Акутагава уже несколько дней подряд испытывает легкое чувство напряжения. Он ощущает его везде. Когда приходит на работу, когда перекусывает. Ему хочется избавиться от этого, но несмотря на попытки не обращать на раздражающее чувство внимание, оно только усиливается. И юноша прекрасно знает, в чём дело.
Ведь его ещё только ждет наказание.
Рюноске четко осознает, что оно будет. В Портовой Мафии без этого было никак, каждый мог схлопотать свою кару, а Акутагава получал за многое в жизни. В большей степени, от Дазая, и всё из-за способности, которую было тяжело контролировать, и из-за несносного, как говорил молодой Исполнитель, тяжелого характера. Поэтому было неудивительно ожидать подобной встряски от Тавары, которая уж точно ангелом не была.
Но девушка молчала и ничего не предпринимала. А прошло уже
несколько дней.
Несколько дней с того момента, когда он поцапался с помощницей Тавары — Хигучи. Он видел, как взглянула на него Мачи, когда заходила за девушкой в кабинет. Этот лед в глазах был ему знаком. Так смотрел Дазай, прежде чем ударить, и он ждал этого удара, хоть и всегда пытался отбиться. Но девушка не делала ровным счетом ничего.
Она не говорила с ним на эту тему, не пыталась как-то отомстить, лишь только смотрела на него глазами-аметистами, прожигая его. Да и Ичиё, задетая в этом конфликте, продолжала себя вести, как и раньше, но юношу это заботило мало. Он ощущал себя ещё более некомфортно, когда девушка что-то делала для него и продолжала помогать с отчетами. Нервный червь недовольно шипел, но Рюноске больше не говорил Ичиё ни слова. Никак не смел.
Но больше его эта ситуация злила, чем раздражала, и он сам не мог понять почему. Ведь Акутагава должен радоваться, что жестокого удара промеж ребер, который прописывал ему Дазай, больше не будет, но легче отчего-то не становилось. Хотелось метать, кричать, а толку-то? Его словно здесь и не слышали. Тавара с Хигучи активно делали вид, что ничего не произошло, а его душа всё никак не могла успокоиться. Он не верил в добрых мафиози, наподобие Оды Сакуноске, не верил в отсутствие наказании. Он не верил людям. И не собирался это так просто терпеть.
Ведь Рюноске видел злость, мелькнувшую в глазах Тавары, видел, как ей бы хотелось обрушить на него свой гнев. Но вместо этого она развернулась и ушла. Как сделала их в первую встречу. И как начал понимать Акутагава, делала она это явно не из страха. Не хотела его трогать?
Смешно.
Именно поэтому Рюноске воспрянул духом, когда в один из таких неясных для него дней, девушка захлопнула один из отчетов и, посмотрев на парня, достаточно ласково проговорила:
— Пошли на тренировку.
Но даже несмотря на это, он всё равно ощущал напряжение. Ведь частые наказания приходились у него именно на долю тренировок и Акутагава уже был к ним готов. Поэтому, подходя к большой и пыльной тренировочной, он мысленно придумывал стратегию, как отбиться. Ведь Тавара не Дазай и на неё его способность уж точно действовала.
Но вместо борьбы, та присела на первую попавшуюся коробку, скрестив ноги на весу и, видя удивленный взгляд ученика, насмешливо проговорила:
— Подраться мы всегда успеем, а что насчет таких твоих боевых умений? Покажи, что умеешь. Я же должна понимать, с чем работаю.
— Для этого и существуют битвы, — равнодушно проговорил Рюноске, стараясь не цедить зубами слова, но Мачи всё равно почувствовала его раздражение, улыбнувшись.
— Я очень ценю в тебе дух бусидо, Акутагава-кун, но здесь он не уместен. Ты в бою неудержим, выплескиваешь всё, самого себя, а мне это не нужно. Мне нужны твои лучшие приемы.
Лучшая часть тебя.
Как бы Рюноске хотелось сказать, что у него этой части нету. Дазай её уж точно не нашел, но спорить с новой наставницей не хотелось, ибо она была старше, а ещё значительно упрямее. Раз бой её не впечатляет, пусть узреет его приемы.
И встав по центру, тот на автомате принялся выдавать один прием с Расемоном за другим. Это всё были заученные до зубов с Дазаем приёмы, которые в итоге должны были привести его к похвале, что так и не случилась, растворившаяся в исчезнувшем плаще Дазая. Ведь приемы всё же не были столь идеальными, как ему того хотелось.
По окончанию, Рюноске повернулся к Мачи, смотря в её внимательные аметистовые глаза, на что она тут же, выдала ему с полной уверенностью во взгляде.
— Отвратительно.
Акутагава замер. Пусть они и были ожидаемыми, но так и оставались неприятными. В ушах так и зазвенели все сказанные до этого оскорбления Осаму, все его насмешки и удары. Видимо, они всё же были не зря, ведь даже другой мафиози не нравятся его приемы. Он почувствовал, как к нему словно пристала какая-то грязь, и видимо выражение его лица было настолько отсутствующим, что девушка поспешила продолжить.
— Нет, в плане исполнения это шикарно, Акутагава-кун, — проговорила девушка, помахав руками, отчего Рюноске склонил удивленно голову, слушая. Хорошее исполнение? У него? Дазаю его исполнение приема никогда не нравилось до конца, вечно что-то было не так, — дело в технике. Она скучная. Часть приемов, я видела в бою. Эти приемы неплохие, но их будет недостаточно, чтобы победить какого-нибудь достаточно серьезного врага. А ведь, есть кто-то, кого никакая способность не берет…
На секунду Тавара словно задумалась, видимо, подумав о том же, кого вспомнил и Рюноске. Сердце болезненно сжалось от мысли о Дазае. Почему же он с ним так жестоко поступил?
— Ах, о чем это я, — резко очнулась, словно ото сна, мафиози, похлопав себя по коленям, — точно! Техника. Она скучная. Тебе нужно её разнообразить. Акутагава-кун, у тебя шикарная способность и при желании и умении, её можно очень здорово реализовать. Ведь по сути, с ней можно сделать всё, главное, включить фантазию.
— Фан… что? — голос Рюноске прервался, ведь в Мачи словно кто-то вселился и та вдохновлено продолжала его настраивать на что-то.
— Я знаю, что сейчас мои слова проходят мимо тебя. Но попробуй вовремя работы, уходить на час или два и тренировать что-то новое. Будь уверен, через месяц или два, у тебя будут восхитительные результаты, — довольно закончила она, улыбнувшись так, будто объяснила ему суть сокрытых мотивов. Девушка тяжело дышала, что было странно, но явно была довольна собой и своей лекцией. И Рюноске, кажется, кое-что понял.
— Ясно. Значит, ваше наказание — это то, что вы не будете тренировать меня? — резко произнес он, видя как в аметистах, впервые за всё время, возбужденные искры сменяются на удивленные.
Конечно, Рюноске нравилось предложение Тавары и он не собирался от него отказываться, но то, что она промолчала про их совместные тренировки, где будут происходить битвы, сильно смущало его. Акутагава мог тренироваться один и не имел ничего против, но считал, что раз у него есть назначенный наставник, он тоже должен принимать участие в его обучении, иначе в этом пустом назначении смысла нет. Пусть Дазай часто сбегал с их тренировок, но по возможности, давал ему шанс на ответную атаку. А девушка, словно избегала битвы всевозможными способами. И судя по всему, после того случая с Хигучи. Видимо, это и есть его наказание.
Но наставница неожиданно усмехнулась, подтянув одну из ног к колену, насмешливо проговорила:
— А я-то думала, что ты и не заговоришь об этом, — произнесла светловолосая, заставив парня удивленно вздернуть бровь. Что? — вот видишь, есть в тебе что-то хорошее. Совесть, например, — она внимательно взглянула в серые глаза напряженного Рюноске, продолжив, — ты думаешь, что должен быть наказан, потому что понимаешь, что поступил неправильно, ударив Хигучи?
Акутагава сжал кулак. Возможно, что где-то в глубине души, ему и было немного жаль за свою горячность в тот момент. Ведь Хигучи и вправду не делала ничего плохого. Она знала лучше его о работе, которую ему поручили. И её подсказки были правильными. Но…
Принимают помощь только слабаки, — пропел чей-то ехидный голос, заставив юношу прикрыть глаза на мгновение, громко выдохнув. Горло обожгло и он невольно прокашлялся в кулак, смотря на девушку, которая продолжала ждать его ответа.
— Отчасти, — наконец-то произнес он, заставив уже девушку изумленно изогнуть бровь, — я не верю в отсутствие наказания. Не верю в добрых мафиози, что не наказывают. Не верю вам.
Тавара сдержала смешок рукой, продолжая придерживать ногу на коленке.
— Оправданное неверие, — та улыбнулась, убрав ногу наконец с колено, — но вот, что я хочу тебе сказать, Акутагава-кун. Бить тебя, я в любом случае, не буду.
Рюноске нахмурился. Что за бред? Она точно в Мафии работает? И видимо, его неверящее выражение лица было выражено слишком явно, из-за чего девушка довольно продолжила:
— Не спорю, что насилие является неотъемлемой частью нашей работы и без него никак. Но только в ее пределах, не переходя в моменты общения с коллегами или подчиненными. Можно ударить своего коллегу, в случае нарушения или неисполнения приказа. От легкой пощечины ничего страшного не будет, а вот если она будет произведена на глазах у всех, то это даст дополнительный стимул, больше её никогда не допускать.
Мачи знала, о чем говорила. Она часто прибегала к этому методу, чтобы отрезвить «самого умного» среди боевой силы, который мог подставить кого-нибудь под удар. Свою хлесткую пощечину в своё время получила и Ичиё, которая рванула на передовую, едва не погибнув. Тавара, пережившая большое количество опасности, не терпела неоправданных рисков. Если рискуешь, то уж будь добр, сделай так, чтобы это никому не мешало и не причиняло боли.
Мачи об этом нисколько не жалела.
А вот Рюноске нахмурился, вспоминая ту неприятную сцену с Дазаем и пистолетом, направленным на него, громкими и унижающими словами, связанными с Одой Сакуноске. Он помнил это, и знал: такого обладатель Расемона уж точно бы не допустил вновь. Поэтому в этом Тавара была права. Но раз она собиралась его бить, то что хотела сделать в итоге?
— И всё же, избивать тебя, не в моих интересах. Во-первых, ты взрослый парень, а не непоседливый ребенок. Во-вторых, пустое битье ничего не дает. Она лишь делает человека озлобленнее, но ничему не учит. Иначе, ты бы уже давно достиг высот, ведь все знают, как Дазай тебя обучал, — юноша недовольно оскалился, но Мачи совершенно не обратила внимание. Сейчас, она была серьезной и даже холодной. — Ты ждешь наказания. Ты, действительно, считаешь, что заслужил его, таким образом?
Акутагава шумно вздохнул от пронизывающего голоса Тавары. Нет, он так не считал. Никогда не считал. Но Дазай не знал другой меры наказания, кроме насилия. Психологического и такого, Исполнитель ломал его сознание и тело, как игрушку. И выброшенный теперь на произвол судьбы, Рюноске не знал, как дальше быть. Он всё ещё жил в своей голове по установкам Осаму и не собирался как-то их менять. Обладатель Расемона привык к насилию, даже если оно касалось его. Ведь он знал, куда шёл, Дазай предупреждал.
И видимо, воспользовавшись задумчивостью ученика, Мачи резко выдернула перчатку с руки и воздух запах неожиданной свежестью, которая не представлялась совсем возможной в этом удушливом и пыльном помещении. Рюноске спасла его быстрая реакция и то, как он резко отскочил, почувствовав опасность. Мимо пролетели разряды, но тот более успешно отразил их Расемоном. Кровь забурлила в жилах и он победно посмотрел на Тавару, надеясь увидеть её смятение.
Но она смотрела столь непроницаемо для него, что Акутагава недовольно скрипнул зубами от злости, мечтая уже сам выпустить в неё Расемон. Тавара склонила голову, чуть зажмурившись и невинно произнеся:
— Ой, немного не дотянула. Промазала. Какая жалость.
Тот непонимающе взглянул на неё, не понимая, о чём она говорит, ведь он защитился. Но опустив взгляд вниз, мафиози заметил прожженные следы на полу. В аккурат, где стояли его ноги. Легкий холод пронзил парня, как игла. Ведь если бы она не промазала, то что… Её ток сильный, он поражает Расемон. А что было бы с ним?
Рюноске непроизвольно дернулся в сторону, когда девушка оказалась рядом. Она потряхивала рукой, смотря на него с легким безразличием в глазах. Хотя он знал, что та усмехается над ним. Характер флегматичной ко всему Тавары теперь стал открываться перед ним, совсем с другой стороны.
— Я из-за тебя без руки останусь, — неожиданно произнесла она, заставив его снова непонимающе хлопать глазами. Уж эти выпады Тавары совсем сбивали его с ног, разрывая любую нить мыслей, связанных с ней, — новую придется покупать.
— Что.?
— А то, — та неожиданно посерьезнела, хмурясь и слегка наклоняясь к нему. Использованную в бою руку, та прижимала к груди. И снова, она была одета в теплые вещи. Хотя в осеннюю пору ещё стояло тепло, — ты же хотел наказания. Считай, что это полу-наказание. Вернее, предупреждение, — Рюноске напрягся, осознав, что сейчас произошло, — Хигучи Ичиё — моя помощница, и только я решаю, что и как она будет делать и за что получать. Помогать тебе — её обязанность, порученная мной. Не нравится, разбирайся со мной. Её не трогай, ибо она не твоя подчиненная.
Она отодвинулась, снова усмехнувшись. Но уже более злорадно, более жестоко. Сейчас Тавара больше походила на ту девушку из истории Дазая — мрачная, опасная и устрашающая в своей ледяной агрессии. Сейчас перед ним стояла опасная мафиози, и он был у неё в подчинении, как когда-то у Дазая. Но ему не было страшно, и что тогда, что теперь — он с вызовом смотрел в глаза обоим.
— А с тобой у нас сделка. И когда я говорила «не создавать проблем», то я имела ввиду и ситуации с Хигучи тоже. Пусть Мафия и переживает тяжелые времена, но возиться с калекой-эспером, никто не будет. Отправят тебя туда, откуда ты пришёл, — Акутагава ощутил мощную волну ненависти к девушке, какую испытывал к Дазаю, слыша эти слова. Он не позволит отправить себя с сестрой в трущобы. Только не в эту грязь. Опять. А девушка, видимо зная об этом, повторила вновь, — ослушаешься, отправлю тебя обратно. Но только явно не в прежнем состоянии. Ведь мне не привыкать трогать своих. А Мори скажу, что ты не справился. Думаю, этот жизненный урок, ты точно запомнишь на всю жизнь.
И она преспокойным шагом пошла из тренировочной, решив, что на сегодня всё. А Рюноске так и остался стоять на месте, сжимая и разжимая кулаки. Он мог напасть сейчас, но тогда это значило неповиновение и быстрый разряд пронзил бы его. Мачи славилась своим умением быстро расправляться с врагами, славилась тем, что вела допросы так, что каждый второй пленный, молил о пощаде. Акутагава не собирается сдаваться так просто, не собирается отступать. Но сейчас, он не будет на неё нападать. Не сегодня.
И все же, напоследок, Тавара опять его огорошила, повернувшись к нему, неожиданно проговорила:
— Насчет тренировок… совсем вылетело из головы, — девушка улыбнулась, но для Рюноске эта улыбка показалось самой фальшивой на свете после произошедших событий, — я не говорила тебе о том, что я буду тренировать тебя, потому что у меня действительно будет мало на это времени. По крайней мере, сейчас. Поэтому пока я предложила альтернативу тренироваться самому. Но ты так жаждал наказания, что даже смешно стало, — она вздохнула, — надеюсь, ты усвоил урок. Я не люблю повторяться, — и после этого, Тавара ушла, оставив его одного.
Мачи взлохматила челку, усмехнувшись, слыша грохот за спиной. Разъяренный Акутагава был страшнее зверя и лучше не попадаться ему на глаза. Хорошо, что хоть нападать не стал. Вряд ли после своего трюка, Тавара легко бы смогла отбиться от его Расемона. Рука болела.
Мачи знала, что способность ещё хорошо работает, если ты вкладываешь в неё эмоций. Чистый поток энергии всегда работал, в случае непредвиденных ситуации. Но, научившись контролировать свою озлобленность, Тавара поняла, что и способность уменьшила потенциал. Теперь руки болели чаще, чем раньше. А в груди неприятно стучало.
Но лучше так, чем прослыть бешеной собакой.
Ведь в своё время она тоже считалась диким зверем.
***
Одиннадцать лет назад
Хироцу Рюро считает себя хорошим работником. Он следит за всеми своими подчиненными, пытается быть справедливым и честным по отношению к ним. Всё, что не входит в его рамки, никогда не касается его.
Всё, кроме проблемной приближенной босса, Тавары Мачи.
Он помнил, как хорошо маленькая девочка прошла экзамен, в ней виднелось желание жить и оно пересиливало ужас от того, что нужно было забрать чью-то жизнь.
Но про происшествии несколько лет, он всё чаще видел и замечал, как становится более жестокой девочка. Как чужая жизнь перестает играть для неё особой роли. Он видел эту пустоту в глазах и злобные огни, которые мерцали в коридорной пустоте, когда девушка проходила мимо.
Её голос с каждым годом становился ядовитым, до самых краев, наполненный злостью. Движения были резкие, а способность была такой яркой, что Рюро зажмуривал глаза, работая с ней. А когда наступала пора их открывать, видел лишь выжженную землю рядом с девушкой. Он знал, Тавара была опасной, с ужасающей способностью, с диким характером, от которого с легкостью можно было пасть. Как от её рук, так и от рук босса, который с готовностью поощерял её кровожадность. Так же, как и воспитывал в ней ненависть, запирая в клетке по неделям.
Тавара его не пугала, но заставляла невольно напрягаться, в особенности, когда находилась рядом. Он чувствовал напряжение рядом с ней, а её тяжелый и не сговорчивый характер, вопроса никак не решал. Хироцу метался между тем, чтобы держать баланс с ней, с подчиненными и таким же неудержимым в жажде крови, боссом.
И он с удовольствием ненавидел девочку, если бы не Хигучи. Нориёси был одним из немногих, возможно, даже единственным, кто смотрел на неё жалостливо, кто сочувствовал ей искренне и от всего сердца. У многих детей, что попадали в Мафию не было выбора, но Хигучи, приведя только одну, за время своей службы, жалел об этом на протяжении нескольких лет.
— Лучше бы отпустил её тогда, — резко выдает он и Хироцу лишь качает головой. Нориёси, кажется, порой уж слишком добрым мафиози, хотя всё так же продолжает марать руки в крови.
Нориёси замечает положительные моменты девушки и совсем не замечает активную ненависть со стороны Тавары. Даже тот случай, когда она направила в него молнию, как-то уж быстро забылось в его голове. И пусть потом он старался быть осторожным, но удержаться от какой-то тайной помощи не мог.
Нориёси старался на рабочем месте девушки спрятать какую-нибудь сладкую вкусность. Или, проникая в кабинет, помогал с нужными ей бумагами, пока та ничего не видела. Рюро не знал, насколько девушка рада этой помощи, но все сладости, оставленные Хигучи, он часто видел в мусорном ведре несъеденными. А бумаги приходили Нориёси курьером, с подписью
«залезшему не в своё дело, просьба разбираться самому».
Мачи не принимала помощь ни в каком её виде и он не замечал, чтобы девушка печалилась о том, что в коллективе у неё спорная репутация, построенная на страшилках низших чинов. Она не обращала внимание на косые взгляды, на чужие шепотки. Они словно были вне её досягаемости.
Но Хигучи словно видел больше и всегда вступался за девушку перед другими мафиози, на что ему со смешком говорили, что это у него «отцовский инстинкт» работает. И однажды, Хироцу не выдержал и спросил:
— С чего ты её так защищаешь?
На что, Нориеси ему с улыбкой ответил:
— Это не защита. А забота. Вряд ли о ней вообще кто-то нормально заботился. Дети, выросшие без тепла — самые жестокие дети на свете, — он с грустью вздохнул, — она, может быть, опасной мафиози сколько её душе угодно, но она всё ещё ребенок, который хочет родительской любви. Ей всего пятнадцать. Она хочет получить, хоть немного тепла в своей жизни. Ты ведь видишь,
как она мерзнет?
Хироцу видел. На заданиях, Тавара всегда обнимала себя за оголенные плечи, ведь босс запрещал ей скрывать руки, которые при большом и открытом участке кожи становились хорошей машиной для убийств. И это ещё в сочетании со скопившейся злостью… Адская смесь и такой же холод, который всегда испытывала Тавара. Но всем было всё равно.
Кроме Нориёси.
— Вот бы все были хоть немного добрее к ней, — иногда тихо шептал мужчина, когда они вместе шли с работы, — может, тогда бы и она оттаяла.
И, возможно, это было и взаправду. Ведь с каждым новым днём, Хироцу всё меньше находил выброшенных несъеденных сладостей. Иногда он видел выброшенные только обертки от них, понимая, что получатель их всё же съел. Всё меньше отчетов Мачи отдавала Хигучи, с которыми он копался. Было трудно поверить, что Мачи стала принимать чужую помощь. Скорее, просто смирилась. Но Нориёси был так счастлив, что это счастье невольным мандражом передавалось и Хироцу.
Тавара Мачи все ещё была проблемой Портовой Мафии, но таскать её на себе после битв, без сознания, было не так уж и тяжело.
Зато Хироцу знал, что Нориёси было так гораздо спокойнее, когда он говорил ему про это.
Мужчина улыбался ярко. И мир становился светлее в мрачной Мафии.
