повернулся в зеркало, утёр последнюю мокроту под глазами, оправил плащ. Снова стал лицом к рыжеволосому. - По мне ничего не заметно? - Выглядишь шикарно, - позволил себе широкую улыбку друг. - Спасибо, - слегка приподнял уголки губ Рюноскэ, отчего у Накахары всё внутри потеплело. И Аку шагнул к выходу. - Подумай над моими словами, - догнал его в спину голос Чуи, - о жалости. - Обязательно, - посмотрел на рыжего Аку, - и спасибо тебе огромное. Ты в который раз вытаскиваешь меня с полного дна, - и, немного помолчав, добавил, - Чуя. - И вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Накахара посидел ещё немного, раскачиваясь из стороны в сторону, на диване. Вдруг резко вскочил, открыл дверь и высунулся наружу. По левому коридору шёл Акутагава; его стройная фигура была уже в самом его конце. Чуя повернул голову направо. Из дальней двери между маской и густой чёлкой чёлкой на него смотрели цепкие чёрные глаза. Гин. Она кивнула Накахаре и скрылась в кабинете, мелькнув напоследок пальмой на голове. И знаете. Хоть маска скрывала пол её лица, но по слегка прищуренным глазкам было видно, что девушка улыбалась. Радостно и с облегчением, что её брат наконец-то в порядке. Так, по крайней мере, показалось рыжику.