Другая реальность

Если кто-то спросил бы Накахару Чую, когда он становился Исполнителем, пожалеет ли он об этом, то он без промедления отрицал бы всё. Но сейчас, действительно, иногда жалеет, что так скоротечно дал своё согласие, и теперь уже поздно было метаться назад. Оставалось только смириться и идти вперёд. И неизвестно, кто был виноват в данном случае, природная вспыльчивость юноши, которая не угасла, даже когда в предложении промелькнула речь о большой ответственности. А ведь должна была, ведь это то, что пугает любого, кроме повелителя гравитации, ломающего не только законы физики, но и собственную логику. Или же был виноват Дазай, чей уход лишь увеличил проблемы Исполнителя, когда тот вернулся с командировки, обнаружив Мафию в ошалевшем состояний от неожиданных известий. Охватившая злость на Осаму была так сильна, что тот едва не помчался ловить его на машине, но вовремя отскочил. Почувствовал. Машина взорвалась. Тогда Чуя попросил небеса, чтобы Дазай и вправду умер, и его труп привезли в Мафию. На мертвых же не злятся. Но вот Накахара был готов воскресить недоделанного суицидника, чтобы тот ответил за испорченное напоследок имущество. После такой истории и запить было бы не грех. Но работа не давала. Она кипела, копошилась и очень сильно увеличивалась в размерах. Поэтому когда удавалась свободная минутка, он старался проводить её не в компании бумаг, а с кем-нибудь приятным. Но, правда, иногда темы попадались не совсем располагающие к беседе. И вправду, девушка, сидящая перед ним, была достаточно хороша внешностью и обладала приятным характером. Но вот тема, на которую, Накахара должен был тратить своё время, звучала так: — Тебе надо поговорить с Акутагавой. И вот, уже несколько минут они обсуждали этот вопрос с Таварой Мачи. Странно, что девушка, ранее незаинтересованная в юном эспере, пришла говорить на его счёт. Вообще, между Накахарой и Таварой существовали более-менее уважительные отношения даже несмотря на то, что в первую их встречу, Чуя назвал её приведением, ибо тогда, та достаточно неожиданно выглянула из темноты. В тот момент, ему показалось, что их слышали все, ибо в коридоре стало слишком тихо, но незнакомку это особо не смутило и, та посмеиваясь прошла мимо него, так ничего и не сказав. Неловкое первое знакомство переросло в то, что сейчас они спокойно общались в коридорах, если вдруг пересекались. Мачи даже составляла ему компанию в бар, где пара перекидывалась более-менее смешными историями, распивая напитки. Правда, у Чуи смешных рассказов всегда было больше, а вот Мачи часто рассказывала истории знакомых, чем свои. Подтверждая этим фактором своё тяжелое трудное детство. Осаму часто говорил, что Тавара холодная, надменная, и что в прошлом, она была верной слугой старого босса. Но Чуя никогда не соглашался со словами напарника, хотя бы потому что холодно и отстраненно та вела себя в рабочее время, а после него, словно преображалась, смягчаясь. Насчет старого босса, тот ее не спрашивал, видя что и девушка эту тему никогда не затрагивает, даже когда речь заходит о Мори, новом боссе Мафии. Их простое общение без всевозможных суффиксов и на «ты», помогало Исполнителю чувствовать себя на равных с девушкой, чья половина жизни прошла в стенах Мафии, и чья кровавая дорожка никогда не сможет стать чистой. Чуя не пытался хорохориться с ней, зная, что Мачи даже старше его наставницы, и что в бессмысленной похвале, правды нет. Девушка была опытнее его и в её глазах Накахара мог считаться за младшего брата, если у Тавары имелся такой. Но что-то подсказывало, что вряд ли. Правда, не так уж и часто они общались, ибо даже пересекались Девушка очень быстро рассекала по коридорам здания, стремясь, то на миссию, то куда-то ещё. К тому же, у неё не всегда было благодушное настроение и бывали дни, когда та общалась с неохотой, да и вообще старалась избегать встреч. Но Накахару это особо и не напрягало. Он уже давно смирился с флегматичным поведением мафиози. К тому же, иногда он видел девушку в компании помощницы, чьё имя в Мафии особо никто не знал. Кто-то говорил, что девочка, кружащаяся возле Тавары, дочь кого-то из погибших мафиозных сотрудников, с кем та держала связь. Но так же находились и такие языкастые, которые заявляли, что девочка на деле являлась её дочерью. На последнее, когда до Мачи наконец дошел слух, та усмехнувшись, произнесла: — Да, и родила я её лет в десять, — это она говорила ему с Осаму, когда случайно столкнулась с парнями в коридоре. Суицидальный идиот хотел поддразнить девушку, но та довольно быстро смоталась, видимо, раскусив его намерения. В итоге, больше вопросов на счет помощницы, они не задавали, да и девочку эту почти никогда не видели. Осаму даже в лицо её не знал, как и она его, зато вот Чуе довелось с ней познакомиться, когда в поисках Тавары, он заглянул в их кабинет, встретившись голубыми глазами с янтарно-карими, и писклявый голосок предложил ему чаю, пока он ждет её семпая. Конечно, хотелось ему потом узнать, как возле вечно-одинокой Мачи, оказалась девочка, но язык особо не поворачивался. Парень чувствовал, что это явно не его дело, хотя когда он только пришел в Мафию, то девчонки еще не было. А услышал он о ней, уже спустя пару месяцев после пребывания в Порту, а вплотную познакомился через полтора года. И даже сейчас, Исполнитель не мог толком вспомнить, как представлялась ему помощница Тавары. Хотя, эта информация, не особо была ему нужна, но всё же, стоило бы знать. Это помогло бы ему сейчас переключить внимание Тавары на свою помощницу, ибо разговор об Акутагаве, это не совсем то, что он жаждал услышать от девушки, которая впервые, сама пришла к нему в кабинет. — Слушай, с такой проблемой лучше сразу идти к боссу, — мягко произносит он, видя усмешку мафиозницы. Та сидит на стуле в углу, сложив ногу на ногу. — Если бы я собиралась причинять ему вред, то направилась бы сразу к нему, как ты и сказал. Думаю, одного прищучивания было бы достаточно, чтобы тот всё понял, — та наигранно вздыхает, будто жалеет об упущенной возможности, — но я пришла к тебе, потому что хочу решить всё мирно и безболезненно для мальчика, который итак переживает утрату наставника. Неужели, я первая, кто говорит об этой проблеме? Вот именно, что нет, — тяжело вздыхает Чуя, вспоминая, что в разговорах многие мафиози, даже ветеран Хироцу, упоминали о том, что ученик Дазая после его пропажи, как с цепи сорвался. Конечно, многие списывали это на беспокойство парня состоянием пропавшего Осаму, но чем больше проходило времени, тем чаще эти самые люди намекали, что неконтролируемость Акутагавы доведет их организацию до беды. Никому ненужный юноша, вдруг резко стал центром местных сплетен, и то, что в итоге, о нем заговорит и Мачи, спустя время, должно было стать ожидаемым событием, но Накахара почему-то сомневался. Возможно потому, что Мачи всегда игнорировала существование Акутагавы. В отличие, от тех людей, которые и до этого поднимали тему с Рюноске, в той или иной степени, девушка вообще никогда не говорила с ним о парнишке, так, как будто его нет. Она даже, если пересекалась перед ним с Осаму, игнорировала его лепет про ученика, лишь слегка прищуриваясь и усмехаясь. Непонятно, что пыталась скрыть за усмешкой девушка. Но слышать от неё сейчас, что она хочет помочь, а не просит избавиться от маленького демоненка, пока представился такой шанс, в лице отсутствующего наставника, было удивительно. — Как я вижу по твоему выражению лица, то не первая, — та деловито подкладывает кулачок под подбородок, смотря на Чую взглядом задумчивых аметистов, которые словно потемнели от печали, что поселилась в сердце девушки, — что тебя смущает? — То, что ты не предложила прикончить Акутагаву и дело с концом, — насмешливо говорит он, повторяя жест за Таварой, видя, как презрительно та морщится, словно ей такое не нравится, но взгляда не отводит. — Я не такая недальновидная, как некоторые, — отвечает ему собеседница, сверкая белозубой насмешливой улыбкой. В аметистах играют искры. — Раз Дазай привел его в Мафию, то он изначально видел в нем потенциал, который может нам помочь в будущем. Убивать его сейчас не имеет никакого смысла. То, что с ним происходит, результат и наших действий в том числе. Накахара поджимает губы, отодвигаясь от девушки, раздраженно потирая шляпу на голове. Слова Мачи, как выстрел, попали точно в цель, пронзая насквозь. Конечно, нельзя было винить только одного подонка Дазая, что тот так сильно повлиял на своего ученика, ведь вся Мафия могла и имела шанс вставить свою реплику. Но им всем было плевать. Они ходили по зданию каждый день, видели, что происходит, останавливались, задумывались и тут же беспечно продолжали идти вперед, уже забыв о своих порывах. В Мафии не учат добрым словам, не учат быть спасателем. Их понятие «спасения» очень узкое, и имеет всего одну четко направленную цель — затащить на дно. Что и сделал Осаму с Рюноске, в итоге. В этом даже не было ничьей вины по сути, ведь тяжелый закон мафиози, за который расплачивается теперь только один Акутагава, потому что, сам виноват, что доверился, что пошел, что вообще был так предан. Но это же всего лишь жалкие оправдания, когда в действительности, они могли попросить Дазая, хотя бы тормозить временами, когда тот тренируется с парнем. Все знали, что он воспитывает обладателя Расемона в жестких условиях для мальчишки, но они все молчали, будто так и надо, а теперь Акутагава тяжело ходит, весь осунулся, и каждый жаждет избавиться от каждодневного напоминания собственной слабости перед Дазаем. Все, кроме Тавары. И Накахара не понимал почему. — Что я должен сделать? — спрашивает в итоге он, понимая, что тоже должен последовать примеру коллеги-мафиози, и помочь ей в восстановлении юного эспера. Та заметно приободряется, видя, что произнесенные ею слова возымели свой эффект. — Ничего сложного для человека твоего ранга, — рассказывает она, — просто поговори с ним, как Исполнитель с провинившимся подчиненным. Отчитай его. Ну разве я должна тебе рассказывать, как общаться с виноватыми сотрудниками? — Нет, просто ты тоже могла бы поговорить с ним, — заметив раздраженный блеск в глазах девушки, тот понимающе качает головой. Упрямство ученика Дазая, и его частенько выводило на злость. Это ведь даже не упрямство, а твердолобость, — а, видимо, ты не уверена, что твои слова как-то до него дойдут. — Они и не дошли, — качает Мачи головой, даже как-то расстроенно. Ну, конечно, в её специализацию входят умения выбивать и вбивать информацию, а тут… Акутагава, — я для него едва знакомый человек, который просто не имеет ни статуса, ни права его отчитывать. А вот у тебя есть всё, что нужно. Пригрози ему, что если он ещё раз так поступит, то может попрощаться с возможностью участвовать в поисках Дазая. Накахара вздергивает бровь, видя холодную решимость эсперки. — Серьёзно? Козырями играть решила? Ну ладно, — он подумывает, что это и вправду неплохая идея. Хотя бы потому что, Акутагава уж точно сможет прислушаться к его словам. В конце концов, так долго это всё продолжаться не может, парню нужно успокоиться и притормозить в поисках. Навряд ли, они сейчас найдут Дазая, — и всё же, к чему это всё? — К тому, что брошенный щенок не может долго оставаться брошенным, — холодно и даже хлестко, произносит Тавара, глядя на Чую с непроницаемым выражением лица. — Ты либо приласкаешь его, либо грубо посадишь на цепь, чтобы он тебя слушался. А иначе, если ничего не получится, щенку грозит смерть. На последних словах, Исполнитель нахмурился. В этих словах помимо суровой правды жизни и вечной их спутницы, жестокости, было что-то ещё. Как будто, Мачи говорила про что-то личное. Как будто, имела ввиду себя. Он осознал, что совсем не знает, как жила девушка во времена старого босса и как воспитывалась. Было ли это что-то похожее на то, как воспитывал Дазай Акутагаву. Может, из-за этого, она игнорировала всю ситуацию? Не хотела сталкиваться с прошлым? Вроде, по слухам, она была наиболее близка к нему. И оттого возникал вопрос: что же могло происходить в этих стенах до повышения Мори? Он уже открыл было рот, чтобы задать вертящийся на языке вопрос, как та перебивает его: — Ну как? Сможешь выполнить мою просьбу? Учти, я буду тебе должна, — та усмехается, и вместо сидящей пары минут назад замкнутой девушки, перед ним снова флегматичная Тавара. На душе невольно становится теплее, и даже не успев толком обдумать предложение, тот резко произносит: — Одна приятная компания вечером и я поговорю с Акутагавой. — Отлично, зови когда тебе будет угодно, — довольно отвечает ему мафиози, больше радуясь тому, что смогла его уболтать, чем тому, что её пригласили в бар. Накахара уже давно понял, что находится вне поле интереса девушки, что и было ожидаемо. И он знал, что дело даже не в росте, не в возрасте и не в разных статусах. Мачи в Мафии вообще ни на кого, как на мужчину не смотрела. Даже на вездесущего Осаму. К тому же, Чую вполне устраивали их полу-дружеские посиделки в баре, и эти разговоры не о чем в стенах коридора. Было хорошо иметь знакомство с человеком, который никогда не пытался его бесить или поучать. Который тоже был простым, пусть и со своими чертями в голове. Они по крайней мере, не такие двинутые, как у Осаму. А еще он невольно сравнивал наставницу с Мачи. Вот, например, наставница рыжеволосого всегда была грациозна, даже когда расправлялась с врагами, а вот действия Тавары, были легки и едва заметны, даже сейчас, когда она довольно быстро вскочила со стула, а он даже и не обратил на это должного внимания, пока не вспомнил один интересующий его всё-таки вопрос, с самого начала их диалога. — Тавара! — он притормозил Тавару возле двери, и та повернулась корпусом, смотря на юношу любопытствующим взглядом, — скажи, какая тебе от этого польза? Чуя увидел, успел разглядеть, как всегда спокойное выражение лица сменилось на растерянное. Это было удивительно, но помогло сделать определенные выводы. Видимо, она совсем не преследовала выгоды для себя, защищая интересы Мафии, впрочем как и всегда. Поэтому и не воспринял всерьёз придуманный через пару секунд остроумный ответ. — Ну может, я хочу сделать его своим учеником. Вот, готовлю почву. Накахара лишь усмехнулся, махнув рукой и провожая взглядом, мелькнувшие напоследок белые волосы. В конце концов, может, Мачи и вправду пожалела его, решив исправить ошибку, которую они сотворили. Хотя, правда, здесь одним разговором не отделаешься. Такое тяжело исправить вмиг. Мачи же столкнулась с Акутагавой как раз недалеко от кабинета Накахары. В отличие от прошлых разов, когда они всегда проходили мимо, игнорируя друг друга, в этот раз, всё шло наперекосяк. Хотя бы потому что, Рюноске почувствовал нервозность, увидев приближение девушки. Ему не хотелось пересекаться с ней, зная, что та обещала на него пожаловаться. Он должен был искать Дазая, потому что в Мафии, видимо, никто не желал его искать так, как он. Но если девушка на него пожалуется, то обрубит ему все возможности в поисках. Ему никто не говорил о Дазае, никто не спрашивал его о нем и парень должен был в этом разобраться. Акутагава не помнил, не знал, какая способность у этой Тавары, и что от неё можно ожидать. Конечно, не особо он собирался вслушиваться в чужой лепет человека, кто ненамного выше его по званию. Но все же, он тоже ощутил этот неприятный холодок, когда та смотрела на него. Парень почувствовал её отвращение к своей персоне, но так и не дождался от девушки вразумительных действий, простояв в итоге, как идиот, в полной боевой готовности сражаться. Поэтому уважение в его глазах Мачи уж точно не заслуживала. Он ведь и понятия не имел, что девушка ушла, чтобы не доводить их быстро ухудшившиеся взаимоотношения до крайней точки презрения и ненависти. Она-то быстро оправится от всплеска эмоций, в конце концов, у них с Рюноске из общего было только трудное детство, а вот парень будет вариться в этом котле ещё долго, сжирая самого себя и уничтожая других. Она знает. Сама такой же была. Поэтому вместо всего того, что Тавара могла ему сделать, она сделала это: — Здравствуй, Акутагава-сан! — громко поприветствовала его мафиози, радостно улыбнувшись. Заметив, как застыл ничего не понимающий Рюноске и, видя, что того и вовсе перекосило, шустро ретировалась в коридор, сдерживая смешки. Всё-таки, ровесник Ичиё был таким же забавным, как и она сама. А вот в голове у Рюноске царила полная каша и тот на ватных ногах пошёл дальше, совсем не понимая, что сейчас было. Разве она не должна была на него пожаловаться? Почему она с ним поздоровалась? Почему она не стала его игнорировать, как раньше? Что происходит, черт возьми?! После пропажи Дазая царил настоящий переполох и многие хотели от него избавиться, как от источника страха, как от конкурента, а эта… с ним здоровается. Неужели, она… — Акутагава-кун! Иди сюда, разговор есть! — послышался грубый, хриплый голос Исполнителя из-за чего парень недовольно скрипнул зубами от злости, чувствуя заклубившийся в воздухе дымок Расемона. Всё-таки, пожаловалась… то-то она с ним поздоровалась. Радовалась, видимо, так. Издевалась. Впрочем, как обычно, ничего нового.

***

— Клянусь, мелкая, если не перестанешь дергать меня за волосы, то испустишь свой последний вздох прямо сейчас, — грозно, немного уставше произносит девушка, над головой которой нависла маленькая девочка, чьи карие глаза изучали наивный детский восторг. — Тётя Мачи-сан, ещё пять минут, — та с энтузиазмом копается в волосах Тавары, у которой уже голова болит от этой экзекуции и она раздраженно потирает переносицу. — Твои пять минут давно прошли… ай! — девушка шипит, чувствуя, как случайно девочка дернула за волосы пальцами, — без волос же оставишь! — Простите! Мачи чувствует, что сейчас волком на стену полезет, ибо всё-таки возиться с малышами, это совсем не её стезя. Гонять предателей намного проще. Сейчас её главным желанием было, чтобы девочка уже на что-то отвлеклась и забыла о своей мечте сделать ей красивую прическу. — Кунико-тян, — из коридора показалась старшая копия маленькой девочки, держащая в руках фартук, — отстань от тёти, иначе она больше не придет к нам. Лучше иди, посмотри мультики. — Но, Ичи-тян, — тянет слова девочка, пытаясь надавить на жалость, но вот только ни на Тавару, ни на Хигучи-старшую это совсем не действует. Первая прожигает её взглядом уставших аметистовых глаз, а вторая смотрит сердито, показывая, что они еще поговорят по поводу этой ситуации, когда гостья будет уже за порогом их дома. Кунико недовольно хмурится, направляясь к телевизору под облегченный вздох мафиози, которая принялась убирать с волос всевозможные детские застежки и прочее, что создавало у нее каскад на голове. Она не заметила, как пролегла улыбка на лице у Ичиё, которая до сих пор продолжала умиляться тому, как расслабляется Мачи в домашней обстановке. Сейчас семпай была похожа на кашку, ибо как присела недалеко от коридора, попав в коварные лапы сестры Хигучи, так больше никуда и не передвигалась. Взлохмаченные волосы вместе с челкой, и тусклыми глазами аметистами показывали, как же устала девушка за прошедший месяц. — Вам не стоило приходить сюда, если вы так устали, — мягко говорит девушка, присаживаясь рядом. Мачи бросает на неё красноречивый взгляд, опираясь на стену и прикрывая глаза. — Молчи уж. Не забывай, я ваш опекун. И в любом случае, должна навещать. Напомни мне, когда я в последний раз у вас была? — та говорит негромко, заставив Ичиё внимательно прислушиваться, следя за состоянием семпая, которая в последнее время выглядела не лучшим образом. — Около двух месяцев назад, — мягко произнесла она, слыша удовлетворительное хмыканье, которое так и говорило: «вот о чем я и говорила», — но мы с сестрой не испытываем особой нужды. Мы благодарны, что вы взяли нас под опеку и готовы заплатить за это любую цену… — Вот не надо этих высокопарных речей. — Тавара морщится, смотря на Ичиё раздраженно. Девушка никогда не любила, когда кто-то из семьи Хигучи начинал говорить о долге. В конце концов, больше всех людей на свете, это она была должна семье Ичиё, — у вас, у Хигучи это семейное, возносить такие простые вещи на пьедестал? Ичиё смущенно молчит. И вправду, она действительно часто возносила своё чувство благодарности выше всего. Наверное, потому что в ней были всё ещё свежи воспоминания того, как в один миг они с сестрой стали окончательными сиротами. И ждал бы их приют, если бы не резкое появление Тавары. Хигучи знала её ещё до того, как начала на неё работать и до того, как та взяла их под опеку. Отец часто рассказывал об одной девушке, говоря, как та одинока и как ей тяжело. Он даже приходил пару раз с ней домой, в котором Ичиё сейчас жила вместе с сестрой. Девочка тогда смутно запомнила эти встречи, ибо мафиози отмалчивалась, смотря на светловолосую, как на что-то потустороннее. И даже когда отец представлял их друг другу, та не высказала ни одной эмоции, даже руку не протянула в ответ на её ладошку. Но девочка тогда не обиделась. Честно говоря, Тавара её просто напугала своими холодными глазами, которые словно пронзали тебя насквозь. А голос был таким глухим, что Хигучи после пары встреч предпочитала отсиживаться за стульями, смеша отца и, видя, как растерянно на неё смотрит Мачи. В детских воспоминаниях Тавара была тем ещё холодным айсбергом, которая становилась более-менее расслабленной, благодаря отцу Ичиё — Нориёси. Они часто проводили время и Хигучи с завистью думала о том, что тоже хочет работать рядом с папой. Жаль, что мечты часто сбываются не так, как ей этого хотелось бы. Поэтому та была очень удивлена, когда в самый худший момент их жизни девушка возникла словно из ниоткуда, принявшись активно им помогать. Ичиё не понимала, почему Тавара так поступает, а на все вопросы в ответ лишь прилетало молчание. Конечно, девушка лелеяла догадку, что это, возможно, просьба отца, но даже при таком раскладе Мачи делала гораздо больше, чем от неё это возможно требовалось. Поэтому Хигучи и была так благодарна. Что вместо того, чтобы чахнуть над своей трагедией, пытаться жить нормально и делать вид, что не понимает, откуда им капают деньги на питание и жилье, ей дали шанс самой всего достигнуть. Что семпай не просто взяла их под опеку, но она и вправду старается следить за ними. Приходит раз в пару недель, постоянно чем-то интересуется, помогает в бытовых вопросах. Это мелочи, но они были очень приятными. И эти самые мелочи помогли детскому образу в голове Ичиё перекрыться новыми сведеньями о девушки. Что не такая уж Тавара и холодная, а достаточно строгая и справедливая. Что её глаза могут смотреть не как у хищника на добычу, а очень даже спокойно и ласково. И что за стеной отчуждения скрывается натура, которой бывает так же плохо, как и самой Хигучи. За три года совместной работы вместе, Хигучи успела подметить многие моменты в поведении девушки. Например, когда Мачи поджимает губы, значит, ей что-то не нравится. Или когда она хрустит пальцами, то это говорит о том, что нужно на что-то отвлечься и Ичиё немедленно предлагает заварить чай, на что семпай, взглянув на неё с некоторым сомнением, дает свое согласие. А вот сейчас, её лицо выражает полную усталость и расслабленность. И это радует. Но заметив, как та слегка хмурится, понимает, что её что-то беспокоит. И она даже догадывается, кто является источником тяжелых дум семпая. — Вы всё еще думаете об Акутагаве-сане? — негромко интересуется она, заставляя Мачи прищуриться, но тут же выдохнуть. В конце концов, они гораздо больше, чем просто сотрудники Мафии по разную сторону баррикад и им, действительно, стоит поднимать такие темы. Ведь Хигучи нужно вводить в курс дела. Хотя есть такая тема, которую Мачи даже при смерти не решит обсудить. По крайней мере, сейчас ещё не время. — Твоё мнение? — спрашивает она и Хигучи удивленно моргает, вызывая у мафиози усмешку. Всё же, к некоторым выпадам Тавары, та до сих пор не привыкла и реагировала очень бурно. — Ну… — Ичиё замялась, не ожидавшая, что у неё что-то спросят. Быстро вздохнув-выдохнув, она всё-таки заговорила, — вы правильно поступили, семпай. О таком нельзя молчать. Да и к тому же, вы ведь решили не распространяться об этом. Так что, Акутагаве-сану грозит только выговор. — Если он его поймет, конечно, — мрачно прервала её Мачи, отчего помощница напряженно вздохнула, даже не зная, что на это сказать. До этого их разговоры никогда не задевали сотрудников Мафии, а так как Хигучи толком и не знала этого загадочного Акутагаву кроме того, что она услышала, как недавно семпай ходила говорить на его счет с одним из Исполнителей. Но Мачи и не требовала никакого ответа. Её больше беспокоило даже не то, поймет ли он то, что ему скажет Накахара. Всё-таки, она сделала всё, что было в её силах, чтобы вразумить мальчишку. В конце концов, она ему никто, как и он ей. У неё не было теплых взаимоотношений с Дазаем, чтобы в память об его уходе как-то помогать Акутагаве. Да, она попросила Накахару, а не босса повлиять на парня, хотя бы потому что если доносить такое до Мори, то Рюноске прилетит что-то посильнее выговора. Ведь никому сейчас нет дела разбираться с выходками юного эспера. Конечно, Огай Мори был не как его предшественник Озэму Сато, но он тоже умел быть жестоким и идти на всё ради организации. От строптивых псов могут избавляться, это уж Мачи знает не понаслышке. Её больше зацепили слова Накахары, интересующиеся, для чего она это делает. Конечно, ответ был очевиден. Ради организации. У Акутагавы был потенциал, об этом все знали и лучше сделать сейчас хорошее вложение, чтобы получить успешную прибыль. И Мачи, как хороший сотрудник, была готова принять в этом непосредственное участие. Но только… Не в этом было дело ещё. Сделать своим учеником. От собственных слов хочется фыркнуть. Ну что за бред, она себя не уважает что-ли, чтобы за Дазаем что-то подбирать? Да, парня жалко, чисто по-человечески, ибо сейчас у него по сути никого нет. И Мачи хорошо помнила первые пару лет в Мафии, когда у неё самой никого не было и все побаивались её способности, её авторитета из-за влияния старого босса. Потом в жизни появился Хигучи-старший, как надоедливая пластина, и постепенно жизнь из темных тонов стала становиться серой. Но вот у Акутагавы нет даже такого человека, как Нориёси, и ему явно тяжело одному. И её злит, что для неё это явная проблема. Злит, что встретив впервые Акутагаву, та словно посмотрела в своё прошлое. Собственные слабости больше её так не беспокоили, как раньше, но она предпочитала не смотреть в спину прошлого. Там не было ничего, кроме боли, унижения, грязи и вони — от такого хотелось убежать. Но, вместо этого, девушка спокойным шагом продолжала идти вперед, не оглядываясь. Встреча с напоминанием о старой себе — брошенной, никому не нужной, озлобленной на мир — приносило за собой только тяжелый шлейф в груди. А ей и так нервничать нельзя. Да и к тому же, она и так следит за двумя детьми. Впутываться в такое болото, снова столкнуться со старыми проблемами — не хотелось от слова совсем. Возможно, она может даже не успеть и что тогда делать? Да, конечно, глядя на Акутагаву почему-то очень хотелось уберечь его от тех ошибок, которые когда-то пережила она. Хотелось спасти еще одного брошенного ребенка так похожего на неё саму. Чтобы больше никто не страдал так сильно, как пришлось выстрадать ей. Она шумно вздохнула, прикрывая глаза и невольно хрустнув пальцами. Легкая, отрезвляющая боль прошлась по рукам. И тут же послышался мягкий голос помощницы: — Мачи-семпай… — та приоткрыла их, сталкиваясь с обеспокоенным взглядом карих глаза. Жалко, что не золотистых… — я тут пирог приготовила. Может, поедим… чай попьем. — Зеленый? — насмешливо спрашивает Тавара, на что Ичиё удовлетворительно улыбается, кивая головой и понимая, что ей удалось увести напряженные мысли семпая в другую сторону, — хорошо, идем. Надеюсь, он не горелый, иначе мне снова придется за тебя готовить. — Мачи-семпай! В этот раз, я сделала всё, как вы меня научили. А тогда… тогда… просто недоглядела, — возмущалась златовласка, пока вставшая начальница направлялась на кухню, начиная греметь там посудой. Никто не знал, даже сама Хигучи до плотного знакомства с Таварой, что та хорошо готовила и вообще с кухонной утварью была на «ты», в отличие от Ичиё, которая до сих пор совершала легкие ошибки, но не собиралась сдаваться на достигнутом. Видя, как мастерски семпай готовит те или иные блюда, заходя к ним в гости. — Ну давай без детских оправданий, как у Кунико, — мягко усмехнулась Мачи, начиная смотреть на состояние пирога, — в любом случае, у нас здесь не пыточная и на ошибках учатся… Кунико, иди чай пить! — громко кричит та и на кухню вбегает маленькая девочка, задорно рассказывающая двум девушкам об эмоциях после просмотренного мультика. Ичиё пытается помочь семпаю, как может, не видя легкой светлой улыбки на губах Тавары и как спокойно и мягко она смотрит на двух иногда препирающихся сестер, сдерживая смешки. Это действительно было счастьем. Таким невесомым, что прикрой глаза, и она пропадет. Мачи не хотела вовлекать сюда Рюноске, чувствуя себя ужасной эгоисткой и понимая, что тому вряд ли всё это придется по душе. Мачи сама привыкала к семье Хигучи долго, а что уж насчет Акутагавы говорить. Да и готова ли она брать на себя такую ответственность в лице вспыльчивого мальчишки? С Ичиё было проще. Тавара видела, как на смену детскому страху пришло восхищение и как легко можно было договариваться с девушкой. Все их разговоры не уходили в пустоту, они обе друг друга понимали, пусть старшая из них двоих, всё еще по привычке закрывалась от мира. Будет ли такое с Акутагавой? В этом нет никакой уверенности. К тому же… Взгляд бросается на Кунико. Маленькая девочка выпросила молочные хлопья, и теперь с удовольствие уплетала их, разговаривая с сестрой и бросая на Тавару радостные искорки. Видимо, после еды, мелкая хочет снова заняться прической девушки, не зная, что та попытается уйти уже сразу после ужина. Кунике скоро должно исполниться семь лет… Семь. Мачи усмехнулась. Свою способность она получила как раз в этом возрасте, в отличие от Ичиё, которое приобрела её в десять. Тавара не знала, запоминают ли люди тот день, когда получают свой дар, но уж она-то точно будет его помнить. Этот день навсегда отпечатался у неё в сердце первым предательством. И первым всколыхнувшимся желанием стать лучше и достойней.

***

Девятнадцать лет назад

Мачи зажмурилась, громко выдыхая. Ребра болели и та с трудом могла дышать. Её всю трясло из-за того, что в холодной камере она сидела уже больше несколько часов и не могла понять, как всё могло так измениться в одночасье. Как с детских воспоминаний, где она гуляет с родителями по парку, пытаясь быть милой и вызывая улыбку матери и приподнятые уголки губ отца, всё скатилось к тому, что сейчас происходит. Как так вышло, что из приятных людей они превратились в каких-то зомби, забывая даже порой поесть? И как вышло, что они… предали её? — Дети нынче идут в хороший обход, — рассказывает что-то незнакомый мужчина, придерживая трепыхающуюся девочку за волосы, которая пыталась расцарапать ему руку, — ух, а ваша-то буйная! — Мачи! — прикрикивает отец, заставляя Тавару затихнуть, с надеждой смотря на родителя. Самого мужчину всего потряхивает и тот переводит взгляд с дочери на незнакомца, — ну давай уже. Скорее. Иначе Кираре скоро станет плохо. — Хорошо-хорошо, держи, папаша, — Гакухо морщится на этих словах и поспешно забирает странные пакетики, его глаза предвкушающе блестят и девочка снова начинает биться, — ну всё, милая, скажи папе «до встречи»… Если эта встреча ещё будет, — раздается хриплый смешок, прорывающий Мачи на слезы. — Папа! — вопит она, чувствуя, как задыхается от обилья слез, но тот лишь отрешенно смотрит на неё. Где-то вдалеке стоит мать, которая прячет лицо в ладонях, и её очень сильно трясет. Мачи знает, что мама сильно болеет. Сильнее, чем папа, — папа, пожалуйста! — Перестань! Не забывай, что ты делаешь это ради матери! — выкрикивает он и та сжимается. Ей всего семь и она не готова так легко идти на подвиги, как бы ей не хотелось изначально. Она хочет к маме, хочет её поддержать. — Мама! — но её тянут сильнее, та кричит. Вскоре незнакомцу это надоедает, и тот со всей силой пинает её под ребра, вызывая скулеж. \ Как же было обидно и как больно… Родители говорили, что ей нужно будет уйти с дядей и они потом её заберут, ибо это важно для мамы. Но смотря на то, как не попрощался с ней родной отец и то, как мама даже не подошла к ней, показывало лишь одно — они не придут за ней. Они её бросили. И что же теперь с ней будет? Её убьют? Мачи не хотела умирать. Она приподнялась, принявшись осматривать помещение. Тени уже расступились перед глазами, являя собой комнату, в которой не было ничего. Лишь дверь, до которой нужно было доползти. И девочка поползла. Всхлипывая от острой боли, сжимаясь, игнорируя катящиеся по щеке слезы, та добралась до двери. Теперь нужно было дотянуться до ручки. Мачи сильно стиснула зубы, дрожа всем телом, которое стало чересчур тяжелым и, цепляясь потными ладошками за дверь, стараясь не упасть. И всё же падала. Но снова вставала. Поэтому не сразу поняла, когда вцепилась в дверную ручку, повиснув на ней, что та не поддалась. Она была закрыта на замок. Мачи ощутила острое отчаянье. Ей не хотелось умирать в пустой темной комнате, где всюду слышны шорохи, словно помимо неё тут какие-то монстры. И плевать, что она уже вроде вышла с возраста, когда боятся мистических, несуществующих страшилок являлось несусветной глупостью. Сейчас ей было страшно, как никогда. Девочка задолбила в дверь, привлекая внимание. Детский разум требовал покинуть удушливое помещение, зная, что свобода покажется рядом, когда тот незнакомец откроет дверь. И тот открыл. Но загородил собой узкий проход из-за чего девочка принялась отчаянно выжидать, когда же он отойдет. — О, очнулась! Это хорошо. Может быть, ты эсперка? Они говорят, гады, очень живучие. Не убьешь, — Мачи не особо понимает речь мужчины, смотря ему исподлобья в ноги. Она плохо знает понятие эсперов. Вроде, это те люди, у которых что-то есть… а что? — интересно, а способность сидит везде внутри человека, или для этого нужно взять что-то определенное? Он заходит в комнату, забирая девочку за шиворот, как котенка. Она на этот раз не кричит, вспоминая болящими ребрами, чем это закончилось в первый раз. Но даже это не помогает и на странный медицинский стол девочка приземляется с глухим стуком. Тело болит и та не сдерживает скулеж. — Думаю, нет смысла тянуть. Вдруг эти недоделанные решат меня кинуть и вернутся, — о чем-то рассказывает ей странный мужчина, пока та пытается разглядеть под слоем палящего света где находится. — Они придут, а я, мол, поздно, родители, раньше нужно было думать. От этих слов у девочки невольно вырывается смешок, скрепленный слезами от услышанного. Он думает, что они придут? Мачи, вспоминая холодный взгляд отца и дрожащие руки матери, понимала, что такого не будет. Они её предали. Они не посмеют придти. Они бросили её, как щенка, на смерть. — Молчишь? И правильно, для тебя же лучше. Ты пришла на этот свет с криком, так уйди же без него. Прости, милая, но это всего лишь бизнес, всем нужны деньги. Тавара вздрагивает, запоздало вспоминая про то, что ей нужно бежать. Она отползает к краю и хочет спрыгнуть, но её перехватывают за руку, грубо прижимая к холодному столу. Широкими от страха глазами девочка видит шприц в другой руке незнакомца и начинает брыкаться. — Не дергайся, тебе же хуже. Один укольчик и всё закончится, малышка. И эта ужасная жизнь с родителями-наркоманами, и все твои прежние страданья. Только потерпи, — он говорит это, занеся шприц вверх, от которого Мачи не может оторвать взгляд, смотря на него мокрыми от слез глазами. Всё тело непривычно колет иглами и та не понимает, что происходит. Неужели, это конец? «Может быть, ты эсперка? Они говорят, гады, очень живучие. Не убьешь.», — слышится в голове голос, от которого хочется убежать, но слова, которые он говорит болезненно откликаются в сердце. Мачи хочет быть эспером, хоть и не знает, как стать им. Она хочет быть живучей и неубиваемой, чтобы не знать страха. Чтобы не бояться умереть, как здесь и сейчас. Чужая рука сжимает её, едва ли не до хруста и та прикрывает глаза, чувствуя, что словно падает куда-то на дно. И молится. И молится во имя одного. Позволь мне сбежать. Позволь стать эспером. И что-то темное из глубин отвечает ей, заставляя разгореться пожаром в сердце. Хорошо. Зови меня Манъёсю. Она больше не одна. У неё есть друг. — Пора, — шепчет незнакомец, опуская шприц ближе к руке девочки, но та резко вздрагивает, заставляя его выругаться. Аметистовые глаза горят огнем. И тонкие бледные губы, отчетливо произносят: — Способность: Манъёсю! — тот не успевает ни вскрикнуть, что ему попался «чертов эспер», ни отскочить. Его тело чувствует сотен иголок, острая голубая-белая молния пронзает воздух на мгновение, оцепляя в кольцо того незнакомца, терзая тело, который уже до сломанной руки сжимает её. Воздух теперь пахнет не только какой-то свежестью, напоминающей Мачи о хлоре, которым мама раньше, до болезни, чистила их туалет. Теперь в воздухе ещё пахнет и паленной, сгоревшей кожей. От запаха тошнит даже на голодный желудок и Тавара извергает свой поток на пол. Руки дрожат со страшной силой, даже та, которая была сломана. Она смотрит на свои ладони. По ним бегают тоненькие молнии. Теперь, получив возможность бежать, девочка хочется избавится от способности. Она машет руками, сдерживая крик боли, но ничего не выходит. Это с ней навсегда. Тавара старается не смотреть на труп незнакомца, не верит, что это сделала она. Теперь, получается, она чудовище, раз убила человека? Но она будет молиться за его убитую душу. Может, это ей как-то поможет. Вскоре девочка понимает, что чувствует тонкое покалывание по всему телу и именно это, заставляет её шевелиться дальше. Сползать было больно, но девочка ничего себе не свернула. На этот раз ручка двери поддалась и она выбегает на темную улицу, бежа, куда глаза глядят. Вскоре ноги устают и та медленно плетется, оглядываясь. Ей нужно найти ночлег. Переждать эту ночь. Вроде, так живут дети, которых бросили?.. К глазам подступают слезы, та вытирает их здоровой тыльной стороной руки, отмечая, что потоки молнии становится гораздо меньше, что радует. Всё тело болит, но ей надо двигаться вперед, иначе умрет тут. Не время плакать. Отец всё время говорил, что слезы льют только слабаки, вроде неё. А она не слабачка, она смогла сбежать. Вот бы отец видел… И всё же слезы идут непрекращающимся потоком и та не сдерживает хныканья. Она плачет, остановившись на месте, чувствуя, как же больно и обидно осознавать, что тебя предали. Оставили. Что ты теперь один и никто не подойдет к тебе. Ты никому не нужна. Она плачет, не сразу услышав вдалеке знакомый родной голос, который с надрывом зовет её. Она не слышит и оттого вздрагивает, когда тонкие женские руки обвивают её хрупкое тельце и нежный голос хрипит: — Мачи, милая моя. Прости. Прости нас. Мы с твоим папой, такие дураки. Мы больше в рот этой дряни не возьмем. Не бросим тебя. Прости! — женщина плачет, заливая её плечо, а девочка глупо стоит на месте, даже забыв, как дышать. Они её не предали? Они хотели её забрать? Они хотели за ней вернуться? Та чувствует, что начинает реветь с новой силой, но сейчас нежные руки матери утешают её, гладят по волосам, вытирают слезы с грязных щек, что-то нежно приговаривают. Кирара вздрагивает, беря ребенка за руку. Маленький ток приятно щекочет ей ладонь и она спрашивает: — Что это? — Мачи вздрагивает, смущенно отводя глаза в пол, и шепча. — Способность… Моя способность, — это заставляет женщину улыбнуться, нежно и неповторимо, а Мачи этот взгляд поймать не успевает поймать, поднимая голову, когда женщина берет её на руки. — Ты пошла в мою родню. Они тоже были эсперами. И достаточно сильными. У тебя хорошая родословная, — она смотрит на её ладони, — дома я дам тебе перчатки. Думаю, в них тебе будет полегче. Мачи смотрит на мать со всей нежностью, прижимаясь к ней и прикрывая от усталости глаза. Ей уже всё равно на происходящее ранее, главное, что мама здесь. А вот отца снова нет. Словно он и не хотел её возвращать. Но это глупость. Раз мама пришла, значит, и он тоже хочет её вернуть. Просто девочка мало дает поводов для гордости, чтобы отец мог проявить свои чувства. Например, похвалить её. Значит, нужно стараться лучше. Нужно стать той, кого её родители будут хвалить. Она заслужит их признание. Особенно сейчас, когда у неё есть Манъёсю.